Возвращение в школу после этих выходных было чем-то сюрреалистическим. Я попробовала сосредоточиться на Джее и Рони, которые страдали оба. Они не разговаривали, несмотря на попытки Джея извиниться. Но то, что они так глубоко переживают случившееся, давало мне больше надежд на их будущее. Было очевидно, как много они значат друг для друга.

Я не переставала думать о словах ангела — что я стану испытанием для многих душ. Может быть, он блефовал перед Рахавом? Ангелы вообще блефуют? Так или иначе, работать на отца я не стану. Лучше умру.

На следующий день после форума ко мне пришла Марна с грустной вестью — Каидан переезжает в Лос-Анджелес. Он уже уехал. Группа вскоре тоже переедет. Мне он просит передать, чтобы не звонила. Вот так — уехал, не попрощавшись. Знание того, что он живет совсем рядом, служило мне утешением. Теперь у меня отняли и это.

Марна поделилась со мной еще одной новостью. Каидан спрятал нож в подошве ботинка — это объясняло, каким образом нож оказался у него в руке, когда он вскочил, чтобы заступиться за меня. По счастью, этого никто не заметил — все глядели на свет.

«Так лучше, — твердила я себе. — Безопаснее».

Я повторяла это, как мантру.

Вернувшись из школы, я забрала из ящика почту и поднялась в квартиру. Патти еще не приходила с работы.

Я чуть не выбросила маленькую открытку вместе с рекламными буклетами, но заметила штемпель Аризоны и остановилась.

Трудно сказать, сколько времени я ошеломленно на нее смотрела, а потом схватила ключи и бросилась вон из квартиры, спеша сесть за руль и ехать. Куда — не имело значения. Мне только надо было оказаться на шоссе.

На полпути до Атланты я свернула к Смотровой площадке и поднялась на нее. Был полдень, и кроме меня здесь никого не оказалось. Совершенно одна, я почувствовала себя в запретном для других месте и, выглянув в окошко на необъятное пространство, поняла, почему приехала именно сюда.

Я выключила мотор и долго сидела в машине, положив открытку на колени. На лицевой стороне была фотография Большого каньона. Великолепный пейзаж, но снимок — я знала — не в состоянии передать всей его красоты. А на обороте рядом с моим именем и адресом стояло всего одно слово, нацарапанное мелким угловатым мужским почерком:

И ничего больше. Но это слово говорило мне об очень многом. О горе и сожалении. О сердечной боли и утраченной надежде. И, наконец, о принесенной жертве.

Я попробовала представить себе, как Каидан ведет грузовичок со всем своим имуществом и делает крюк, чтобы постоять на краю гигантской пропасти. Каким маленьким он, наверное, себя чувствовал. Понимал ли он, как я теперь, что все это намного больше, чем он и я?

Потом я вышла из машины, сжимая открытку в руке, и подставила себя холодным ветрам, гуляющим на этой высоте. Подошла к оградительным канатам и долго смотрела вниз. Наш местный каньон, хоть и не такой большой. Передо мной лежала глубокая зеленая долина, и каждое растение в ней, словно в тропических джунглях, обвивала лиана с густыми листьями. Пуэрария — лиана, сожравшая Юг. Я всегда считала ее красивой на особенный дикий лад, но не сегодня. Сегодня мне было жаль деревья, которые задыхались в ее объятиях.

Я вытащила сотовый телефон, прокрутила список номеров и без размышлений нажала кнопку вызова. Я не знала, что я скажу или что хотела бы от него услышать. Пусть бы даже никто из нас ничего не говорил, и мы бы просто вместе молчали в эфире. А может быть, удастся в последний раз насладиться теплом его голоса на автоответчике…

— Набранный вами номер не обслуживается…

Ох, нет. Я отключилась, засунула телефон в карман и запрокинула голову, подставив лицо усиливающемуся ветру.

Всё было кончено. Действительно кончено. Мои глаза задрожали под опущенными веками, и я услышала шум дождя, а несколько мгновений спустя почувствовала капли на коже. Они падали сверху и мягко устраивались на моем лице. В тот момент в объятиях стихии мне стало так уютно, как если бы меня обнимала Патти. Чувствуя себя защищенной, я дала волю слезам и излила в них боль своего сердца. Я плакала, уронив лицо на руки, пока не иссякли слезы, а потом снова подняла лицо к небу, позволяя дождю смыть соленые следы.

Наконец мне стало понятно то, что пытался объяснить мне Кай: нет ничего здорового в том, чтобы отчаянно желать чего-то, что ты не можешь получить. У меня никогда не будет мужа и детей, у него — свободы быть любимым. И каждая наша встреча была болезненным напоминанием об этом.

Патти говорила мне: того, кого любишь по-настоящему, нужно держать на раскрытой ладони. Именно так мне надо было любить Кая. Разжать пальцы и отпустить.

Дождь, будто обрадовавшись моему открытию, перестал, а ветер переменился. Облака начали редеть, и вот уже на долину и на вершину Смотровой площадки пролился свет зимнего солнца, согревая мое лицо и ободряя меня. Я кивнула, сделала глубокий вдох и сумела улыбнуться. Может быть, я унаследовала от отца грех, но от матери мне перешла надежда, и ее мне необходимо принять.

Я не знала, когда увижу Каидана и увижу ли вообще, но знала, что буду любить его всю свою жизнь. С нами навсегда останется память друг о друге, о звуках смеха и вкусе поцелуев на губах. И я никогда не забуду, что он был готов за меня умереть. Этого никто не сможет отнять.

Подобно людям, я не имела представления о том, что мне уготовано, как и чему может послужить моя жизнь. Но у меня не было сомнений, что я действительно пригожусь. Если жизнь игра, как все говорят, то я хотела выиграть. Я подняла руки к небесам.

Прими меня в игру.