Глава 15
«Гавриилиада», Римейк
По утреннему времени блошиный рынок практически пустовал.
От силы пара десятков продавцов, усиленно притворяющихся пенсионерами на отдыхе в уютном парке, раскинувшемся на гребне Центрального холма. Кто-то для конспирации даже шахматишки раскинул на одной из скамеек. Осторожный тут народ. Тертый. И судьбой битый, поэтому и шифруются все под фраеров.
Впрочем, вам любой школьник в городе расскажет, где можно недорого купить редкие почтовые марки. Какие-нибудь «олимпийские серии» или подборку пестрых диковинных рыб «Монгол шуудан», или даже пресловутый «Зеленый блок», поиском которого как-то в одночасье заболели все сопливые филателисты города.
Разумеется, все это можно найти на блошином рынке. Не в «Союзпечати» же!
Наспех загримированный под рыжего шустрилу (мой излюбленный образ), я слонялся по скверу и как бы невзначай задерживался у торгующихся пар. Здесь так заведено – никто, разумеется, свой товар напоказ не выставляет: нет тебе ни лотков, ни витрин, ни тем паче зазывал там всяких и прочих… кхм… промоутеров.
Просто подходит один заинтересованный человек к другому заинтересованному и говорит кодовую фразу: «Чего у тебя?» Ну, почти кодовую. И второй соответственно начинает презентацию своего товара. Кто на внутренней стороне собственного лапсердака, кто в альбомчике из саквояжа, а кто и целые баулы распахивает алчущим взорам.
Главное – знать, кто, где и чем может здесь промышлять.
Сквер условно разбит на сектора в зависимости от вида товара: в самом центре вокруг памятника Максиму Горькому обитают филателисты – самая многочисленная и наименее криминальная популяция торгашей-спекулянтов. Травоядное стадо. Эти порой могут даже открытые альбомчики оставить подле себя на лавочках Мол, листал только что и запамятовал, видите ли. А то, что любопытные зеваки тут нарисовались, я и ни при чем здесь, гражданин начальник.
Ближе к Петропавловскому храму, строгому прямоугольному дворцу в классическом стиле, окруженному по периметру величественной дорической колоннадой, прямо у входа тусуется зверье посерьезней – продавцы старинных монет и банкнот. Особый спрос у дилетантов – немецкие марки и пфенниги времен Великой Отечественной войны. Их даже сегодня не так сложно откопать где-нибудь в заброшенных подвалах да в разрушенных довоенных домишках. А запретная свастика на тусклых цинковых и алюминиевых кругляшах только обостряет чувство опасности. Лишь из-за нее одной можно крупно загреметь под соответствующие фанфары. Что еще нужно скучающему хулиганью для очередного всплеска адреналина? Подраконить ментов, да еще и деньжат срубить по-легкому у Петропавловки – шальных покупателей хватает.
Прямо между колоннами храма – ареал матерых хищников. Здесь промышляют сбытом обладатели «редких вкусностей»: тут можно найти дореволюционные царские награды, старинные кортики, кинжалы, дуэльные пистолеты, брегеты, разные бронзовые и серебряные безделушки, покрытые древней благородной патиной, и всякий другой мелкий антиквариат. Встречается даже кое-что ценное из инкерманских и херсонесских раскопок: полустертые монеты, кресты, наконечники копий, древние украшения и многое-многое другое.
Все это богатство, понятное дело, уже далеко за гранью Уголовного кодекса, поэтому зона влияния этих рисковых парней – именно между колоннами здания, где очень легко прятаться и скрываться от облав. К слову, здесь торгуют всем, кроме золота, – для этого предполагается другой уровень, другая статья и другие требования к конспирации.
Вспоминается один курьезный случай.
Своими глазами видел – вся «межколонная» братва, все эти солидные и степенные торговцы антиквариатом долго и с азартом гоняли вокруг храма одного барыгу, который попытался толкнуть приличному обществу что бы вы думали?.. В жизнь не поверите – две медали: «За отвагу» и ЗБЗ. И представляете, еще на прямоугольных колодках! То есть полученные неизвестным героем еще до сорок третьего, в разгар самой кровавой бойни. Тварь такая! Поймали все же урода – и отпинали от души всем коллективом. Не до смерти, но все же с наличием телесных повреждений средней степени тяжести.
Вот так.
Торгуй себе фашистским дерьмом сколько влезет, а свое, родное – не замай! Святое – оно и есть святое! Вот ведь спекулянты, ворье, а… не без принципов, однако!
А лет через двадцать, когда я вдруг опять увидел эти серенькие невзрачные медальки на обширных развалах в открытой повсеместной продаже, я понял с горечью: страна кончилась. Нет фундамента – нет и здания. Продать святыню можно, а вот купить – на-кась выкуси. Это будет не святыня вовсе, это будет уже просто кусок железки. Потому что совестью не торгуют. Как и Родиной, и родителями, и еще очень многим другим. И чем у́же этот священный круг у человека… да ладно!
Чего нудить, и так все ясно!
М-да.
Вспомнилось вот. Как раз в тот самый момент, когда я, вытянув до предела свою цыплячью шею, пытался заглянуть за локоть очередному покупателю. Там, у местного рискового продавца, на внутренней стороне солидного не по сезону пиджака было на что посмотреть! Четыре «Георгия» – полный бант, «Святой Станислав», «Белый Орел», «Владимир», еще что-то восьмиконечное, пафосное, не удивлюсь, если это – орден Андрея Первозванного.
Черт, видно плохо…
Увлеченно сопя, я даже стал ненароком оттирать в сторону безобидного покупателя, который особо и не возражал. Ого, да тут и звезды, и кресты, и колодки для орденов четвертой степени – полные наборы! Чуть ниже – памятные знаки, нательные кресты, ладанки, иконки, жетоны.
Где он это все набрал-то?
В прошлое нырял? На какое-нибудь известное поле боя?
– Интересуешься, парень? – с усмешкой спросил покупатель, деликатно смещаясь еще чуть в сторону.
А продавец, подозрительно щурясь, сделал движение, будто ему стало прохладно и они желают-с запахнуть свой пиджачок поплотнее.
Дует тут чегой-то…
– Да так, редкие, смотрю… кхм… регалии, – буркнул я, пытаясь заглянуть поглубже в закрома.
– Погодь, любезный, не прячь, пожалуйста, – вежливо попросил покупатель. – Тут интересуются, понимаешь.
– Да я так, – включил я заднюю, – посмотреть только. Покупать чтобы… это… в общем, подумать надо… не буду пока торопиться…
– Посмотреть, – опасливо заворчал барыга, – иди вон… в Панораму… смотри, пока не опухнешь… а тут неча… ходют, глазеют…
– А мы все же глянем, – весело заявил покупатель, да так, что барыга тут же заткнулся. – Давай, парень, не робей. У Панорамы сегодня выездная гастроль!
Я тоже это услышал: за игривостью интонации и напускной доброжелательностью – чуть заметный металл в голосе и намек на беспрекословное подчинение. А еще я заметил, как продавец дореволюционных наград слегка побледнел почему-то. Ничего себе!
Стараясь в открытую не пялиться, я все же попытался присмотреться внимательней к этому любителю царской символики. Лет около тридцати, рост выше среднего, худощав, явно спортивен, движения скупые, рациональные, все ухватки полностью уверенного в себе человека. Волос темный, прическа, можно сказать, стильная по этим временам – уши прикрыты, косой пробор с размахом, пышная челка. Куравлева помните в «Иване Васильевиче»? Что-то похожее, только без усов. Черты лица правильные, выражение – располагающее, приятное. Особых примет нет. Одет модно – белые парусиновые брюки-клеш и черная футболка с белыми обводами. Ансамбль, блин, потому что модник этот позаботился и о черном блестящем брючном ремне, и о белых импортных шузах, – чтобы все гармонировало и «било».
Последний гвоздь в крышку… не скажу чего… окружающих претенденток слабого пола – дорогущие солнцезащитные очки с… внимание, барабанная дробь… зеркальной тонировкой! Модные «капли» гламурно чуть приспущены дужкой слегка ниже середины переносицы, мачо поглядывает на мир смеющимися глазами поверх импортных стеклышек. Зубочистки в углу рта только не хватает, не делают их, к сожалению, в Союзе. А спичку пихать… согласитесь, быдловато выглядит. Вот он и не пихал себе ничего, хотя… точно, жвачку жует! Аккуратненько так, не демонстративно, как это обычно делают отечественные жевуны.
Все в меру, все в тему и все в масть, а… глазу и зацепиться не за что, очки разве что. Интересный фрукт!
– Мне интереснее… оружие, – заявил я, играя малолетку, – ножи там, кинжалы, чтобы украшения на них всякие, там, голова змеиная, например, лезвие с кровотоком…
Краем глаза я заметил, как продавец орденов по сантиметру смещается в сторону от нас и по миллиметру закрывает свои «блестяшки» полой пиджака. Стильный дядька не обращал на него внимания, он с интересом рассматривал мои нарисованные конопушки. Сверху вниз.
– Такое?
В правой руке у него тускло блеснула полоска стали. Тут же модник ловко крутнул финку в воздухе и протянул мне ручкой вперед.
Ух ты!
Мечта подрастающей шпаны всех времен и народов – вачинская финка, нож НКВД с небольшим узким клинком, гардой, мощным навершием и наборной рукояткой. Точно! Вот и чеканка на незаточенной пяте лезвия – довоенная эмблема Конторы. Ручка… а ведь это не пластмасса!
Я с удивлением поднял глаза на странного модника.
Бывал я на северах России и видел, что там поморы собирают на льдистых берегах многочисленных рек и озер. Мало того, судьба однажды занесла меня на один любопытный заводик под Холмогорами, похожий больше на старинную артель, разместившуюся в черных покосившихся избах на одном из островов Северной Двины. Видел я, какую красоту там делают. Этот неповторимый кремовый оттенок, матовый блеск и причудливый орнамент, вышедший из-под резца истинного мастера, коих остались единицы, ни с чем не перепутаешь.
– Мамонт?
Теперь пришла очередь удивляться моему нечаянному собеседнику.
– Однако! А ведь угадал ты, дружок. Все верно, ручка из бивня мамонта, который я, между прочим, сам нашел… под Красноярском.
– Вот так прямо – шел, шел и нашел?
– Ха-ха! Да-а. Подловил. Слышь, парень, а ты, я смотрю, взрослых-то особо и не празднуешь? А?
Не отвечая, я рассеянно покачал финку на указательном пальце, пытаясь определить центр тяжести. Все правильно, в районе рукояти, рядышком с ограничителем для хвата. И гарда удобная – слегка скошенная и не очень громоздкая, по идее, не должна особо мешать перехвату. А ну-ка, точно, не мешает. Хоть у меня и мелкая ладошка, но «правильная» финка всегда найдет удобный хват, в этом и заключается ее основное достоинство. А если палец на тупую пяту лезвия? Все равно удобно! А ну как мизинец в углубление под гардой, а навершие придерживать большим и указательным? Промежуточный хват тремя пальцами. Поразительно, оружие даже не шелохнется. Что значит грамотно сделано!
Я с сожалением вздохнул, еще раз крутанул нож в ладони и протянул его хозяину. Тоже навершием вперед, как и положено.
– Новодел, – таков был мой дилетантский приговор, – качественный, добротный, но… все же новодел. Не видел этот ножичек войны. Гламурен больно.
– Гла… чего?
– Понтовый, – быстро перевел я, – реплика с претензией. На старых финках гербов не было.
– Да ну? – усмехнулся новый знакомец. – А что там было?
А и правда, что там, на финке Козета, было нашлепано? У него-то настоящая, довоенный оригинал. Штамп завода-изготовителя, кажется, не помню.
– А что, – начал я хитрить, – восьмилетний советский школьник должен это знать?
– Вот я и думаю…
– Говорю же, мне старинное оружие нравится, – стал я переводить стрелки, – любое: от каменных топоров до пулемета «максим». А это… игрушка…
– Послушай, юный вундеркинд, а как тебя зовут?
– Витя.
– Витек, а где ты ножичек так крутить научился, в свои советские восемь лет?
Да. Точно ведь.
Эти мои опробования захватов на финке действительно могли выглядеть рисовкой. Нескромной рисовкой. Теми самыми понтами, которые я и пытался критиковать.
– Научили, – неопределенно буркнул я, незаметно осматриваясь, – ребята старшие во дворе… в походах…
– Приемчики показывали?
– Случалось…
К чему он ведет? Смотрит доброжелательно, размышляет чего-то. А он, часом, не извращенец какой-нибудь? Что, конопушки мои понравились? На пухлых щечках? Так они пухлые от ватных колбасок, которые я запихал себе в рот, маскируясь под «Антошку с гармошкой». Чего ему от меня надо?
– А хочешь, я тебя еще секретным приемчикам научу? Настоящим?
– Что значит «настоящим»? – насторожился я. – Приемы что, бывают и ненастоящие?
– Ха-ха! Снова подловил! Витек! Да тебе палец в рот не клади.
– Я не люблю, когда мне пальцы в рот…
– Ладно-ладно. Ну так как? Научить тебя?
Нет, так не бывает!
Это что, тот самый неуловимый Богдан рекрутов себе набирает? Очередных. Да что за ерунда! Его тут, понимаешь, все ищут, а «крутому» Витьку достаточно было лишь нос на блошиный рынок сунуть – и нате! Не верю!
– Приемчики, конечно, дело хорошее, – сказал я, с сомнением разглядывая загадочного красавца, – да только мама меня учила с незнакомыми дядями не разговаривать на улице. Чревато это…
– А я смотрю, ты прямо чудо как послушен. Аж прямо воды в рот набрал! Слушай. Так за чем же дело стало? Давай знакомиться. Меня, к примеру, Гаврилой зовут. И можно на «ты».
И руку тянет. Дружок, значится, мой новый. Юморист.
Не Богдан все-таки. А жаль. «Гаврила» тоже где-то рядом, но все же не «Богдан». А может, он шифруется?
Я сунул ладошку в его огромную пятерню.
– А вы… а ты что, всех своих знакомых мальчишек учишь приемчикам?
– Да нет.
– А я так, типа, понравился, что ты и удержаться не можешь?
– Ну и язычок у тебя, парень! Да-а.
– Так что? Почему именно я?
Чего-то мутит этот Гаврила. Мои невинные вопросы явно загнали его в замешательство. Правда, что ли, педофил?
– Просто… понравилось мне, как ты финку держишь. Явно не в первый раз для твоих восьми… советских. Не каждый взрослый так приемисто ухватит…
Ну… отмазка, конечно, фуфловая, но за неимением лучшей…
– Гаврила, а эти твои «правильные» приемчики, часом, не из «русского боя»?
Что называется, такой тонкий намек, что обухом по лбу поцелуем покажется. Да ты, парень, просто интриган восьмидесятого уровня! Гаврила и правда замер, как оглушенный обухом баран. Интересно, куда это я ему попал? А ведь попал же…
– Кхгм… Кх-кх… Это…. Слушай, Витек… Тут кабачок есть один, интересный… «Приморский» называется. Пойдем, похаваем гоголя-моголя. Или сбитых сливок. Любишь? С шоколадной крошкой…
«Приморский»? Почему не знаю?
– Ребенку – и в кабак? – укоризненно посмотрел я на своего нового кореша. – Да еще и утром. Кто меня туда пустит?
– Да там кабак… одно название. Сладости всякие, пирожные. Пустят, не дрейфь!
– Не напротив Дома офицеров?
– Ага, там. Через дорогу, на втором этаже.
Понятно.
Это «Искринка». Точнее, скоро ею станет. Одно из самых приятных мест в городе. Да-да, именно из-за сбитых сливок и других сладостей, которые штамповали там с изумительным качеством. Заведение еще пока называется рестораном, но по факту – это молочное кафе. Что характерно – детским его язык не поворачивается назвать, потому что взрослых сладкоежек там всегда на порядок больше. Говорю же – качество.
Но пока это ресторан. И мне туда неохота. По двум причинам. Во-первых, «Искринкой» он станет лет через пять, и во-вторых – не нравится мне этот смазливый Гаврила. И финка его навороченная.
«Служил Гаврила рэкетиром. Гаврила душегубом был. Повел мальчонку в ресторанчик. И невзначай его… зарыл».
А что, версия, что называется, имеющая право на существование. Чего ему вообще от меня надо? Не, не так спрашиваю. Что в моем поведении его так заинтриговало? Вот так точнее. Давай подумаем, пока рэкетир Гаврила терпеливо ждет ответа на свое приглашение.
Я интересовался царскими медальками, это раз. Ляпнул что-то про старинное оружие, это два. Задумавшись, крутил в руках ножичек, со знанием дела крутил, это три. Чего еще? А! Про «русбой» спросил, это четыре. Получается, Гаврилу заинтересовали мои интересы и навыки. И, надо думать, тот, кто все мне это дает. Самостоятельно из воздуха пацан этого не высосет. Правильно? Нужен наставник.
Так вот что я вам скажу – Гаврила, похоже, ищет моего наставника!
А по тем «наколкам», которые я сознательно или бессознательно продемонстрировал, этим наставником запросто может быть… Богдан!
Гаврила ищет Богдана! Во как!
Так же, как и я.
Гипотеза не стопроцентная, но тоже… имеющая право на существование. Очень может быть, что все эти совпадения случайны, а эта сумасшедшая версия есть плод моего воспаленного воображения, отягощенного паранойей и страстью к поиску замысловатых решений.
Короче, все это надо еще раз переварить и осмыслить.
– Без обид, Гаврила, сейчас не могу, – сказал я, – дела еще есть. Потом… на тренировку надо еще. Давай вечером. Часиков в шесть, ага?
Специально ему завернул про тренировку. В качестве дополнительного мотиватора. Схватит наживку?
– А где вы тренируетесь?
Схватил! Неужели я прав?
– Та когда где! В основном на природе. Было дело, тренировались… в Инкермане. Сейчас часто бываем на Фиоленте, в Казачке, сегодня, скорей всего, будем заниматься… на Херсонесе. Заодно и скупнемся там. Как Учитель решит…
Я выразительно глянул на Гаврилу.
Ну! Давай! Задай этот вопрос! Не нервируй ребенка.
– А как звать учителя-то?
Есть!
Причем спросил так, как бы между прочим. Мол, я-то знаю, но ты напомни…
– Извини, Гаврила. Не могу сказать. Правила у нас такие.
У рыбаков это называется «подсечь добычу». Так, чтобы острый крючок надежнее зацепился за несчастную рыбью губу.
А нехрен раскатывать!
– Лады, Витек. Давай в шесть. Знаешь ведь, куда приходить?
– В «Искринку»?… Ой… В «Приморский»-то? Знаю. Я же говорил.
– Ну, давай пять.
– Бывай, Гаврила. Слушай, а ты никогда почтальоном не служил?
– Ха-ха! А что, так заметно?
– Забей.
– Нормуль! До вечера… Ляпис-Трубецкой.
Начитанный, зараза!
