Через пять минут после выхода из аэропорта он понял, что допустил серьезную ошибку. Каким бы спешным ни было дело, не стоило летом забираться так далеко на юг. С покупкой здания и организационными делами справился бы Фарнсуорт или кто-нибудь еще. Жара за тридцать, а его тело приспособлено к температурам до десяти градусов и физически не способно потеть. Он едва не потерял сознание на заднем сиденье лимузина, который вез его в центр Луисвилля, вдавливая по-прежнему чувствительное к земной гравитации тело в жесткое сиденье.

Тем не менее за два с лишним года на Земле и десять лет подготовки на Антее он научился превозмогать боль и усилием воли удерживать мутящееся сознание, так что сумел дойти от лимузина до вестибюля гостиницы, по вестибюлю до лифта (к счастью, лифт оказался новым, медленным и плавным), а затем по коридору третьего этажа до номера. Как только коридорный вышел, Ньютон рухнул на кровать. Минуту спустя он доковылял до кондиционера и установил его на самый холодный режим, после чего вновь упал на постель. Кондиционер был хороший, изготовленный на основе набора патентов, сданных фирмой Ньютона в аренду компании-производителю. Довольно скоро в комнате посвежело, однако Ньютон не стал выключать прибор, радуясь, что его вклад в земную науку охлаждения позволил столь необходимым для него уродливым коробкам работать беззвучно.

Было около двенадцати дня, и некоторое время спустя он по телефону заказал в номер бутылку шабли и сыр. Вино он начал пить совсем недавно и с удовольствием обнаружил, что на него оно действует, по всей видимости, так же, как на землян. Вино оказалось хорошим, а вот сыр – немного резиновым. Ньютон включил телевизор, также основанный на патентах «У. Э. Корп.», и пересел в кресло, решив хотя бы приятно провести время, раз уж в такую жару делами заниматься не может.

Ему уже год не случалось включать телевизор; странно было снова смотреть его в неприлично роскошном, кричаще-модерновом гостиничном номере, так похожем на жилища частных детективов в телепостановках, – с шезлонгами, пустыми книжными полками, абстрактными картинами и пластиковыми мини-барами – здесь, в Луисвилле, штат Кентукки. Смотреть на движущиеся экранные фигурки земных мужчин и женщин, как много лет назад дома, на Антее. Он вспоминал о тех днях сейчас, потягивая холодное вино, откусывая сыр (чужая, странная пища), а прохладную комнату наполняло музыкальное сопровождение мелодрамы, и невнятные голоса из маленького громкоговорителя казались чувствительному инопланетному слуху гортанным бессмысленным бормотанием – каким, в сущности, и были. Они так отличались от мелодичной напевности его родного языка, хотя и произошли от него эпохи назад. Впервые за долгое время Ньютон разрешил себе вспомнить о плавной беседе старых антейских друзей, о хрупкой пище, которую он ел дома, о жене и детях. То ли из-за прохлады, такой успокоительной после езды по жаре, то ли от алкоголя, все еще чуждого его кровеносной системе, он впал в состояние, так похожее на человеческую ностальгию: сентиментальное, эгоистичное, горькое… Внезапно ему захотелось вновь услышать звуки родного языка, увидеть светлые цвета антейской почвы, вдохнуть сухой запах пустыни, услышать музыку Антеи, увидеть тонкие воздушные стены ее строений, пыль ее городов. И ему хотелось быть с женой; антейское сексуальное влечение, слабое и приглушенное, ощущалось как тихая настойчивая тяга. И внезапно, обведя взглядом комнату, серые стены и вульгарную мебель, он почувствовал отвращение и усталость от этого дешевого и чуждого мира, от крикливой, поверхностной и чувственной культуры, от скопища умных, назойливых, самовлюбленных обезьян, вульгарных и занятых только собой, в то время как их шаткая цивилизация падает, падает, подобно Лондонскому мосту и всем прочим мостам.

Он ощутил то, что уже иногда испытывал раньше: тяжелую апатию, невыносимое утомление от нескончаемого гомона этого беспокойного, алчного, деструктивного мира. Не лучше ли совсем отказаться от глупой, обреченной затеи, начатой двадцать с лишним лет назад? Он устало огляделся. Что он тут делает? Здесь, на чужой планете, третьей от Солнца, в сотне миллионов миль от дома? Он встал, выключил телевизор, снова опустился в кресло и продолжил пить вино, уже явственно чувствуя опьянение и совершенно этим не заботясь.

Пятнадцать лет он смотрел телевидение – американское, британское, русское. Его коллеги собрали огромный архив записанных программ и к тому моменту, когда, сорок лет назад, Америка начала постоянное телевещание, успели, основываясь на радиопередачах в УКВ-диапазоне, расшифровать почти все лингвистические тонкости. Ньютон учился, не пропуская ни единого дня: усваивал язык, манеры, историю и географию, все доступное, пока не уложил в памяти (путем изнурительных сопоставлений) значения таких непонятных слов, как «желтый», «Ватерлоо» и «демократическая республика», – последнее не имело на Антее вообще никаких аналогий. И все годы, покуда он работал и учился, покуда проводил время в мучительных тренировках и заранее терзался мыслями о жизни в чужом мире, шли споры о том, стоит ли вообще лететь на Землю. Запасов энергии очень мало, только солнечные батареи в пустыне. Слишком много топлива требовалось, чтобы отправить хотя бы одного антейца сквозь космическую пустоту – быть может, на гибель или к уже мертвой планете, которая, как и сама Антея, будет покрыта радиоактивным развалинами, выжжена примитивной обезьяньей яростью своих обитателей. Но наконец ему сказали, что он все же полетит в старом-престаром корабле, одном из тех, что еще сохранились в шахтах глубоко под поверхностью планеты. За год до старта его известили, что корабль будет готов к тому времени, когда планеты окажутся в благоприятной позиции. Когда он рассказывал об этом жене, у него тряслись руки…

Он просидел в кресле до пяти вечера. Потом встал, позвонил в риелторскую контору и сказал, чтобы его ждали к половине шестого. Вышел, оставив наполовину опустевшую бутылку с вином на буфете: по его ожиданиям, на улице должно было стать прохладнее. Не стало.

Он выбрал этот отель за близость к офису, который ему предстояло посетить, чтобы начать запланированную гигантскую сделку. Расстояние в три квартала Ньютон сумел преодолеть пешком, но неподвижный, тяжелый, обжигающе горячий воздух, покрывавший улицы подобно одеялу, вызвал у него головокружение, дурноту и слабость. В какой-то момент мелькнула мысль, что стоит вернуться в отель и пригласить продавцов недвижимости к себе в номер, но он продолжал идти дальше.

И, лишь отыскав здание, Ньютон обнаружил то, что изрядно его напугало: нужный офис располагался на девятнадцатом этаже. Он не ожидал увидеть небоскребы в Кентукки, не принял в расчет подобной возможности. О том, чтобы идти по лестнице, не могло быть и речи. И он ничего не знал о здешних лифтах. Слишком быстрый подъем или рывки угрожали травмой его и без того перегруженному гравитацией телу. Однако лифты выглядели новыми, и в здании, по крайней мере, работали кондиционеры. Ньютон вошел в кабину, где не было никого, кроме лифтера, тихого старичка в униформе, запачканной табачной жвачкой. Тот впустил еще одного пассажира, миловидную круглолицую женщину, которая подбежала, запыхавшись, в последнюю секунду. Лифтер закрыл медные двери, Ньютон сказал: «Девятнадцатый, пожалуйста», женщина пробормотала: «Двенадцатый», и старик лениво, с каким-то презрением положил руку на рычаг. Ньютон в ужасе понял, что это не современный лифт с кнопочной панелью, а древний подъемник, на который навели кое-какой внешний лоск. Осознание пришло слишком поздно; Ньютон не успел сказать, чтобы его выпустили. Мышцы свело болью, живот скрутило от рывка лифта. Кабина дернулась, замерла, дернулась снова и устремилась вверх, на мгновение удвоив и без того троекратный вес его тела. Дальше все произошло почти одновременно. Он поймал на себе испуганный взгляд женщины и понял, что у него пошла носом кровь, глянул вниз и убедился, что так и есть. В то же мгновение Ньютон услыхал – или почувствовал в своем дрожащем от напряжения теле – слабый хруст, ноги подломились, и он рухнул на пол, теряя сознание, проваливаясь в черноту такую же непроглядную, как бездна, отделявшая его от дома…

За свою жизнь ему дважды случалось терять сознание: первый раз – дома, во время тренировки на центрифуге; второй – от ускорения при старте корабля. Оба раза он быстро возвращался к боли и дезориентации; вот и сейчас, очнувшись, ощутил боль в травмированном теле и первые пугающие мгновения не понимал, где находится. Он лежал на спине, на чем-то гладком и мягком, в глаза бил яркий свет. Он сощурился, заморгал, отвернулся. Под ним было что-то вроде дивана. У стола в противоположном конце комнаты, глядя на него, стояла женщина с телефонной трубкой в руке. Ньютон не сразу признал в ней попутчицу из лифта.

Увидев, что пострадавший приходит в себя, она замялась, как будто не знала, что теперь делать с телефонной трубкой, и улыбнулась уголками губ:

– С вами все в порядке, мистер?

Ответ прозвучал слабо, словно издалека:

– Наверное. Не знаю…

Ньютон лежал, боясь пошевелить вытянутыми ногами. Кровь на рубашке уже остыла, но еще не засохла. Едва ли он долго был без сознания.

– Кажется, я повредил ноги…

Женщина покачала головой:

– Это уж наверняка. Одна согнулась, как проволока.

Ньютон продолжал смотреть на нее, не зная, что ответить, силясь сообразить, что теперь делать. Главное – не попасть в больницу: там будут врачи, рентген…

– Я уже пять минут пытаюсь вызвать доктора. – В сиплом голосе женщины звучала паника. – Позвонила трем, никого на месте нет.

Ньютон заморгал, пытаясь мыслить ясно.

– Нет! Не звоните…

– Не звонить доктору? Вам нужен врач, мистер, вы здорово пострадали.

Женщина глянула обеспокоенно, но она по-прежнему была слишком напугана, чтобы заподозрить неладное.

– Нет.

Он пытался что-нибудь добавить, но тут голова закружилась, и в следующее мгновение его уже рвало, а каждый спазм отзывался резкой болью в ногах. Потом, обессиленный приступом, он вновь перекатился на спину. Чересчур яркий свет резал глаза даже сквозь закрытые веки – тонкие, полупрозрачные веки, – и Ньютон со стоном заслонился ладонью.

Почему-то этот приступ рвоты успокоил женщину, возможно, как что-то знакомое, человеческое… Голос уже не дрожал.

– Могу ли я чем-то помочь? Может, вам чего-нибудь нужно? – Пауза. – Хотите, принесу воды…

– Нет, не хочу…

Неожиданно голос женщины повеселел, словно все это время она боролась с истерикой и только сейчас одержала верх.

– Только посмотрите на себя. Ну и видок…

– Еще бы. – Ньютон отвернулся к спинке дивана, пряча глаза от слепящего света. – Вы можете… просто оставить меня одного? Мне станет лучше… если я отдохну.

Женщина тихо рассмеялась.

– Отдохнете вы здесь, как же! Это ведь офис, сейчас сотрудники придут на работу. Лифтер дал мне ключи.

– Да? – Надо было что-то делать с нараставшей болью, иначе вновь накатит беспамятство. – У меня в кармане ключ от номера в «Браун-отеле». Это в трех кварталах отсюда, никуда не сворачивая…

– Я знаю, где «Браун-отель».

– Да? Отлично. Можете взять ключ и принести из шкафа в спальне черный портфель? У меня в нем… лекарство. Пожалуйста.

Женщина молчала.

– Я могу заплатить…

– Меня другое беспокоит.

Ньютон повернулся и открыл глаза. Женщина нахмурилась, сведя брови в пародии на глубокую задумчивость. Потом весело рассмеялась, не глядя на него:

– Вряд ли меня пустят в «Браун-отель» или позволят вот так запросто войти в номер.

– Почему? – Каждое слово отзывалось болью в груди. Сознание уплывало. – Почему не пустят?

– Вы плохо разбираетесь в одежде, да, мистер? Похоже, вам никогда не приходилось о ней беспокоиться. На мне ситцевое платье, и то драное. А уж если меня попросят дыхнуть…

– Ой.

– Джин. Но может быть… – По лицу пробежало сомнение. – Нет, ничего не выйдет.

Тело как будто плыло. Он заморгал, превозмогая слабость и боль.

– В бумажнике. Двадцатидолларовые бумажки. Дайте деньги коридорным. У вас получится… – Комната вращалась, свет начал меркнуть, огни кружили перед глазами. – Пожалуйста…

Он почувствовал ее пальцы в кармане, горячее дыхание на своем лице и секундой позже услышал удивленный возглас:

– Господи! Денег-то сколько! Возьму вот и удеру с ними со всеми!

– Не надо. Помогите мне, пожалуйста. Я богат, я могу…

– Да никуда я не денусь, – устало сказала женщина и добавила весело: – Вы тут держитесь, мистер. Я принесу лекарство, даже если мне придется купить отель. Не скучайте.

Теряя сознание, он слышал, как за ней закрылась дверь…

Казалось, не прошло и минуты, как она, запыхавшись, снова вбежала в комнату и поставила портфель на стол.

Ньютон только успел принять обезболивающее и таблетки, которые помогут восстановиться ноге, как вошел старичок-лифтер в сопровождении человека, который назвался комендантом здания. Ньютону пришлось заверить обоих, что он не станет подавать в суд, что на самом деле он чувствует себя прекрасно и все будет хорошо. Нет, ему не нужна «скорая помощь». Да, он подпишет бумагу, что не имеет претензий к работникам здания. Могут ли они теперь усадить его в такси? На протяжении разговора он был на грани обморока и, когда все закончилось, вновь потерял сознание.

Очнулся он в такси. Женщина легонько трясла его за плечо:

– Куда вы хотите? Где ваш дом?

Ньютон уставился на нее:

– Я… я не знаю…