1988: Румпельштильцхен

Осенью горы вокруг озера оделись красным, желтым, оранжевым и коричневым. Вода под холодным небом стала синее, местами в ней отражались пестрые кроны деревьев. Когда дул ветер, нагонявший рябь, в ней вспыхивали красные с желтым отблески, падали листья.

Временами Брайс в задумчивости глядел с лабораторного крыльца через озеро на горы и на дом, где жил Т. Дж. Ньютон. Усадьба больше чем на милю отстояла от полукруга строений из алюминия и фанеры, к которому примыкала лаборатория; по другую ее сторону в ясную погоду вспыхивал на солнце металлический корпус «Штуки» – «Проекта», «Корабля», как ни называй. Иногда серебристый монолит внушал Брайсу нечто вроде гордости, иногда казался нелепым, словно иллюстрация из детской книжки о космосе, иногда вызывал страх. Стоя в дверях и глядя через озеро на другой берег, Брайс мог видеть примечательный контраст между постройками по обе стороны панорамы. Справа – старая викторианская усадьба с эркерами, белыми дощатыми стенами и бесполезными колоннами у трех входов, более века назад воплотившая гордыню какого-то давно умершего табачного магната, угольного промышленника или удачливого лесоторговца. Слева – аскетично строгая и футуристичная форма космического корабля. Корабль, застывший на кентуккском лугу в раме осеннего горного пейзажа, принадлежал человеку, который выбрал жизнь в усадьбе с единственной пьющей служанкой, французом-секретарем, попугаями, картинами и кошками. Корабль и дом разделяли вода, горы, сам Брайс и небо.

Однажды ноябрьским утром, когда юношеская серьезность одного из лаборантов разбередила в нем старые опасения по поводу науки и рьяных молодых ученых, он вышел на крыльцо и несколько минут вглядывался в привычный пейзаж. Решение прогуляться возникло неожиданно; прежде ему не приходило в голову обойти озеро. Что мешает сделать это прямо сейчас?

Было свежо, и Брайс подумал, не вернуться ли в лабораторию за пиджаком. Однако ноябрьское утро выдалось солнечным, к тому же он шел вдоль кромки воды, не забираясь в тень. Брайс шагал к усадьбе, прочь от строительной площадки и корабля. На нем была выцветшая шерстяная клетчатая рубашка, подаренная покойной женой десять лет назад; через милю он даже вспотел от ходьбы и закатал рукава. Руки, худые и волосатые, на солнце казались пугающе бледными – руки старика. Под ногами из прибрежной гальки выглядывали пучки сухой травы. Брайс видел нескольких белок и кролика, а в озере разок плеснула рыбина. Он миновал несколько строений и что-то вроде мастерской по металлу. Люди приветственно махали ему руками, один поздоровался, назвав по имени, но Брайс его не узнал. Улыбнулся в ответ и тоже помахал. Он решил не спешить и шел, позволив мыслям блуждать бесцельно. Чуть позже он остановился, подобрал несколько плоских камешков и начал пускать их в озеро, но лишь раз заставил камень подпрыгнуть. Остальные, входя в воду под неверным углом, тонули, едва коснувшись поверхности. Брайс хмыкнул, усмехаясь своей глупости. Над головой беззвучно пролетели несколько птиц. Он пошел дальше.

Незадолго до полудня он миновал дом, стоявший в нескольких сотнях футов от берега, погруженный в тишину и, казалось, необитаемый. Брайс глянул на эркер второго этажа, но ничего не разглядел из-за отражения неба в стекле. К тому времени, когда солнце уже стояло над головой настолько высоко, насколько оно вообще поднимается в это время года, Брайс шел по пустому пляжу на дальней от лаборатории стороне озера. Сухая трава и кустарник стали гуще; попадались полусгнившие бревна. Брайс вспомнил о змеях, которых не любил, но отогнал эту мысль. Ему попалась ящерка; она недвижно сидела на камне, глядя глазами-стеклышками. Он уже немного проголодался и смутно задумался, что с этим делать. Ходьба его утомила, он присел на бревно у самой кромки озера, расстегнул верхние пуговицы, протер шею носовым платком и стал смотреть на воду. На мгновение он почувствовал себя Генри Торо и тихо рассмеялся. «Большинство людей ведет жизнь, исполненную тихого отчаяния». Оглянулся на полускрытую за деревьями усадьбу. Кто-то шел в его сторону, пока еще вдалеке. Брайс заморгал от яркого солнца, несколько секунд вглядывался и постепенно признал в идущем Т. Дж. Ньютона. Уперся локтями в колени и стал ждать, немного нервничая.

Ньютон, одетый в белую рубашку с коротким рукавом и легкие серые брюки, нес корзинку. Шел медленно, выпрямившись во весь свой немалый рост, но с легкой грациозностью в движениях. В его походке была какая-то странность, напомнившая Брайсу о первом гомосексуалисте, которого он увидел в детстве, когда еще не знал, кто такие гомосексуалисты. Ньютон шел иначе; такой походки, легкой и тяжелой одновременно, Брайс вообще ни у кого не видел.

Подойдя поближе, Ньютон сказал:

– Я взял сыр и вино.

На нем были очки с темными стеклами.

– Отлично. – Брайс встал. – Вы заметили, как я проходил мимо дома?

– Да.

Бревно было довольно длинное, и Ньютон уселся на другом конце, осторожно поставив к ногам корзинку. Оттуда он вынул бутылку вина и штопор, передал Брайсу:

– Вы не откроете?

– Попытаюсь.

Он взял бутылку, заметив при этом, что руки у Ньютона такие же худые и бледные, как у него, только безволосые. Пальцы очень длинные и хрупкие, с самыми маленькими суставами, какие ему приходилось видеть. Эти руки немного дрожали, когда Ньютон протянул вино.

Божоле. Брайс зажал холодную и влажную бутылку в коленях и принялся ввинчивать штопор. Это была задача, с которой он управлялся ловко, не то что с пусканием «блинчиков» на воде. Пробка вышла с чистым убедительным хлопком, с первой же попытки. Ньютон принес два стакана (не бокалы, а именно стаканы) и держал их на весу, пока Брайс наливал.

– Не жалейте, – улыбнулся сверху Ньютон, и он наполнил стаканы практически до краев. Голос Ньютона звучал мягко, слабый акцент казался вполне естественным.

Превосходное ароматное вино приятно холодило пересохшую глотку и согревало желудок тем старым двойным наслаждением от алкоголя – физическим и духовным, – что поддерживало стольких людей, включая и его самого в прошлые годы. Несколько минут они молча потягивали вино, отламывая сыр – старый крошащийся чеддер с сильным запахом. Бревно лежало в тени, и Брайсу пришлось опустить рукава; здесь, у воды, ему снова стало холодно. Странно, Ньютон, одетый совсем легко, как будто вовсе не мерз. Он походил на тех людей, которые сидят у камина, кутаясь в плед, на персонажей старых фильмов с Джорджем Арлиссом – тощих, бледных, хладнокровных. Но кто знает, что за человек этот Ньютон на самом деле? Он мог быть иностранным графом в английской комедии, или стареющим Гамлетом, или безумным ученым, втихомолку мечтающим взорвать мир, или незаметным Кортесом, тихо возводящим себе крепость силами аборигенов. Мысль о Кортесе напомнила Брайсу о старой, так до конца и не изжитой мысли, что Ньютон – пришелец. В эту минуту практически все казалось возможным; он, Натан Брайс, пьет вино с марсианином, угощается его сыром. Почему бы и нет? Что в этом настолько уж смехотворного?.. Кортес завоевал Мексику с четырьмя сотнями конкистадоров; может, марсианин способен управиться в одиночку? Да, в такое можно поверить, когда жмуришься от солнца и прихлебываешь вино. Ньютон сидел рядом неестественно прямо, тщательно жуя и время от времени делая осторожный глоток. Настоящий Икабод Крейн. С чего Брайс взял, что, если Ньютон с Марса, он тут один? Почему не четыреста марсиан или не четыре тысячи? Поймав на себе его взгляд, Ньютон печально улыбнулся. С Марса? Нет уж, скорее, уроженец Литвы или Массачусетса.

Чувствуя легкое опьянение (как давно он в последний раз пил среди бела дня?), Брайс поглядел на Ньютона и спросил:

– Вы литовец?

– Нет. – Ньютон смотрел на воду и даже не повернул головы. Потом сказал вдруг: – Все озеро принадлежит мне. Я его купил.

– Прекрасная покупка. – Брайс допил свой стакан. Бутылка была пуста.

– Так много воды, – произнес Ньютон и, повернувшись к Брайсу, спросил: – Сколько, по-вашему?

– Сколько тут воды?

– Да. – Ньютон рассеянно отломил кусочек сыра и положил в рот.

– Господи. Я не знаю. Пять миллионов галлонов? Десять? – Брайс рассмеялся. – Я с трудом оцениваю количество серной кислоты в мензурке. – Он посмотрел на озеро. – Двадцать миллионов галлонов? Черт, я же не обязан этого знать. Я узкий специалист. – Затем, вспомнив о репутации Ньютона, добавил: – В отличие от вас. Вы-то знаете все науки, какие только есть. И может быть, кое-какие, которых нету.

– Ерунда. Я всего лишь… изобретатель. Да и то лишь отчасти. – Ньютон прикончил свой сыр. – Мне кажется, я более узкий специалист, чем вы.

– И в чем вы специализируетесь?

Какое-то время Ньютон не отвечал. Потом вздохнул:

– На этот вопрос сложно ответить. – На его губах вновь заиграла загадочная улыбка. – Вам нравится неразбавленный джин?

– Не очень. Возможно.

– У меня с собой бутылка. – Ньютон наклонился к стоявшей у ног корзине.

Брайс коротко хохотнул. Он не мог сдержаться: Икабод Крейн с литром джина в корзинке для пикника. Ньютон щедрой рукой налил ему полный стакан и такой же – себе. Еще не опустив бутылку на землю, он вдруг признался:

– Я слишком много пью.

– Все пьют слишком много.

Брайс пригубил джин. Вкус ему не понравился; как всегда, джин отдавал парфюмерией. Но он сделал глоток. Часто ли человеку выпадает шанс напиться за компанию с собственным боссом? И много ли сыщется боссов, похожих на Крейна, Гамлета и Кортеса одновременно, только что прилетевших с Марса и намеренных покорить мир, построив к осени космический корабль? У Брайса заныла спина, он сполз на траву и откинулся на бревно, вытянув ноги к озеру. Тридцать миллионов галлонов?.. Он сделал еще глоток и, выудив из кармана сплющенную пачку сигарет, протянул Ньютону. Снизу тот казался еще более высоким, более далеким, чем когда-либо.

– Я пробовал курить однажды, примерно год назад, – сказал Ньютон. – Мне было очень худо.

– Вот как? – Брайс вынул сигарету. – Может, вы не хотите, чтобы я закуривал?

– Да. – Ньютон глянул на него сверху вниз. – Как по-вашему, будет война?

Брайс подержал сигарету, раздумывая, затем бросил ее в озеро. Та поплыла.

– Разве сейчас не идут уже три войны? Или четыре?

– Три. Я про войну с использованием серьезного оружия. На Земле девять государств владеют водородной бомбой, как минимум двенадцать имеют бактериологическое оружие. Как вы думаете, это все пустят в ход?

Брайс прихлебнул джина.

– Наверно. Наверняка. Не знаю, почему этого не произошло до сих пор. Не знаю, почему мы до сих пор не допились до смерти. Или не долюбились до смерти.

«Корабль» был на противоположном берегу от них, скрытый за деревьями. Брайс качнул стаканом в том направлении:

– Это будет оружие, верно? Если да, кому оно нужно?

– Не оружие. Не совсем. – Ньютон, должно быть, сильно захмелел. – Я не скажу вам, что это такое… Через какое время?

– Что? – Брайс чувствовал опьянение. Отлично. Превосходный денек, чтобы надраться. Давненько не доводилось.

– Сколько лет до начала большой войны? Той, что все уничтожит?

– А почему бы не уничтожить все? – Брайс залпом допил остаток джина и потянулся за бутылкой. – Может, как раз и надо все уничтожить. – Он достал бутылку и поднял взгляд на Ньютона, но тот сидел против солнца, и лица было не разглядеть. – Вы с Марса?

– Нет. По-вашему, у нас есть десять лет? Меня учили, что десять как минимум.

– Кто такому учит? – Брайс наполнил свой стакан. – Я бы сказал, лет пять.

– Этого мало.

– Для чего? – Джин больше не казался таким противным, даже теплый.

– Мало. – Ньютон печально смотрел сверху вниз. – Но вы, вероятно, ошибаетесь.

– Хорошо, три года. Вы с Венеры? С Юпитера? Из Филадельфии?

– Нет. – Ньютон пожал плечами. – Меня зовут Румпельштильцхен.

– Румпельштильцхен, а дальше?

Ньютон потянулся вниз, взял у Брайса бутылку и налил себе новую порцию джина.

– Вам не кажется, что этого может вовсе не произойти?

– Возможно, и так. Что помешает войне, Румпельштильцхен? Высшие инстинкты человечества? Эльфы живут в пещерах; вы тоже живете в пещере, когда не выходите к людям?

– В пещерах живут тролли. Эльфы живут повсюду. Они умеют приспосабливаться к исключительно трудным природным условиям, таким, как здесь. – Нетвердой рукой Ньютон обвел озеро, плеснув джином на рубашку. – Я эльф, доктор Брайс, и я повсюду живу один. Совершенно повсюду один. – Его взгляд остановился, уткнувшись в озеро.

Большая стая диких уток села на воду примерно в полумиле от берега; вероятно, усталые мигранты на полпути к югу. Они дрейфовали по воде, как воздушные шарики, словно были не способны двигаться сами.

– Если б вы прилетели с Марса, то оказались бы в одиночестве, это уж точно, – сказал Брайс, не отрывая взгляда от птиц; если это правда, то Ньютон похож на такую утку, только одну на всем озере, усталую путешественницу.

– Не обязательно.

– Что – не обязательно?

– Быть марсианином. Мне кажется, вы и сами часто чувствуете себя одиноким, доктор Брайс. Чужим. Вы с Марса?

– Не думаю.

– Из Филадельфии?

Брайс рассмеялся:

– Из Портсмута, штат Огайо. Отсюда это дальше, чем Марс.

Без какой-либо видимой причины утки на озере закрякали. Внезапно они взлетели – поначалу беспорядочно, но вскоре выстроились во что-то наподобие клина. Брайс смотрел, как они пропадают за горами, все еще набирая высоту. Он рассеянно подумал о миграции птиц, насекомых и маленьких пушистых зверьков, следующих извечными путями к старой прародине и новой смерти. Затем утиный клин чем-то напомнил Брайсу эскадрилью боевых ракет, виденную на обложке журнала много лет назад, и это вернуло его мысли к штуковине, которую он помогал строить сидящему рядом странному человеку, – к этой блестящей ракете, чьим предназначением, по идее, было исследовать, или фотографировать, или что там еще, во что сейчас, захмелевший на послеполуденном солнце, он отчего-то нисколечко не верил.

Ньютон нетвердо поднялся на ноги и сказал:

– Мы можем пройтись к дому. Я попрошу Бриннара отвезти вас на машине, если хотите.

– Хочу. – Он встал, отряхивая листья с одежды, допил последний глоток джина. – Я слишком пьян и слишком стар, чтобы топать домой на своих двоих.

Они шли молча, слегка пошатываясь. Уже подходя к дому, Ньютон произнес:

– Надеюсь, у нас все-таки есть еще десять лет.

– Почему десять? – спросил Брайс. – За это время оружие станет еще более совершенным. Они взорвут все. Весь мир. Может, это сделают литовцы. Или жители Филадельфии.

Ньютон странно поглядывал на него сверху вниз, и Брайсу на миг сделалось не по себе.

– Если у нас еще есть десять лет, – сказал Ньютон, – это может вообще не случиться.

– И что помешает войне? Людская добродетель? Второе пришествие? – Почему-то он не мог заставить себя посмотреть Ньютону в глаза.

– Может, и второе пришествие. Сам Иисус Христос. Через десять лет.

– Если он явится, – сказал Брайс, – ему надо будет быть поосторожней.

– Думаю, он не забыл, чем кончилось в прошлый раз.

Навстречу им вышел Бриннар. Брайс вздохнул с облегчением; он уже начинал чувствовать, как его развозит на солнце.

Он попросил доставить его прямо домой, не заезжая в лаборатории. Во время поездки Бриннар задал, кажется, кучу вопросов, на которые Брайс отвечал неопределенно. К себе он попал только в пять часов и сразу прошел на кухню, где царило всегдашнее запустение. На стене – привезенное из Айовы «Падение Икара», в раковине – тарелки, оставшиеся после завтрака. Из встроенного в стену холодильника Брайс вытащил куриную ногу и, жуя на ходу, поплелся к кровати, где положил недоглоданную кость на ночной столик и быстро уснул. Ему снились бесконечные путаные сны, и во многих птичий клин неровным строем летел через холодное синее небо…

Он проснулся в темноте, в четыре утра, с кислым привкусом во рту. Голова болела, шея вспотела под шерстяным воротником. Ноги отекли после долгой ходьбы, очень хотелось пить. Брайс сел на кровати, несколько минут смотрел на светящийся циферблат часов, потом осторожно включил настольную лампу, зажмурившись, прежде чем щелкнуть выключателем. Встал, прошел, моргая, через комнату к ванной, пустил холодную струю и, пока раковина наполнялась, дважды выпил, наливая воду в стаканчик из-под зубных щеток. Завернул кран, включил свет, начал расстегивать гнетуще теплую клетчатую рубашку. В зеркале мелькнула белизна в вырезе майки, и Брайс отвернулся. Погрузил руки в ледяную воду, чтобы немного разогнать кровь. Затем сложил ладони ковшиком и окунул в воду лицо, сполоснул шею. Растерся грубым полотенцем и почистил зубы, прогоняя кислый привкус. Причесался, сходил в спальню за чистой рубашкой – голубой сорочкой к деловому костюму, только без модного сейчас жабо.

Все это время в голове крутилась старая фраза: «Кто платит деньги, тот и выбирает».

Он приготовил завтрак: растворил кофейную таблетку в горячей воде и сделал омлет с резаными шампиньонами из банки. Уверенно сложил омлет лопаточкой, снял со сковороды, пока тот был еще влажный в середине, поставил тарелку рядом с кофе на пластиковый стол, уселся и стал есть медленно-медленно, чтобы отягченный джином желудок не взбунтовался. Желудок принял омлет, и Брайс на мгновение возгордился этим успехом, ведь со вчерашнего завтрака у него не было во рту ни крошки, кроме вина, сыра и неразбавленного джина. Его передернуло. Надо было проглотить хотя бы пару ВБ-таблеток, которые люди принимают, когда ленятся готовить приличный ужин. ВБ, водорослевый белок; брр – есть тину вместо жареной печенки с луком. Хотя, может быть, стоит перейти на эти таблетки, учитывая перенаселенность, и засухи в Азии, из-за которых к власти в Китае пришли фашисты, и то, что здесь, в «свободном мире» диктаторов, демагогов и гедонистов, печенку с луком или говядину с картошкой найти все труднее и труднее. Лет через двадцать мы все будем питаться белком из тины, рыбьим жиром и углеводами из лабораторной колбы, думал он, приканчивая омлет. Когда не останется места для кур, яйца станут выставлять в музее. Возможно, в Смитсоновском институте сохранят для потомства омлет в герметической пластиковой упаковке. Брайс прихлебывал кофе, тоже отчасти синтетический, и думал о старой шутке биологов: курица – это способ воспроизводства яйца. Что наводило на мрачную мысль: какой-нибудь рьяный молодой биолог со стрижкой ежиком и в брюках с оборками, вероятно, скоро сумеет найти способ поэффективнее естественного, вообще исключив стадию курицы. С другой стороны, для этого не обязательно быть молодым; Т. Дж. Ньютон вполне способен изобрести яйцо с пупочком (как у апельсина), завернутое в веселенькую пластиковую упаковку с логотипом «Уорлд энтерпрайзес». Самовоспроизводящиеся яйца; растут в пруду, словно пластмассовые бусы, на которых каждый день возникает новая бусина. Но они не будут квохтать, никогда не произведут на свет напыщенного бентамца, бойцового петуха или глупую курицу, за которой смог бы гоняться ребенок. Или жареного цыпленка на обед.

Потом, допивая кофе, он поднял глаза, увидел «Падение Икара» и, понимая теперь, какое значение приобрела для него картина, поставил чашку и строго сказал вслух: «Прекрати играть в интеллектуальные игры, Брайс». Кто платит деньги, тот и выбирает. Марс или Массачусетс? И, по-прежнему глядя на ногу упавшего с неба мальчика в море среди безмятежного пейзажа, подумал: «Друг или враг?» Он продолжал изучать картину на стене кухни. Разрушитель или защитник? Вспомнились слова Ньютона: «Возможно, это действительно будет второе пришествие». Но Икар упал, сгорел и утонул, в то время как Дедал, который не взлетал так высоко, спасся с острова, служившего обоим тюрьмой. Не для того, чтобы спасти мир, впрочем. Может статься, как раз наоборот; ибо он изобрел полет, а ведь грядущая катастрофа явится с неба. «Померкнет воздух рая, – думал Брайс, – чума во мне, о Боже, Господь, помилуй нас». Он тряхнул головой, прогоняя сторонние мысли. Главный вопрос: Марс или Массачусетс? – остальное может и подождать. Что нам известно? Акцент Ньютона, внешность, походка. Порождения его разума, предполагающие технологию более чуждую, чем птолемеева астрономия. Фантастические логарифмы. Легкая нетрезвость оба раза, что Брайс его видел, подразумевающая кошмарное одиночество пришельца или неспособность сносить удары цивилизации, в которую он угодил. Однако быть навеселе – это настолько по-человечески, что отметает все прочие аргументы. Вряд ли на инопланетянина алкоголь будет действовать так же, как на землян. Однако Ньютон должен быть человеком или кем-то вроде человека. Чтобы суметь напиться, нужна схожая с человеческой химия крови. В таком случае правдоподобнее, что он из Массачусетса. Или из Литвы. Но почему не пьяный марсианин? Христос тоже пил вино, а ведь он явился с небес; «человек, который любит пить вино» – говорили о нем фарисеи. Космический забулдыга. Почему сознание постоянно уходит от основного вопроса? Вполне вероятно, что Кортесу наливали текилу, и его появление тоже было своего рода вторым пришествием: голубоглазый бог, Кецалькоатль, пришел спасти пеонов от ацтеков. Через десять лет? Логарифмы по основанию двенадцать. Что еще? Что еще?