Ожидание затянулось. Брайс проголодался; он взял сэндвич, надкусил и положил обратно. Долго мерил шагами комнату, снова взял детектив, но не мог сосредоточиться на чтении. Каждые несколько минут заходил в кухню и проверял положение излучателя в шкафчике. Один раз, решив вдруг убедиться, что система работает, щелкнул тумблером, дождался, когда трубка прогреется, и нажал кнопку, запускавшую невидимую вспышку – ту, что, пройдя сквозь стену, сквозь кресло, сквозь объектив камеры, оставит отпечаток на пластинке в задней части аппарата. И, едва лишь нажав ее, тихо и жестко обругал себя: своей дурацкой неугомонностью он испортил пластинку.

Двадцать минут ушло на то, чтобы снова снять решетку с вентиляционного короба и вытащить камеру. Дальше пришлось вынуть пластину (она теперь имела коричневатый оттенок, сообщавший, что она правильно экспонирована) и заменить на другую из картриджа камеры. Затем, потея от страха, что Ньютон может прийти в любую минуту, Брайс вновь установил камеру в нише, трясущимися руками аккуратно направил ее на кресло и привинтил решетку на место. Убедился, что объектив смотрит через отверстие в решетке, так что металл не испортит снимок.

Брайс только успел все закончить и пошел мыть руки, когда в дверь постучали. Он, не выпуская полотенца, медленно прошел через квартиру и отпер.

Под кружащим снежком стоял Т. Дж. Ньютон, в очках от солнца и легкой куртке. Он едва заметно, почти иронически, улыбался и, в отличие от Бетти Джо, вовсе не страдал от холода. «Марс, – решил Брайс, впуская гостя, – Марс – холодная планета».

– Добрый вечер, – сказал Ньютон. – Надеюсь, я не помешал.

Брайс постарался ответить ровным голосом и с удивлением обнаружил, что ему это удалось.

– Ничуть. Я ничем не занят. Присядете? – Он указал на кресло напротив вентиляционной решетки и подумал о Дамокле, о троне под висящим мечом.

– Нет, – отвечал Ньютон. – Нет, спасибо. Я все утро провел сидя.

Он снял куртку и аккуратно повесил на спинку стула. На нем, по обыкновению, была рубашка с коротким рукавом. Тонкие руки торчали из рукавов, как водопроводные трубы.

– Позвольте, я налью вам выпить.

Если дать Ньютону бокал, он наверняка усядется.

– Нет, благодарю. В настоящее время я… завязал со спиртным.

Ньютон подошел к боковой стене и принялся рассматривать картину. Секунду стоял молча, в то время как сам Брайс опустился в кресло. Потом сказал:

– Замечательное полотно, доктор Брайс. Это Брейгель, не так ли?

– Да.

Разумеется, Брейгель. Всякий бы сразу узнал Брейгеля. Почему Ньютон не садится? Брайс принялся было хрустеть костяшками пальцев, затем не без усилия прекратил. Ньютон рассеянно смахнул с волос несколько капель растаявшего снега. Будь он еще хоть чуточку повыше, оцарапал бы тыльную сторону ладони о потолок.

– Как оно называется? – спросил Ньютон. – Полотно?

Странно, что он не знает; картина достаточно знаменита.

– «Падение Икара». Там Икар, в воде.

– Чудесное полотно, – повторил Ньютон, по-прежнему глядя на картину. – И пейзаж очень напоминает здешний. Горы, снег и вода. – Он повернулся к Брайсу. – Но разумеется, на картине кто-то пашет землю, да и солнце стоит ниже. Должно быть, уже вечер…

Досадуя и нервничая, Брайс спросил неожиданно хриплым голосом:

– Почему не утро?

Улыбка Ньютона показалась ему странной. Глаза гостя словно сфокусировались на чем-то далеком.

– Едва ли это произошло утром, правда?

Брайс не ответил. Конечно же, Ньютон прав. Солнце стояло в зените, когда Икар обжегся и полетел вниз; видно, падение вышло долгим. На картине солнце замерло на полпути к горизонту, и Икар, чья нога еще виднелась над водой (в которой ему предстояло утонуть, незамеченным, за свое упрямство), был изображен спустя мгновение после удара о ее поверхность. Должно быть, он падал с полудня.

Ньютон прервал его размышления:

– Бетти Джо сказала, что вы готовы отправиться со мной в Чикаго.

– Да. Но объясните мне, зачем вам эта поездка?

Ньютон сделал жест, который показался Брайсу неестественным: пожал плечами, разведя открытые ладони в стороны. Должно быть, перенял у Бриннара.

– О, мне нужны еще химики. Я думаю, путешествие в Чикаго – лучший способ их нанять.

– А я?

– Вы тоже химик. Или, скорее, химик-инженер.

Брайс ответил не сразу. То, что он собирался сказать, прозвучало бы довольно резко, но Ньютон, кажется, одобрял откровенность.

– У вас большой штат помощников, мистер Ньютон, – заметил он и выдавил смешок. – Для встречи с вами мне пришлось пробиться через целую армию.

– Да. – Ньютон вновь скользнул взглядом по картине и добавил: – Возможно, я просто хочу устроить себе… каникулы. Сменить обстановку.

– Вы прежде не бывали в Чикаго?

– Нет. Боюсь, в этом мире я – кто-то вроде затворника.

Брайс едва не вспыхнул от этого замечания. Он повернулся к искусственному камину и сказал:

– Чикаго в Рождество… не лучшее место для отдыха.

– Я не боюсь холода. А вы?

Брайс нервно рассмеялся:

– Я не настолько закален, как вы. Но выдержу.

– Прекрасно. – Ньютон отошел к креслу, взял куртку и начал ее надевать. – Я рад, что вы поедете.

Видя, как этот человек (человек ли?) готовится уйти, Брайс запаниковал. Второго шанса может и не представиться.

– Минутку, – промямлил он. – Я пойду… налью себе выпить.

Ньютон не ответил. Выходя в кухню, Брайс оглянулся посмотреть, по-прежнему ли Ньютон стоит за креслом. Сердце упало: Ньютон отошел к Брейгелю и сосредоточенно изучал репродукцию, чуть наклонившись, поскольку его голова на фут возвышалась над рамой.

Брайс нацедил себе двойной скотч и долил воды из крана. Ему не нравился лед в напитках. Он сделал приличный глоток, беззвучно кляня судьбу за то, что Ньютон остался стоять.

Когда он вернулся в гостиную, Ньютон сидел в кресле.

– Полагаю, мне лучше остаться, – сказал тот. – Надо обсудить наши планы.

– Конечно. Наверное, надо. – Брайс замер на мгновение, потом быстро проговорил: – Я… забыл достать лед. Для скотча. Извините. – И вернулся в кухню.

Дрожащей рукой он потянулся к хлебнице и повернул тумблер. Пока аппарат нагревался, отошел к холодильнику и вынул лед из корзинки. Не так уж часто в своей жизни он бывал благодарен развитию технологии; слава богу, теперь не нужно выколачивать застрявший в формочке лед. Бросил два кубика в бокал, расплескав немного на рубашку. Подошел к хлебнице, глубоко вдохнул и нажал на кнопку.

Прозвучал почти неуловимый мгновенный гул, и настала тишина.

Брайс выключил трубку и вернулся в гостиную. Ньютон все еще сидел в кресле, глядя теперь в камин. Какое-то время Брайс не мог оторвать взгляд от вентиляционной решетки, за которой пряталась камера с отснятой фотопластинкой.

Он тряхнул головой, силясь прогнать тревогу. Было бы смешно выдать себя теперь, когда дело сделано. И внезапно Брайс понял, что чувствует себя предателем: человеком, который только что предал друга.

Ньютон сказал:

– Полагаю, мы полетим.

– Как Икар? – не удержался Брайс.

Ньютон рассмеялся:

– Скорее, как Дедал, надеюсь. Мне бы не хотелось утонуть.

Настала очередь Брайса стоять. Он боялся сесть и встретиться глазами с Ньютоном.

– На вашем самолете?

– Да. Я думаю вылететь рождественским утром. То есть если Бриннар сумеет договориться о месте в чикагском аэропорту на этот день. Вероятно, будет столпотворение.

Стакан Брайса пустел куда быстрее обычного.

– В само Рождество столпотворения может и не быть. Короткое затишье между двумя наплывами. – И, сам не зная почему, Брайс спросил: – Бетти Джо полетит с нами?

– Нет, – ответил Ньютон после недолгого раздумья. – Только мы вдвоем.

Брайс чувствовал себя странно, как и в тот день, когда они сидели у озера и беседовали, потягивая джин.

– Она не будет скучать? – спросил он, хотя это, конечно, было совершенно не его дело.

– Наверное, будет. – Ньютон как будто вовсе не обиделся на вопрос. – Наверное, я тоже буду скучать по ней, доктор Брайс. Но она не полетит. – Еще секунду он молча смотрел в камин. – Вы будете готовы отправиться утром в Рождество, в восемь утра? Я попрошу Бриннара заехать за вами, если хотите.

– Отлично. – Запрокинув голову, Брайс влил в себя остатки виски. – Сколько мы пробудем в Чикаго?

– По меньшей мере два-три дня. – Ньютон встал и снова стал надевать куртку.

Брайс почувствовал волну облегчения; он уж боялся, что не выдержит. Фотопластинка…

– Полагаю, вам потребуется несколько новых рубашек, – сказал Ньютон. – Расходы я возьму на себя.

– Почему бы и нет? – Смех у Брайса получился несколько нервным. – Вы же миллионер.

– Вот именно. – Ньютон застегнул молнию на куртке. Брайс все еще сидел и, взглянув вверх, увидел, что Ньютон, загорелый и тонкий, возвышается над ним, как статуя. – Точно. Я миллионер.

Затем он вышел, пригнувшись под дверным косяком, и легко растворился в летящих снежных хлопьях…

Пальцы дрожали от нетерпения. Стыдясь этой дрожи, Брайс снял вентиляционную решетку, вытащил камеру, положил на диван и разрядил. Затем набросил пальто, бережно уложил пластинку в карман и направился сквозь снег, которого намело уже порядочно, к лаборатории. Он еле-еле сдерживался, чтобы не припустить бегом.

Лаборатория была пуста: как хорошо, что он догадался разогнать ассистентов! Брайс пошел прямиком в проявочную, даже не включив отопление, хотя лаборатория уже остыла. Просто не стал снимать пальто.

Когда он вынимал негатив из емкости с газовым проявителем, руки тряслись настолько, что вставить пластинку в машину он смог лишь с трудом. Но справился.

Когда он щелкнул выключатель на проекторе и посмотрел на экран на дальней стене, дрожь прошла, а дыхание стеснилось в горле. Целую минуту Брайс смотрел, не в силах отвести глаза. Затем круто развернулся и вышел из проявочной в лабораторию – огромную длинную комнату, теперь абсолютно пустую и очень холодную. Он насвистывал сквозь зубы, по какой-то причине выбрав мелодию «Если б вы знали Сьюзи, как я знаю Сьюзи…».

И тут, один в лаборатории, он засмеялся – тихонько, но вслух.

– Да, – сказал Брайс, и слово прыгнуло обратно, отразившись от дальней стены, над стойками для пробирок и бунзеновскими горелками, колбами и тиглями, муфельными печами и аналитическими установками.

– Да, – повторил он. – Да, сэр. Румпельштильцхен.

Прежде чем вынуть пластинку из проектора, он вновь изучил изображение на стене – обрамленная слабым контуром кресла невозможная костная структура в невозможном теле: ни грудины, ни копчика, ни ложных ребер, хрящевые шейные позвонки, тонкие, острые лопатки, сращенные второе и третье ребра. Боже мой, думал он, боже мой. Венера, Уран, Юпитер, Нептун или Марс. Боже мой!

Он ясно видел в самом уголке кадра крошечные буковки: «У. Э. Корп.». И их значение, известное ему с того времени, как он впервые попробовал установить происхождение той цветной пленки, более года назад, явилось ему серией пугающих смыслов: Корпорация «Уорлд энтерпрайзес».