Глава 8
За окнами ненастье, ветер, дождь, а в комнате светло, сухо. Кровать мягкая, белье чистое, свежестью пахнет. Инна уже на кухне, готовит завтрак, но так не хочется подниматься, перетаскивать себя с места на место.
Все-таки побывали менты у Инны, заявились к ней на городскую квартиру, но только с допросом. Обыскивать квартиру не стали, поэтому до Прохора не добрались, но спрашивали про него. Инна сказала, что распрощалась с ним еще вчера, причем с превеликой радостью.
И еще она рассказала, как было дело. Гаврик стрелял, а Прохор не при делах. Следователь дал понять, что баллистическая экспертиза этого еще не подтвердила. Сегодня результаты должны быть, так что, может, уже сегодня менты и успокоятся, списав убийства на Гаврика. Хотелось бы на это надеяться.
Дверь открылась, и в спальню вошла Инна, неся в руках поднос, в тарелке — ленивые вареники, на блюдце — нарезанная толстыми ломтями буженина. И кофе дымится.
— Ну ты даешь! — улыбнулся Прохор. — И вообще, здорово здесь у тебя, уходить не хочется.
В квартире хороший ремонт, приличная мебель. Телевизор, видик, музыкальный центр — все в лучшем виде. Валяться бы весь день здесь на кровати, ничего не делая. Но, увы, ему такая роскошь непозволительна.
— И не уходи.
— А если заметут?
— Вчера же не замели.
— А сегодня возьмут и заметут.
— А давай правда на юга подадимся. В Крым.
— На какие шиши?
— Там и заработаем.
Не успел Прохор ей ответить, как раздался звонок в дверь.
— Кого там принесло? — недовольно пробурчал он.
— А если менты? Пойду гляну, — сказала Инна и, пока Прохор одевался, подошла к двери и глянула в «глазок».
— Это свои! — донесся ее голос из прихожей, но тут же тревожной сиреной прозвучал крик: — Эй, что такое?
Но этим она не смогла остановить людей, которые, оттолкнув ее, ворвались в дом. Прохор выглянул из спальни и увидел молодого мужчину с интеллигентным лицом и аккуратными усиками над тонкой губой. С ним был еще кто-то. Вряд ли это были бандиты, а на мента с оружием он идти не мог. Тем более что ствол находился в шкафу, в котором он в случае опасности должен был спрятаться. Но Инну перехитрили, и Прохор попал впросак.
Мужчина с усиками заметил его, рванул к нему. Прохор не стал сопротивляться и очень быстро оказался на полу. С заломленными за спину руками.
— Это что за беспредел? — глухо спросил он.
— Гражданин Кожухов? Вы арестованы!
На руках у Прохора защелкнулись наручники.
— А постановление на арест есть? — истошным голосом спросила Инна.
Но менты и не думали отвечать ей.
— Леша, давай, глянь по-быстрому, может, ствол найдешь, — сказал один другому.
— А где постановление на обыск?! — не унималась Инна.
— Леша, давай!
— Я звоню в прокуратуру! — пригрозила она и действительно подошла к телефону, набрала две цифры.
— Милиция?! На меня напали какие-то бандиты!
Усатый подошел к ней, забрал трубку.
— Андрей Васильевич? Это Демьянов. Мы тут Кожухова приняли… Да, того самого… Нет ничего… Хорошо!
Разговор Прохору категорически не понравился. Но больше всего напрягал момент, в котором его назвали «тем самым» Кожуховым. Можно было представить, каких собак на него навешали.
Демьянов не позволил Инне вызвать наряд милиции, но ее звонок на «ноль-два» все же сработал. Опера не стали обыскивать квартиру. И не нашли пистолет. Мог ли Прохор радоваться этому? Восемь трупов на нем, и такой груз утянет его на дно без всякого ствола.
Опера не церемонились. Заталкивая Прохора в машину, кто-то из них больно ударил его по почкам. Досталось ему и в «обезьяннике», там дежурный старшина, толкнув со всей силы, впечатал его в стенку. И когда выводил на допрос, больно ткнул дубинкой между лопаток.
В кабинет к оперативникам Прохор входил в недобром предчувствии. Ему действительно «шили» убийство, и ментам нужно было признание. Если Прохор будет молчать, ему постараются развязать язык силой.
За столом сидел мощного сложения мужчина с крупным лицом и широким носом. И смотрел он на Прохора, как палач на свою жертву — хищно, с живодерским энтузиазмом. Возможно, где-то под потолком был крюк, на который он собирался подвесить Прохора и живьем содрать с него кожу.
— Младший советник юстиции Охримов, — густым низким голосом представился он. — Следователь прокуратуры. Я буду вести ваше дело.
— А я кто такой? — спросил Прохор. — Может, вы меня с кем-то перепутали?
— Вы — гражданин Кожухов. И вы обвиняетесь в убийстве гражданина Середкова.
— Не знаю такого.
— Конечно, не знаете. Зачем вам знать людей, которые охраняли гражданина Михеева? Вы должны были убить Михеева, а Середков попал под горячую руку.
— Это вы о чем?
Охримов неторопливо поднял правую руку, глянул на часы.
— Кожухов, у вас еще есть время чистосердечно во всем признаться.
— А если нет?
— Сейчас мы проведем процедуру опознания. Если свидетель укажет на вас, Кожухов, мы предъявим вам обвинение и вы отправитесь в следственный изолятор.
— А если не укажет?
— Укажет.
— Почему вы уверены, что меня опознают? Вы что, подговорили свидетеля?
— Ваша фамилия Кожухов. Четырнадцатого июня девяносто девятого года вы вместе со своим дядей, Кожуховым Дмитрием Сергеевичем, прибыли на рынок «Южный», чтобы отремонтировать холодильную установку. Дядя отправился за деталями, а вы, Прохор Константинович, попали в нехорошую историю… Я не стану заострять внимание на перестрелке, в которой вы застрелили двух человек. У вас просто не было другого выбора, фактически вы защищались. Не стану говорить и про труп гражданина Пухлова, который вы на пару с гражданином Пушкаревым вывезли с рынка. Возможно, и здесь у вас не было другого выбора… Но то, что ты с гражданином Пушкаревым совершил покушение на гражданина Михеева, это уже ни в какие рамки не укладывается, — Охримов не удержался и все-таки перешел на «ты». — Этому нет никакого оправдания… Или тебе угрожали?
— А кто такой гражданин Михеев?
— Я объясню, — кивнул Охримов. — А в следственном изоляторе ты узнаешь о нем более подробно. От его бандитов. Они тебе все объяснят, а мы закроем дело в связи с гибелью обвиняемого. И нам хорошо, и справедливость восторжествует.
— И все-таки вы меня с кем-то путаете.
В дверь постучали, и она тут же открылась.
— Олег Давыдович! У нас все готово!
— Одну минутку…
Дверь закрылась, и Охримов тяжело глянул на Прохора.
— Ты слышал? У тебя есть всего одна минутка.
— А потом вы меня убьете? — Прохору ничего не оставалась, как «включить дурака».
— Хуже.
— Я, конечно, могу оговорить себя, но не знаю, в чем признаваться.
— Ну, хорошо.
Охримов лично сопроводил Прохора в помещение с большим затемненным окном во всю стену. Там его уже ждали два парня, которых привели, чтобы создать численность для опознания.
Самого свидетеля Прохор не видел. Более того, он даже не знал, что творилось по ту сторону окна. А там, похоже, произошло что-то из ряда вон выходящее. Прохор увидел Охримова, когда его выводили из помещения. Следователь нервно курил, не скрывая своего раздражения.
Прохора вернули в знакомый кабинет, а потом появился Охримов. И вид у него был такой, как будто ему только что отказали в присвоении очередного звания. Причем перед самым подписанием приказа.
— Ну, вот и все, Кожухов. — Он открыл папку, вынул оттуда чистый бланк какого-то документа. — Будем составлять протокол и оформлять тебя на пожизненное заключение.
— Меня не могли опознать, — мотнул головой Прохор. Он понял, что произошло. На свидетеля уже надавили, и он испугался и не показал на него… Если это действительно так, то он сделал правильный выбор, поставив на Афоныча. — И где протокол опознания?
— Еще не составили.
— А где адвокат?
— Еще не предъявили обвинение.
— Ну, хорошо, я подожду. — Прохор заерзал на стуле, устраиваясь на нем поудобней.
— Жди! — кивнул Охримов и, продолжая блефовать, стал заполнять протокол. Делал он это с таким видом, будто записывал признательные показания. Это действовало на нервы, но Прохор держался и ждал, когда у самого следователя лопнет терпение.
— Так и будем молчать? — раздраженно спросил Охримов.
— Не в чем признаваться.
— Четырнадцатого июня тебя видели в районе Красного озера.
— Не знаю ничего.
— Ты вышел из автомобиля марки «Рейндж Ровер» и выстрелил в человека, который подъехал к вам.
— Ни в кого я не стрелял.
— Нет?
— Нет.
— И с гражданкой Донниковой у нее на даче не жил?
— С Инной? С Инной жил.
— Вы с Пушкаревым скрывались у нее. До того, как убили Михеева, и после.
— Не скрывались, просто гостили.
— А приехали вы к ней на черном «Рейндж Ровере», который затем «засветился» на Красном озере. Пушкарев стрелял из этой машины из автомата.
— Кто это видел?
— Тебя опознали, Кожухов.
— Быть этого не может!
Охримов глубоко вдохнул в себя воздух, закрыл глаза, собираясь с духом, и вдруг резко посмотрел на Прохора:
— Можешь ничего не говорить, Кожухов, мы все знаем и без твоих показаний. Картина ясна, есть свидетели… По этому эпизоду ты получишь свои пятнадцать лет… Но есть еще эпизоды. Стрельба у железнодорожного переезда… Стрельба в доме у Донниковой.
— Не знаю ничего!
— Так я и не спрашиваю. Я работаю с тобой по фактам, получившим подтверждение. А по убийству Михеева пока еще не все ясно. И по стрельбе на даче у Донниковой пока еще нет определенности. Но мы работаем. И как только у нас появятся факты, мы будем разговаривать с тобой по-другому.
— А что было на даче у Донниковой? Подъехали какие-то ребята, за ними — другие. Эти другие начали стрелять. Я даже и не понял, что произошло…
— Разберемся. А пока что предъявим тебе обвинение в убийстве гражданина Середкова.
— В этом вы уверены?
— Это уверенность, подкрепленная фактами. — Охримов смотрел на Прохора напористо. И с надеждой. Вдруг подозреваемый все-таки признает факт, подтвержденный его блефом.
— Но я не стрелял ни в кого. Вы меня с кем-то путаете, — повторил Прохор, уверенный в отсутствии железобетонных доказательств у следствия.
— Лишь бы суд ничего не напутал, — усмехнулся Охримов. — А он не напутает. И отмерит тебе полной мерой… Но у тебя еще есть возможность смягчить наказание…
— Возможность, может, и есть. А вот адвоката нет. Без адвоката никакие возможности не работают.
— Умный?
— Я ни в чем не виноват. Признаваться мне не в чем. Точка!
— Ну-ну…
Следователь взял себя в руки, настроился на долгую упорную борьбу и зашел на новый круг. Но Прохор не стал отвечать на его вопросы. Он молчал, давая понять, что его не пробьешь. И чем больше настаивал следователь, тем больше он убеждался в том, что свидетель отказался опознать его. И спасибо за это нужно говорить Афонычу и его братве.
Может, и не было у следствия доказательств, но выпускать его на волю никто не собирался.
В камере он был один. Близился вечер, Прохор лежал на крашеных досках, забросив руки за голову, и перебирал в памяти события недавних дней. Охримов еще тут, жук навозный, это сегодня он делал вид, что его не очень-то интересуют убийство Михея и стрельба в доме у Инны. Но завтра на допросе он именно с этого и начнет. Прохор просто не мог позволить себе запутаться в показаниях.
За дверью послышались голоса, в замочную скважину со стуком вошел ключ, скрипнули пружины, и дверь с грохотом открылась.
— Проходим!
В камеру вошел мощного сложения парень в эластичной футболке. Бычья шея, широкие плечи, бицепсы — как два шара от одной супергантели. Хлипкие волосы, широкие залысины, бесцветные брови. Черты лица грубые, резкие, подбородок широкий, чугунной плотности. Прохора он смерил насмешливо-пронзительным взглядом. И сделал правильный для себя вывод. Прохор тоже не пальцем деланный, и с мышечной массой у него полный порядок. Так что лучше не наезжать в поисках развлечений.
Прохор обратил внимание на две царапины на руке. Одна мелкая, но длинная, другая — глубокая, под пластырем.
— Слава, — коротко, без предисловий, представился парень.
— Прохор.
— Будем жить, — кивнул Слава и, присев на край нар, осмотрелся. — Тухло здесь у вас.
— У нас.
— Ну да, у нас…
— И проводница не зайдет, белье не подаст, чайком на напоит.
— Чаёк утром будет.
— А я вчера в это время в поезде… Ты-дык, ты-дык… К проводнице зашел. Трах-тах-тах… М-да.
Прохор внимательно посмотрел на качка. То ли ему выговориться надо, чтобы в чувство прийти, то ли он нарочно подъезжает к нему через душевный разговор. Если второй вариант, то перед ним «наседка».
— Да не ссы ты, — усмехнулся Слава. — Я тебя «выстукивать» не собираюсь.
— Да я не думаю, — пожал плечами Прохор.
— Думаешь. Мы все тут думаем. Ладно.
Он лег на спину, забросил руки за голову, закрыл глаза.
Не сказать, что парень странный. Но почему он здесь? Охримов, несмотря на свою впечатляющую внешность, стелил мягко, но разве не мог он устроить Прохору жесткую ночевку? «Наседку» ему подсуетить или какого-нибудь отморозка, чтобы тот устроил ему веселую жизнь. Чтобы Прохор боялся вернуться в свою камеру. Чтобы получил послабление в обмен на признание.
Но Слава просто лежал, с горечью думая о чем-то своем. Да и как он мог устроить Прохору баню с пропаркой в одиночку? Не хватит ему мощи. Или хватит?
А может, он просто должен грохнуть Прохора. Ночью, под покровом темноты. Навалится, возьмет на удушающий прием… Зачем?.. Может, это Афоныч организовал киллера. Прохор слишком много знал, нельзя было оставлять его в живых.
Слава поднялся, подошел к двери, открыл «кормушку», выглянул через нее в продол. Закрыл и повернул назад, вскользь глянув на Прохора.
— Не знаешь, как тут коня на волю можно загнать?
— В смысле, весточку передать?
— В смысле, «маляву».
— Ну, ты правильно все понял, — кивнул Прохор. — Через ментов можно. Если хорошо подмазать.
— Нечем… Да и перехватить могут… Менты совсем страх потеряли, метут без разбора…
— Да уж.
Слава хотел еще что-то спросить, но сдержался и снова лег.
А чуть позже дверь открылась, и в камеру ввели еще одного постояльца. Этот был и ростом поменьше, и в плечах поуже, но сила в нем чувствовалась. И сила, и хватка. А сколько хищного ястребиного блеска в глазах. Все бы ничего, но Слава узнал его, обрадовался.
— Сантер, братуха!
Парни по-братски обнялись, охлопали друг друга.
— Когда тебя приняли? — тихо спросил Сантер.
— Да сегодня, прямо на вокзале…
— А вернулся зачем?
— Так Ёж позвонил… — Слава осекся, глянув на Прохора.
— Да ты можешь говорить, — сказал Сантер. — Этот пес и без нас про наши дела знает. Кто, думаешь, Джапа, Рюму и Ревеня завалил?
— Он?
— А Михея кто сделал?
— Да ну!
— А Куцего, слышал, завалили? Куцего, Баяна и Комара.
— Тоже он?! — Слава надвинулся на Прохора с таким видом, будто собирался его сейчас ударить.
Но Прохор не увидел в его движении законченности, вовремя осознал, что это профанация, поэтому даже не дернулся. Зато с насмешкой спросил:
— Вы из какого отдела, ребята?
— Чего? — взвился Сантер.
— Хорошо под братву косите. Только не убедительно…
— Под братву?
— Не видать вам новых звездочек.
— Он думает, что мы менты, — ухмыльнулся Сантер, глянув на Славу. — Попал ты, пацан. Конкретно попал.
— За Михея мы тебе пасть порвем, — добавил Слава.
— Начинайте!
— Да нет, сейчас тебя менты вытащат… А ночью…
— Не знаю я никого Михея. Ни Джапа, ни Михея, так своему начальству и передайте, — усмехнулся Прохор.
Он уже был почти уверен в том, что перед ним тут разыгрывают дешевый спектакль.
— Начальство у нас — Михей. А ты его, гнида, завалил! — сквозь зубы процедил Сантер.
— Да пошел ты, знаешь куда?
Прохор не должен был обострять и без того взрывную ситуацию, но ему надоел этот балаган. Тем более что сценарий этой постановки утвержден свыше, и если дана команда на физическое воздействие, то пусть это начнется прямо сейчас. Чему бывать, того не миновать.
— Что ты сказал?! — рванул к нему Слава.
На этот раз это движение могло закончиться ударом, и Прохор шагнул в сторону, спиной упираясь в стену. Слава не стал бить, подался назад. Он не думал, что Прохор будет атаковать, но Прохор ударил. Резко шагнул, спружинил телом и со всей пролетарской ненавистью боднул «качка» головой. Сила удара была такой, что из глаз у него брызнули искры. И в голове на какой-то миг наступило затмение. Зато Слава мгновенно вырубился, взгляд у него поплыл, а сам он принял позу распятой для препарирования лягушки. Прохор не стал ждать, когда он окончательно упадет, и переключился с одного противника на другого, тем более что Сантер уже пришел в движение. Вражеский кулак въехал в челюсть, но это был скользящий удар. Было больно, даже в ушах зазвенело, но челюсть не хрустнула, сознание не выключилось.
Сантер ударил снова — Прохор подставил блок и сам ударил в ответ. Противник отскочил к стене, но тут же сгруппировался, и это позволило ему отбить атаку. Прохор продолжал наседать, он бил быстро, со всей силы, и в конце концов нащупал слабину в обороне противника. Еще чуть-чуть, и он бы пробил Сантера, но тут в дело вступил Слава, обрушив на Прохора град ударов.
Теперь защищаться пришлось ему самому. Его зажали в угол и стали мутузить с такой силой, что Прохору казалось, еще секунда, и его убьют.
Тогда он пошел ва-банк. Собрался с силами, схватил Сантера за шею и вместе с ним рухнул на пол. А в полете приложил его головой к углу нар.
Слава обрушился на него сверху. Он бил ногами, руками. Прохор даже пропустил мощнейший удар в затылок, но это не помешало ему снова приложить Сантера головой к нарам. После третьего удара он выпустил из рук совершенно беспомощное тело…
Слава ударил его снова, и Прохор сам едва не лишился чувств. Но все-таки он извернулся, сгреб противника в охапку и с толчка впечатал его в стену. Тот отпустил его, открывая для удара живот, и тут же локоть с силой вошел в солнечное сплетение, и Слава скрючился от боли. Прохор добил его коленкой в нос.
В этот момент открылась дверь, и в камеру ворвались менты в касках и бронежилетах. У одного Прохор заметил автомат, но били его дубинками. Били до тех пор, пока он не вырубился.
