Роза стояла позади Гвен, наблюдая за тем, как та, качая головой, преграждала посетителю вход в Медфордский дом. Она сердито смотрела на него, запрокинув голову, потому что посетитель был исполинского роста. Мужчина был так высок, что ему пришлось бы наклониться, чтобы войти, впусти она его.

– У меня хорошие деньги! – взревел великан, склоняясь так, что чуть не коснулся своим носом носа Гвен.

Роза никогда не видела медведя, но этот посетитель напоминал ей огромного, чудовищного медведя, который пытался ворваться к ним в дом. Ей казалось, что именно так вел бы себя медведь – рычал, встретив на своем пути лисицу, которая по какой-то необъяснимой причине не давала ему пройти.

– Мне наплевать, даже если у тебя в кошельке драгоценности из сокровищницы Коронной башни, – решительно ответила Гвен. – У нас свои правила.

– В гробу я видал ваши правила! Я пришел сюда за шлюхой. У меня есть деньги. Я ее получу.

– Только с моего позволения. А я не позволю, если не будешь следовать правилам.

– Не буду я принимать ванну! – Медведь выдохнул эти слова Гвен в лицо с такой силой, что у нее всколыхнулись волосы.

Гвен скрестила руки на груди.

– Значит, ты не получишь даму, – сурово сказала она.

– Мне не нужна дама! Мне нужна шлюха, а чтобы получить шлюху, мыться не обязательно!

На самом деле медведя звали Хоппер, и он действительно был грязный. Как и все разы, что Роза видела его раньше, он был одет в шерстяную рубаху с темно-желтыми пятнами под мышками. В его волосах и бороде, напоминавших плохо ухоженные живые изгороди, торчали два листа. Возможно, ему было невдомек, что, покопавшись в его голове, белки найдут богатый строительный материал для своего гнезда, а может, он все знал, но думал, что подобный вид придает ему привлекательность в грубом, мужском смысле слова.

– В этом доме ты будешь называть женщин дамами. Ты должен быть чистым и вести себя вежливо, иначе неси свои деньги в заведение напротив.

Роза увидела, как лицо Хоппера вытянулось от изумления. Но потом, вероятно, до него дошло, и он нахмурился.

– Так у Гру больше нет шлюх, – буркнул медведь. – Они все здесь.

– Ну пойди к Гру и выпей.

– Не хочу я выпивать! Мне нужна женщина.

– Тогда поищи ее себе в другом заведении.

– Другие того не стоят.

– Что с ними не так?

– От них не так хорошо пахнет.

Уж ему ли говорить, подумала Роза. От великана несло так, будто он только что вылез из отхожей ямы.

Хоппер довольно часто приходил в «Гадкую голову», но Роза знала его только в лицо – они никогда не проводили время один на один. Обычно Хоппер посещал Джоллин, и та нередко жаловалась на исходивший от него ужасный запах. По ее мнению, Хоппер был скорее не медведем, а скунсом. Многие из мужчин, которых они принимали, подходили под это описание, поэтому Гвен ввела новое правило.

– А ты предпочитаешь чистую девушку, от которой приятно пахнет, не так ли?

– Вот именно.

– Потому что тебе противно нюхать грязь и застарелый пот, верно?

– Верно.

– Все дамы здесь согласны с тобой, поэтому ты должен мыться, прежде чем посещать нас.

– Меня не волнует, что им нравится. Плачу-то я. Значит, я и музыку заказываю.

– Уже нет. Теперь ты можешь либо пойти к Гру и пропить свои деньги, либо отправиться к цирюльнику, привести себя в порядок и вернуться сюда. Но если вернешься, предупреждаю: ты должен вести себя вежливо и уважительно.

– Уважительно по отношению к шлюхе?

– Уважительно по отношению к даме. Или можешь возиться в грязи со шлюхой.

Хоппер стоял на месте, тяжело дыша и выпятив нижнюю губу. Потом фыркнул и опустил глаза.

– Да у меня денег не останется, если я заплачу за то, чтобы помыться.

Гвен дружески коснулась руки медведя.

– Вымойся. Побрейся. Постирай одежду и возвращайся. Мы что-нибудь придумаем. Я настаиваю не только на том, чтобы наши посетители были чистыми. Я хочу, чтобы они чувствовали себя счастливыми.

Хоппер уставился на нее. Выражение лица стало мягче.

– Правда?

– Чистая правда.

Он потянул себя за рукав около плеча и принюхался.

– Ну, может, и правда нужно слегка простирнуть, – буркнул он и ушел.

Как только исполин скрылся из виду, Гвен подошла к одному из новых мягких кресел и упала в него.

– Здорово! Теперь ты их прогоняешь, – улыбнулась Роза.

Девушка подошла и села на скамейку возле Гвен. Это был один из последних образцов старой мебели, просто доска – часть развалин постоялого двора, из которой Диксон сколотил сиденье. Роза не знала, почему она все еще стоит здесь среди красивой мебели, которую Гвен лично выбирала в лавках Ремесленного ряда, но это была одна из немногочисленных реликвий, одно из напоминаний о том, с чего все начиналось, и Розе почему-то нравилось сидеть на ней.

– Мы можем себе это позволить, – ответила Гвен. – Но он вернется. Знаешь… нужно купить еще несколько ванн. Клиенты смогут мыться прямо здесь, а мы будем брать с них деньги за дополнительную услугу.

– Отличная идея. Ты никогда не перестанешь поражать меня.

Роза улыбнулась, и Гвен улыбнулась в ответ. В последнее время все девушки часто улыбались. Поначалу их к этому понуждала Гвен, утверждая, что улыбка приносит пользу делу, но теперь ей не нужно было им об этом напоминать. А какими красавицами они выглядели в новых платьях! Гвен приобрела ткань в той же лавке, где заказывала шторы, и получила скидку и на то, и на другое. Девушки так похорошели и выглядели так респектабельно, что Гвен стала называть их дамами, а каждую – госпожой Дома. Ей очень нравилось, как это звучит, и она настаивала, чтобы остальные обращались к ним так же. «Вы должны вести себя так, словно вы это заслужили, иначе вас не будут уважать», – наставляла Гвен девушек. Она знала, о чем говорит. Гвен завоевала уважение каждого мастера из Ремесленного ряда. Она дала им работу, и благодаря ей на столе у плотников, дегтярщиков, стекольщиков и каменщиков появилась еда, но кроме того, когда они приходили в Дом, Гвен встречала их так, будто каждый из них был по меньшей мере наследным принцем. Мужчины, которые прежде насмехались над ней, когда она заходила к ним в лавки, теперь нередко обращались к ней за советом. Конечно, никто не приглашал ее на ужин и не предлагал занять должность главы квартала, но ей улыбались, встретив ее на улице, и нередко открывали перед ней двери. Она перестала быть чужестранкой и стала полноправной жительницей Медфорда. Наконец она нашла свое место.

Гвен переполняли все новые и новые идеи. Дважды в неделю она устраивала танцы. Они назывались «Ночи скрипки, трубы и барабана». Танцы были бесплатными, и до окончания мероприятия никто не занимался делом. На несколько часов девушки превращались в благородных девиц на балу, к тому же это привлекало хороших посетителей. Конечно, на самом деле они не были настоящими леди. Леди – женщины иного происхождения, и к тому же не носили под красивыми новыми платьями нижние юбки, перешитые из прежних лохмотьев.

Когда похолодало, Гвен стала приглашать в Дом бедняков и бесплатно кормить их похлебкой из репы и лука, но дело было не только в ее доброте. «У каждого отыщется какой-нибудь талант», – говорила она им и оказывалась права. У большей части этих бедняков прежде было свое ремесло: лудильщик, ковровщик, пахарь, трубочист. Она дала работу каждому, а те, кто был слишком стар или слаб, обучали других тому, что знали. Крестьянам Гвен велела очистить и вспахать кусок земли за Домом, чтобы на следующий год собрать с огорода урожай и иметь дополнительные продукты. Старик, раньше торговавший медом, пообещал поставить им улей.

Гвен оказалась не такой, как остальные. Каждая из девушек по разным причинам когда-то сдалась, махнула рукой на свои мечты и покорилась требованиям жестокого мира. Роза видела, что Гвен вела себя иначе, у нее даже походка была другая, но самое главное, она иначе разговаривала с мужчинами. И хотя всех девушек она называла дамами, Роза знала, что единственная настоящая дама в Медфордском доме – это Гвен ДеЛэнси.

На крыльце раздались шаги, и входная дверь распахнулась. От порыва холодного ветра дрогнуло пламя светильников. В гостиную вошел Стейн. Его одежда была заляпана грязью. От него несло рыбой, сальные волосы прилипли ко лбу, под носом топорщились неряшливые усы.

Гвен вскочила с кресла.

– Тебе что здесь надо? – вскричала она.

– А ты как думаешь? Это же бордель, не так ли?

Гвен покачала головой еще до того, как он закончил говорить.

– Не для тебя!

– Что ты хочешь этим сказать? Не для меня?

– Тебе сюда ход закрыт – навсегда.

– Не имеешь права, – сказал он, шагнув на новый ковер грязными сапогами. – Ты утащила всех хороших шлюх и держишь их тут под замком. Ты не можешь так поступать с мужчинами!

– Еще как могу!

Стейн сделал еще шаг, и на его тонких кривых губах появилась гнусная ухмылка.

– Я знаю, что Диксона здесь нет, – заявил он. – Уехал из города два дня назад и еще не вернулся. Сейчас здесь только ты и я. Никто тебя не защитит. У тебя не осталось даже Гру. – Он сделал еще шаг. – А знаешь, Гру, наверное, неплохо заплатил бы кому-нибудь, чтобы спалили это местечко. – Стейн осмотрелся. – Жаль было бы смотреть, как все это горит. Странно, что он до сих пор этого не сделал.

– Гру не такой дурак, как ты! Я приобрела королевское разрешение на содержание этого заведения, и мой партнер – сам городской оценщик. Как и тебе, ему хорошо известно, что Гру только и мечтает, чтобы мы потерпели крах. Случись здесь подозрительный пожар или умри кто-нибудь, кого, по-твоему, обвинит оценщик? Поджог любого здания в Медфорде – это преступление против короля, потому что владелец этой собственности – он, мы ее только арендуем. И если ты причинишь вред одной из нас…

– Не собираюсь я никому причинять вреда, просто хочу приятно провести время.

– Иди в другое место.

Стейн остановил взгляд на Розе.

– Я возьму ее.

Роза сдавленно пискнула и отступила на три шага к лестнице.

– Убирайся, Стейн! – велела Гвен.

– Или, может быть, я возьму тебя!

Гвен не двинулась с места. Она стояла лицом к Стейну, не моргая, смотрела ему в глаза, и вдруг ее лицо исказила гримаса ужаса и отвращения.

– О великий Марибор, – пробормотала она, прижав руку ко рту. – О боже мой!

Внезапная перемена удивила Стейна. Он озадаченно посмотрел на девушку.

– Что случилось? – Стейн покосился на Розу и снова перевел взгляд на Гвен. – Что за игру ты тут затеяла?

– О, Стейн, мне так жаль, – выдохнула Гвен, и на ее лице отразилось сострадание.

Роза замерла от изумления. Поначалу она решила, что Гвен притворяется, играет какую-то роль, пытается обмануть, вот только Гвен не притворялась. Роза никогда не видела на ее лице такого ужаса.

Лицо Стейна тоже изменилось. Угроза уступила место беспокойству.

– Почему?

– Из-за того, что должно произойти.

– О чем ты, черт возьми, говоришь? – Стейн отступил на шаг и осмотрел гостиную, как будто здесь ему что-то угрожало.

– Он тебя убьет… – Голос Гвен дрогнул и стал каким-то отстраненным, мягким. Она не выдумывала. Она протянула к нему дрожащие руки.

– Кто? – дернулся Стейн.

– Это будет медленно… невероятно медленно. Он… он разрежет тебя и оставит истекать кровью. Подвесит на Купеческой площади и украсит твое тело свечами.

– Кто? О чем ты говоришь? Диксону не хватит…

– Не Диксон. – Казалось, Гвен с трудом выговаривала каждое слово, но голос ее теперь звучал уверенно и властно. – Ты его не знаешь. Ты будешь спрашивать, за что, но он не ответит. Он не произнесет ни слова, лишь продолжит резать, и резать, и резать… а ты будешь кричать…

– Заткнись!

– Это случится поздно ночью, – продолжала Гвен. Она шагнула вперед, не опуская трясущихся рук.

– Заткнись! – Стейн попятился к выходу, словно она протягивала ему ядовитых змей.

– Никто тебе не поможет, и всюду… всюду кровь. Это ужасно! Как может быть в человеке столько крови? – Гвен замолчала, глядя в пол и качая головой от искренней печали. Она зажала уши руками. – Ты все кричишь, а он подвешивает тебя и зажигает свечи.

– Я же сказал, закрой пасть! – рявкнул Стейн.

– Он уходит, а ты медленно умираешь. На улицу выходят люди. Они смотрят, но никто тебе не помогает. Они знают, что ты за человек, всегда знали, хотя и не все, на что ты способен. Кто-то из них знает про Эйвон, но никто не знает про Рун, Ирэн и Элси. И никто не узнал, что ты сделал с женой Каллахана.

– Откуда ты знаешь?! – в панике вскрикнул Стейн.

– И о дочерях Олдэма – обеих. Ты ужасный человек, Стейн, настоящее чудовище!

Роза никогда не видела на чьем-либо лице такого испуга, как на лице Стейна. Он выплескивался из его широко раскрытых, бегающих глазок.

– Они смотрят, как ты умираешь, – продолжала Гвен, хотя Розе хотелось крикнуть, чтобы она замолчала. – Один человек даже ставит у тебя под ногами ведро, чтобы собрать кровь. Он смешает ее с кормом и отдаст свиньям. О, Стейн, то, что ты сделал с Эйвон, то, что ты сделал со всеми другими девушками, настолько чудовищно, что ты должен понести за это кару, но даже я не пожелала бы тебе такой смерти… хотя, наверное… ты ее действительно заслужил.

Слова Гвен действовали не только на Стейна – Розу они пробирали до костей, сильнее, чем самый ледяной ветер, но от выражения на лице Гвен, от смеси искреннего сочувствия и отвращения у нее едва не остановилось сердце. Каким-то образом Гвен действительно увидела смерть Стейна, а через нее и он, и Роза тоже это увидели.

– Ты чокнутая сука, вот ты кто! – заорал Стейн. – Оставь меня в покое!

Он выскочил на улицу, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Гвен пошатнулась и протянула руку к стене, чтобы удержаться на ногах.

– С тобой все в порядке? – встревожилась Роза, подбегая к ней.

Гвен схватила Розу, сжала ее в объятиях и зарыдала.

– Вот, держи, – сказала Роза, протягивая ей чашку чая, из которой поднимался ароматный пар.

– Фарфоровая чашка с блюдцем? – Гвен изумленно посмотрела на нее.

– Мы собирались подарить ее тебе на Зимний праздник, но, похоже, тебе не помешает подарок сейчас, а к тому времени мы найдем что-нибудь получше.

– Лучше фарфоровой чашки?

– Потерпи немного, сама увидишь!

Девушки сидели на крыльце, которое пахло свежей краской и опилками. Они устроились на деревянной скамье, подобрав под себя ноги и завернувшись в одеяло, которое Роза сняла со своей кровати. Это было одно из тех одеял, в которые они кутались в первую ночь, проведенную в темной разрушенной гостиной, когда делили между собой ломоть хлеба и кусок сыра.

Какой же далекой казалась та страшная ночь! Как будто это осталось в другой жизни или вообще происходило не с ними. Столько всего переменилось с тех пор, как все они горбатились на Гру! Это не могли быть они. Это никак не могла быть Гвен. Сидя рядом с ней на крыльце принадлежавшего им дома, после того как она выгнала Стейна, будто копавшуюся в мусоре крысу, Роза не могла себе представить, что когда-то Гвен подчинялась Рэйнору.

Стояла холодная ночь. Заморосил мелкий дождь. Сначала послышался легкий стук по крышам домов Кривой улицы; постепенно дождь стал сильнее, и, наконец, стук перешел в непрерывный гул. Крыльцо закрывала крыша, и из-за стекавшего с нее сплошного потока Розе казалось, будто она сидит внутри водопада.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она Гвен.

– Благодаря тебе гораздо лучше. – Гвен склонила голову к Розе. – Чай замечательный.

– Гвен… – Роза запнулась. – Что произошло? Что ты сделала со Стейном? Это было…

Гвен поставила чашку на подлокотник скамьи и поплотнее подтянула одеяло. Ее лицо приобрело строгое, почти суровое выражение.

– Я не ведьма, Роза.

– Конечно, нет. Я так и не думала. – Роза повернулась к ней, стараясь не задеть хрупкую чашку.

– А что ты подумала? – спросила Гвен, не отводя глаз от сплошной стены дождя. Тело ее было закрыто одеялом, но Роза почувствовала, как под ним она скрестила руки на груди.

– Не знаю… потому и спрашиваю.

– Я просто посмотрела ему в глаза, понятно? – фыркнула Гвен. – Посмотрела и увидела… Я увидела его смерть. Мне трудно это объяснить.

– Это магия? – тихо спросила Роза.

Она знала, что магия – это зло. Так всегда говорила ее мать. Но если магией занимается Гвен, значит, это не может быть злом, поскольку Гвен, как искренне считала Роза, была совершенством, а мать никогда не отличалась умом.

– Нет, – поспешно отозвалась Гвен, все еще глядя на дождь. – Это дар. – Наконец она снова повернулась к Розе. – Так всегда говорила моя мать. Она называла это Видением. Некоторые женщины, в основном из племени тенкинов глубоко в джунглях, обладают Видением. Они могут посмотреть на человека и действительно увидеть его будущее. Безопаснее всего ладони, но глаза… глаза могут служить окнами, через которые видно душу. Если смотреть слишком внимательно, можно провалиться сквозь окно и потеряться. Ты видишь, слышишь и чувствуешь все. – Гвен вздохнула. – Моя мать обладала Видением, и я тоже.

На мгновение повисла тишина.

– О чем ты сейчас думаешь? – шепнула Гвен. – Ты меня боишься?

Роза взяла Гвен за руку.

– Нет. Просто я никогда раньше такого не видела.

– То, что я сделала со Стейном… Я не хотела этого делать. Обычно так не бывает. Почти никогда.

– Хорошо, что это случилось, – заметила Роза. – Сомневаюсь, что Стейн когда-либо вернется. Спасибо тебе. И не только за то, что выставила Стейна. То, что ты сделала для меня, для всех нас… ты дала нам шанс, который мы никогда бы без тебя не получили. Ты спасла нас. Ты моя героиня.

– Мы все спасли друг друга, – возразила Гвен.

– Я так не считаю.

– Конечно же, спасли. Мы как одна семья, а в семье всегда заботятся друг о друге, поддерживают друг друга и…

– Как семья? – Роза едва не рассмеялась, но, если подумать, это было не смешно, совсем не смешно. – В семьях так не бывает.

– Думаешь?

– Как угодно бывает, но не так, уж поверь мне.

– У нас с мамой все было именно так, – улыбнулась Гвен.

Роза поежилась и отвернулась. Ей не нравилось спорить с Гвен.

– А как было в твоей семье?

– Это не важно, – ответила Роза. – Кажется, будто все происходило много веков назад. Я была… В общем, нет смысла теперь вспоминать…

– Я знаю истории других девушек, – мягко сказала Гвен. – Знаю историю Джоллин, и Мэй, и Этты. Только ты никогда о себе не рассказывала.

– Да и рассказывать-то нечего.

– Все было настолько ужасно?

Роза на мгновение задумалась, потом молча покачала головой. Ведь и в самом деле ей не пришлось пережить каких-либо особых ужасов. Ее никогда не избивали и не запирали в темном чулане. Родители не продали ее в рабство, и их не убили разбойники с большой дороги. Она оказалась на дне не по какой-либо из этих жутких причин.

– Нет, – наконец выговорила она. – Просто печально.

– Расскажи мне.

Теперь Роза почувствовала себя неловко. Глупо, что разговор повернул в это русло. Она пожала плечами, словно этим жестом хотела убедить Гвен, что все случившееся давно не имеет для нее никакого значения.

– У моих родителей был небольшой клочок земли неподалеку от Холодной лощины – это в паре миль к востоку, между Королевской дорогой и Вестфильдом. Сплошь камни и заросли терновника, больше почти ничего. Наверное, отец старался что-то на ней вырастить, но просто не знал, как это сделать, а может, земля была плохая – выглядела она вовсе непригодной. Может, семена попались плохие или погода была слишком холодной. Мать все время его оправдывала. Не знаю почему, сам-то он только и делал, что во всем ее обвинял. Однажды он ушел. Просто ушел и больше не вернулся. Мать и тогда заняла его сторону, сказала, мол, нам нечего есть, а он не хотел смотреть, как мы умираем с голоду. Наверное, она считала, что таким образом он выражает свою любовь. А по мне, так она просто нашла ему очередное оправдание, ну, по крайней мере, оно было последним.

Роза почувствовала, как Гвен под одеялом гладит ее руку. Ее темные миндалевидные глаза были такими нежными, добрыми, полными сострадания. Вероятно, она ожидала услышать какую-то чудовищную историю, и Роза почувствовала себя виноватой, поскольку не могла рассказать ничего ужасного, лишь историю о том, к чему приводит человеческая глупость.

– После его ухода у нас ничего не осталось, – продолжала она. – Отец, который так сильно любил нас, забрал мула и последние имевшиеся в доме медяки. Ту зиму мы прожили, питаясь только кореньями и орехами. Мама все шутила, что мы живем, как белки, а я к тому времени уже разучилась смеяться. Она не желала попрошайничать и отказывалась просить о помощи. Все повторяла: «Он вернется, вот увидишь. Твой отец найдет работу и вернется домой, привезет нам поросят, кур, мешок муки и даже молочную козу – тебе бы это понравилось, да?» Она говорила это, пока я на обед жевала кору.

Гвен стиснула ее руку, и Роза смутилась еще больше, почувствовав жалость и сострадание Гвен. Неожиданно Роза расплакалась. Ей не нравилось плакать в присутствии Гвен. Она хотела быть такой же сильной, а лить слезы из-за чего-то незначительного и глупого было проявлением слабости. Она ненавидела слабость.

– Мать любила меня, – объяснила Роза. – Она была глупой, но меня любила. Она отдавала мне любую еду, которую мы находили, и лгала, что сама уже поела. Следующей зимой, когда уже негде было отыскать ни орехов, ни кореньев, нам пришлось есть сосновые иголки. Мать умерла от лихорадки. К тому времени она превратилась почти в скелет. – Роза вспомнила лицо матери, запавшие щеки, губы, натянутые так, что приоткрывались десны. – Но ее убила не лихорадка. И не голод. Моя мать умерла от гордости – глупой, бессмысленной, упрямой гордости. Я уверена, что это так. Гордость не позволяла ей попросить о помощи и признать, что ее муж – несчастный, никчемный ублюдок. Гордость не позволяла ей съедать свою порцию…

Голос изменил ей. Он застрял у нее в горле, которое вдруг перехватило так, будто во рту оказалось что-то слишком горькое, что невозможно было проглотить. Дрожа, Роза судорожно вздохнула и ребром ладони вытерла струившиеся по щекам слезы.

– Она была слишком гордой, чтобы есть те жалкие крохи, которые у нас были, и всегда говорила мне, что сама уже поела. Клялась, что поела. И каждый раз, когда я жаловалась, что у меня от голода болит живот, давала мне орех или полусгнившую репу, утверждая, что нашла две и свою уже съела.

Роза всхлипнула и снова вытерла глаза.

– Когда ее не стало, я бросила бессмысленную гордость в нашей маленькой лачуге и попрошайничала по дороге в Медфорд. Я была готова на что угодно. После того как целый день гоняешься по дому за мухой и целиком глотаешь пауков, после того как от вида червей, которые вылезают из земли, когда голыми руками роешь матери могилу, рот наполняется слюной, уже нет ничего, на что бы ты не пошла. Все, чего я хотела, это выжить. Я забыла обо всем. Ком грязи не может мечтать. Осколок камня не понимает, что такое надежда. Каждое утро я хотела только одного – дожить до следующего рассвета. Но ты все изменила.

Гвен с трудом сделала глоток чаю. Ее щеки тоже были влажными.

– Ты не такая, как моя мать, – сказала ей Роза. – И не такая, как я. Ты можешь постоять за себя и за других. Ты делаешь мир таким, каким он должен быть для тебя. Я так не умею. И Джоллин не умеет. Никто не умеет – никто, кроме тебя.

– Во мне нет ничего особенного, Роза.

– Еще как есть! Ты героиня, и ты умеешь заглянуть в будущее.

Некоторое время они сидели молча, слушая стук дождя над головой. Дождь превратился в настоящий ливень, и с крыши стекали мощные потоки воды. Где-то капли с гулким звоном падали в железную бадью. Лужи на дороге, сливаясь друг с другом, превращались в бурные реки и глубокие пруды.

– Почему бы нам лучше не поговорить о Диксоне? – лукаво улыбнулась Роза.

Гвен подозрительно прищурилась, глядя на нее поверх красивой новой чашки.

– А что с ним? – спросила она.

– Ходят слухи, что он сделал тебе предложение.

– Ничего подобного! – изумленно воскликнула Гвен.

– Этта говорила, Диксон предложил «сделать из тебя честную женщину».

– Ах… ты об этом.

– Так это правда?

Гвен молча пожала плечами.

– Что ты ему ответила? – не унималась Роза.

– Я сказала, что мы с ним навсегда останемся добрыми друзьями. Он очень хороший человек, но…

– Но что?

– Он не… он.

– Он? Кто? – не поняла Роза.

Гвен смущенно повозилась под одеялом.

– Я не знаю, – с трудом вымолвила она.

– Как это не знаешь?

Гвен покачала головой и, зарывшись лицом в одеяло, глухо проговорила:

– Может, его и на свете нет. Может, я просто придумала его, собрала по кусочкам за эти годы. Может, я стараюсь убедить себя, что он настоящий, а не всего лишь надежда на нечто возможное.

– Ты отказала хорошему, работящему, настоящему мужчине из-за придуманного? – в изумлении воскликнула Роза.

Гвен выглянула из-за складок одеяла.

– Глупо, правда? Вот видишь, не гожусь я на роль героини.

– Ну… это, наверное, очень романтично, но…

– Можешь прямо сказать: это глупо. Я дура.

– А если этот рыцарь на белом коне никогда не появится?

– Он не рыцарь. Я не знаю, кто он, но точно не рыцарь. И если я его не выдумала, то он обязательно придет.

– Откуда ты знаешь?

– Я отправила за ним Диксона…

– Что? Как ты…

– На ладони Диксона я увидела, что это он приведет его сюда.

– Постой… Я думала, этот человек, этот не-рыцарь, просто мечта, всего лишь плод твоего воображения.

– Возможно, так и есть.

Гвен замолчала. Похоже, ей не хотелось продолжать этот разговор, но Роза не желала останавливаться на полпути, особенно после того, как вынуждена была поведать Гвен историю своей недолгой жизни.

– Прошу тебя, объясни, – настаивала она.

Гвен нахмурилась.

– Умирая, мама заставила меня пообещать приехать сюда… в Медфорд. А те золотые монеты мне дал человек, который сказал то же самое. Вот почему мне дали деньги. Чтобы я помогла… ему.

– Кому?

– Ему.

Роза раздраженно покачала головой.

– Говори яснее, пожалуйста!

– Не могу, потому что мне самой ничего не ясно. Я не знаю, почему должна была приехать в Медфорд. Я не знаю, кто этот человек, я ничего о нем не знаю. Знаю лишь, что должна быть здесь, когда он появится. Я должна помочь ему и…

– И что?

Гвен опустила голову, пряча глаза.

– Ну же, говори! – нетерпеливо воскликнула Роза.

– Я не знаю. Просто я так долго ждала его, думала о нем, понимаешь? Гадала, каким он окажется. Кто он на самом деле, как выглядит… И почему именно я должна ему помочь.

– Хочешь сказать, ты влюбилась в человека, которого никогда не встречала?

– Может быть.

– Но это нормально, потому что так и должно быть, да? Вы предназначены друг для друга, разве нет?

Гвен пожала плечами.

– Об этом мне никто не говорил. Просто хочется в это верить. Может быть, он вообще женат.

– Но тебе хотя бы сообщили его имя?

Гвен грустно покачала головой и неловко улыбнулась.

– Наверное, я совсем пала в твоих глазах, да?

– Шутишь? Ты умеешь колдовать, и у тебя таинственная судьба. Я хочу быть как ты.

Гвен застенчиво улыбнулась.

– Судьба есть у всех.

Роза посмотрела на свою руку и, выставив ее вперед, сказала:

– Какая судьба у меня?

– Ты не боишься? – неуверенно спросила Гвен. – Даже после того, что произошло со Стейном?

– Я ведь говорила, что не боюсь тебя. Вот доказательство – моя рука! Давай, загляни в мое будущее. Может, меня тоже ждет таинственный незнакомец. Только не рассказывай мне про смерть. Думаю, в этом отношении лучше пребывать в неведении. Ладно?

Гвен вздохнула:

– Хорошо, давай посмотрим.

Роза с любопытством наблюдала, как Гвен разжала ее пальцы и принялась рассматривать ладони.

– Интересно… Ты влюбишься. Он красивый. У него доброе лицо. Ты полюбишь его и…

Пальцы ее задрожали, хватка ослабла. Роза увидела, как Гвен перевела взгляд на деревянный настил крыльца.

– Кого? Кого я полюблю? – спросила девушка. – Ты знаешь его имя?

Гвен отпустила ее руку и потянулась за чаем. Блюдце выскользнуло у нее из рук, и красивая фарфоровая чашка упала и разбилась.

Гвен резко выдохнула, глядя на разбросанные по крыльцу снежно-белые осколки.

– Мне так жаль. – Она подняла полные слез глаза. – Мне очень, очень жаль…

– Не переживай, – улыбнулась Роза. – Мы купим тебе другую чашку.

Гвен обняла ее. Не так, как после ухода Стейна. Сейчас она обняла Розу так, словно только Роза могла спасти ее от бури, и плакала, повторяя:

– Мне так жаль.