Глава 1
Кэйлин проснулся от чувствительнейшего тычка под ребра, и мир навалился на него самым бесцеремонным образом: уши сдавило от многоголосого гомона и многоногого топота, в ноздри ударил могучий аромат прелой соломы, немытых тел и конского навоза. Кэйлин тут же решил погодить пока открывать глаза, справедливо опасаясь атаки окружающей действительности еще и на органы зрения, натянул воротник куртки на голову и повернулся на другой бок, но получил второй пинок, сильнее прежнего.
– Вставай, задрыга, хорош валяться!
– Отвали… – прохрипел Кэйлин. – Отвали, а то как сейчас дам…
Третий пинок оказался таким жестоким, что Кэйлин против своей воли подпрыгнул, принял сидячее положение и завыл:
– Убью!
Растрепанный парень с рябым лицом – тот самый безжалостный экзекутор – усмехнулся и сунул ему под нос глиняную кружку с отбитой ручкой. Почуяв запах пива, Кэйлин моментально сменил гнев на милость. Схватив кружку обеими руками, он прикусил ее дрожащей челюстью и жадно захлюпал. А выхлюпав до конца, протянул кружку обратно:
– Еще!..
– Чего? – гоготнул рябой. – Да ты, никак, вообразил, что в трактире?
– А то где же? – удивился Кэйлин, озираясь.
Нет, это был явно не трактир. Это был… какой-то сарай. Как и полагается всем сараям, грязный, полутемный… только небывало большой. И весь заваленный-заставленный бочонками, бочками, тюками, корзинами, ларями… И сновали среди той поклажи взмыленные кричащие люди, что-то уносили, что-то приносили, сталкивались друг с другом, ругались… У Кэйлина закружилась голова.
– Где я? – жалобно спросил он.
– И меня не узнаешь? – поинтересовался парень.
Минуту Кэйлин вглядывался в рябое лицо, и кое-какие воспоминания зашевелились в похмельной его голове. Ну да, был трактир, было, само собой, пиво, много пива, а потом был самогон, а потом опять пиво, а потом опять самогон, а потом даже ужасающий гномий бардамар, был этот рябой…
– Очухался, что ли, задрыга? Давай, шевели костями!
Кости! Точно, они играли в кости! И… А что дальше-то было?
Кэйлин открыл было рот, чтобы окончательно прояснить ситуацию, но рябой вздернул его за шиворот, поставил на ноги.
– В Утренней Звезде ты, вот где! Теперь вспомнил?
– В Утренней Звезде?!! – ахнул Кэйлин. – Эка меня занесло!
И замычал, внутренне, про себя: «Ой, как голова кружится и болит. Вот бы еще кружечку пива!»
– Вот бы еще кружечку пива! – проговорил Кэйлин последнюю мысль вслух, но рябой парень, видимо, исчерпал свой запас добродушия. И уже безо всякой усмешки он толкнул Кэйлина к здоровенной бочке, опрокинутой набок:
– Кати, задрыга!
Чтобы не упасть, Кэйлин оперся о бочку обеими руками, а она стронулась с места, покатилась, и несчастный в целях сохранения равновесия поковылял за ней, перебирая всеми данными ему богами конечностями.
Маневрировать ему не удавалось. Бочка все набирала скорость. Своротив по дороге несколько корзин, сшибив кого-то с ног, сопровождаемый проклятиями и тычками, Кэйлин промчался через весь сарай и, миновав широкие распахнутые ворота, вылетел куда-то на яркое утреннее солнце, которое тут же ослепило его.
Почти сразу же бочка остановилась. Да так внезапно, что Кэйлин врезался в нее подбородком, больно прикусив язык.
– Очумел? – осведомился густой бас у него над головой.
Кэйлин протер глаза, опасливо поднял взгляд и узрел высоченного широкоплечего мужика, который, крякнув, схватил бочку, оторвал ее от земли и переместил в телегу, стоящую рядом. Кэйлин огляделся по сторонам. От увиденного у него отвисла ушибленная челюсть.
Теперь он находился в центре большого, шумного и многолюдного двора, с трех сторон замкнутого мощными крепостными стенами. Позади же Кэйлина тянулся тот самый сарай, при дальнейшем рассмотрении оказавшийся вовсе не сараем, а хозяйственной пристройкой к огромной башне, шпиль которой сиял в солнечных лучах высоко-высоко в небе. Но больше всего поразило Кэйлина то, что вдоль крепостных стен располагались ряды скамей, ступенеобразно возвышавшихся друг над другом. Нечто подобное он видел один раз в жизни и очень давно – когда ему мальчишкой удалось пробраться во двор замка Золотой Рог во время проведения там рыцарского турнира.
– Я в замке! – ужаснулся Кэйлин. – В замке Утренняя Звезда! Да как я здесь очутился-то?.. Вот дело, как в графство меня занесло, не помню, а тут вон, оказывается, я еще и в самом замке…
И снова неясные воспоминания пробудились в его голове… Трактир, пиво, самогон, бардамар, кости, рябой парень… И снова этим воспоминаниям не дали хода.
Широкоплечий мужик отвесил Кэйлину подзатыльник и заорал:
– Чего встал, раззява? Плетей захотел? А ну марш обратно, мне тут весь день торчать недосуг!..
Не осмелившись спорить, Кэйлин спотыкающейся рысцой заспешил обратно в пристройку, в тесной и суетливой полутьме которой скоро потерялся. Рябого нигде не было видно, а ведь этот парень был, кажется, единственным, кто мог рассеять хмельной туман забвения…
Его ухватили за плечо. Какой-то толстяк в насквозь мокрой от пота рубахе свирепо зарычал:
– Волынишь, гад? Шкуру спущу! Быстро схватил вот это и отнес Красавчику Татуму! – и пихнул ногой большую корзину, в которой смутно белели вареные бараньи головы.
– Чего ты командуешь-то? – попытался было огрызнуться Кэйлин.
– Что? – изумился толстяк. – Как же мне не командовать, когда я над вами, огрызками, главным поставлен?
– Но я не служу здесь…
– Чего-о? Голову мне морочишь? Коли не служишь, так что ты тут делаешь? С какой целью пробрался?
– Я… не пробирался… Я, понимаете, вчера засиделся в трактире…
– В каком еще трактире?
– Н-не помню…
– Так ты пьяный, что ли? Сволочь, в такой день с самого ранья ужрался! Уши оборву, крысиное отродье!
– Во имя Сестер-помощниц! – взмолился Кэйлин. – Скажите хотя бы…
– Ты долго языком своим поганым трепать собираешься?! Праздник вот-вот начнется, скоро господа собираться станут, а ты, болван, пререкаешься… Шкуру спущу! Да крышкой накрой, а то вон как несет из корзины… Говорил же, как остынут, надо в ледник спустить, жара ведь на дворе. Чего глазами хлопаешь?! Пошел! Кости переломаю!..
«Кости!.. Проклятые кости!.. – досадовал на самого себя Кэйлин, волоча тяжеленную корзину, сам не зная куда. – Сколько раз клялся не играть в кости! Особенно по пьяной лавочке! Ведь всякий раз это заканчивалось какой-нибудь бедой!..»
Через несколько шагов его нагнала целая ватага баб, тащивших в охапках пронзительно вопящих гусей и уток. От гвалта и толкотни Кэйлин совсем растерялся. Ватага втянула его в себя, закружила и выбросила у подножия какой-то лестницы, воняющей кухонным чадом. Прикинув, что лестница выглядит не особенно крутой, а где искать Красавчика Татума, он все равно не имеет ни малейшего понятия, Кэйлин взвалил корзину на плечо и пошел по ступенькам.
И снова его толкали, пихали, проклинали… Отупев от бесконечной и бестолковой неразберихи, он блуждал по каким-то коридорам, переходам, галереям. И всюду было полно народу, крикливого, озабоченного и неласкового. После двенадцатой затрещины Кэйлин перестал справляться у каждого встречного-поперечного о местонахождении мифического Красавчика Татума и просто шел куда глаза глядят. Пару раз его заворачивали обратно стражники, пару раз ему удавалось просочиться мимо стражников вместе с какой-нибудь шумной компанией. И в конце концов измотанный и отчаявшийся Кэйлин выбрел в широкий коридор, чистый, светлый и безлюдный, вдоль стен которого в глубоких нишах помещались гигантского роста каменные мужики и бабы, а на потолке сияли громадные люстры совершенно сказочного вида. Осмотревшись, Кэйлин не на шутку перепугался: вот уж сюда ему точно никак не следовало соваться! И услышав неподалеку шаги, он спрятался в одной из ниш, притаился в ногах у каменного мужика, робко выглядывая из-за его колена.
Через минуту в поле его зрения показалась пара закованных в сияющие доспехи стражников с алебардами в руках. Завидев стражников, Кэйлин сжался и зажмурился, молясь Сестрам-помощницам, чтобы его не заметили. Но только он начал молитву, как металлически грохочущий топот смолк – стража остановилась прямо напротив его укрытия! Кэйлин затаил дыхание, как вдруг услышал перестук множества легких ножек и девичьи смеющиеся голоса:
– Ой, ваше сиятельство, оборочка отошла!
– Позвольте я вам помогу!
– Вот так, подколоть надо…
– Не лезьте, леди Айли, своей лапищей, вы ее сиятельству сейчас все платье изорвете!..
– Ах, оставьте, леди Кенна, пальцы у меня не толще, чем у вас… Зато чище.
– Зато у меня бородавок нет…
– Зато вы дура…
– Пусть леди Гризель ее сиятельству оборочку подколет, у нее пальчики ловкие, это все знают…
Последнее замечание почему-то вызвало у невидимых Кэйлину барышень приступ веселья.
– Леди Гризель, говорят, своими пальчиками умеет выделывать тако-ое!
– И не только пальчиками…
– То-то виконта Эвина все утро не видать!..
– Леди Гризель вытянула очередной билетик! Интересно, на этот раз он окажется счастливым?..
– Не окажется, – положил конец дискуссии девичий голос, заметно отличавшийся от остальных, холодноватый и властный. – Что там с оборкой? Долго будете возиться? Ну, пошли!..
Дождавшись тишины, Кэйлин опасливо высунулся из ниши… И тотчас юркнул обратно, услышав, как снова, приближаясь, мерно загрохотали шаги стражников, знаменуя, что по коридору движутся еще какие-то важные персоны. И опять обмирающий от страха Кэйлин уловил обрывок чужого разговора:
– С Вороньего утеса не было вестей?
– Не было, ваше сиятельство…
– Скверно, очень скверно!
– Ваше сиятельство, не извольте беспокоиться, все сложится. Ну никак не может не сложиться, ведь все точнехонько рассчитали!
– Точнехонько-то точнехонько, но почему вестей нет?..
Отстучали шаги, и снова стало тихо. Кэйлин выждал немного, затем выполз из своего укрытия, вытянул корзину с бараньими головами. Бежать, бежать отсюда как можно дальше! Ведь если поймают, точно плетьми не отделаешься, можно и жизни лишиться! И корзину дурацкую не бросишь, не ровен час по ней опознают потом… Кажется, опять сюда кто-то идет… Скорее!
– А ну стоять! – ожег Кэйлина, как плетью промеж лопаток, грозный окрик.
Он обернулся, мысленно прощаясь с жизнью, и увидел запыхавшегося господина в пропотевшем под мышками кафтане, в сбившемся набок берете с петушиным пером. За господином маячила длинная вереница слуг, каждый из которых тащил в руках если не корзину, то мешок или ларь.
– Ты что тут делаешь?
– За-за-за… – заблеял Кэйлин. – За-заблудился я…
– Вот болван, козлиная отрыжка! Откуда вас таких только понабрали?! Ну, встань в строй, орясина!
Не посмев пререкаться и полагая, что еще легко отделался, Кэйлин побежал со своей корзиной к веренице и втиснулся между парнем, держащим на плечах мешок, и парнем, под мышкой у которого виднелась деревянная коробка. Господин в берете с петушиным пером торопливо двинулся дальше, а следом и вся вереница стронулась с места.
Скоро они оказались в просторном зале, от великолепия которого Кэйлин на минуту даже забыл о своих проблемах. Какой это был зал!.. Стены и пол, выложенные отполированными до зеркального блеска каменными плитами, сияли под лучами солнца, что, проходя сквозь цветные витражи, превращались в потоки радужного света. А потолок был так высок, что захватывало дух, и от обилия света казалось, будто он весь затянут золотой дымкой. У стен выстроились вперемежку придворные и стража, а в самом центре зала, в отдалении от всех, помещались двое – мужчина средних лет и юная девушка (судя по одежде, очень важные господа!) – и фигурки их посреди пронизанного золотым солнцем пространства смотрелись крохотными, совсем игрушечными.
Дальше порога слуг, в числе которых находился теперь Кэйлин, не пустили, и ему оставалось только выглядывать из-за плеч дюжих стражников, с разинутым ртом наблюдая за происходящим.
Тот важный господин в центре зала – высокий такой, представительный, с заплетенными в косу светлыми волосами и острой бородкой, торчащей клином вперед и вверх, – нетерпеливо прохаживался туда-сюда, взметывая полы серого плаща на резких поворотах, время от времени наставительно и громко проговаривая что-то своей спутнице. Прислушавшись, Кэйлин узнал голос господина: это он тогда в коридоре, где каменные мужики с бабами стоят по нишам, справлялся насчет вестей с Вороньего утеса. Девушка, такая же светловолосая, как и важный господин с бородкой клинышком, белокожая, красивая какой-то редкой, утонченно-ледяной красотой – торопливо повиновалась ему: то оглаживала платье, то поправляла высокую сложную прическу. Только раз она воспротивилась очередному замечанию важного господина: недовольно передернула обнаженными снежно-белыми плечиками, притопнула ножкой:
– Ах оставьте, папенька, сколько можно?!
Но господин враз поставил ее на место – так глянул, что она тут же потупилась и послушно подняла повыше и потуже затянула алую ленту на поясе.
«Нервничают, – понял Кэйлин. – Ждут чего-то… А голосок-то девицы тоже знакомый. Не она ли недавно в том же коридоре оборвала болтовню насчет ловких пальчиков какой-то леди Гризель?..»
– Слышь, друг, а это кто такие? – спросил Кэйлин у одного из слуг, бережно держащего у груди большую богато украшенную шкатулку.
Тот посмотрел на него, как на дурака:
– Его светлость граф Альва Сторм с дочерью, виконтессой Сенгой…
– Ого!.. Граф Альва Сторм! Виконтесса Сенга!.. Не брешешь?
– Кто ж еще? Своих господ никогда в лицо не видел, балбес?
– Не… – пробормотал Кэйлин.
Слуга оглядел его опухшее лицо, помятую одежду, остановил взгляд на корзине с бараньими головами, подозрительно принюхался:
– А ты сам-то кто? Откуда здесь взялся?
Кэйлин не успел ответить.
С грохотом распахнулись двойные створки дверей на противоположной стороне зала, и профессионально громкий голос возвестил:
– Его светлость герцог сэр Руэри Грир из рода Красных Вепрей, правитель и владетель великого Арвендейла, лорд Золотого Рога и окрестных земель!..
«Ничего себе!.. – ухнуло в голове Кэйлина. – Теперь и сам его светлость герцог! Вот это да!..»
– Его светлость маркиз Рон Грир из рода Красных Вепрей, наследник Золотого Рога и окрестных земель!..
«С сыночком пожаловали!..» – умилился Кэйлин, уже представляя, как будет рассказывать об удивительной встрече с самыми влиятельными персонами Арвендейла в первом же трактире, который встретится ему на пути, только он выберется отсюда.
В зал вошла, мерно и тяжело лязгая оружием и броней, большая группа, от которой почти сразу же отделились двое. Почтительная тишина обволокла зал, лишь поступь двух пар ног звучала в той тишине.
Герцог Руэри Грир – очень крупный мужчина лет пятидесяти, с пышной черной бородой и густой шапкой смоляных волос, в которых поблескивала герцогская корона – ступая как-то монументально, будто оживший памятник, приблизился к склонившему голову графу и к виконтессе, что отступила назад, присев в безукоризненном этикетном поклоне. Маркиз Рон Грир держался позади отца. Несмотря на молодость, он был толст, даже грузен – и передвигался неловко, слышно дыша на ходу. Облаченный не в церемониальные доспехи, а в простой темный кафтан, удивляющий обилием карманов; большой, но от обилия жира, а не мускулов, он походил на тень герцога Руэри, размытую, темную, волочащуюся следом.
– Благодарю за гостеприимство, сэр Альва, – заговорил герцог густым, как из бочки, басом. Величаво воздвигнувшись перед графом, он подбоченился, огляделся вокруг, положил большую ладонь на массивную рукоять меча у пояса. – Давненько не приходилось нам навещать Утреннюю Звезду.
– Ваш визит – большая честь для всех нас, ваша светлость, – поднял голову Альва. – Хорошо ли спалось в отведенных вам покоях? Всем ли довольны?
Рон Грир, сопя, остановился рядом с отцом. Он тоже огляделся, но в этом его движении совсем не было сановной уверенности. Он стрельнул вокруг себя глазами, будто школяр. И взглянув в последнюю очередь на виконтессу Сенгу, вздрогнул и тотчас отвернулся.
– Всем довольны, сэр Альва, – благодушно прогудел герцог. – Я – воин, сызмальства привык спать на земле: головой на седло и плащом укрываться. А сын мой, хоть ратной жизни не хлебнул, к роскоши тоже не приучен. Ему лишь бы в книжку упулиться, ничего другого не надо…
Юный маркиз Рон шевельнулся и что-то смущенно пробормотал.
– Великие боги для всех нас имеют свой план, – быстро проговорил сэр Альва. – Если кому-то предначертан ратный путь, то ничто его с этого пути не свернет. Если суждено стать великим ученым-книжником, то так тому и быть. Все мы ничтожны перед волей богов.
– Я бы все-таки предпочел наследника-лорда наследнику-книжнику, – усмехнулся герцог, и в этой усмешке черной ниткой проскользнула давняя горечь. – Ну да что уж теперь… Что минуло, то минуло.
– Надо дела сегодняшние решать, – подхватил Альва. – Насущные дела делать надо…
И тут маркиз Рон Грир встрепенулся, всполошился, задышал еще громче, зашарил по своим многочисленным карманам, роняя на сверкающие плиты пола обрывки бумажек, огрызки перьев, крошки и какой-то еще не поддающийся идентификации мусор – и вытащил на всеобщее обозрение… чудеснейшую диадему, золотую, тончайше узорную, выполненную в виде короны и увенчанную очень крупным бриллиантом. Диадему он неуклюже сунул куда-то под нос виконтессе Сенге, глядя при этом в сторону и конфузливо забормотав:
– Прошу, миледи, принять это в дар в знак моей глубочайшей признательности и обещания, что я… чтобы вы… навсегда вместе… – и смешался.
Виконтесса на секунду растерялась. Как, впрочем, на секунду растерялись, замолчали и замерли все, кто находился в тот момент в зале, даже граф Альва, даже герцог Руэри. Сенга вопросительно оглянулась на отца, тот глянул на герцога, а герцог, колыхнув бороду усмешкой, пожал плечами.
Сенга торопливо приняла диадему, с помощью примчавшихся фрейлин не без труда укрепила ее на высокой прическе:
– Это большая честь для меня, ваша светлость!
– Эка торопишься! – хлопнул сына по плечу, отчего тот заметно покачнулся, сэр Руэри. – Невтерпеж, ага? Понимаю-понимаю…
Альва выдохнул и поддакнул:
– Порывы юной души вершат историю!
– Томления плоти вершат историю! – простецким солдатским хохотком поправил его герцог.
– Простите, я… очарован… – булькнул в свое оправдание Рон. – Красотою виконтессы Сенги очарован…
Альва, мельком обернувшись к дверям, из которых появился в зале, махнул рукой.
И господин в берете с петушиным пером, напряженно следящий за каждым движением графа, тут же деятельно оживился:
– Приготовиться всем! – зашипел он, пихая слуг, нагруженных поклажей. – Смотрите, чтобы без единого сучка и задоринки! Как дам сигнал, так сразу и пойдете… Один за другим, поднесли, поставили, поклонились, сказали, что надо – и обратно. И быстренько, быстренько, в темпе! Попробуйте только опозориться, балбесы! Если что не так… лично запорю!
Придворные, осознав, что, собственно, произошло, зашумели, восторженно заулюлюкали, зааплодировали.
– Признаться, я полагал, что его светлость сделает предложение Сенге в более… торжественной обстановке, – негромко проговорил Альва, обращаясь к герцогу. – Немного позже… после церемонии моего вступления в права лорда Утренней Звезды. Сейчас я просто собирался принести вам традиционные дары вассала…
– Ну уж… – ответил на это сэр Руэри. – Получилось, как получилось. Да и на руку вышло. Недосуг нам задерживаться здесь, уж не обессудь, милорд. Или… – он вдруг нахмурился. – Есть какие-то причины волноваться? Мне докладывали, твоего племянника вдруг совершенно неожиданно обуяла жажда власти? Я думал, ты разобрался с этим.
– Разобрался, – заверил Руэри граф. – Просто… м-м…
– Что? – еще грознее сдвинул черные брови герцог. – Я не хочу никаких сюрпризов! Я женю своего сына на дочери лорда Утренней Звезды, а не на бывшем регенте, оставшемся без обширных земель и легендарного замка! Что «просто», сэр Альва? Чего ты мычишь?
– Все в порядке, – справившись с собой, поклонился Альва. – Все будет в полном порядке, не сомневайтесь.
– Так о чем тогда беспокоиться? – в бороде герцога снова обозначилась широкая ухмылка. – Не вижу радости на твоем лице, граф. Ты получаешь мою высочайшую поддержку и родственное благоволение в любых делах. Мальчишка получает Сенгу. А род Гриров – Утреннюю Звезду. Само собой, не сию минуту. Со временем. А Золотой Рог и Утренняя Звезда – это и есть Арвендейл. Наши владения богаче всех остальных в моем герцогстве вместе взятых… Все, как договаривались.
– Да, – опять поклонился Альва. – Все, как договаривались. А теперь, ваша светлость, пришло время традиционных даров вассала сюзерену. Прикажете начинать?
– Отчего не приказать? Прикажу…
Граф Альва, подняв руку, щелкнул пальцами.
Короткого этого разговора, промелькнувшего в общем ликующем шуме, не услышал никто, кроме четверых в центре зала.
– Начали! – сипнул господин в берете, пинком посылая первого слугу за порог.
Словно пущенная из лука стрела, тот пронзил гудящую пустоту зала, поставил у ног герцога небольшой бочонок, заученно пролаял:
– Земляничное прозрачное десятилетнее! – и с той же скоростью отбыл обратно.
А навстречу ему уже летел следующий с ларем в руках:
– Кубки горного хрусталя с рубиновой инкрустацией!
И пошло…
– Тончайшие шелка Восточного побережья!..
– Руно златорогого тура со Скалистых островов!..
Когда Кэйлин оказался вторым в очереди, он наконец сообразил, в какое ужасное положение угодил. Мгновенно вспотев, он взмолился господину в берете с петушиным пером:
– Мне никак нельзя…
– Пошел! Следующий, готовься!
– Послушайте, я серьезно…
– Заткнись и пошел! Следующий, готовься!
Подчиняясь инерции пинка, Кэйлин промчался до изрядно уже подросшего холма даров, скромно поставил у его подножия свою корзину и собрался было задать стрекача, как герцог Руэри Грир вдруг заинтересовался:
– А у тебя что?
Кэйлин окаменел в неудобной позе – на одной ноге, другую занеся для очередного шага.
– Оглох, что ли? Чего ты мне приволок, таракан?
Кэйлин не придумал, что ответить. Тогда сам его сиятельство граф Альва приподнял крышку, шевельнул тонкими ноздрями… и выронил крышку. Герцог заглянул в корзину, озадаченно почесал бороду и медленно выпрямился.
– Это что, шутка такая?.. – прогудел он, прищурившись на графа.
И сразу стало очень тихо.
Впрочем, Альве понадобилось всего несколько секунд, чтобы найти спасительный ответ:
– Шутка, ваша светлость, – напряженно улыбаясь, проговорил он. – Именно, что шутка. В стародавние времена обычным делом для вассала было одаривать своего сюзерена отрубленными головами его врагов… Но у вашей светлости не осталось врагов, поэтому я лишен такой возможности…
– Действительно, был такой обычай, – робко подал голос Рон Грир.
Граф перевел дыхание.
– С другой стороны, традиции надо чтить, – продолжил он, с благодарностью глянув на будущего зятя. – А кто способен злоумышлять против властителя великого Арвендейла? Лишь безмозглые бараны…
Герцог гукнул в бороду, покрутил головой. И вдруг расхохотался:
– Правильно мыслишь, сэр Альва!
Граф Альва, обернувшись, мигнул страже.
Кэйлину дали покинуть зал. И скрутили, как только он перешагнул порог. Кэйлин предпринял отчаянную попытку оправдаться, но не успел проговорить и двух слов, как получил такой силы удар по несчастной похмельной головушке, что на какое-то время потерял сознание.
Очнулся он уже во дворе, под ярким солнцем. Его волокли под руки двое дюжих закованных в доспехи стражников. Куда?.. Этого Кэйлин, конечно, знать не мог. Однако догадывался, что ничего хорошего ему не светит. Тут уж не плетьми пахнет, а самой настоящей виселицей! И стал Кэйлин брыкаться, извиваться в руках стражников, орать, как мог связно, о случившемся чудовищном недоразумении – даже не надеясь, что его выслушают, разберутся и отпустят, а просто, чтобы хоть что-то делать.
Стражники хранили молчание, держали крепко, шагали мерно. Да и народ, суетящийся во дворе, понятное дело, тоже не спешил вступаться – раз графская стража кого-то куда-то тащит, значит, так распорядился его сиятельство, а уж перечить воле его сиятельства будет только безумный.
И замаячил впереди зарешеченный вход в темный подвал.
И вдруг Кэйлин, уже охрипший и почти обессилевший, углядел в толпе спешащих по своим делам оби-тателей замка знакомое лицо. И лицо это, серенькое и тусклое, вдруг волшебной вспышкой озарило его затуманенный мозг. И сразу, прорвав застойную плотину похмельного забытья, хлынул в ошалевшее сознание поток воспоминаний.
…Вот он, Кэйлин, благопристойно-трезвый, трясется на облучке собственной повозки по Восточной Торговой дороге. А впереди тонко чернеют, все приближаясь, шпили замка Утренняя Звезда, а позади, в крытой кабинке повозки, скучно молчит вот этот вот самый серый господин…
…Вот уж вокруг веселые огни Предместья, вот уж и сплавлен прибывший по месту назначения серый господин, а сам Кэйлин, освободившийся, получивший плату за свои услуги, изрядно приободрившийся по этому поводу, направляется со своим новым знакомым в ближайший кабак…
Ну, а в кабаке известно что – пиво, самогон, бардамар. И кости. Случайный знакомец куда-то сгинул, завертелся вокруг Кэйлина калейдоскоп рож, среди которых, между прочим, чаще других мелькала рябая физиономия… Красавчика Татума! Так вот, оказывается, кто он такой, этот рябой, это он, оказывается, Красавчик Татум и есть! Это ему и надо было передать злосчастную корзину с бараньими головами… А он, Кэйлин, одуревший с перепоя, все позабывший, потащился за каким-то чертом в замковые покои…
В общем, все вспомнил бедолага Кэйлин. И как проиграл в кости сначала имеющуюся наличность, потом свою лошаденку, потом и саму повозку. Как отыграл и то, и другое, и третье – и снова проиграл. И опять отыграл все обратно, да еще порядочную сумму в придачу… Крутила перед ним удача хвостом, как голодная псина – то взмывал Кэйлин на гребне барыша, то низвергался в пучину проигрыша. А кончилось все так, как и всегда кончалось. Кэйлин проигрался в дым. Тогда вынырнул откуда-то из кутежного чада рябой Татум, икающий, пошатывающийся и благодушный (еще бы ему не быть благодушным, повозку-то именно он выиграл!) – и похлопал полумертвого от расстройства и выпитого Кэйлина по вялому плечу:
– Да не хнычь, братан! Сегодня убыло, завтра прибудет. Жизнь, она, падла, такая… А хочешь, я тебе работенку подкину? Завтра-то… то бишь, уже сегодня праздник в замке большой будет. Слыхал, небось – его сиятельство в права владения Утренней Звездой вступает? Вот и… того… Я, знаешь, в замке по хозяйству прислуживаю. Могу тебя в свои помощники взять. Жалованье приличное, столование дармовое; правда, и поработать придется, его сиятельство бездельников не любит… К тому ж в праздничные дни всегда поживиться можно чем-нибудь. Ну как? Договорились?
– Догово… ри-ри… ли-ли!.. Ага!.. – всполошился Кэйлин, воспрянув духом – насколько это позволяло его состояние.
Эх, знал бы он, чем все дело кончится, бежал бы от Красавчика Татума, как от чумного!..
– Добрый господин! – взмолился Кэйлин, забившись снова в крепких руках стражников. – Добрый господин, вы меня помните?! Это я вас сюда привез! Добрый господин!
Этот… серый, в шляпе с птичьими перьями, остановился, прищурился на Кэйлина.
– Выручайте, добрый господин! – заверещал тот. – Мы ж с вами земляки!.. Наверное… Выручайте!
Он был, кстати, не один, серый господин. С ним были еще двое: один высокий, очень представительный, богато одетый, удивительно похожий на его сиятельство графа Альву, с которым Кэйлин имел несчастье сегодня познакомиться; а другой… какой-то неприметный, в темном плаще с глубоким капюшоном, скрывающим лицо… почему-то с длинным дорожным посохом в руке…
Представительный, отчего-то заинтересовавшись происходящим, тоже остановился и небрежно взмахнул рукой.
Стражники, явно обратившие внимание на схожесть представительного с графом, тотчас замерли как вкопанные. Правда, Кэйлина из рук не выпустили.
– Помогите! – продолжал причитать Кэйлин. – Господа хорошие! Я вам… век буду благодарен! Я ведь ни в чем не виноват, ни за грош гибну! Я вам… в услужение пойду! Бесплатно служить буду до самой смерти, за кусок хлеба и глоток воды только! Клянусь! Спасите во имя Сестер-помощниц!..
– Бесплатно? – оживился серый господин в шляпе с перьями. – Бесплатный слуга?! Это очень экономно. Мастер Аксель? – обратился он к представительному.
Тот несколько секунд размышлял. И принял решение:
– Именем брата моего, его сиятельства сэра Альвы – требую освободить этого человека. Вину его, коли она есть, я беру на себя.
Стражники переглянулись, колеблясь.
– Ну! – повысил голос мастер Аксель. – Выполнять!
И Кэйлин, которого перестали удерживать, шлепнулся на землю.
– Принимайте нового слугу, господин Фарфат, – усмехнулся мастер Аксель. – Не стоит благодарности, вы ведь мой гость.
– Вы так добры, так добры!.. – закатил глаза серый господин.
– Так добры, так добры!.. – подвыл своему свеже-обретенному хозяину Кэйлин.
– Полноте! – усмехнулся снова мастер Аксель. – Пройдемте на наши места, праздник вот-вот начнется!
Через час с небольшим Кэйлин уже сидел в ногах у господина Фарфата, время от времени с обожанием касаясь щекой голенища хозяйского сапога.
«Вот это поворот! – блаженно размышлял он. – Вот уж повезло так повезло! Прямо шеей веревку почувствовал – и хоп – выпрыгнул! Да и куда выпрыгнул – вона как высоко запрыгнул! Слава Сестрам-помощницам, слава заступницам! Подкинули мне этого… Фарфата вовремя. Ну и пусть он зануда и бука, пусть служить ему бесплатно придется… Зато живым остался! Да и наперед-то если посмотреть, это „бесплатно“ может некислым барышом обернуться… Сам он, Фарфат, человечек, оказывается, оч-чень непростой. Знакомства-то у него – ой-ей-ей!.. – Кэйлин внутренне похихикал, радуясь собственному исключительному везению. – Только что чуть в петлю не угодил, а сейчас – на праздник зван в качестве гостя, а не прислужника, и на самых наилучших местах восседаю. Какие господа вокруг, ай да господа! Камзолы в золоте, аж глаза слепит… Вон он – мастер Аксель, родной брат графа Альвы – через одного человека сидит! А вон там, где стража возле полога кучкуется, видно, сам граф усядется с его светлостью герцогом… Рукой подать!..»
Ни лорда Утренней Звезды, ни даже самого герцога Арвендейла Кэйлин уже не боялся. А чего бояться, если мастер Аксель объявил во всеуслышание, что берет его, Кэйлина, вину на себя? Душа бывшего возницы была легка, ибо ничего так не облегчает душу, как ответственность за собственные поступки, переложенная на кого-то другого…
Тут до слуха Кэйлина донеслись призывные крики виночерпиев. Вельможи в золоченых камзолах вокруг него засуетились, задвигались. Оживился и господин Фарфат:
– Скажите, мастер Аксель, за вино же платить не надо?
– За все сегодня платит мой брат! – рассмеялся мастер Аксель.
– Эй, ребята! – тут же замахал обеими руками господин Фарфат. – Которые с бочонками! Сюда! Живо!..
Получил свою чарку и Кэйлин. Вино оказалось удивительно вкусным; не особенно крепким, но на старые дрожжи плеснуло чувствительно. Кэйлина разморило, и он прикорнул у хозяйских ног, блаженно подергиваясь, словно собака на жаре.
Сквозь ватный сон доносился до него шум толпы, похожий на мерный гул прибоя большой реки. Потом шум стал тише. Кэйлин приоткрыл один глаз в желании знать, что случилось, но увидел, конечно, только ряды пыльных сапог. И тогда забубнил нарочито скорбным голосом невидимый ему глашатай:
– Бу-бу-бу… его сиятельство… бу-бу-бу… с великой горечью сообщает… бу-бу-бу… гибели его любимого племянника… бу-бу-бу… наследника графства Утренней Звезды… бу-бу-бу… выполняя свой долг Полуночного Егеря… Эвин Сторм…
Вокруг заахали, но продолжалось это совсем не долго.
Кэйлин зевнул, уронил голову и захрапел.
И храпел до того момента, пока не грянула, всколыхнув собравшихся, громкая музыка, знаменующая начало праздника.
