Во время полета они почти не разговаривали. Брайс пытался читать какие-то брошюры по металлургии, но обнаружил, что не может сосредоточиться, постоянно сбивается на посторонние мысли. Время от времени он поглядывал через узкий проход – туда, где сидел Ньютон со стаканом воды в одной руке и с книгой в другой. Томик назывался «Избранные стихотворения Уоллеса Стивенса». Лицо Ньютона было безмятежным; казалось, он целиком погрузился в чтение. По стенам салона висели большие цветные фотографии водных птиц – журавлей, фламинго, цапель, уток. Еще в первый раз, когда летел на этом самолете к месту строительства, Брайс оценил вкус, с которым были подобраны снимки; теперь же они смущали его, казались почти зловещими. Ньютон прихлебывал воду, переворачивал страницы, раз или два улыбнулся в сторону Брайса, но ничего не сказал. В иллюминаторе позади Ньютона виднелся квадрат грязно-серого неба.

Меньше чем за час долетели до Чикаго, еще минут десять заняла посадка. Они вышли в неразбериху серых машин, спешащих людей, грязного подмерзшего снега. Мешком иголочек ударил по лицу ветер. Брайс уткнул подбородок в шарф, поднял воротник пальто, надвинул шляпу пониже. Оглянулся на Ньютона. Даже тот, похоже, испытывал неудобство от холодного ветра, потому что засунул руки в карманы и морщился. На Брайсе было тяжелое пальто, на Ньютоне – твидовый пиджак и шерстяные брюки. Странно было видеть его одетым таким образом. «Интересно, как бы он выглядел в шляпе?» – подумал Брайс. Марсианин, наверное, должен носить котелок.

Серый тягач оттащил самолет со взлетной полосы. Изящный самолетик, казалось, следует за тягачом нехотя, раздраженный позорной необходимостью оставаться на земле. Кто-то крикнул: «Счастливого Рождества!» – и Брайс вдруг вспомнил, что сегодня действительно Рождество. Ньютон, погруженный в свои мысли, прошел мимо него, и Брайс побрел вслед, медленно и осторожно переступая через плато и кратеры наста, похожего на грязно-серый камень, лунную поверхность.

В здании аэропорта было жарко, потно, шумно, суетливо. В центре зала ожидания вращалась гигантская пластиковая ель, украшенная пластиковым снегом, пластиковыми сосульками и зловеще мигающими огоньками. Сквозь гул толпы прорывалось «Белое Рождество» в исполнении невидимого слащавого хора под колокольчики и электронный орган: «Я мечта-а-ю о белом Рождест-ве-е-е…» Милая старая святочная песня. Из спрятанных где-то труб распространялся аромат хвои – или хвойного ароматизатора, как в общественных туалетах. Пронзительноголосые женщины в мехах стояли группами, мужчины целеустремленно проходили по залу, таща чемоданы, свертки, фотоаппараты. В дермантиновом кресле скорчился пьяница с опухшим лицом. Рядом с Брайсом один ребенок с чувством заявил другому: «Сам такой!» Ответа Брайс не расслышал. «Да будет ваш день веселым и светлым, а каждый рождественский праздник – белым!»

– Машина должна ждать у входа, – сказал Ньютон, и что-то в его голосе заставило предположить боль.

Брайс кивнул. Они молча прошли сквозь толпу наружу. Морозный воздух принес облегчение.

Шофер в униформе распахнул дверцу. Когда они залезли внутрь и устроились поудобнее, Брайс спросил:

– Ну и как вам Чикаго?

Ньютон секунду смотрел на него и потом сказал:

– Я забыл о людских толпах. – Затем с натянутой улыбкой процитировал Данте: – «Ужели смерть столь многих истребила?»

Брайс подумал: «Если вы – Данте среди про́клятых (как, оно, наверное, и есть), то я – ваш Вергилий».

Они съели ланч в номере отеля и спустились на лифте в вестибюль, где прохаживались участники конференции, старавшиеся выглядеть довольными и вальяжными. Вестибюль был обставлен мебелью из алюминия и красного дерева в современном японском стиле, имитирующем элегантную простоту. Несколько часов они провели в разговорах с людьми, с которыми Брайс был шапочно знаком (большинство из них ему не нравились), и нашли троих, заинтересовавшихся предложением Ньютона поработать на него. Назначили им собеседование. Сам Ньютон говорил мало; он с улыбкой кивал, когда их знакомили, иногда вставлял реплики. На него оборачивались (весть о том, кто он такой, быстро обежала вестибюль), однако Ньютон как будто не замечал любопытных взглядов. Брайсу отчего-то показалось, что он держится натянуто; тем не менее бесстрастное лицо Ньютона ни разу даже не дрогнуло.

Их позвали на вечеринку с коктейлями, устроенную ради снижения налогов некой проектировочной фирмой, и Ньютон ответил согласием за обоих. Пригласивший – человек с лицом хорька – очень обрадовался и сказал, глядя вверх на Ньютона, который был на голову его выше:

– Это большая честь для нас, мистер Ньютон. Большая честь – иметь возможность поговорить с вами.

– Спасибо, – ответил Ньютон с неизменной улыбкой. Затем, когда человек отошел, сказал Брайсу: – Я бы хотел прогуляться. Вы со мной?

Брайс с облегчением кивнул.

– Только схожу за пальто.

По дороге к лифту он прошел мимо трех хорошо одетых мужчин, разговаривавших громко и властно. Один в это время говорил:

– …не только в Вашингтоне. Вы же не станете меня убеждать, будто химическое оружие не имеет будущего. Это поле деятельности, требующее притока новых сил.

Несмотря на праздник, магазины были открыты. По улицам спешили толпы. Большинство прохожих с каменными лицами смотрели прямо перед собой. Теперь Ньютон определенно нервничал. Он как будто реагировал на присутствие людей, словно те были волной или ощутимым энергетическим полем: тысячей электромагнитов, грозящих его притянуть. Казалось, каждый шаг дается ему с большим усилием.

Они заглянули в несколько магазинов и были ошарашены ярким светом и липкой духотой.

– Наверное, я куплю подарок для Бетти Джо, – сказал Ньютон.

После недолгих поисков он приобрел в ювелирном магазине изящные настольные часы из белого мрамора с золотом. Коробку завернули в яркую бумагу. Брайс согласился нести покупку.

– Как по-вашему, ей понравится? – спросил Ньютон.

Брайс пожал плечами:

– Конечно понравится.

Повалил снег…

На вторую половину дня было назначено огромное количество деловых встреч, но Ньютон о них не заговаривал, и Брайс вздохнул с облегчением, обнаружив, что его присутствие не требуется. На подобных идиотских сборищах он не находил себе места – болтовня о «вызовах времени» и «инновационных подходах» только раздражала. Остаток вечера они провели, беседуя с теми тремя, что выказали интерес к работе в «Уорлд энтерпрайзес». Двое согласились приступить уже весной – что было не удивительно, учитывая предложенную Ньютоном зарплату. Одному предстояло заняться охлаждающими составами для двигателя, второй, очень толковый и вежливый молодой человек, поступал под начало к Брайсу. Специалист по коррозии. Ньютон вроде бы остался вполне доволен этими двумя, однако чувствовалось, что процесс найма мало его заботит. На протяжении всей беседы он был немного рассеян, и Брайсу пришлось взять основные переговоры на себя. Когда все кончилось, Ньютон вроде бы испытал облегчение. Хотя кто его знает, что он чувствует на самом деле. Интересно, что происходит в этом инопланетном разуме? Что скрывается за машинальной, мудрой, задумчивой улыбкой?

Вечеринка проходила в пентхаусе. Из коридора они попали в просторную комнату с синим ковром, наполненную тихо беседующими людьми, в основном мужчинами. Одна стена была целиком стеклянная, городские огни на ее поверхности казались какой-то сложной молекулярной схемой. Мебель эпохи Людовика XV, очень приятная на вид. Хорошие полотна на стенах. Из невидимых колонок тихо лилась баро́чная фуга. Брайс не узнал ее, но она ему понравилась. Бах, Вивальди? Место положительно грело душу, и он решил, что обстановка поможет вытерпеть вечеринку. Впрочем, было что-то неуютное в стеклянной стене с мерцающим за ней Чикаго.

От компании отделился мужчина и с радушной улыбкой направился к вновь прибывшим. Брайс узнал в нем человека, распинавшегося о химическом оружии внизу. Высокий, но не долговязый, он был в отлично скроенном черном костюме.

– Добро пожаловать в наше убежище от обывателей, – сказал он, протягивая руку. – Меня зовут Фред Бенедикт. Бар там. – Он заговорщицки мотнул головой в сторону дверного проема.

Брайс пожал протянутую ладонь, почему-то почувствовав досаду от рассчитанно-крепкого рукопожатия, представился сам и представил Ньютона.

– Томас Ньютон! – восхищенно повторил Бенедикт. – Боже ты мой, я надеялся, что вы заглянете. Знаете, у вас репутация… – он вроде бы на мгновение смутился, – отшельника.

Он рассмеялся; Ньютон глядел на него сверху вниз, улыбаясь по-прежнему бесстрастно. Бенедикт, преодолев смущение, продолжал:

– Томас Дж. Ньютон! А знаете, что некоторые вообще не верят в ваше существование? Моя компания арендует у вас, то есть у «Уорлд энтерпрайзес», семь производственных процессов, и все это время вы представлялись мне чем-то вроде вычислительной машины.

– Быть может, я и есть вычислительная машина, – ответил Ньютон. – Чем занимается ваша компания, мистер Бенедикт?

На секунду Бенедикт смешался, как будто заподозрил, что над ним смеются. Возможно, так оно и было.

– Я работаю на «Фьючерз анлимитед». В основном химическое оружие, хотя мы немного занимаемся пластмассами: контейнеры и все такое. – Он шутливо поклонился. – Ваши гостеприимные хозяева.

– Спасибо, – ответил Ньютон и шагнул в сторону бара. – У вас тут славно.

– Нам тоже так кажется. И все расходы идут в налоговый вычет. – Увидев, что Ньютон собрался отойти, Бенедикт сказал: – Позвольте принести вам напитки, мистер Ньютон. Я хотел бы познакомить вас с некоторыми из наших гостей.

Казалось, он не знает, что делать с этим высоким и странным человеком, но боится его отпустить.

– Не беспокойтесь, мистер Бенедикт, – сказал Ньютон. – Мы скоро к вам присоединимся.

Бенедикт был явно недоволен, но больше не протестовал.

Входя в помещение бара, Брайс заметил:

– Я и не подозревал, что вы знамениты. Год назад, когда я пытался вас найти, никто даже не слыхал о Томасе Ньютоне.

– Тайну нельзя хранить вечно, – уже без улыбки произнес Ньютон.

Бар помещался в комнате поменьше, но обставлен был так же элегантно. Над стойкой висел «Завтрак на траве» Мане. Седой бармен на первый взгляд был одет даже изысканнее, чем ученые и бизнесмены в соседней комнате. Подсев к стойке, Брайс задумался о потертости собственного серого костюма, купленного в универсаме четыре года назад. Рубашка тоже, он знал точно, протерлась на воротнике, да и манжеты торчат из рукавов.

Он заказал мартини, Ньютон попросил стакан воды без льда. Пока бармен готовил напитки, Брайс огляделся и сказал:

– Знаете, иногда я думаю, что мне стоило устроиться в такую вот фирму сразу после защиты. – Он сухо рассмеялся. – Я бы заколачивал восемьдесят тысяч в год и жил в подобной обстановке.

Он движением руки обвел комнату, задержав взгляд на роскошно одетой немолодой женщине с прекрасно сохранившейся фигурой и лицом, предполагавшим избыток денег и удовольствий. Зеленые тени на веках, сексуальный рот.

– Я мог бы разрабатывать новый вид пластика для производства кукол-пупсиков или смазку для лодочных моторов…

– Или отравляющий газ? – Ньютон получил свою воду и теперь открывал маленькую серебристую коробочку с таблетками.

– А почему бы нет? – Брайс бережно, чтобы не расплескать, взял со стойки мартини. – Кто-то должен разрабатывать отравляющие газы.

Он сделал глоток. Крепкий напиток обжег язык и горло, так что голос стал на октаву выше:

– Разве не говорят, что оружие вроде отравляющих газов нужно для предотвращения войны? Это доказано.

– Правда? Вы ведь работали над водородной бомбой, прежде чем занялись преподаванием?

– Было дело. Откуда вы знаете?

Ньютон улыбнулся – не машинально, а вполне искренне.

– Я вас проверял.

Брайс сделал новый глоток, побольше.

– Зачем? Чтобы выяснить, можно ли мне доверять?

– О… просто из любопытства. Зачем вы занялись этой бомбой?

Брайс задумался на минуту. Потом рассмеялся над нелепостью ситуации: исповедь перед марсианином, за барной стойкой. А может, так и надо.

– Поначалу я не знал, что мы работаем над бомбой. И тогда я еще верил в чистую науку. Люди тянутся к звездам. Секреты атома. Наша единственная надежда в мире хаоса. – Он допил мартини.

– Вы больше не верите во все это?

– Уже нет.

Музыка в соседней комнате сменилась мадригалом с отчасти знакомой мелодией. Замысловатая, она постепенно развивалась, оставляя ложное впечатление наивности, которое всегда вызывала в нем старая полифония. Или не такое уж и ложное? Разве искусство не делится на «примитивное» и «продвинутое»? И еще «испорченное»? И разве эти понятия не применимы к научным областям? Может ли химия оказаться более «испорченной», более вредной, чем, допустим, ботаника? Но нет, дело в конечном применении…

– Я тоже, кажется, перестал в это верить, – сказал Ньютон.

– Думаю, я возьму еще мартини, – заявил Брайс. Отменное, бесспорно вредное мартини. Откуда-то из глубины сознания выплыла фраза: «Вы, маловерные». Брайс рассмеялся про себя и посмотрел на Ньютона. Тот сидел выпрямившись и потягивал воду.

Вторая порция мартини уже не так обожгла горло. Он заказал третью. В конце концов, за выпивку платят люди, производящие химическое оружие. Или налогоплательщики? С какой стороны посмотреть. Брайс пожал плечами. Кто-нибудь непременно заплатит за все это – Массачусетс или Марс; все как один заплатят.

– Давайте вернемся в зал. – Он забрал новый мартини и осторожно, стараясь не пролить, отпил глоток. Манжет рубашки совершенно выбился из рукава пиджака: широкий лоснящийся браслет.

Едва они вошли в большой зал, как им заступил дорогу невысокий коренастый человек, что-то бормотавший в пьяном волнении. Брайс быстро отвернулся, надеясь, что мужчина его не узнает. То был Уолтер Канутти из Университета Пендли, штат Айова.

– Брайс! – вскричал Канутти. – Будь я проклят! Натан Брайс!

– Здравствуйте, профессор Канутти.

Брайс аккуратно переложил стакан с мартини в левую руку, и они обменялись рукопожатиями. Лицо Канутти пылало; очевидно, он здорово набрался. На нем были зеленый шелковый пиджак и желтовато-коричневая рубашка со скромными кружавчиками на воротнике. Все чересчур молодежное. Если не считать мягкого розового лица, он выглядел манекенщиком с обложки журнала мужской моды. Брайс постарался не выдать голосом всколыхнувшееся в нем омерзение.

– Приятная встреча!

Канутти вопросительно посмотрел на Ньютона, так что пришлось их друг другу представить. Брайс с запинкой пробормотал имена, злясь на себя за неуклюжесть.

На Канутти имя Ньютона произвело даже большее впечатление, чем на Бенедикта. Он ухватил ладонь Ньютона обеими руками и воскликнул:

– Да. Да, конечно. «Уорлд энтерпрайзес». Лучшая компания со времен «Дженерал дайнемикс»!

Произнесено это было с таким чувством, будто Канутти надеялся с ходу выбить исследовательский контракт для университета. Брайса всегда возмущало, что ученые заискивают перед бизнесменами (над которыми смеются в тесном кругу), едва только на горизонте забрезжит выгодный контракт.

Ньютон что-то с улыбкой ответил. Канутти наконец-то выпустил его руку, изобразил мальчишескую улыбку и с чувством произнес:

– Ну вот! – Затем обнял Брайса за плечи. – Да, много воды утекло, Нат.

Внезапно его поразила некая мысль, и Брайс внутренне содрогнулся от скверного предчувствия. Переводя мутный взгляд с Брайса на Ньютона, Канутти спросил:

– Неужели вы работаете на «Уорлд энтерпрайзес», Нат?

Тот промолчал, догадываясь, что за этим последует.

Тогда заговорил Ньютон:

– Доктор Брайс с нами уже больше года.

– Во дела, черт… – Лицо Канутти раскраснелось над кружевом воротника. – Черт меня побери. Работает на «Уорлд энтерпрайзес»!

Выражение неконтролируемой радости расплылось по круглощекому лицу, и Брайс, залпом осушая мартини, почувствовал, что охотно наступил бы ботинком на эту гнусную физиономию. Ухмылка переросла в рыгающий смешок, и Канутти повернулся к Ньютону со словами:

– Потрясающе. Я должен рассказать вам кое о чем, мистер Ньютон. – Он снова прыснул. – Уверен, Нат не будет возражать, потому что это старая история. Но знаете ли вы, мистер Ньютон, что, когда Нат уходил из Пендли, он чуть голову себе не сломал, пытаясь разгадать те самые чудеса, которые теперь совершает вместе с вами, в «Уорлд»?

– Вот как? – вежливо проговорил Ньютон.

– Но самое смешное… – Канутти вновь ухватил Брайса за плечо. Тому хотелось вцепиться в его руку зубами, но он лишь слушал завороженно, в точности зная, что будет дальше. – Самое смешное, старина Нат думал, что вы выпускаете все эти штуки при помощи какого-то вуду. Верно, Нат?

– Точно, – сказал Брайс. – Вуду.

Канутти рассмеялся.

– Нат – один из лучших в своей области; я уверен, вы и сами это знаете, мистер Ньютон. Но тогда он, может быть, все-таки переутомился. Вообразил, что вашу цветную пленку придумали на Марсе.

– Вот как?

– Именно. На Марсе или где-то типа того. «Инопланетная технология» – вот его собственные слова. – Канутти дружески сжал плечо Брайса, показывая, что всего лишь шутит. – Уверен, что когда он увидел вас, то ожидал встретить человека с тремя головами. Или щупальцами.

Ньютон весело улыбнулся.

– Очень любопытно. – Он посмотрел на Брайса. – Простите, что разочаровал вас.

Брайс отвел взгляд.

– Вы меня ничуть не разочаровали, – сказал он. Руки дрожали; стакан пришлось поставить на стол, чтобы спрятать их в карманы пиджака.

Канутти продолжал говорить уже о какой-то прочитанной статье, что-то о «Уорлд энтерпрайзес» и ее вкладе в валовой национальный продукт. Брайс резко перебил его:

– Извините. Я пойду возьму еще выпить.

Он повернулся и быстро пошел в бар, не оглядываясь на собеседников.

Стоило получить новый стакан, как пить совсем расхотелось. Бар начинал действовать угнетающе; бармен уже казался не презентабельным джентльменом, а напыщенным лакеем. Доносившийся из соседней комнаты мотет резал слух нервными визгливыми нотами. В бар набилось слишком много народу, и голоса звучали чересчур громко. Брайс огляделся в немом отчаянии: мужчины все как один прилизанные и самодовольные, женщины похожи на гарпий. «К черту, – подумал он. – К черту». Пробил себе дорогу прочь из бара и решительным шагом вернулся в большой зал.

Ньютон ожидал его в одиночестве.

Брайс посмотрел ему прямо в глаза, стараясь не отводить взгляда.

– Где Канутти? – спросил он.

– Я сказал ему, что мы собираемся уходить. – Ньютон развел руками в уже знакомом Брайсу утрированном французском жесте. – Неприятный человек, правда?

Брайс еще мгновение смотрел в непроницаемые глаза Ньютона. Потом сказал:

– Давайте убираться отсюда.

Они ушли, ни с кем не попрощавшись, молча прошли бок о бок по длинному, застланному ковром коридору к номеру. Брайс открыл дверь своим ключом и, закрыв ее за ними, очень тихо, но твердо спросил:

– Так это правда?

Ньютон сел на краешек кровати и с усталой улыбкой произнес:

– Конечно правда.

Ответить было нечего. Брайс понял вдруг, что бормочет: «Господи Иисусе, Господи Иисусе». Рухнул в кресло и уставился на ноги. Господи Иисусе.

Кажется, он провел целую вечность, глядя на свои ботинки. Да, он знал, но услышать – это совсем иное дело.

Тогда заговорил Ньютон:

– Хотите выпить?

Брайс поднял глаза и внезапно засмеялся.

– Боже мой, да.

Ньютон потянулся к телефону у кровати. Заказал две бутылки джина, вермут и лед. Потом, вешая трубку, сказал:

– Давайте напьемся, доктор Брайс. У нас есть повод.

Они молчали, пока не пришел коридорный с тележкой, на которой стояли бутылки, ведерко со льдом и графин мартини. В центре подноса красовалось блюдо с коктейльными луковками, лимонными кольцами и оливками. Орешки в вазочке. Когда коридорный вышел, Ньютон спросил:

– Вас не затруднит приготовить напитки? Мне неразбавленный джин, пожалуйста.

Он так и не встал с кровати.

– Конечно. – Брайс поднялся на ноги, чувствуя головокружение. – Марс?

Голос Ньютона звучал необычно. Или это просто он, Брайс, пьян?

– А какая, в сущности, разница?

– Разница есть. Вы родом из этой… Солнечной системы?

– Да. Насколько мне известно, других не существует.

– Нет других солнечных систем?

Ньютон взял у Брайса стакан джина и задумчиво поднял.

– Только солнца, – твердо сказал он. – Никаких планет. По крайней мере, я не знаю ни об одной.

Брайс помешивал мартини. Руки больше не дрожали; ощущение было, что он пережил кризис и уже ничего не может его поразить.

– Давно вы здесь? – спросил он, помешивая, слушая, как лед звякает о стенки графина.

– Может быть, уже хватит размешивать? – спросил Ньютон. – Лучше выпейте. – Глотнул из собственного стакана. – Я живу на Земле уже пять лет.

Брайс перестал помешивать и налил себе в бокал. Затем, поддавшись внезапному порыву, бросил туда три оливки. Немного мартини выплеснулось на выстилавшую поднос белую льняную салфетку. Остались влажные пятна.

– Вы намерены задержаться? – спросил Брайс.

Прозвучало так, будто он в парижском кафе, задает вопросы другому туристу. Ньютону не хватало только фотоаппарата на шее.

– Да, я намерен задержаться.

Брайс сел и долго не мог остановить блуждавший по сторонам взгляд. Приятный гостиничный номер, бледно-зеленые стены с ненавязчивыми картинами.

Он вновь сфокусировал зрение на Ньютоне. Томас Джером Ньютон, прибывший с Марса. Или с Марса, или еще откуда-то.

– Вы человек?

Стакан Ньютона успел наполовину опустеть.

– Смотря что под этим подразумевать. Впрочем, во мне достаточно человеческого.

Брайс уже собирался спросить: «Достаточно для чего?» – но не стал. Можно было переходить ко второму главному вопросу, раз первый уже задан.

– Зачем вы здесь? Что собираетесь делать?

Ньютон встал, плеснул себе еще немного джина, прошел к креслу и уселся. Он смотрел на Брайса, аккуратно удерживая стакан в тонкой руке.

– Я не уверен, что знаю, – ответил он.

– Не уверены?!

Ньютон поставил бокал на ночной столик и начал снимать ботинки.

– Поначалу мне казалось, что знаю. Надо сказать, первые два года я был занят, очень занят. За последний год у меня было больше времени поразмыслить. Возможно, слишком много времени. – Он аккуратно составил ботинки рядышком, задвинул под кровать. Затем вытянул длинные ноги на покрывале и откинулся на подушку.

В этой позе он, несомненно, выглядел вполне по-человечески.

– Зачем мы строим корабль? – спросил Брайс. – Это ведь космический корабль, правда, а не просто исследовательский зонд?

– Корабль. Точнее, паром.

Впервые после разговора с Канутти Брайс почувствовал себя оглушенным; все вдруг потеряло четкость очертаний. Вновь обретенная способность соображать, однако, никуда не делась, и ученый в нем начинал заявлять о себе. Брайс отставил бокал, решив, что пить пока не станет. Важно держать голову ясной. Но рука, опускавшая бокал на стол, вновь задрожала.

– Значит, вы собираетесь привезти больше ваших… людей? На пароме?

– Да.

– На Земле уже есть кто-нибудь, кроме вас?

– Я единственный.

– Но зачем строить корабль? У вас должен быть свой, на котором вы прилетели. Вы же как-то добрались сюда.

– Добрался. В одноместном челноке. Видите ли, проблема в топливе. У нас его было в обрез, только на одного пассажира и только в один конец.

– Атомное топливо? Уран или что-то такое?

– Да. Разумеется. Но у нас его почти не осталось. Нет больше ни нефти, ни угля, ни гидроэлектростанций. – Ньютон улыбнулся. – У нас, наверно, сотни кораблей, гораздо более мощных и надежных, чем тот, который мы с вами строим в Кентукки, но нет возможности доставить сюда хотя бы один. Мы не летаем вот уже четыре сотни земных лет. То, на чем я прилетел, даже не межпланетный корабль. Изначально его создавали как спасательную шлюпку. После посадки я уничтожил двигатели и пульт управления и оставил корпус в чистом поле. В газетах я прочел, что тамошний фермер берет по пятьдесят центов с желающих посмотреть на это чудо. Он поставил вокруг обломков шатер и продает у входа прохладительные напитки. Я желаю ему процветания.

– Разве это не опасно?

– Вы хотите сказать, меня могут выследить люди из ФБР или кто-нибудь еще? Вряд ли. Худшее, что пока произошло, – это статья в каком-то воскресном приложении, чушь про внеземных захватчиков. В газетенке были материалы и поинтереснее, чем обломки космического корабля, найденные на поле в Кентукки. Не думаю, что власти восприняли это всерьез.

Брайс пристально смотрел на него.

– Так «внеземные захватчики» – чепуха?

Ньютон расстегнул воротник рубашки.

– Думаю, да.

– Тогда зачем сюда летят ваши люди? На экскурсию?

Ньютон фыркнул:

– Не совсем. Возможно, мы сумеем вам помочь.

– Как? – Почему-то Брайсу не понравился тон, каким это было сказано. – Чем помочь?

– Возможно, мы спасем вас от самоуничтожения, если успеем. – Затем, не давая Брайсу вставить новый вопрос, Ньютон сказал: – Позвольте, я произнесу небольшой монолог. Вы вряд ли осознаете, как приятно мне об этом говорить. Говорить долго.

Устроившись на кровати, Ньютон уже не притрагивался к бокалу. Он сложил руки на животе и, доброжелательно глядя на Брайса, продолжал:

– Видите ли, у нас были свои войны. Гораздо больше, чем у вас; мы едва выжили. Туда и ушла большая часть наших радиоактивных материалов, в бомбы. Мы когда-то были очень сильны, но это давно в прошлом. Теперь мы едва поддерживаем в себе жизнь. – Он поглядел на свои руки, словно в раздумье. – Странно, в вашей фантастической литературе обычно считается, что на каждой планете должна быть одна разумная раса, один тип социального устройства, один язык, одно правительство. На Антее – мы зовем ее Антеей, хотя, конечно, ваши астрономические книги называют ее иначе, – у нас когда-то было три разумные расы и семь основных правительств. Теперь лишь одна раса занимает сколько-нибудь заметное положение. Моя собственная. Мы выжили после пяти войн с применением ядерного оружия. Нас относительно мало. Но мы очень много знаем о вооружении. И храним технические знания…

Ньютон по-прежнему смотрел на свои руки и говорил теперь монотонно, словно произносил заготовленную речь.

– Я пробыл здесь пять лет и владею собственностью более чем на триста миллионов долларов. Еще через пять лет мой капитал удвоится. И это лишь начало. Если план будет выполнен, в итоге аналоги «Уорлд энтерпрайзес» появятся в каждой крупной стране этого мира. Тогда мы войдем в политику. И в военное дело. Мы разбираемся и в оружии, и в обороне. Ваши все еще примитивны. Мы можем, например, обмануть радар; это пригодилось, когда я приземлялся, не говоря уже о будущем возвращении парома. Мы также можем построить энергетическую систему, которая предотвратит детонацию любого из ваших ядерных зарядов в радиусе пяти миль.

– Этого достаточно?

– Не знаю. Но мои руководители не глупы и считают, что это возможно. Если мы будем держать свои устройства и знания под контролем, налаживать экономику одной маленькой страны тут, закупать запасы пищи там, создавать промышленность где-то еще, давать одному государству оружие, другому – способ защититься от него…

– Но, черт возьми, вы же не боги!

– Нет. А что, ваши боги спасали вас хоть однажды?

– Не знаю. Нет, конечно нет.

С третьей попытки Брайс прикурил сигарету. Руки не слушались. Он глубоко затянулся, пытаясь успокоиться и чувствуя себя второкурсником, спорящим о судьбах человечества. Но этот разговор не был абстрактным философствованием.

– Разве человечество не имеет права выбрать собственный способ самоуничтожения? – спросил он.

Ньютон ответил не сразу.

– Вы правда считаете, что у человечества есть такое право?

Брайс затушил недокуренную сигарету в пепельнице.

– Да. Нет. Не знаю. Разве у людей нет права самореализоваться, прожить собственную жизнь и отвечать за свои поступки? Своей судьбы?

Говоря, он подумал вдруг, что Ньютон – единственное звено, связывающее Землю с этой… как ее? Антеей. Если Ньютон погибнет, план не осуществится; все будет кончено. И Ньютон слаб, очень слаб. Мысль заворожила его на минуту: он, Брайс, величайший из героев, человек, который одним ударом кулака спас мир от вторжения пришельцев. Мысль могла бы показаться забавной; не показалась.

– Возможно, человеческая судьба и впрямь есть, – сказал Ньютон, – но, по-моему, она похожа на судьбу странствующих голубей. Или на судьбу тех больших животных с маленькими мозгами – если не путаю, они звались динозаврами.

Брайс немного обиделся на такое сравнение.

– Мы не обязательно вымрем. Идут переговоры о разоружении. Не все мы сумасшедшие.

– Не все, но большинство. Достаточная часть. Требуется всего-то несколько безумцев в нужных местах. Допустим, у вашего Гитлера были бы ядерные бомбы и межконтинентальные ракеты. Разве он не воспользовался бы ими, наплевав на последствия? Ближе к концу ему нечего было терять.

– Откуда мне знать, что ваши антейцы не будут гитлерами?

Ньютон отвел взгляд.

– Не исключено, но маловероятно.

– У вас демократическое общество?

– На Антее нет ничего, даже отдаленно напоминающего демократическое общество. И никаких демократических социальных институтов. Но у нас нет намерения управлять вами, даже если бы мы могли это делать.

– Тогда как назвать то, что вы планируете создать заговор антейцев, манипулирующих людьми и правительствами по всей планете?

– Можем назвать так, как назвали вы, – манипуляцией или руководством. И это не обязательно сработает. Вы можете раньше взорвать свою планету или узнать о нас и начать охоту на ведьм – мы ведь очень уязвимы. И, даже приобретя влияние, мы не сумеем контролировать любую случайность. Но мы можем снизить вероятность гитлеров и защитить ваши крупнейшие города от уничтожения. А это, – он пожал плечами, – куда больше, чем доступно вам самим.

– И вы хотите сделать это только для того, чтобы нам помочь? – Брайс услышал в собственном голосе сарказм и надеялся лишь, что его не заметил Ньютон.

Если и заметил, то никак не отреагировал.

– Нет, конечно. Мы придумали план, чтобы спастись самим. Но, – он улыбнулся, – мы не хотим, чтобы индейцы сожгли наше поселение, едва мы устроимся на новом месте.

– От чего же вы спасаетесь?

– От вымирания. У нас почти не осталось воды, топлива, природных ресурсов. У нас есть слабая солнечная энергия – слабая, поскольку мы далеко от Солнца, – и большие запасы пищи. Но они убывают. В живых осталось меньше трехсот антейцев.

– Меньше трехсот? Боже мой, да вы почти уничтожили себя!

– Именно. И, думаю, то же самое скоро будет с вами, если не прилетим мы.

– Может быть, вам и впрямь стоит прилететь. Может быть… – У Брайса сдавило горло. – Но если что-нибудь… случится с вами до того, как корабль будет построен? Разве это не станет крахом всех надежд?

– Да. Станет.

– У вас нет топлива еще на один полет?

– Никакого вообще.

– Тогда, – произнес Брайс, чувствуя, как нарастает напряжение в мышцах, – что мешает мне положить конец этому всему – вторжению или манипуляции? Что, если я вас убью? Да, знаю, вы очень слабы. Судя по тому, что рассказала мне Бетти Джо, ваши кости не прочнее птичьих.

Лицо Ньютона оставалось совершенно спокойным.

– А вы хотите положить этому конец? Вы правы, свернуть мне шею не сложнее, чем цыпленку. Так хотите? Узнав, что меня зовут Румпельштильцхен, хотите прогнать меня из дворца?

– Не знаю. – Брайс смотрел в пол.

Голос Ньютона был по-прежнему мягок.

– Румпельштильцхен превращал солому в золото.

Брайс поднял глаза, чувствуя внезапный укол злости.

– Да. И еще он пытался украсть у принцессы ребенка.

– Конечно, – сказал Ньютон. – Но если б он не спрял солому в золото, принцесса бы погибла. И никакого ребенка бы у нее не было.

– Ладно. Я не стану сворачивать вам шею, спасая мир.

– Знаете что? Сейчас я почти жалею, что вы не можете этого сделать. Все стало бы настолько проще… – Ньютон помолчал. – Но вы не можете.

– Почему?

– Явившись в ваш мир, я был готов к разоблачению. Хотя и не думал, что скажу кому-либо то, что говорю вам. Впрочем, я много чего не ожидал. – Он снова разглядывал свои пальцы, словно впервые заметив на них ногти. – В любом случае при мне есть оружие. Я с ним не расстаюсь.

– Антейское оружие?

– Да. Очень эффективное. Вы не успели бы подойти к моей кровати.

Брайс втянул в себя воздух.

– Как оно работает?

Ньютон усмехнулся.

– Разве «Мэйсиз» делится своими секретами с «Джимбелз»? – спросил он. – Возможно, оно мне еще пригодится.

Что-то в этих словах – не ирония или псевдоугрожающий характер заявления, но какая-то еле заметная странность интонации – напомнило Брайсу, что он разговаривает не с человеком. Привычный налет человеческого, которым прикрывался Ньютон, вполне мог оказаться именно тонким налетом, маской. То, что под этой маской скрывалось – существенная часть личности Ньютона, его специфическая антейская природа, – скорее всего, было недоступно ему, Брайсу, да и вообще кому бы то ни было на Земле. Истинные чувства и мысли Ньютона были вне досягаемости людского рассудка.

– Каким бы ни было ваше оружие… – произнес он куда осторожнее, – надеюсь, вам не придется им воспользоваться.

И снова оглянулся вокруг: на большой гостиничный номер, на почти нетронутую тележку со спиртным и на распростертого на кровати Ньютона.

– Боже мой. В голове не укладывается. Сижу тут, в этой комнате, и верю, что разговариваю с инопланетянином.

– Да, – сказал Ньютон, – знакомое ощущение. Знаете ли, я ведь тоже разговариваю с инопланетянином.

Брайс встал и потянулся. Потом отошел к окну, раздвинул шторы, выглянул на улицу. Повсюду почти неподвижные автомобильные огни. Огромный подсвеченный щит прямо напротив отеля: Санта-Клаус пьет кока-колу. Пучки мигающих ламп заставляли Санту хитро подмигивать, а напиток в его рукавице – бурлить. Где-то далеко колокола вызванивали «Adeste Fideles».

Брайс оглянулся на Ньютона, который так и не шевельнулся.

– Зачем было рассказывать? Я вас не вынуждал.

– Мне хотелось вам рассказать, – улыбнулся Ньютон. – Весь последний год я сомневался в своих мотивах; не знаю, почему мне хотелось перед вами открыться. Антейцы не обязательно всеведущи. В любом случае вы обо мне уже знали.

– Вы о словах Канутти? Но я просто ткнул пальцем в небо.

– Я не о словах профессора Канутти. Хотя ваша реакция меня позабавила; я думал, вас удар хватит, когда он сказал: «Марс». Однако он невольно подтолкнул вас, а не меня.

– Почему не вас?

– Видите ли, доктор Брайс, между вами и мной есть много различий, о которых вы не догадываетесь. Одно из них заключается в том, что у меня куда более острое зрение, а спектр воспринимаемых мною частот гораздо шире. Это значит, что я не вижу цвет, который вы называете красным. Но я вижу рентгеновские лучи.

Брайс открыл было рот, да так ничего и не сказал.

– Едва я заметил вспышку, нетрудно было сообразить, что вы задумали. – Ньютон вопросительно посмотрел на Брайса. – Как получился снимок?

Брайс чувствовал себя глупо, словно школьник, которого приперли к стенке.

– Снимок получился… примечательным.

Ньютон кивнул:

– Могу себе представить. Если бы вы увидели мои внутренности, то удивились бы не меньше. Я как-то зашел в нью-йоркский Музей естественной истории. Очень интересное место для… туриста. Мне подумалось, что я единственный по-настоящему уникальный биологический экспонат во всем здании. Я вообразил себя заспиртованным в банке с этикеткой «Внеземной гуманоид». И ушел практически сразу.

Брайс невольно рассмеялся. Ньютон, сделавший свое фантастическое признание, отчего-то казался более «человечным» как раз теперь, когда сам подтвердил обратное. Лицо стало выразительнее обычного, он держался естественнее, чем когда-либо на памяти Брайса. Но все же в нем присутствовал какой-то намек на другого Ньютона, антейца, загадочного и чужого.

– Вы намерены вернуться на родную планету? – спросил Брайс. – На корабле?

– В этом нет необходимости. Корабль будет управляться с Антеи. Боюсь, я останусь здесь навсегда.

– Но вы скучаете… по своим близким?

– Скучаю.

Брайс отошел к креслу и снова уселся.

– Вы ведь их скоро увидите?

– Возможно, – помолчав, ответил Ньютон.

– Почему «возможно»? Что-нибудь может пойти не так?

– Я не об этом. – И после новой паузы: – Я уже говорил вам, что не уверен в собственных действиях.

Брайс глядел на него, совершенно сбитый с толку.

– Не понимаю, о чем вы.

– Ну… – Ньютон слабо улыбнулся. – Уже какое-то время я обдумываю возможность не доводить план до конца, не отправлять корабль, даже не заканчивать строительство. Потребуется лишь один-единственный приказ.

– Почему, бога ради?

– План был разумный, хоть и продиктованный отчаянием. Что нам оставалось? – Ньютон смотрел на Брайса, но, казалось, не видел его. – Однако у меня появились сомнения в конечном результате. В вашей культуре, в вашем обществе есть то, о чем мы понятия не имели там, на Антее. Знаете, доктор Брайс… – он повернулся на кровати, придвигаясь ближе, – я иногда думаю, что еще через пару лет просто сойду с ума. Я не уверен, что мой народ сможет выжить в вашем мире. Слишком долго мы парили в заоблачной выси.

– Но вы могли бы изолировать себя от мира. У вас есть деньги, вы можете жить отдельно, создать свое общество. – Что он делает? Отстаивает… вторжение на Землю? После собственного испуга от одной этой мысли? – Вы могли бы выстроить собственный город прямо тут, в Кентукки.

– И ждать, когда на него начнут падать бомбы? Уж лучше мы будем доживать свое на Антее. По крайней мере, там мы протянем еще лет пятьдесят. Если мы решим жить здесь, это не должна быть резервация для уродцев. Нам надо будет распространиться по всему миру, занять руководящие позиции. Иначе не стоит и лететь.

– Что бы вы ни предприняли, риск все равно огромен. Почему бы не предоставить нам самим решать свои проблемы, раз уж вы боитесь близких контактов? – Брайс криво улыбнулся. – Добро пожаловать на Землю.

– Доктор Брайс, – сказал Ньютон уже без улыбки, – мы намного мудрее вас. Поверьте мне, мы куда мудрее, чем вы можете вообразить. И у нас нет ни тени сомнения, что, если предоставить вас самим себе, ваш мир превратится в ядерное пепелище максимум через тридцать лет. – Он взволнованно продолжал: – Сказать по правде, нам больно видеть, что вы собираетесь сделать с такой прекрасной плодородной планетой. Мы загубили свою давным-давно, но у нас изначально не было такого богатства, как у вас здесь. – Голос его набрал силу, лицо утратило непроницаемость. – Понимаете ли вы, что не просто уничтожите свою какую-никакую цивилизацию и убьете почти всех людей на планете, вы еще и отравите рыбу в реках, белок на деревьях, птичьи стаи, почву, воду? Порой вы кажетесь нам обезьянами, которые ворвались в музей с ножами, режут холсты, крушат молотками статуи…

Мгновение Брайс не мог выговорить ни слова. Потом сказал:

– Но это ведь люди написали картины, изваяли статуи.

– Немногие. Единицы. – Внезапно Ньютон резко встал. – Пожалуй, хватит с меня Чикаго. Хотите домой?

– Сейчас?! – Брайс взглянул на часы. Надо же, половина третьего утра. Рождество миновало.

– Вы полагаете, что сможете сегодня уснуть?

– Нет, наверное. – Брайс пожал плечами, потом, вспомнив слова Бетти Джо, задал вопрос: – Вы-то совсем не спите, да?

– Иногда сплю. Но не часто. – Ньютон подсел к телефону. – Мне придется разбудить пилота. И нам потребуется машина до аэропорта…

Раздобыть машину оказалось непросто; до аэропорта они добрались только в четыре утра. К тому времени Брайс начал ощущать сонливость, в ушах звенело. Ньютон не выказывал слабости. По его лицу, как всегда, нельзя было понять, что он думает…

Из-за путаницы в бумагах вылет задержался, и к тому времени, как их самолетик набирал высоту над озером Мичиган, небо на востоке уже порозовело.

Когда они садились в Кентукки, было уже светло – начало ясного зимнего дня. Заходя на посадку, они увидели корпус корабля, межпланетного парома, сверкающий под утренним солнцем, словно монумент. А затем, с посадочной полосы, их глазам предстало нечто неожиданное. На дальнем конце полосы, сбоку от ангара, стоял обтекаемый белый самолет вдвое больше их собственного. На крыльях красовалась эмблема военно-воздушных сил США.

– Хм, – проговорил Ньютон. – Интересно, кто к нам пожаловал?

По пути к монорельсу им пришлось пройти мимо белого самолета, и Брайс невольно поразился красоте машины – точным пропорциям и грациозной элегантности линий.

– Если б только все, что мы делаем, было столь же красиво! – сказал он.

Ньютон тоже поглядывал на самолет.

– Но это не так, – спокойно заметил он.

В кабине монорельса оба молчали. Брайса клонило в сон; руки и ноги ныли от усталости, однако сознание переполняли зыбкие мимолетные образы, идеи, полусформировавшиеся мысли.

Лучше бы он сразу направился домой, но, когда Ньютон пригласил его позавтракать, Брайс не стал отказываться. Так проще, чем готовить самому.

Бетти Джо уже не спала. На ней было оранжевое кимоно и шелковый платок, лицо казалось озабоченным, глаза покраснели и припухли. Открыв дверь, она сказала:

– Вас ждут какие-то люди, мистер Ньютон. Я не знаю… – Она не договорила, и они прошли в гостиную мимо нее. В креслах сидели пятеро мужчин. При появлении Ньютона и Брайса они быстро поднялись.

В центре группы стоял Бриннар. Еще трое были в строгих деловых костюмах, четвертый – в синей военной форме, очевидно пилот. Бриннар деловито их представил. Когда он закончил, Ньютон спросил, все еще стоя:

– Надеюсь, вам не пришлось ждать долго?

– Нет, – ответил Бриннар. – Мы оттягивали ваш вылет из чикагского аэропорта, пока не добрались сюда. Все было просчитано. Надеюсь, мы не причинили вам слишком больших неудобств задержкой в Чикаго?

– Как вам это удалось? – спокойно спросил Ньютон.

– Дело в том, мистер Ньютон, что я работаю на Федеральное бюро расследований, – сказал Бриннар. – Эти люди – мои коллеги.

Голос Ньютона чуть заметно дрогнул.

– Очень любопытно. Полагаю, это делает вас… шпионом?

– По всей вероятности. В любом случае, мистер Ньютон, мне приказано взять вас под арест и увезти с собой.

Ньютон медленно, глубоко, очень по-человечески вздохнул:

– Какое обвинение мне предъявлено?

Бриннар вежливо улыбнулся:

– Вас обвиняют в незаконном въезде в страну. Нам кажется, вы здесь чужой, мистер Ньютон.

Ньютон довольно долго молчал. Потом спросил:

– Могу я сперва позавтракать?

Бриннар замялся было, но тут же улыбнулся с неожиданным благодушием:

– Не вижу, отчего бы нет, мистер Ньютон. Мы и сами с удовольствием к вам присоединимся. Нас разбудили в четыре часа утра, в Луисвилле, чтобы мы смогли произвести арест.

Бетти Джо приготовила яичницу и кофе. За едой Ньютон небрежно спросил, может ли он позвонить своему адвокату.

– Боюсь, что нет, – ответил Бриннар.

– Разве такое право не гарантировано конституцией?

– Гарантировано, конечно. – Бриннар аккуратно поставил чашку на стол. – Но у вас нет конституционных прав. Как я уже сказал, мы подозреваем, что вы не являетесь американским гражданином.