Глава 4
В гостях у тайной стражи

Камера, в которой меня закрыли, выглядела банально. До сих пор мне не доводилось бывать постояльцем в таких местах, но описания из книг были, как выясняется, вполне правдивы. Сырое полуподвальное помещение с решеткой под самым потолком, влажные каменные стены и полное отсутствие мебели – даже соломы не было. Зато наличествовало отверстие в полу – в самом углу камеры, и диаметром меньше кулака. Несмотря на отвратительное настроение, меня сразу же заинтересовал вопрос, как же им в случае нужды воспользоваться? Чтобы попасть туда, особенно если не видишь отверстия, нужна долгая тренировка… Как выяснилось впоследствии, эту проблему за меня благополучно решили тюремщики. Рацион узников был столь скудным, что несколько дней вполне можно было и потерпеть.

Впрочем, в тот момент о питании заключенных я не думал. Мне так и не объяснили, за что заперли, да и вообще ничего не объяснили. Если в первый день я думал, что меня арестовали по подозрению в дезертирстве, то в последующие дни эту версию пришлось отбросить. Поскольку я не сопротивлялся при аресте, меня вели «со всем уважением» – не заламывали рук, не толкали в спину, так что прочитать табличку при входе в здание не составило труда – тюрьма принадлежала гражданским властям, дезертиры же относились к юрисдикции военного ведомства. Выспросить у тюремщиков тоже ничего не удавалось. Нет, общаться со мной не отказывались – раз в день окошко в двери открывалась, и толстый бородатый стражник просовывал внутрь поднос с «обедом» – деревянная кружка с водой и деревянная миска тоже с водой, в которой плавали какие-то не поддающиеся определению ошметки. Стражник был большой любитель поболтать, но на вопросы отвечать отказывался.

– Нечего мне тут свои вопросы задавать, сиделец! Велено тебе ничего не отвечать, чтобы, значит, ты помариновался хорошенько от неизвестности, – откровенно делился тюремщик. – Вот и маринуйся, а уж когда на допросы тебя поведут, тогда и спрашивай. Оно, может, господин следователь тебе что и расскажет, если ты с ним, как его, сотрудничать будешь. А если нет, то отведут тебя в пыточную, и там уже ты все равно будешь сотрудничать, никуда не денешься. У нас там такой мастер работает! Со всем уважением. И платят ему тоже со всем уважением! Так иногда завидно, спасу нет, хоть в ученики иди. Да только больно уж у него работа грязная, не по мне это, людей мучить. Оно бы и ладно, если б в самом деле душегубы какие, убивцы, а у нас тут все больше такие, как ты, сидят, государственные… Тьфу, только я тебе об этом не говорил! Нечего из меня тут сведения вытягивать секретные!

Кто такие «государственные», я не знал. Были так называемые «коронные» – те, кто совершил преступление против короны, и по аналогии получалось, что меня обвиняют в преступлении против государства, но я что-то ничего подобного за собой не замечал.

На третий день я уже чувствовал себя в достаточной степени «промаринованным» и ждал, что вот-вот меня должны начать допрашивать, но все оставалось по-прежнему. Единственным моим собеседником оставался говорливый тюремщик, приносивший обед. От одежды уже ощутимо пованивало, я был голоден, да и кружки воды на весь день хватало только впритык. До того, чтобы слизывать влагу со стен не доходило, но я был к этому близок, тем более в отсутствие хоть каких-то занятий все неприятные ощущения обострялись многократно. Я изучил камеру вдоль и поперек, разве что количество камней в кладке не пересчитал. Несколько раз я допрыгивал до оконной решетки и, подтянувшись на ней, пытался что-нибудь рассмотреть. Ничего, кроме куска мостовой и кирпичного забора, ограждающего территорию тюрьмы, так и не увидел. Даже патрульные здесь не ходили, так что я быстро бросил это занятие. С тем же тщанием я исследовал дверь. Отличную, крепкую деревянную дверь, укрепленную стальными полосами и без всякого намека на замочную скважину. Похоже, ее удерживал только засов. Правда, даже будь у меня доступ к замку, что я мог сделать? Перед тем как привести в камеру, меня тщательно обыскали и заботливо избавили от всех металлических предметов. Прежде всего, конечно, от денег, но и всем остальным тюремщики не пренебрегли.

На четвертые сутки я поймал себя на том, что начинаю говорить сам с собой. Я сам понимал, что срок моего заключения слишком мал, чтобы сходить с ума, однако страх и незнание, чего ожидать, делали свое дело, медленно, но верно лишая душевного равновесия. Да и не привык я к отсутствию хоть какого-то занятия – последние несколько месяцев выдались очень насыщенными. Думаю, мне удалось бы, в конце концов, взять себя в руки. Хорошо, что этого не понадобилось. На пятый день я уже не пугался, что говорю сам с собой. Глядя на маленький кусочек темного неба в зарешеченном окошке, я уже собирался заснуть, бормоча что-то бессмысленное себе под нос, однако услышать ответ было крайне неожиданно и страшно.

– Эрик! – донесся откуда-то сверху шепот. – Ты сам с собой, что ли, разговариваешь?!

Я вздрогнул и уставился на решетку. Между прутьями появилась физиономия Говорны. Увидев ее, я не знал, радоваться мне или тревожиться. За время заключения я часто думал, как дела у гоблинши. Боялся, что она попалась каким-нибудь бандитам или, что еще хуже, в руки стражи. И теперь, видя, что она на свободе, почувствовал огромное облегчение. С другой стороны, то, что девчонка находилась на территории тюрьмы, было довольно скверно. Простым прохожим здесь места нет, и если ее заметят, то, вполне вероятно, она окажется в одной из соседних камер, а то и где-нибудь похуже.

– Как ты здесь оказалась?

– Тебя искала! Хорошо, что тут пузырей на окнах нет, и слюды, так что по запаху быстро нашла. А чего ты сам с собой разговариваешь? Я думала, ты там не один!

– От скуки!

– Странно… Ну ладно, не важно. Я спросить хотела, чего мне делать?

– Выбирайся из города и возвращайся к нашим!

– А если тебя тут за это время убьют? Я через эльфов одна быстро не пройду!

– Быстро не надо. Просто возвращайся домой. Меня, возможно, отпустят. Разберутся, что я ни в чем не виноват, и отпустят.

– Ага… И именно поэтому ты отправляешь меня одну назад через рощи тех ненормальных, которые трупы горками складывают! Да и знаю я, что ты сам не веришь, что тебя отпустят! Эрик, ну чего ты упрямишься! Я же расспрашивала людей про эту тюрьму, отсюда не выходят. С тех пор, как у вас вашего главного вождя убили, сюда много кого сажают, а отсюда всех вообще только на казнь ведут.

– Главного вождя? – от удивления я едва не заговорил в полный голос. – Короля убили? Печально… но почему меня арестовали, все равно не понимаю. Меня же не было здесь, когда его убивали!

– Потому что теперь все говорят, что главный вождь был преступник, и все, кто ему помогал, были тоже преступники. – Чуткая Говорна расслышала мое бормотание и поспешила объяснить: – Ты вот стражников про легион охотников спросил, и они сразу сейчасошним вождям сказали, что ты вождь этого легиона. А легион этот бывший главный вождь сделал. Там всех распустили, кто в нем был, кого-то хотели тоже в тюрьму посадить и убить, но они сбежали. А тут ты пришел, вот они и обрадовались.

Я опустился на пол пещеры. Часть вопросов отпала, но еще больше появилось новых.

– Как ты все это узнала?

– Так сейчас везде только про тебя и говорят! – даже удивилась девочка. – Я и в таверне слышала, и на рынке. Многие говорят, что ты один эльфов бил со своим легионом, а теперь под них прогнулись. Только это тихо говорят, потому что нельзя, а то их тоже в тюрьму посадят.

Я вздохнул и попытался собраться с мыслями. Уж больно выбивающие из колеи новости принесла гоблинша.

– Вот что, Говорна. Делать тебе здесь нечего, сама видишь, что я больше как парламентер не подхожу. Не с кем мне больше договариваться, главного вождя убили, и те, кто теперь главный, меня слушать не будут. Попробуй вернуться домой и расскажи племени о том, что случилось. Скажи, что поддержки не будет точно, и что им нужно возвращаться, а то их эльфы задавят.

– Нет, Эрик, ты сейчас плохо говоришь. Не буду я возвращаться. Наши там хорошо сейчас сидят, незаметно, эльфы про них, может, и не узнают. А я тебя здесь не брошу. Ты мой вождь, и ты для племени полезен! И вообще, все умирают и умирают. Маму убили, отец умер, если еще тебя убьют, совсем плохо будет, – последние слова Говорна проговорила тихо и очень серьезно. – Не буду я никуда убегать, вместе вернемся. Я тебя отсюда вытащу.

– Как?! Перебьешь охрану?

– Нет, это, наверное, не получится. Стрелок у меня много с ядом, но они меня заметят. Я сюда-то с трудом пробралась, они внимательно смотрят! Одного, который смотрит, ча-со-во-го, – по слогам произнесла новое слово девчонка, – я усыпила, но это чтобы забор перелезть, а чтобы к тебе в этот дом пройти, это надо совсем много убивать. Десять, или даже больше. И одновременно. Одна не справлюсь. Ты мне лучше скажи, у тебя же тут друзья есть, у которых ты вождем был. Из этого легиона. Как их зовут? Я их поищу, они мне помогут, и мы вместе тебя освободим!

– Беар и Хамелеон, – пробормотал я, задумавшись, а потом спохватился: – Говорна! Этот город – не единственный в Артании. Здесь наверняка никого из моих друзей нет! И даже если есть, ты их не найдешь! Они оба бывшие воры, и, думаю, сейчас вернулись к своему ремеслу. Они умело скрываются, так же хорошо, как ты в лесу. Их не найдешь, даже если они здесь!

– А я все равно буду искать! Даже если они в другом городе, я их найду! – судя по возмущению в шепоте девочки, своего решения она менять не собиралась. – Я тебя освобожу! Я же ученица шамана, мне духи помогают! И тебе они помогут, потому что ты им понравился. Все! Я побежала, а то тот часовой скоро проснется! Каждый день приходить не смогу, но дня через два еще зайду.

– Будь осторожна! – только успел шепнуть я, но девчонки уже не было.

Я уставился в стену и принялся обдумывать разговор. Мне было о чем подумать, очень уж много новостей вывалила на меня пронырливая гоблинша. Мой отряд распустили. Это хорошая новость – по крайней мере, мне известно теперь, что моих ребят не вырезали первородные. На этом хорошие новости, правда, закончились. Легион расформировали после того, как произошел переворот в стране, и монарха, которому мы приносили присягу, убили. Более того, Беара и Хамелеона хотели арестовать. Интересно, за что? В чем нас, всех троих, обвиняют? Но Беар и Хамелеон им не по зубам, тут уж сомнений нет. Другое дело, что и Говорна не сможет найти моих товарищей – слишком уж хорошо они умеют прятаться. А вот меня ничего хорошего, похоже, не ждет. Даже попасть в помойные, как это произошло с Беаром когда-то, мне, видимо, не грозит. Я уже не сомневался, что боевых действий с первородными Артания больше не ведет, а значит, пополнять армию преступниками теперь нет необходимости. Мне было очень интересно, почему прекратили войну? Потеряли слишком много, и у страны больше нет ресурсов, чтобы продолжать сопротивление? Или сами эльфы временно прекратили наступление, и те, кто пришел к власти, решили не тратить силы на попытки вернуть ненужные теперь за отсутствием населения территории? Вполне вероятно. Очень логичное решение, если не видеть тех картин, которые мы с Говорной насмотрелись, пока добирались сюда. Я и раньше не склонен был прощать первородных, а уж теперь, после того, что мне довелось увидеть, у меня даже сомнений возникнуть не могло. Эльфов остановить необходимо. Потому что сами они тоже останавливаться не собираются. Больше всего меня пугала одна совершенно пакостная мысль, которая засела в голове, и мне никак не удавалось от нее отмахнуться. Дело в том, что те тела, которые мы видели в лесу, когда покинули Кеймур, были довольно свежие. Лекарь из меня, конечно, откровенно скверный, но что-что, а определить по состоянию трупа примерное время смерти я мог без труда. Те груды людей, которые мы видели, погибли не так уж давно. Пару недель, не больше. Кеймур, Элтеграб и другие селения между эльфийским лесом и лесостепью были захвачены гораздо раньше – от пары месяцев до полугода назад. А это значит, что все те люди были не оттуда. Я не видел следов лагерей, в которых могли бы содержаться пленные, значит, их взяли откуда-то еще и сразу умертвили. Совсем недавно. Откуда, если Роверн, в котором я сейчас нахожусь, нынче является самым близким к нынешним границам городом и при этом живет спокойно? Напрашивается только одно объяснение – пленников эльфам поставляют люди. Сами. Меняют спокойствие на жизни своих же граждан. Не думаю, что это афишируется – такого народ бы не потерпел. Вообще, думать, что это может оказаться правдой не хотелось – хотелось верить, что я сам где-то ошибся и просто не владею полной информацией. Но в голове невольно всплывала картинка, которую я увидел, попав в Роверн. Что-то мне показалось странным, хотя в тот момент я не обратил на это внимания. Нищие и бродяги. Беженцы. Даже если сейчас боевых действий не ведется, война закончилась совсем недавно. А еще недавно произошел переворот, и я никогда не поверю, что он прошел тихо и незаметно. Любая война, любое значительное потрясение привычного уклада всегда порождает множество обездоленных. Нищих, бродяг, калек и сирот.

Роверн был удивительно, неестественно пуст. Я немногое успел увидеть, но этого хватило, чтобы сделать выводы – никого из тех, кого я перечислил, здесь не было. Ни одного нищего, ни одного попрошайки. Куда они так внезапно могли подеваться? Выводы напрашивались донельзя неприятные. Впору было затосковать.

Вот только сдаваться я не собирался. Слишком много разумных ждет моего возвращения – и прежде всего моя жена. Да и Говорна имеет все шансы попасться страже, если будет слишком активно искать способы меня вызволить. Я только теперь осознал, в каком ступоре провел последние дни. Просто боялся что-то делать, надеясь, что стражники во всем разберутся, что меня выпустят. И ведь на самом деле в глубине души я понимал, что никакой ошибки здесь нет. Что ж, мне в любом случае не оставалось ничего иного, кроме как перестать тратить время на бессмысленное ожидание и постараться сделать хоть что-нибудь для того, чтобы выбраться из тюрьмы.

Правда, принять решение оказалось гораздо проще, чем действительно что-то сделать. Я еще раз внимательнейшим образом осмотрел свою камеру – и с тем же результатом, что и раньше. Голые каменные стены, деревянная дверь, обшитая стальными полосами, без всякого намека на замочную скважину или доступ к петлям, решетка на узеньком окошке под самым потолком. Лучшее, что мне пришло в голову – разорвать рубашку и штаны на полосы и связать веревку. Что делать с веревкой, придумать не удалось. Разве что повеситься, но я подумал, что это мне и так обеспечат, стоит ли беспокоиться самому? В общем, утруждаться и портить свою одежду я не стал, о чем в дальнейшем не раз жалел.

Утро следующего дня для меня ознаменовалось новыми событиями в уже было «устоявшейся» жизни. Я проснулся от скрипа открывающейся двери, но даже встать самостоятельно не успел – меня несколько раз пнули в живот, а затем вздернули на ноги и толкнули в сторону выхода. Выкатившись из камеры, я попал в заботливые руки второго стражника, тоже незнакомого, который еще одним пинком задал направление куда-то по коридору. За то время, что я сидел в камере, сильно ослабеть я не успел, несмотря на отвратительную кормежку – голодать мне в последнее время приходилось часто, и организм, похоже, успел адаптироваться к такому режиму. В общем, я мог бы попытаться сопротивляться. Пришлось даже сдерживаться от того, чтобы сдернуть с пояса второго стражника висящую у него на поясе дубинку, хотя было очень соблазнительно. Она будто сама просилась мне в руки, но устраивать попытку побега мне показалось преждевременным. В то, что меня ведут на казнь, я не верил – я не знал, какие изменения в стране произошли после переворота, вполне возможно, что казнь без суда и следствия стала обычным делом. Однако вряд ли в страже теперь сидят идиоты, которым не будет интересно узнать, где я провел последние полгода. Да и странно будет, если у меня не попытаются выяснить, где находятся мои друзья, которых, как теперь выяснилось, тоже активно ищут. Ну а допрос я был готов потерпеть. Очень надеялся, что хотя бы по вопросам, которые будут мне задавать, я смогу понять, что вообще происходит.

Кабинет, в который меня ввели, разительно отличался от остальной части тюрьмы. Почему-то я, прежде всего, обратил внимание на само помещение и только потом присмотрелся к следователю и прислушался к его словам. Возможно, именно потому, что это помещение так разительно отличалось от моей камеры и коридоров, по которым меня вели, я и был выбит из колеи. Уверен, именно на такой эффект и был расчет. Чистые беленые стены, ярко освещенные десятком свечей, довольно дорогой стол и даже ваза с цветами на этом столе – контраст был разителен. Еще сильнее был контраст между поведением следователя и конвоиров. Как только я смог сосредоточиться на происходящем, я услышал:

– Это что такое?! На каком основании вы так себя ведете с подследственным? Он разве оказывал сопротивление? И почему он в таком виде?

– Прошу прощения, гражданин дознаватель! – глядя поверх головы следователя и вытянувшись по стойке смирно, отвечал конвоир.

– Мне не интересны ваши извинения, их нужно приносить не мне. Убирайтесь отсюда, с глаз моих! – дознаватель выглядел крайне необычно. Совсем не так, как я себе представлял представителей этой профессии. За столом сидел невысокий, лысоватый человечек с удивительно мягким взглядом и тонкими чертами лица. Его можно было скорее принять за музыканта. Он мог бы быть скрипачом или даже флейтистом… Заподозрить в этом приятнейшем субъекте дознавателя, встреть я его на улице, я бы точно не смог.

Дождавшись, когда конвоиры выйдут за дверь, он наконец-то повернулся ко мне:

– Присаживайтесь, пожалуйста, лан Варден, – он гостеприимно указал на стул. – Позвольте принести извинения за поведение моих подчиненных. Произошло досадное недоразумение, виновные понесут заслуженное наказание.

Я послушно уселся на стул. Думаю, если бы мне не довелось пообщаться с Беаром, не понаслышке знакомым с судебной системой Артании, приветливость дознавателя могла меня обмануть. Он был отличным актером, этот следователь – не знай я о том, что это спектакль, я бы не усомнился в искренности этого великолепного лицедея. Беар как-то рассказывал некоторые способы ведения допросов, с которыми ему пришлось сталкиваться. Этот как раз один из них: сначала довести подозреваемого почти до нервного срыва от неизвестности в одиночной камере, потом напугать нарочито грубым обращением, а потом окончательно сбить с толку вежливостью и извинениями. Часто такая стратегия действительно срабатывает – подозреваемый от облегчения готов рассказать гораздо больше, чем рассказал бы, если бы его начали допрашивать сразу же.

– Меня зовут Тило Фромм, я старший дознаватель по особо важным делам. Я прибыл в Роверн только сегодня, из столицы, специально для того, чтобы разобраться в вашем деле. Лан Варден, пожалуйста, расскажите, где вы были после разрушения Элтеграба.

– Слава богам! Наконец-то! Я уже думал, про меня все забыли, и я так и проведу остаток дней в этой камере, – я решил не разочаровывать дознавателя и показать, что я полностью растерян. Конечно, не мне тягаться с опытным следователем, но я надеялся, что мне хотя бы ненадолго удастся его обмануть и успеть узнать хоть что-нибудь полезное. Да и просто усыпить бдительность дознавателя не помешает – меньше будут следить, легче будет сбежать.

– Понимаете, господин Фромм, я в полной растерянности. После того, как меня захватили в плен в Элтеграбе, я был полностью оторван от родины. Я несколько месяцев провел в плену, мне едва удалось оттуда бежать, – я стал рассказывать о своих злоключениях, убрав на всякий случай пока упоминания о встреченных орках и гоблинах и стараясь акцентировать внимание на страданиях, которые выпали на мою долю.

– Вернувшись, я сразу же попал в тюрьму – и я не понимаю, за что меня арестовали! Может быть, меня подозревают в дезертирстве? – подытожил я свой рассказ.

– Ну-ну, лан Варден, я ведь как раз и приехал в Роверн для того, чтобы во всем разобраться. – Лицо Фромма после моего рассказа было задумчивое и немного настороженное. – Я понимаю ваше состояние, особенно после тех испытаний, которые выпали, как вы утверждаете, на вашу долю! Вот что. Давайте мы на сегодня закончим, мне нужно как следует обдумать ваши слова, а уже завтра мы наш разговор продолжим, хорошо?

Я, конечно, согласился – а что оставалось делать? Однако реакция следователя показалась мне очень странной. Фромм выглядел так, будто услышал совсем не то, что ожидал. Впрочем, на следующее утро все прояснилось. Я проснулся от звука отодвигаемого засова и приготовился было к новому допросу. Как выяснилось, поторопился – меня не собирались никуда вести, наоборот, в моей более чем скромной обители появилось новое лицо. Посетитель. Точнее посетительница.

Я даже не сразу узнал эту женщину, а когда все же вспомнил ее лицо, моментально сообразил, отчего вчерашняя беседа закончилась столь быстро. Я с удивлением рассматривал госпожу Буше, нашу с отцом домовладелицу. Как же сильно она изменилась! От этой в прошлом дородной, цветущей женщины осталась едва ли половина – столь сильно она похудела. Казалось, она перенесла тяжелую болезнь. Это впечатление еще больше усугублялось ее крайне бледным лицом. После нашего последнего разговора и тех слов, что сказала она мне после смерти отца, я был на нее очень зол и обижен, но видеть ее нынешнее плачевное состояние все равно было неприятно. Что же ей пришлось перенести за этот год? Я обратил внимание на то, что она держится на ногах только за счет стражников, которые подпирают ее с двух сторон. Боги, да она смертельно напугана!

Молчание затягивалось, и я попытался слегка разрядить обстановку:

– Доброе утро, госпожа Буше. Простите, не могу предложить вам стул, – я развел руками, сетуя на скудную обстановку камеры. – Чем обязан визиту? – Откуда взялась моя столь неподходящая к обстановке вежливость, я сам не смог бы сообразить.

– Эрик? – дрожащим голосом переспросила женщина. – Эрик Варден? Так это из-за тебя меня схватила тайная стража?! – По мере узнавания в голосе ее проявлялось все больше прежних, крикливых ноток. – От вашей семьи у меня вечно одни проблемы!

Кажется, она хотела сказать что-то еще, но я этого уже не услышал – бывшую домовладелицу вывели, не заботясь о том, чтобы дослушать ее причитания. А еще через несколько минут пришли и за мной.

– Доброе утро, лан Варден, – приветствовал меня следователь. – Простите за не слишком приятное пробуждение, но вы должны понимать… Ваша история столь удивительна, мы должны были убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете.

– Я понимаю, – с готовностью кивнул я. – А вы не знаете, почему госпожа Буше была так напугана?

– Не обращайте внимания, – отмахнулся Фромм. – Среди простых обывателей о нашей организации ходят самые разнообразные, зачастую не имеющие под собой никаких оснований слухи. Лучше давайте вернемся к нашему вчерашнему разговору. Наверное, вы не знаете, но за время вашего отсутствия в стране многое изменилось. Ведь тяжелые времена были не только у вас, вся страна страдала от преступной политики кровавого короля Грима и его прихлебателей. Терпение у народа лопнуло, и группа патриотов, промышленников и купцов, смогла свергнуть тирана и взять управление государством в свои руки.

Я мысленно ухмыльнулся, постаравшись сохранить на лице выражение вежливой заинтересованности. Терпение лопнуло у народа, а тирана свергала какая-то непонятная группа патриотов, причем, судя по всему, даже не аристократия, а представители торгового сословия. Очень любопытно. Похоже, им просто надоело терпеть убытки – его, судя по всему, покойное величество, король Грим не стеснялся реквизировать на нужды армии необходимые средства. И при этом не давал задирать цены на продовольствие, чтобы не допустить голода. Меня тогда это мало интересовало, но даже я краем уха слышал, что некоторых особо обнаглевших купцов, которые пытались придержать зерно, чтобы подождать, пока цены вырастут, лишили имущества и отправили в помойные. Видимо, в конце концов, у элиты не выдержали нервы.

А дознаватель Фромм тем временем продолжал:

– Эти достойные господа прекратили страшную и бессмысленную войну с первородными, и теперь Артания, наконец, начала залечивать свои раны. Вот только многие сторонники короля по-прежнему не желают смириться с поражением. Особенно сильно преступные настроения распространены среди военных – очень большая часть армии не пожелала смириться с прекращением войны, ведь они привыкли к тому, что фактически вся страна работает на обеспечение их потребностей. Да и не нужна столь раздутая численность войск в мирное время, а принять свою отставку многие не смогли, ведь ничего, кроме как убивать, они не умеют! Возвращение к мирной жизни дается нелегко. Вы, лан Варден, образованный человек, вы должны понимать, это не хуже меня. Наша задача вычистить скверну, чтобы окончательно преодолеть последствия кризиса. К сожалению, многие из ваших бывших соратников этого не понимают. В то смутное время, когда в стране менялась власть, было много беспорядка, и тогда эта проблема не выглядела важной по сравнению с другими, время было упущено, и многие из ваших бывших соратников, возможно, от недомыслия или, посчитав себя обиженными, отказались принимать новую власть. Само по себе это не страшно, но они ведь очень… кхм… рьяно выражают свое недовольство! Они организовались в настоящую банду. Они пусть и безуспешно, но пытаются получить поддержку народа, обещая вернуть старые порядки – и многие необразованные граждане, особенно сельское население и представители городского дна, готовы их поддерживать! Они не понимают, что временные трудности, которые сейчас испытывает государство, во многом вызваны как раз деятельностью этого самого «Общества патриотов», которое занимается воровством, грабежами и всячески ставит палки в колеса легитимному правительству!

«Ясно, – подумал я. – То есть все-таки поддержку народа они пытаются получить не так уж безуспешно. Это с чего бы народ, который должен радоваться окончанию кровопролитной и истощающей войны, вдруг поддерживает врагов своих спасителей?»

– Вы, лан Варден, должны понимать, что долго так продолжаться не может, – агитировал меня дознаватель. – Этот бардак нужно прекращать. И я надеюсь, что вы, как сознательный гражданин, герой войны, нам в этом поможете. Во главе общества сейчас находятся небезызвестные вам Беар и Хамелеон. Прикрываясь отчасти и вашим именем, они смущают народ и при этом, надо отдать должное, очень изобретательно и эффективно скрываются от правосудия.

Я не выдержал и уточнил:

– Простите, что прерываю, господин Фромм. А при чем здесь мое имя? Ведь я попал в плен еще до этих событий и никак не участвовал ни в смене власти, ни в последующих потрясениях.

– Видите ли, лан Варден, вы, наверное, не в курсе, но ваше имя, оно, скажем так, является скорее символом для этих преступников. Уж простите, что мне приходится вам это говорить. Дело в том, что ваша фигура и до описываемых событий была популярна – мальчишка, сын лекаря, прошел путь от простого бойца до тысячника. При этом ваш легион единственный смог нанести хоть какой-то ущерб первородным… До прекращения войны вы были очень почитаемы среди простого народа, хотя, возможно, этого и не знали. И ваша популярность высока до сих пор. Ваши бывшие подчиненные этим пользуются, выступая, фигурально выражаясь, под вашим флагом. В тех городах и селениях, где новая власть еще не окончательно утвердилась, это многое значит.

Ох, какие поразительные вещи мне открываются! Я и подумать не мог, что меня могли знать за пределами Элтеграба! Но даже это не так важно, я пока решил отбросить тешащие самолюбие мысли. Гораздо важнее сейчас было другое. Похоже, Фромм здорово преуменьшил проблемы, которые испытывает новая власть! Вероятно, эти господа держат под контролем даже не всю страну – и очень хотят это срочно исправить! И помогать им определенно я не собираюсь – не потому, что я такой уж монархист, просто мне все не дают покоя свежие трупы в эльфийских рощах. Не обошлось тут без нового правительства, боюсь. Как-то уж очень легко обошел вопрос о прекращении войны господин дознаватель. С чего бы ей так неожиданно прекращаться? И ведь не спросишь. Это сейчас Фромм разговорчив, пока видит перед собой растерянного и ничего не понимающего мальчишку. Если я начну задавать вопросы, он мгновенно насторожится.

– Но, господин Фромм, я не совсем понимаю, чем я могу помочь! – надо продемонстрировать готовность к сотрудничеству, ведь от меня этого, похоже, и ждут. – Я не знаю ничего ни о каких бандах и не видел Беара и Хамелеона с тех пор, как они отправились в столицу за пополнением более полугода назад! Я никак не могу помочь с поисками!

– Да, это большая проблема, – нахмурился следователь. – Мы, признаться, были уверены, что вы либо погибли, либо присоединились к банде, но ваше поведение при появлении в городе явственно говорит о вашей неосведомленности. Но знаете, это даже хорошо! Пусть вы не можете поймать преступников, зато вы можете призвать их прекратить подрывную деятельность и склонить голову перед законными властями. В конце концов, как их бывший командир, вы по-прежнему имеете на них какое-то влияние. Уверен, вас они послушают, и тем более вас послушают те, кто сочувствует этим заблудшим. Поверьте, вашим бывшим товарищам гораздо лучше будет, если они покаются! Все могут ошибаться, а судить тех, кто свои ошибки осознал, будут гораздо мягче!

Ни на грош не верю. Вряд ли я хоть немного близок к пониманию того, что происходит сейчас в стране, но то, что власть предержащие могут совершить такую глупость, как оставить в живых своих идеологических противников – а мои соратники, похоже, действительно не просто вернулись к своей прежней жизни, иначе о них никто бы и не слышал, – я не верю. Только говорить об этом дознавателю не стоит. И я ошибся, когда предположил, что меня ведут на допрос. Этого Фромма совсем не заинтересовало, чем я занимался последние месяцы. Он убедился, что все это время меня не было в стране, а подробности ему не интересны. Ни мое возможное дезертирство, ни даже тот факт, что меня могли завербовать первородные, он даже не рассматривал. И мой рассказ, думаю, только подтвердил его выводы. Если бы я хоть немного знал о том, что произошло, я бы ни за что не представился своим именем и уж точно не прошел бы так нагло в город. Дознаватель Фромм прибыл в Роверн не для того, чтобы меня допрашивать. Он приехал, чтобы меня завербовать! А что? Отличная возможность пошатнуть позиции не согласных с новой властью! Если правда то, что он говорил о моей популярности в народе, очень многие задумаются, когда узнают, что я не на стороне «бунтовщиков»! Не удивлюсь, если меня еще и публично выступать заставят! Даже если лидеры контрреволюционеров не послушают моего призыва сдаться, помощь для «группы патриотов, свергнувших кровавого короля», все равно выйдет значительная. Что ж, мне теперь оставалось только продолжать уже выбранную линию поведения. Буду демонстрировать полную готовность к сотрудничеству.

– Хорошо. Конечно, я готов сделать все возможное, чтобы исправить вред, причиненный моими бывшими подчиненными. Тем более если они действительно прикрываются моим именем. Что я могу сделать, господин Фромм?

Лицо дознавателя осталось таким же приветливым и участливым, каким было в течение всего разговора, но мне показалось, что на секунду по нему промелькнуло странное выражение – легкое презрение пополам с недоверием. То, как быстро я выказал готовность к сотрудничеству, говорило либо о моей крайней глупости, либо о том, что я лукавлю. Даже если бы я действительно хотел помочь отловить своих друзей, не догадаться, что это в любом случае для меня плохо закончится, было бы трудно. Когда я выполню свою задачу, меня так или иначе тихо уберут, просто чтобы глаза не мозолил и не говорил чего лишнего. Ну а недоверие понятно – господин Фромм недоумевает, как такой недалекий слюнтяй ухитрился хоть и недолго, но вполне успешно воевать против первородных, и это несмотря на то, что регулярная армия до этого неоднократно терпела поражение.

– О, позвольте мне позаботиться об этом, лан Варден. – Дознаватель улыбнулся слегка напряженно, все еще не веря в мою покладистость, – Мы с вами отправимся в столицу, где вы выступите на центральной площади – я думаю, мне удастся это устроить. А уж народ позаботится о том, чтобы ваши слова дошли до нужных ушей, тут можете даже не волноваться. Возможно, потребуется не одно выступление, но тут уже зависит от результатов. Что ж, если мы с вами договорились, то позвольте еще раз принести извинения за действие некоторых несознательных стражников. Камера, в которой вас содержали, просто ужасна – она предназначена для настоящих преступников, вы же ни в чем не виноваты. Виновные будут наказаны. В столице вам предоставят гораздо более комфортные условия, это я могу вам обещать. Вот только сделать это до нашего отъезда будет несколько затруднительно… Сами понимаете, отпустить вас в гостиницу сейчас было бы слишком опасно – прежде всего для вас самого. Впрочем, я думаю, и здесь можно что-нибудь придумать…

– Не стоит так переживать, – я вспомнил о Говорне, которая могла снова попытаться меня найти, и поспешил успокоить Фромма. – Поверьте, все это по сравнению с тем, что мне приходилось терпеть, будучи в плену, сущая ерунда. Если вы сможете распорядиться, чтобы меня получше кормили и принесли тюфяк или хотя бы солому, я вполне могу потерпеть еще несколько дней.

– В этом даже не сомневайтесь! Да и несколько дней ждать не придется, я все подготовлю уже послезавтра, или даже раньше. Поверьте, у меня самые широкие полномочия.

Обратно в камеру меня проводили очень вежливо и, действительно, сразу накормили. С учетом того, как мне приходилось питаться в последнее время, обед, действительно, мог бы сойти за королевский – мне досталась краюха настоящего хлеба, кусок сыра, кровяная колбаса и целая гора пшенки со шкварками. Настоящая пища богов! Ко всему прочему мне принесли еще целый кувшин вина, и довольно неплохого! Пить хотелось после кружки воды в день неимоверно, но я не позволил себе выхлебать все разом. Свалиться пьяным, чтобы пропустить визит гоблинши, было бы преступлением. Вместо запрошенного тюфяка в мою камеру внесли настоящую кровать – деревянную лавку с топчаном, набитым шерстью, и даже накрыли все это относительно чистой простыней. Похоже, со мной вынужденно поделился спальным местом кто-то из стражников. Не заснуть оказалось сложно. Я так и провел весь день, не позволяя себе улечься – боялся, что усну и не услышу, как пришла Говорна. А еще я очень переживал, что девчонка по какой-то причине не сможет сегодня явиться. Если завтра меня увезут, она так и останется в неведении. В общем, немного расслабиться я смог, только услышав голос девчонки. В этот раз она пришла гораздо позже, ближе к рассвету:

– Эрик! Ты как?

– Все хорошо. Говорна, меня скоро увезут отсюда. В Бермут, столицу.

– Зачем?!

– Оказывается, мои друзья сейчас воюют с теми, кто убил короля. Я должен буду выступить перед людьми, чтобы они передали моим друзьям, чтобы те перестали и сдались.

– Твои друзья что, такие глупые?

– Нет, конечно! Но зато многие перестанут поддерживать моих друзей, если узнают, что я поддерживаю тех, кто убил короля.

– А ты будешь их поддерживать?

– Нет, конечно! – даже возмутился я. – Я попытаюсь сбежать по дороге. А если не удастся, то все равно не стану ничего такого говорить. Я своим друзьям верю, если они что-то делают, значит, у них есть причины.

– Тогда тебя убьют!

– Ничего, я попытаюсь как-то выкрутиться. Надеюсь, у меня все же получится сбежать.

– Я пока никого не нашла, но весточку им передала, – печально сказала Говорна. – Скоро со мной будет кто-то из них говорить.

– Это может быть ловушка! – я тут же встревожился.

– Вот уж ты бы мне не рассказывал про ловушки, – хихикнула девчонка. – Не бойся, я не попадусь. Жаль, что тебя забирают сейчас – если не сбежишь, то потом придется снова тебя искать. Если сбежишь – в Роверн больше не приходи. Я тебя буду ждать каждую ночь возле западных ворот. Тебе нож дать?

– Не нужно. Найдут и отберут, и следить станут внимательнее.

– Хорошо. Все, я побежала.

Мои надежды улизнуть во время путешествия в Бермут приказали долго жить в тот момент, когда я увидел свое сопровождение. Нельзя сказать, что карету, в которую меня вежливо проводили, охраняла целая армия, но целых четыре десятка стражи – это достаточно серьезно. Тем более что стражники выглядели гораздо серьезнее, чем те, которые встречали меня у ворот Роверна. Слишком внимательные глаза, слишком четкие движения – уверен, эти ребята так же далеки от городской стражи, как какая-нибудь бордель-маман от выпускницы института благородных девиц. Я такой взгляд уже видел у тех господ, что охраняли пленного оу Лэтеара после того, как мы доставили его в Элтеграб. От них за версту несло тайной стражей – а тайная стража это совсем не то же самое, что городская. Я бы мог еще попытаться что-то сделать, если бы мы останавливались на ночь в чистом поле. В конце концов, руки мне не связывали и карету не запирали. Можно было бы тихо уложить часовых и сбежать, а уж найти меня в степи этим господам было бы трудно – у них другая специфика работы. Вот только двигались мы достаточно быстро, и на ночь останавливались непременно в крупных городах. Достаточно крупных, чтобы там была тюрьма, где меня всякий раз ждала пусть и комфортабельная, но тюремная камера. И запирать ее на ночь не забывали. Господин Фромм всякий раз сокрушенно приносил извинения и обязательно напоминал, что это делается для моей же безопасности. Я делал вид, что верю. До столицы мы добрались за неделю.

Бермут выглядел потрепанным. Эрику Вардену уже доводилось здесь бывать, еще до того, как я по какому-то капризу судьбы вселился в его тело. Однако его воспоминаний мне не досталось, и я не думаю, что они вообще сохранились. Насколько мне известно, отец перебрался в Кеймур, когда мне не исполнилось еще и трех лет. Но даже не зная, как выглядела столица раньше, догадаться, что сейчас город разительно отличается от самого себя в мирное время, было несложно. Обзорной экскурсии по городу мне никто устраивать не собирался, однако, даже просто глядя в окно кареты, я замечал признаки произошедших с городом потрясений. Многие дома пустовали, причем как на окраинах, так и ближе к центру. Те, что побогаче, по-прежнему были обитаемы – покинувшие город владельцы оставили сторожей и слуг, но без хозяйского присмотра последние выполняли свои обязанности спустя рукава. Сады понемногу зарастали, а большинство ставней на окнах были закрыты. Кое-где встречались свидетельства прошедших здесь боев: выломанные ворота и следы копоти на стенах, в одном месте мы проехали мимо трех сгоревших особняков подряд. Должно быть, у короля Грима все же были защитники, которые не пожелали тихо смириться со сменой власти и за это поплатились. Да и народу на улицах было подозрительно немного. Особенно это было заметно, когда мы проезжали рыночную площадь. Знаменитый столичный рынок, попасть на который мечтали все без исключения провинциалы. Даже Беар, когда собирался отправиться в столицу за пополнением, рассказывал о нем с мечтательной улыбкой. Говорили, что здесь можно было купить абсолютно все, любой товар из самых далеких стран, диковинки, сделанные нечеловеческими руками, орехи и специи с далекого юга, жемчуг и оружие с востока, от самых берегов океана… Говорили, что жизнь на столичном рынке не заканчивалась никогда. Торговля продолжалась даже ночью, и в любое время товар находил своего покупателя. Здесь можно было встретить не только простолюдина, аристократы появлялись здесь с завидной регулярностью. По слухам, даже король (инкогнито, конечно) время от времени снисходил до посещения рынка, чтобы потешить свое любопытство и поглазеть на очередную новинку, привезенную отважными купцами из неведомых далей. Сейчас это было в прошлом. Длинные ряды прилавков пустовали, товар был разложен едва ли на одном из десяти. Покупателей тоже было немного и вели они себя как-то испуганно. Не было долгой торговли, не было попыток уйти, ничего не купив. Люди подходили прямиком к нужному месту, быстро покупали необходимое и так же быстро уходили. У меня возникло тянущее ощущение тоски и безысходности. Город выглядел тяжело больным животным, замершим в попытке отлежаться и прийти в себя.

Карета остановилась возле трехэтажного серого дома, стоящего несколько особняком. В отличие от соседних домов, вокруг него не было ни сада, ни каких-то пристроек, и оттого создавалось впечатление, будто окружающие постройки стараются держаться подальше от неприятного соседа. Меня сопроводили к главному входу, и я успел прочитать лаконичную вывеску: «Канцелярия тайной стражи». «Странно, – подумал я. – Главной задачей тайной стражи всегда было обеспечение безопасности государства, и прежде всего короля. Король мертв – а тайная стража вот она, живет и здравствует. Или тут уже другие люди сидят? Состав сменился?»

К выступлению меня готовили серьезно. Даже речь написали. Хорошую такую речь, в которой я, как боевой тысячник и просто как гражданин своей страны, должен был призвать всех, кто сопротивляется новой, законной и милостивой власти, это сопротивление прекратить, сложить оружие и рассчитывать на снисхождение. Хорошая такая речь, убедительная. Я ее даже разучил – зачем расстраивать людей, они же старались, сочиняли. Вот только зачитывать ее я не собирался. И дело тут было даже не в том, что я так уж верен покойному королю. Да, я давал ему присягу, но после его смерти мои обязательства перед его величеством Гримом аннулированы. Да и, из песни слов не выкинешь, была эта присяга для меня просто формальностью. Сначала я пошел в армию от безысходности, боясь принимать самостоятельные решения. Потом я сражался за себя и своих товарищей. Насмотревшись на зверства первородных, я только укрепился в своем решении. Как ни крути, а Артания стала моей родиной, и я защищал страну и народ – свою страну и свой народ. Весь, в том числе и его величество Грима, хотя по большому счету мне было все равно, кто именно сидит на троне. Верность друзьям тоже не была главной причиной моего решения. Я безмерно уважаю всех моих соратников и безмерно им доверяю. Да, Беар, как и Хамелеон – бывшие воры, и обелять их было бы глупо. Праведниками они никогда не были и грехов за ними достаточно, и до того, как попали в армию, они, прежде всего, думали о своем собственном благополучии. И именно поэтому ни Беар, ни Хамелеон никогда не стали бы в открытую противопоставлять себя правительству. Не их методы. Я бы не удивился, если бы они вернулись к своему ремеслу после окончания войны. И то, что они воспротивились смене власти, говорит о многом. В чем-то эта власть замазалась настолько, что даже бывшие воры, циничные и непривыкшие обременять себя моральными терзаниями, посчитали невозможным оставить все, как есть. И вот тут мне снова вспоминаются кучи трупов в рощах, занятых эльфами, и неожиданно закончившаяся война. Я уже почти не сомневаюсь, что эти события связаны. И вот эта причина для меня является действительно важной. Даже если это не точно, даже если есть только возможность, что те тысячи мертвецов – дело рук захвативших власть, я просто не имею права хоть как-то в этом участвовать. Такое мне не простят, а, главное, я сам такое себе не прощу. Плевать на все, плевать на возможные последствия, но я эту речь читать не буду. А еще я, кажется, придумал, как мне сбежать. Вряд ли из этого что-то получится, но если выйдет – о, это будет очень красиво. Я даже сам поразился своей наглости в тот момент, когда эта идея пришла мне в голову.

Подготовка к публичному выступлению шла полным ходом. По городу расклеивались в срочном порядке нарисованные листовки с объявлениями. «Спешите! Герой войны с первородными выступит с обличением бандитов и бунтовщиков, которые, прикрываясь его именем, чинят беспорядки!» То же самое выкрикивали зазывалы на всех перекрестках. Я, признаться, чувствовал себя каким-нибудь знаменитым актером перед бенефисом на столичной сцене. Да в какой-то степени это так и было. Мою скромную персону, кстати, тоже не обошли вниманием – в срочном порядке мне пошили парадную форму, постригли и побрили, и даже нанесли какой-то макияж. Мне даже удалось выторговать себе пехотный меч – все же будет странно, если тысячник Охотничьего легиона будет выступать безоружным. Забавно было видеть, как суетятся господа тайные стражники, готовясь к столь удачной, по их мнению, акции. Еще бы! Выбить идеологическую базу из-под ног бунтовщиков, разом лишив их поддержки народа!

Выступление было назначено на полдень завтрашнего дня – те, кто все это затеял, очень спешили. Смешно, но мне тоже не терпелось побыстрее закончить этот фарс, так что тут наши планы совпадали. Специально для моего выступления на дворцовой площади был собран помост – примерно такой же, как и в дни публичных казней, только без виселицы или колоды для отрубания голов. Я посчитал это очень символичным.

И вот, когда часы на башне пробили полдень, я взошел на помост. Я даже как-то растерялся, когда увидел огромную толпу, которая собралась на площади. Стыдно признаться, но у меня задрожали ноги. Не потому, что я боялся того, что мне предстоит сделать, просто до сих пор я как-то ни разу не попадал в такую ситуацию, когда моих слов ждет СТОЛЬКО людей. Молча ждет! Я даже и подумать не мог, что несколько тысяч человек, собравшись в одном месте, могут сохранять тишину. Начать я решил так, как было написано в составленной для меня речи:

– Граждане Артании! Многие из вас слышали обо мне и о деяниях, которые я совершил на благо нашей страны. Я никогда не стремился стать героем, я просто честно и в меру своего разумения исполнял свой долг, который на меня возложила родина. И я исполнил его до конца – даже когда противник захватил меня в плен, я не сдался. Я каждый день по капле собирал силы для побега, я стойко переносил лишения и невзгоды, и все мои мысли были направлены только на то, чтобы вернуться на родину и продолжить ей служить. И мне это удалось. Я вернулся, несмотря на то что все считали меня погибшим. И что же я увидел по возвращении?

Дальше по сценарию режиссеров этого спектакля я должен был рассказать о том, что мои бывшие соратники грабят и без того разоренную страну, да еще и используя мое имя (хотя я так и не понял, как именно они его используют, а от уточняющих вопросов все, кого я спрашивал, уклонялись). Я должен был попенять народу Артании, что он, вместо того чтобы приложить все силы для восстановления страны после опустошительной войны, мешает новому справедливому правительству, которое прекратило эту войну, и призвать прекратить это делать, а, наоборот, помочь принести достаток и процветание на оставшиеся земли. Ничего этого говорить я не стал:

– А увидел я раздор и братоубийство в той стране, которую защищал. Я увидел, что пока я находился в плену, короля свергли, и теперь купцы делят освободившийся трон. Я увидел тысячи трупов моих сограждан в лесах Артании, которые теперь принадлежат первородным. И знаете, сограждане, я не понимаю, откуда они там появились, ведь по возвращении я узнал, что война давно закончилась и боев с первородными давно уже не было! Но у меня есть предположение. И я хочу сейчас задать совету достойных граждан вопрос: как вам удалось прекратить эту войну с эльфами? Как вам удалось остановить их наступление? Я не мог получить ответ раньше, жители Бермута, ведь когда я спрашивал, откуда там взялись все эти мертвецы, мне не дали ответа. И мне не дали возможности спросить кого-то еще – стоило мне вернуться на родину, как меня арестовали, едва услышав мое имя.

Говоря все это, я рисковал. Если бы у кого-то из тех, кто организовал мое выступление, не выдержали нервы, меня убили бы на месте. Но я рассчитывал, что пока я не начал откровенно призывать к бунту, они не посмеют меня убивать – в противном случае это будет равносильно признанию. А такого люди не потерпят. Я рассчитывал, что те, кто захватил власть, понимают – проще замять последствия моего выступления, чем то, что оно будет прервано. И потому я продолжал говорить:

– Я не призываю к войне. Я не призываю к бунту. Я просто хочу понять, что происходит, сограждане! Мне велели призвать всех несогласных склонить голову перед новой властью, но я не знаю причин, почему они это сделали, и потому не стану никого ни к чему призывать. Я просто хочу получить ответы на свои вопросы. И я надеюсь, что эти ответы интересуют не только меня. Я буду ждать этих ответов вместе с вами! А сейчас мне больше нечего сказать. Спасибо, что выслушали меня, граждане Артании!

И я уверенным шагом спустился с помоста. Меня все еще не схватили, и я направился прямо в толпу, которая расступалась передо мной. Тишина, которая сопровождала мою речь, была нарушена – люди обсуждали сказанное. Сначала тихо и как-то испуганно, а потом все громче и громче, и вот уже над площадью слышен настоящий гул, в который складываются отдельные голоса – удивленные, возмущенные, испуганные. Я надеялся, что люди начнут расходиться, но нет. Я так и дошел до выхода с площади, и проход передо мной появлялся как по волшебству. Не слишком приятное обстоятельство. Я надеялся, что мне удастся затеряться среди разбредающихся и гомонящих жителей и потом попытаться скрыться, но теперь этому плану не суждено сбыться. Что ж, задача усложнилась, но она по-прежнему выполнима.

Как только я покинул пределы площади, я побежал изо всех сил, сворачивая в неожиданных местах и стараясь сбить преследователей со следа. А они уже были, преследователи. Перед тем как свернуть за угол, я оглянулся и увидел, что в мою сторону бегут несколько человек. И хотя все они были одеты в гражданское, я не сомневался, кто эти люди и отчего им так необходимо со мной встретиться.

Мое бегство очень осложнялось тем, что я не знал столицу. Мне бы сейчас затеряться в бедных кварталах или даже в трущобах, но я не мог их найти! В какой бы переулок я ни свернул, всегда через минуту я оказывался на широкой и отлично просматриваемой во все стороны улице – совсем не то, что нужно для успешного побега. Через десять минут такой беготни я краем глаза снова увидел в конце улицы группу горожан, идущих как-то уж слишком целеустремленно. Вернувшись в тот переулок, откуда только что выбежал, я разогнался посильнее, хотя и без того бежал изо всех сил. Выбегая на улицу, я попал в гостеприимные объятия еще одной группы преследователей. Оттолкнув одного из них, я нанес несколько ударов, мне казалось, я почти вырвался. Оставалось сделать еще один рывок, но в этот момент голова взорвалась от боли, и я потерял сознание.

Очнулся я резко и сразу почувствовал, что захлебываюсь. Впрочем, это ощущение долго не продлилось, и я смог вдохнуть. Открыв глаза, я с трудом сфокусировал взгляд. Голова раскалывалась так сильно, будто готова была вот-вот лопнуть. Знакомое ощущение – примерно так же я себя чувствовал после взрыва в Элтеграбе, только тогда мне прилетело камнем от разлетающейся стены, а теперь меня просто сильно ударили по голове. Преследователи явно перестарались, удар вышел чересчур сильным – я даже не сразу вспомнил, что между взрывом в Элтеграбе и нынешним моментом прошло достаточно много времени, и уместилось множество событий. Не сразу я и услышал, что ко мне обращаются. Меня даже на некоторое время оставили в покое, так что первые слова, которые смог осознать, были обращены не ко мне:

– Эти идиоты его чуть не убили. Если он сдохнет или станет овощем, его место займет тот, кто это сделал. – Сказано было спокойным голосом, так что можно было не сомневаться, что это не угроза, а просто констатация факта.

– Слишком шустрым оказался. Нескольких ребят сбил с ног, едва не убежал, пришлось бы носиться за ним еще неизвестно сколько. Было бы слишком много свидетелей – и так пришлось рты затыкать. Хорошо, что он меч достать не успел, наши ребята все больше с ножами обращаться умеют, мечников нет.

– Он с мечом тоже не умеет обращаться. Такой же тайник, как и ваши ребята, только в городе работать не умеет. А вот в лесу у него был бы шанс. И все равно нужно было аккуратнее. Он успел очень сильно напакостить, и если бы ему удалось уйти или сдохнуть, нам с вами пришлось бы присоединиться к Фромму. Так что если вы еще не разочаровались в этой жизни, будьте любезны обеспечить более точное выполнение инструкций вашими подчиненными.

– Не сомневайтесь. Но давайте все же вернемся к лану Вардену. Судя по тому, что у него двигаются зрачки, он уже в достаточной степени пришел в себя.

В моем поле зрения появились два мужских лица. Лица качались, будто мы находились в лодке… С некоторым усилием я сообразил, что дело здесь, скорее, в последствиях удара по голове.

– Как вы себя чувствуете, лан Варден?

Поняв, что вопрос обращен ко мне, я ответил:

– Прекрасно! Таким здоровым и полным сил я себя еще никогда не ощущал. А можно повторить процедуру?

И сам поразился тому, насколько слабо звучал мой голос. Мне и самому были едва слышны слова, которые я произносил. Тем не менее мои собеседники ответ услышали.

– Судя по тому, что вы можете шутить, ваш разум остался при вас. Очень рад, хотя с чисто человеческой точки зрения я могу вам только посочувствовать. Вы проявили себя как очень честный и принципиальный человек, к тому же достаточно сообразительный, чтобы делать правильные выводы на основе неполных данных, и достаточно сильный духом, чтобы, понимая последствия своих поступков, все равно делать то, что считаете правильным. Мне всегда импонировали такие люди. Более того, я должен сказать, что, несмотря на те проблемы, которыми вы нас обеспечили, я все равно не испытываю к вам неприязни. А вот вы в ближайшее время будете меня ненавидеть, потому что моя работа – добиться от вас определенных сведений и поступков. И я это сделаю, несмотря на ваше сопротивление. Ни я сам, ни мой коллега, господин Баум, не будем лично причинять вам боль, для этого есть подчиненные, но они будут выполнять наши приказы. Моего коллегу, господина Баума, будут интересовать сведения, которые вы скрываете, ну а моей задачей станет заставить вас впредь делать то, что от вас требуется в точности, чтобы ситуация, которая произошла сегодня утром, больше никогда не повторилась. Поскольку добровольно выполнять наши просьбы вы не захотели, послушание придется добиваться очень жесткими методами. Из-за вас был казнен господин Фромм – его убили за то, что он недостаточно хорошо выполнил свою работу. Я не буду так доверчив, как он, потому что мне не хочется повторить его судьбу. Как и господину Бауму. Меня зовут Карл Брец, и в нашей организации я именно этим и занимаюсь – заставляю людей делать то, что от них требуется. В моем подчинении находится четыре профессиональных палача и доктор Аккер – замечательный доктор. С ним вы познакомитесь позже, после того, как мы закончим наше представление. Господин Баум возглавляет отдел дознания – то есть он был непосредственным начальником господина Фромма. И провал Фромма в значительной степени ударил по господину Бауму. В ваших интересах сделать все возможное, чтобы господин Баум остался доволен работой с вами – это в некоторой степени уменьшит количество мучений, которые вам придется перенести. Теперь мы с господином Баумом вас покинем – нам пришлось здорово поволноваться за вашу жизнь, – даже доктор Аккер не давал гарантий, что вы сможете прийти в себя. Новая наша встреча состоится, когда вы немного наберетесь сил. А теперь отдыхайте.

Мои собеседники ушли, и я опустил веки. Я тогда мало что понял из длинной речи господина Бреца – осознание пришло позже, но этот, первый разговор запомнился мне очень хорошо. Должно быть, потому что он был единственным, когда со мной просто говорили.

В следующий раз, когда я проснулся, я чувствовал себя намного лучше. Голова по-прежнему болела, но уже гораздо меньше, да и зрение почти восстановилось – по крайней мере, угол обзора вернулся к нормальному, мне больше не казалось, что я смотрю на мир через бинокль с замутненными линзами.

Это, пожалуй, была единственная хорошая новость, потому что как только Аккер сообщил своему начальству, что я уже в достаточной степени пришел в себя, начались пытки. Любитель поговорить Брец почти не участвовал в допросах. В отличие от Баума, которого интересовало множество вещей, он изучал мои реакции и поведение, стараясь подобрать новые, более эффективные средства получения информации. И он действительно был профессионалом своего дела. Несмотря на то что меня не калечили, уже в первый день я готов был выложить дознавателю все, что ему хотелось узнать. Проблема была в том, что я действительно не знал того, что от меня хотели. После моего выступления на площади у тех, кто отдавал приказы этим двоим, почему-то возникла идея, что я с самого начала обманывал тайную стражу. И теперь они хотели узнать «правду». Почему-то Баум был уверен, что на самом деле после возвращения я успел встретиться с представителями «Общества патриотов», и теперь из меня выбивали подробности этой встречи, а также другие сведения о деятельности Беара и Хамелеона, знать которые я, по понятной причине, не мог. Чувство времени мне быстро отказало, возникало ощущение, что пытки не прекращаются по несколько дней – я не мог отследить смену дня и ночи, потому что в помещении, в котором я находился, не было окон. А может, так оно и было. Те, кто меня мучил, менялись, Баум и Брец уходили на какое-то время, но для меня пытка прекращалась только в те моменты, когда организм уже не выдерживал и готов был отказать.

Не видя смысла что-то скрывать, я раз за разом повторял правду: я не встречался с вождями сопротивления уже больше полугода и ничего не знал о сложившейся в стране ситуации, когда меня схватили. Но мучителям было этого мало. Какое-то время я настаивал на своем, но моя воля была быстро сломлена – я начал врать. Придумывал несуществующие подробности, способы связи и людей, которые работают связными – все, что угодно, лишь бы хоть ненадолго прекратить пытку. Поначалу это работало, но со временем мучители, поняв мою хитрость, решили продолжать пытки до тех пор, пока информация не подтвердится. С закономерным результатом, поскольку информация подтвердиться не могла. Я думаю, если бы мучители знали, о чем спрашивать, я рассказал бы им и об орках, и о том, что привел с собой целых два новых племени. Да что там говорить, не раз и не два в минуты временного просветления я готов был сам рассказать им об этом, без всяких вопросов – лишь бы только пытка прекратилась. Я сам не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы все же держать язык за зубами. Возможно, меня удержало только осознание того, что эти сведения могут счесть недостаточно ценными, чтобы оставить меня в покое. Да еще, возможно, знание, что если расскажу, в соседней камере, так же прикованная цепями к стенам, тогда будет висеть Говорна. Тогда к физическим страданиям добавились бы еще и моральные. Впрочем, не уверен, что дело было действительно в этом. В конце концов, я перестал надеяться на избавление и мечтал только о смерти. Каждый раз, чувствуя, что сердце вот-вот не выдержит постоянной боли и отсутствия сна, я уже мысленно ждал, что вот сейчас я умру, и боли больше не будет. Однако проклятый доктор Аккер был действительно профессионалом – в этот момент пытка прекращалась, и меня начинали лечить. Особых усилий доктору, правда, прилагать не приходилось. Зачем-то моим мучителям было необходимо, чтобы я оставался относительно целым, так что по-настоящему меня не калечили. Мне не дробили кости, не выжигали глаза, несмотря на все возмущение Баума, который неоднократно порывался отдать приказ на «усиленные методы воздействия». Всякий раз в такие моменты Брец осаживал своего коллегу, напоминая, что в случае необходимости меня должно привести в порядок в течение трех дней. Таков был приказ, полученный дознавателями непосредственно от Совета Артании – именно он теперь управлял страной вместо короля.

Помимо моих гипотетических связей с сопротивлением, Баума интересовали подробности моего плена у первородных. Дознаватель хотел узнать, как мне удалось выжить, однако объяснение, что я был личным пленником оу Лэтеара и потому содержался отдельно от других, его полностью удовлетворило. В тот момент как-то анализировать ситуацию я не мог, но позже понял – тайная служба откуда-то знала, зачем нужны эльфам пленники, и что побег обычно невозможен, и он искал нестыковки, хотя и не слишком тщательно. Все, что касалось первородных, тайникам было по большому счету не очень интересно.

– С сегодняшнего дня пыток не будет.

Эта фраза, сказанная Брецем, звучала настолько неправдоподобно, что ее значение с трудом дошло до моего сознания.

– Неужели вы устали? Удивительно, а ведь так хорошо развлекались! – прохрипел я разбитыми губами. В этом не было ни капли юмора. Откровенно говоря, я сам не очень хорошо понимал, что говорю. Думаю, я был не совсем нормален. Самому мне хотелось рыдать и биться в истерике от счастья – боли больше не будет. Пожалуй, ничего большего мне в этот момент было просто не нужно.

– Да, это был необходимый, хотя и скучный этап. Баум упрям. Любому было бы ясно, что вы не лжете, но после того, как вы поступили с Фроммом, старший дознаватель предпочел перестраховаться – его можно понять. В любом случае, перед тем как начать с вами работу, мне было необходимо ввести вас в измененное состояние сознания, так что даже если бы не Баум, без пыток мы бы все равно не обошлись. Но не спешите радоваться, лан Варден. МОЯ работа с вами только начинается. Понимаете, даже раньше люди не всегда добровольно соглашались сотрудничать с тайной стражей. Незаменимых людей не бывает, но случается, что нам была необходима помощь какого-то конкретного человека, и тогда на помощь приходили мои предшественники. Методика, которую я применяю, не надежна. Она срабатывает далеко не всегда и не со всеми людьми. К сожалению, прежние короли не готовы были предоставить людей для того, чтобы провести всесторонние исследования. Впрочем, то же самое относится и к нынешним правителям. Глупое суеверие! Они боятся, что мой метод станет слишком совершенным, и его будет возможно повернуть против них самих! Но при этом от меня ждут результатов, и в случае их отсутствия, меня же и накажут! Поэтому процедура, которую мы сегодня начнем проводить, предполагает три возможных исхода. Для вас они одинаково неприятны. Во-первых, вы можете умереть. Во-вторых, ваш мозг может не выдержать насилия над собой, и вы превратитесь в слюнявого идиота, неспособного даже воспользоваться уборной. И, наконец, тот результат, которого ждут от меня: ваша личность будет полностью подавлена, а вы сами при этом станете в точности выполнять любой приказ, который вам отдадут. Знаете, когда вы привели того эльфа – кажется, оу Лэтеар, правильно? Так вот, когда вы сообщили, что он готов выполнить любой приказ только за то, чтобы вовремя получить дозу снадобья, я испытал несколько очень неприятных минут. Подумать только – методика, которую специалисты моего профиля пытаются довести до совершенства вот уже на протяжении несколько поколений оказалась бесполезна! Какой-то недоучившийся доктор случайно находит снадобье, благодаря которому эльф, оставаясь полностью в сознании и отчасти сохранив личность, готов добровольно выполнять распоряжения! Поверьте, для меня это был настоящий кошмар. Крушение мироздания. И какое же облегчение я испытал, узнав, что это зелье действует только на эльфов! Тем не менее сейчас нам с вами было бы гораздо проще, если бы оно было универсальным. Впрочем, что-то я заболтался. Вы сейчас готовы слушать меня сколько угодно, моя болтовня для вас как самая лучшая музыка – просто потому, что пока я говорю, вас никто не трогает. К сожалению, время вашего отдыха подходит к концу.

С этими словами господин Брец открыл небольшой дорожный сундучок, который стоял возле его ног, и стал доставать некие принадлежности, подробно комментируя свои действия.

– Прежде всего попробуем воспользоваться опытом предыдущих поколений. – Экспериментатор достал несколько чашечек и принялся отмерять в них порции какой-то вязкой, тягучей смеси, которая своим видом напоминала то ли табак для кальяна, то ли гашиш.

– На юге это снадобье используют для того, чтобы слегка расслабиться и немного поднять настроение. Снадобье почти безобидно, более того, оно притупит боль от ваших ран. Однако наша задача не в том, чтобы улучшить ваше самочувствие, а в том, чтобы довести концентрацию действующего вещества в крови до таких значений, когда вы полностью перестанете понимать происходящее, но еще не потеряете сознание. Действие этого вещества не зависит от вашей воли или характера – тут все дело только в особенностях организма. Если эффект будет тот, что нам нужно, то на этом моя работа и закончится. Вы погрузитесь в транс, который будет продолжаться несколько дней, и за это время выполните все, что от вас требуется. Ну а потом безболезненно умрете, и даже успеете перед смертью прийти в себя. Жаль, что эта смесь действует далеко не на каждого, она наиболее удобна. Тут важно тоже не упустить момент. Примерно через полчаса вы впадете в транс или потеряете сознание. Задержимся немного, и вы впадете в кому, а потом умрете. Этого нам не нужно, доводить до такого мы не станем. Если нам с вами не повезет, и вы просто потеряете сознание, придется попробовать более сильные и оттого более опасные препараты. Вот, видите – у меня тут даже есть специальные приспособления для того, чтобы впрыскивать концентраты непосредственно в кровь. – Брец с гордостью продемонстрировал какую-то металлическую трубку с иглой, в которой я с удивлением узнал прообраз обычного медицинского шприца. – К сожалению, в случае с этими зельями вами будет уже гораздо сложнее управлять, да и состояние ваше скрыть от внимательного взгляда будет многократно сложнее. Но шансов, что сработает, гораздо больше. Что ж, пожалуй, начнем.

Брец неторопливо натянул на лицо плотную тряпичную маску и по очереди поджег содержимое чашечек.

– Теперь я вас оставлю ненадолго, не то рискую разделить вашу участь. Вот, посмотрите пока, как песочек сыплется – это настраивает на нужный лад.

Палач достал из сундука песочные часы и установил их на стол с инструментом, после чего торопливо покинул помещение, плотно притворив за собой дверь. Я услышал, как поворачивается в замке ключ.

Сначала мне даже стало полегче. Боль, которая терзала меня последние дни, поутихла, в глазах чуть прояснилось. Я даже смог более-менее связно мыслить, несмотря на то что уже неведомо сколько времени не спал. Хотелось прислушаться к этому состоянию, прочувствовать его наиболее полно, насладиться тем, что у меня почти ничего не болит. Однако вместе с ясностью ума начало приходить понимание. Я смог вспомнить то, о чем совсем недавно рассказывал говорливый господин Брец, и теперь смысл его слов, наконец, достиг сознания. Становиться послушной куклой в руках негодяев не хотелось настолько сильно, что мне удалось на некоторое время даже побороть сонную одурь. А еще я сообразил, что впервые с тех пор, как меня забрали из тюрьмы, остался один.

Я осмотрелся вокруг. Итак. Пыточная с низким потолком, без окон и с единственной дверью. Вентиляции нет – заслонка над жаровней для нагрева инструментов предусмотрительно перекрыта. Комната постепенно заполняется клубами сладковатого дыма. Дышать я стараюсь неглубоко, но надолго это не поможет – очень скоро я потеряю способность связно соображать, и либо превращусь в послушную марионетку, либо просто потеряю сознание, а затем придет Брец и уколет меня еще какой-нибудь дрянью. Шансов у меня больше не будет.

Прямо передо мной, всего в двух шагах находится массивный стол, на котором в художественном беспорядке разложены всевозможные приспособления. За последние дни я свел близкое знакомство с каждым из них. Думаю, мне подошла бы любая из этих железяк, один удар, и я мертв. Жаль только, дотянуться до стола невозможно – мешает сковывающая руки цепь, которую еще пропустили через металлическое кольцо в стене. Повеситься на цепи тоже не выйдет – слишком низко укреплено кольцо. Я сижу, а руки находятся всего лишь на уровне плеч. Если я встану, длины цепи хватит только для того, чтобы дотянуться руками до пояса, а вот развести их в стороны уже не получится. Можно попробовать разбить голову об стену, но, поскольку взять разбег не получится, максимум, чего мне удастся добиться – лишить себя сознания ненадолго. Да, скорее всего, и этого не получится. Слишком слаб, чтобы приложить достаточное усилие.

Я еще раз оглядел комнату уже начинающим мутнеть взглядом и все же начал подниматься. Рубашки на мне нет, но штаны на месте. Вид у них непрезентабельный, разорваны во многих местах, и тем не менее их все же можно попытаться разорвать на полосы и связать из них крепкую, надежную веревку. Я как-то слышал, еще в прошлой жизни, что для того, чтобы повеситься, необязательно висеть очень высоко. Некоторые умельцы ухитрялись лишить себя жизни даже сидя. Как раз мой вариант, очень удобно!

Подняться на ноги, несмотря на отсутствие боли, оказалось невероятно трудно. Мало того что я был изрядно истощен, так еще из-за действия наркотика у меня уже нарушилась координация движений. Стоять на изувеченных пытками ногах было почти невыносимо, но я успокаивал себя тем, что потерпеть осталось недолго. Еще труднее оказалось стащить штаны, которые во многих местах присохли к телу. Все же мне и это удалось, и я даже смог наклониться, чтобы поднять мерзкую вонючую тряпку, в которую они превратилось. Проще было бы сесть, но я знал, что потом, после того, как я подберу штаны, нужно будет снова встать, а я не был уверен, что этакий трюк удастся мне дважды. Разорвать брюки оказалось не так-то просто – руки с трудом слушались, никак не удавалось ухватиться достаточно крепко, чтобы ткань не выскальзывала, когда я тяну в разные стороны. Из кармана что-то выпало и со звоном ударилось об пол. Я машинально проследил взглядом. Гвоздь. Старый, гнутый гвоздь квадратного сечения, почти полностью покрытый ржавчиной. Тот гвоздь, который мне подарил предок Квотара, когда мы с Говорной по глупости вмешались в шаманский ритуал. Я тогда положил его в карман и забыл. Удивительное свидетельство реальности происходившего с нами, но совершенно бесполезное – что мне с ним делать? Перед тем как отправиться в Роверн, я одежду сменил, а гвоздь переложить, конечно, забыл. Да и потом, уже в столице, одежда у меня была другая. К тому же меня обыскивали не раз. А вот поди ж ты, эта гнутая железяка тут как тут. Я со стоном подтянул потусторонний артефакт поближе, ухватил его пальцами ноги, подтянул ногу и – вот гвоздь у меня в руке. Жаль, конечно, что это галлюцинации, но на то, чтобы расстроиться по-настоящему, сил уже не остается. А может, мешает эйфория от наркотика. Отпереть браслеты, которыми удерживались руки, оказалось удивительно просто – еще бы, ведь всего несколько месяцев назад мне удалось проделать то же самое с ошейником, на ощупь, да еще и простой деревянной щепкой. Цепь меня больше не удерживала. Удар головой об пол заставил на время даже усомниться в том, что происходящее со мной нереально. Боль от удара была будто настоящая. Не вставая, на четвереньках, я подполз к столу и все же смог подняться, опершись на него. На глаза попалось зубчатое шило, которым мне распарывали мышцы на внутренней стороне бедер. Удобная штука, если удастся с первого раза через глазницу попасть в мозг, на этом можно и закончить. Тут мой взгляд упал на часы. Странно, но песок в них уже полностью пересыпался в нижнюю колбу, а меня все еще никто не навещал. Только теперь я услышал какой-то шум за дверью и вроде бы даже крики… Несмотря на то что в глазах уже потемнело, я все же решил повременить. Уж в чем, в чем, а в непунктуальности заподозрить доброго господина Бреца было невозможно. Значит, ему что-то помешало. Мысли в голове ворочались медленно и неуклюже, даже короткие логические цепочки составлять удавалось с трудом. Я все же решил посмотреть, что будет дальше, шильце ведь можно использовать в любой момент… Окунув тряпку, в которую превратились мои портки в кадку с водой для приведения допрашиваемого в чувство, я кое-как обмотал голову, а потом опрокинул емкость. Часть плошек с наркотиком залило водой, еще парочку удалось затушить руками – бояться боли от ожогов после всех предыдущих дней было бы глупо. Гораздо труднее оказалось отодвинуть заслонку, которая перекрывала вытяжку, зато дышать сразу стало легче. Наркотик еще действовал, но в глазах постепенно начало проясняться. К сожалению, боль тоже не замедлила напомнить о себе. Стоять на сожженных до мяса, плохо заживленных ногах становилось все тяжелее.

Однако времени прошло уже достаточно много, а мой мучитель все никак не возвращался. Это неспроста. С другой стороны, ничего удивительного – если уж я нашел давно потерянный мистический гнутый гвоздь, почему бы мучителям, всем одновременно, не исчезнуть? Я, конечно, не забыл, как орочьи предки обещали мне, что когда-нибудь их подарок сохранит мне жизнь, но верилось в это слабо. Я зажмурился изо всех сил, пытаясь вернуться в реальность. Не помогло. Присел на стол, немного перевел дух. «Ладно, – подумал я. – Если это бред, ничего с этим сделать я не могу. А если не бред, значит, надо выбираться. Покончить с собой я теперь всегда успею». Поковырявшись в разложенных на столе инструментах, я выбрал металлические щипцы с длинными ручками. Не слишком удобное оружие, но можно использовать как дубинку. Мне бы сейчас гораздо больше подошло что-нибудь колющее, потому что сил, чтобы размахивать тяжелой железякой, катастрофически не хватало. С другой стороны, и жаловаться было не на что. Пыточная – это не арсенал, глупо рассчитывать, что будет большой выбор.

Доковыляв до двери, я принялся ковыряться в замке, не забыв порадоваться, что здесь он есть. Видимо, те, кто оборудовал это помещение, не посчитали удобным запирать палачей вместе с жертвой на засов. Что ж, для меня это большая удача. Замок щелкнул, дверь приоткрылась, и я осторожно выглянул наружу. Коридор был пуст, но в дальнем его конце был слышен какой-то шум. К сожалению, мне было нужно именно туда – с другой стороны уже через несколько метров наблюдался тупик. Я осторожно выбрался за дверь и заковылял в сторону выхода, чувствуя, как расходятся плохо зажившие раны на ногах. В коридоре было темновато, но если приглядеться, можно было заметить кровавые следы, которые я оставлял. Пришлось остановиться и намотать на ноги остатки разорванных надвое штанов. Не слишком удобная обувь, но ничего лучше придумать не получалось. Вид у меня, надо полагать, был нелепый – избитый и окровавленный голый мужик, покрытый всевозможными ранами и ожогами, сжимающий в одной руке палаческое шило, в другой – клещи. Полагаю, и выражение лица не позволяло заподозрить меня в здравом рассудке. Настоящий призрак безвинно замученного, я даже, не сдержавшись, захихикал, представив, как кто-нибудь посторонний увидит этакую образину. Должно быть, это все еще действовал наркотик. Пройти двадцатиметровый коридор оказалось не так-то просто – каждый шаг, каждое движение давалось с болью, да и усилий на то, чтобы просто оставаться в вертикальном положении, уходило очень много. Однако в конце, перед самой лестницей, меня ждала награда – приоткрытая дверь в караулку. Караулка оказалась пуста, зато в ней нашелся кусок сыра, кусок ветчины и вдосталь чистой воды. Кроме того, там был топчан, заботливо укрытый какой-то тряпкой, оказавшейся старым драным плащом с капюшоном. Меня все находки ужасно порадовали. Я немедленно набросил на плечи плащ и съел половину сыра. Несмотря на омерзительное состояние, хотелось большего – я уже и не помнил, когда в последний раз видел пищу. Добавить ко всем прочим бедам еще и проблемы с желудком было бы глупо. Да и не усвоится столько еды сразу. Лучше оставить ее на потом – если мне вдруг удастся выбраться, купить еды в лавке не выйдет за отсутствием средств.

Так, уговаривая себя, я и упаковывал снедь, когда на лестнице послышались шаги, решетка, перекрывающая выход на лестницу, распахнулась, и мимо двери, за которой я находился, прогрохотали двое солдат во главе с Брецем. Я не сразу сориентировался и даже не сообразил спрятаться, но на меня не обратили внимания – солдаты целенаправленно бежали вглубь коридора. Догадаться, куда они так стремятся, не составило труда. Судя по всему, в тайной канцелярии происходило нечто из ряда вон выходящее. Когда в таком заведении происходит ЧП, важных пленников либо убивают на месте, либо стараются как можно быстрее вывезти в более безопасное место. Выяснять, какой вариант выбрали для меня, не хотелось, так что я выскользнул за дверь и поспешил к лестнице. Вернее, я хотел выскользнуть, получилось только проковылять, еле-еле. Как бы я ни поторапливал себя, двигаться удавалось не быстрее черепахи, да еще приходилось сдерживаться, чтобы в голос не стонать. К тому времени, как я добрался до распахнутой решетки, где-то в глубине коридора уже распахнулась дверь. Чтобы сообразить, в чем дело, стражникам хватит несколько мгновений. Удивленный мат было слышно так отчетливо, будто я находился прямо в камере, а не на другом конце коридора. Я отчетливо понял, что взбежать по лестнице за это время не успею никаким способом.

Я захлопнул решетку и принялся судорожно ковыряться в замке. К сожалению, чуда не произошло, и ключ в замке не торчал, так что просто закрыть дверь было недостаточно. Ломать механизмы я тоже не умел, и у меня было всего несколько мгновений, чтобы научиться. Не обращая внимания на боль в руках, я провернул язычок, а потом принялся просто дергать за все подряд, пытаясь заклинить механизм. Так и не поняв, удалось мне это или нет, я оставил драгоценный гвоздь в скважине, и заковылял прочь. Меня уже заметили, и стражники, неожиданно для себя поменявшиеся местами с заключенным, спешили назад, стремясь побыстрее исправить эту несправедливость. Я не стал их дожидаться, посчитал, что говорить с ними мне не о чем. Глубоко вздохнув, я начал восхождение. Перил у этой лестницы не было – отвратительный сервис! Держаться за стену оказалось очень неудобно, от усилий начала кружиться голова, снизу подгоняли яростные вопли запертых солдат. Каждая ступенька была для меня победой, но они все не кончались. Особенно раздражало, что я не мог видеть финишной черты – только ближайшие три ступеньки. Что поделать, винтовая лестница. Мне казалось, что я топчусь на месте. Крики внизу не утихали, временами мне казалось, что они, наоборот, приближаются, и тогда я покрепче сжимал верное шило. Как только услышу шаги – всажу его себе в глаз. Справиться с тремя здоровыми, сильными стражниками я не смог бы даже чудом.

Шаги я не услышал. Мое внимание было слишком сосредоточено на том, что творилось позади, я почему-то совсем забыл, что опасность может появиться с обеих сторон. В общем, я совершенно растерялся, когда что-то тяжелое сшибло меня с ног, и я покатился по лестнице. Каким чудом я не свернул шею – неизвестно, тем более что я вообще не пытался как-то смягчить падение. В первый момент был слишком удивлен, а потом просто боялся выронить свое верное шило. Остаться без последнего средства совершить «побег» было до безумия страшно. Остановившись, я не сразу разобрался, где у меня руки, но инструмент палача по-прежнему был зажат в кулаке. Со стоном приподнявшись на, кажется, сломанной левой руке, я высвободил прижатую собственным весом правую и подвел острие к глазу. В поле зрения показались чьи-то сапоги и зазвучал знакомый голос:

– Боги, Эрик, это ты?

От дикого облегчения голос у меня сорвался, но я все же выдавил:

– Мать твою, Беар, вот какого хрена я сбегал от этих тварей, если меня свои же с лестницы сбрасывают?! Это так принято в этой стране стало друзей приветствовать?

В ответ меня подхватили и стиснули в объятиях.

– А, демоны, не трогай меня! – заорал я. Ну, точнее, не заорал, но попытался заорать.

– Что? Эрик, ты правда обиделся? – с тревогой спросил Беар.

– Перелом трех ребер, рваные раны подмышками и на груди, срезанный левый сосок, сломанная левая рука. Последнее – твоя работа. Про ступни и пальцы не говорю. Давай обними меня еще раз, чтобы я сдох в твоих дружеских объятиях.

Беар, грязно выругавшись, ослабил хватку.

– Ничего, самое главное зато цело. Не знаю даже, почему – должно быть, побрезговали, – успокоил я друга, когда он прекратил материться. – Дружище, можно тебя попросить об одной услуге? – поинтересовался я.

– Что сделать, брат, все, что угодно!

– Там внизу трое шпиков. Два из них меня не интересуют, в отличие от господина Бреца – это высокий такой, черноволосый, в гражданском. Сходи, убей его, пожалуйста? Ты ведь не один?

– Ребята, быстро вниз, – распорядился старый товарищ, и мимо нас пробежали несколько человек. – Вырезайте этих гнид, и возвращаемся, пока они не очухались. И так задерживаемся здесь!

– Парни, они там за решеткой, замок я, кажется, сломал. Просто расстреляйте и возвращайтесь, ладно? – крикнул я вдогонку.

– Слушаю, господин тысячник, – ответили мне, а спустя несколько секунд я услышал слитный крик боли. Надо же, как давно я не слышал такого обращения! Мук совести за то, что по моей просьбе убили людей, которые даже сопротивляться не могли, я не почувствовал. Да и вообще ничего не почувствовал, потому что Беар, пока тащил меня наверх, случайно приложил моей тушкой о стену, и я наконец потерял сознание от боли.