Глава одиннадцатая
ПОЭТИЧЕСКИЙ ФУРШЕТ
Видеть не могу эту гадость! — воскликнула мастер-повариха. — А ее еще надо приготовить!
Гадостью были роскошные медузы, лениво плавающие в баке с морской водой. Медузами питались ксантийцы — два этих поэта прибыли из галактики Ксанто. Они дышали гелием и ели глиняные тосты с медузами, в остальном проблем не доставляли.
— Госпожа Рипли, позвольте мне сделать тосты, — вмешалась юная бисквитчица. — Глину я уже сформовала и пропекла, теперь только выкладывать медуз…
— Слава небесам, что растет такое поколение кондитеров. Вперед, девочка, — сказала повариха. — Я лучше приготовлю винегрет — это для поэта с Земли, они раса, практически схожая с нами, даже удивительно!
Бисквитчица принялась споро вытаскивать медуз особой сеточкой и укладывать на еще теплые глиняные тосты. Медузы присыхали, и тогда девушка капала в серединку тоста капельку ртути — в этом был особый ксантийский шик.
Мясник разделывал тушу альфа-центаврийского кролика — это было здоровенное существо, ростом с хорошего кабана. Стейки и бифштексы из него будут есть альфа-центаврийцы.
А вообще, все напрасно боялись сложностей с кухней — гости все привезли с собой, показали, как приготовить или даже приготовили сами. Землянин, правда, сказал, что прибыл на халяву и хочет винегрета и жареных кур. Куры в замке имелись в достаточном количестве, клетка с квохчущими затворницами стояла у стены. И тут младший поваренок увидал, что стена становится какой-то текучей, а в полу появилась крутящаяся воронка.
— Ой, — сказал поваренок.
Из дырки высунулась рука, смуглая, волосатая, в золотом браслете и с железной литровой кружкой:
— Нам только водички попить!
— Ой! — взвизгнули теперь уже все.
Из вихрящейся воронки в полу на кухне образовалась целая орава мужчин, женщин и детей разных возрастов. Все они были смуглы, одеты в яркие наряды, пахли лошадьми и поддельными духами. Очи их сияли, как янтари, и, видимо, обладали особым гипнотическим действием.
— Вы кто? — грозно спросил шеф-повар, схватив мясницкий нож. — А ну возвращайтесь в свою дырку!
— Добрый человек, зачэм ругаэсси, зачэм нож! Мы бродячие артисты, кабаре «Черная жемчужина». Мы космические цыгане, кочуем, гадаем, мал-мало зарабатываем, старые звездолеты берем, на запчасти продаем. Покормите нас, а то два месяца не мывшись и переночевать негде.
— Мне такие типы незнакомы, — мрачно сказал шеф-повар.
— А вот наш ромалэ-барон Иванко Сокол.
— Барон Иванко Сокол, — гордо отрекомендовался высокий, чернобровый, черногривый и одетый во все черное красавец. Шляпа у него размером напоминала блюдо для канапе и по тулье была повязана алой лентой.
— Послушай, дарагой, — заговорил барон. — Нам много не надо. Мы по всем галактикам кочуем. Накормите нас, напоите, а мы вам за это споем-спляшем, на картах погадает наша старая Нэнэ.
— Хозяйку уже оповестили? — спросил шеф-повар.
— А вот и я! — ответила я ему. — У-у, какой у нас здесь контент образовался. Это вы знаменитые цыгане Иванко Сокола?
— Барона Иванко Сокола!
— А, барон, вот и вы, рада видеть. Вы, значит, через континуум шли… Давайте договоримся сразу: у нас тут поэтический фестиваль о мире и дружбе. Поэтому столовое серебро воровать не надо. Располагайте ваши шатры где хотите, еду выбирайте согласно рациону и развлекайте гостей. Будете хорошо себя вести — уйдете с честью и подарками, а нет — я вас достану, у меня руки длинные.
На что все сказали:
— Обижаешь, хозяюшка, мы люди честные, нам чужого добра не надо!
Я увела компанию в малую столовую, приказав подать им отдельный обед и выпивку. Мне было сейчас не до них. Через десять минут закончится первый день выступления героев фестиваля, после чего я должна произнести соответствующую речь и объявить результаты жеребьевки. Назвать победителей и пригласить их в Хрустальный дворец на праздничный ужин. Хрустальный дворец охранялся, но в связи с цыганами охрану я удвоила.
Я вернулась в зал поэтов. На сцену как раз всходила хрупкая девушка-гуманоид в белом платье. Сопровождал ее тоже гуманоид, в черном костюме и с гитарой в руке. Значит, девушка будет петь — приятный аккорд для завершения первого дня фестиваля.
И она запела:
Как легко закрываются веки,
Как из рук высыпается стих.
Я жила в термоядерном веке,
Я жила в умирающем веке
И не видела разницы в них.
Те же были дома и заборы,
Те же лужи и та же тоска.
И душа уезжала на «скорой»,
Белым пальцем крутя у виска.
Я не знала, зачем я и кто я,
Я умела совсем ерунду.
Я не знала любви и покоя,
Видно, их я совсем не найду.
Я не смею просить об отсрочке,
Если только на время письма.
Как легко рассыпаются строчки,
Как обрезанные ноготочки,
А за ними — забвенье и тьма.
Она допела, и все просто встали в благоговейном молчании, не потому что стихотворение было уж каким выдающимся, а потому что девушка эта была воплощенные страдание и скорбь. Она взмахнула руками, и под потолком замелькали белые бабочки.
— Прощайте, — сказала девушка.
Гитарист забросил гитару за спину и бережно поднял на руки невесомое создание.
— О Стелла Марис, молись о нас, бездарных, — услышала я рядом чей-то шепот.
Я повернулась. Это был рагноид — бледно-сиреневый, моего роста, с огромными глазами. Его галактика в противовесе — пришлось ему по мирам поболтаться.
— Вы знаете поэтессу? — спросила я.
— Стеллу Марис знают все поэты. Ведь она умершая звезда, но свет ее вместе со стихами все еще идет к нам. Она появляется внезапно и так же внезапно исчезает. Это хорошо, что здесь была Стелла Марис, она осенила всех благословением и послала удачу.
— Мне приятно встретить такого знатока.
— О, что вы, это я должен выказать почтение…
— Люция Монтессори, владелица всей этой красоты.
— Орви эт Урби, кластер Рагноида…
— Я поняла. Как прошло смещение по граням?
— Благополучно, слава нашим богам. Наверное, мы единственная раса, которая так сильно ощущает равновесие Всего Сущего.
— Мне хочется угостить вас, у нас прекрасный бар, вы мне расскажете о жизни на Рагноиде…
— С удовольствием!
Мы прошли в пока еще пустой бар, я попросила налить себе яблочного сока с капелькой лайма, а рагноиду сернистую воду с окисью цинка.
Мы удобно устроились за стойкой и принялись болтать о том о сем. Рагноиды — прекрасные собеседники.
— Орви, прочтите мне ваше стихотворение.
Он прочел. Вздохнул:
— К сожалению, оно не пришлось по душе зрителям.
— Ничего, не унывайте, крепитесь и совершенствуйте ваш талант. Это первый, но далеко не последний всемирный поэтический фестиваль.
И тут в бар влетела разъяренная Оливия:
— Она тут прохлаждается! А объявлять итоги кто будет, конь в пальто? А банкет? А концерт? Растерзаю!
Оливия, не чинясь, схватила меня за шиворот и поволокла прочь из бара. Бедный рагноид грустно смотрел мне вслед.
— Оливия, прекрати меня тащить, на нас люди смотрят.
— Пусть посмотрят, не одной же тебе жевать славу!
— Оливия!!! Ты что, завидуешь?
— Была нужда. Так, все, встряхнулись, плечи распрямили. Глубоко вдохни и резко выдохни.
— Блин, подвязка на чулке лопнула!
— Переживем.
Оливия распахнула двери и прорычала:
— Дамы и господа! Ее светлость Люция Монтессори!
Музыканты на галереях грянули приветственный гимн, я шла в проходе меж рядов кресел, боясь, что или шлейфом стул свалю, или каблук подломится.
Я взошла на подиум. Мне подали конверт.
— Дамы и господа! — улыбнулась я. — Настал волнующий момент. В этом конверте имя того, кто стал фаворитом первого дня фестиваля… Это… Куб Кубус с планеты Кубатон.
Желтый кубик с двумя синими нашлепками радостно запрыгал в кругу единомышленников. Кому могут нравиться кубы? Они же ведь и размножаются, раз у них планета.
Я вручила желтому кубику диплом участника, а затем все тем же елейным голосом объявила о начале банкета-фуршета (вот что-то такое получилось). Кто умел сидеть, ел сидя, остальные — в привычных расе позах.
Мы с Оливией сели в дальнем уголке и принялись жадно поглощать оливье и наггетсы.
— Еще концерт сегодня, и можно расслабиться, — сказала я.
— Ох, тебе бы только расслабляться, — каверзным тоном сказала Оливия. — То с Маттео, то уже с каким-то синюшным обсоском в баре обжимается.
— Я не обжималась. Просто немного расслабилась. А Маттео… Сама знаешь, у него спецзадача, он назначен временным хранителем ЗЗ.
— Чего?
— Золотого запаса.
Наконец нам стало очень хорошо от съеденного оливье, мы почти помирились и, пока гости собирались в зал на концерт «Нано-сопрано», решили просто посидеть в дамской комнате. Тем более что у меня оторвалась подвязка и мне пришлось ее пришивать.
Тут-то она и появилась. Цыганка, возраст которой можно мерять световыми годами. Она была скрюченная, с такой темной кожей, что и не опишешь. Яркие шали, платки, парео, пончо и еще незнамо что покрывали ее с головы до пят. Но глаза у нее были — лазеры позавидуют.
— Молодые красавицы, — сказала она. — Позолотите ручку, я вам карты раскину, всю правду скажу, что было, что будет, чем сердце успокоится.
— Я не верю в карточные гадания, — немедля заявила Оливия. — Но вы можете погадать мне, так и быть. Для развлечения.
Гадалка усмехнулась:
— Карты не развлечение. Они правду говорят, они будущее прогнозируют.
Неуловимым движением гадалка достала колоду карт из марева своих юбок. Перетасовала. Протянула Оливии:
— Сними одну карту направлением к себе.
Оливия сняла.
— Положи.
Оливия повиновалась. Поверхность карты была белой.
— Она белая? — удивилась Оливия.
— Задай ей вопрос.
— За кого я выйду замуж?
На карте отчетливо проступил кукиш.
— Ха, — сказала Оливия. — Я что, в девках останусь?
Карта показала восклицательный знак.
— Нет, ну вот что за подлость! — воскликнула Оливия. — Все люди как люди, замуж выходят, разводятся, имущество делят, а мне кукиш! И что тогда меня ждет в жизни?
На карте проступили золотая корона, держава и скипетр.
— Ты будешь королевой! — воскликнула я. — Не раскисай! Давай-ка учи дворцовый этикет.
— Погоди. Я буду королевой Литании?
На карте проступил герб королевства, которого мы не знали.
— Это королевство находится на Планете?
Карта показала совсем другую планету. Очень знакомую мне. Мою родную планету Нимб.
Я сказала об этом Оливии. Она задумалась.
— Этого не изменить? — спросила она. А потом взяла и перевернула карту. — Все можно переменить. Люция, Нимб — твоя планета…
— Но я сбежала оттуда…
— Пусть гадалка теперь тебе погадает.
Оливия хмуро смотрела на карты.
Гадалка перетасовала их, протянула мне колоду:
— Сними верхнюю карту.
Я повиновалась.
На лежащей передо мной карте отчетливо проступила сломанная роза.
— Я же не задавала никакого вопроса! — воскликнула я.
— Сердце у тебя вопрос задало. Нет, Люция, не быть тебе с этим женихом. И ни с каким другим, пока ты не вымоешь туфли твоей подруги.
— Еще чего, — сказала Оливия. — Да кто ей даст.
А я сидела оглушенная. Мне не быть с Маттео вместе. Мне не быть с ним, с его глазами, утешающими руками, крепкими объятьями. Вот просто не быть, потому что какая-то бумажка…
Я потянулась к карте, но гадалка железным голосом сказала:
— Не трогать.
— Но хоть что-то у меня будет? — всхлипнула я.
И карта вспыхнула и рассыпалась невесомым пеплом.
— Плохо дело, девочка, — сказала мне гадалка.
— Ну я прямо и не сомневалась, — со злыми слезами сказала я. — Разве у какой-то сиротки-уродки с двумя личностями может быть все хорошо?
Раздался легкий звон, и перед нами предстал неподражаемый мессер Софус.
— О, Глоссария, рад тебя видеть, — воскликнул он. — Давненько мы не пересекались на задешних струнах.
— Ты же знаешь, Софус, мой дар никому не в радость. Кочую с галактическими цыганами, вместо истинных гаданий вру. Ведь скажи правду — на тебя будут смотреть, как смотрит вот эта девочка.
— Люция, не смей относиться к Глоссарии непочтительно, — строго сказал Софус. Она из Высших, она хранит три кинжала Симфонии Сущего.
— Спешу вас порадовать, я тоже, — и я выхватила свой кинжал.
Все отшатнулись.
— Люция, — строго сказал мессер Софус. — Как он попал к тебе?
— Некая Бабулька подарила его мне в день рождения. И исчезла. Видимо, побоялась моей горькой судьбы.
— Люция, ты должна отдать кинжал Глоссарии. Только она может сохранить кинжалы так, чтобы Все Сущее не исчезло.
— Я вам не верю. А кинжал мне самой пригодится! Я буду защищать Маттео и нашу с ним любовь.
— Нет у вас никакой любви, дурочка, — сурово сказала цыганка Глоссария. — Он женится на тебе, а потом, когда ты станешь скучна ему, убьет.
— Я вам не верю. Я сейчас пойду к нему и все расскажу. Он любит, любит.
— Как это скучно — наблюдать чье-то разочарование в любви.
— Идем выпьем, — сказала Глоссария.
Я села на лошадь и помчалась от Поэтополиса к хранилищу золота. Я знала, что туда не пускали никого, но я была особым случаем.
— Я хочу видеть мессера Маттео, — сказала я стражам. — У меня особый допуск.
— Его величество отменил все допуски.
— Тогда вызовите мессера Маттео сюда, я его невеста и желаю говорить с ним немедля.
— Хорошо, — сказал стражник.
Маттео скоро вышел, его милое лицо было тревожно:
— Люция, что случилось?
— Маттео, мне пророчат, что я не выйду за тебя замуж! Что ты убьешь меня.
— Ну разве ты сама не понимаешь, какие это глупости? Дай я поцелую тебя в лоб, и все плохие мысли пройдут.
Он поцеловал меня, и все ушло. Я смотрела на него и не узнавала. Осматривалась — не узнавала местность вокруг.
— Кто я? — прошептала я.
— Разве вы не видите, — услышала я голос, — это городская сумасшедшая. Ее надо немедленно отвести в дом умалишенных и крепко запереть. А донна Люция — вот она, она ваша госпожа и возвращается в Поэтополис.
Я села на коня. Скакать было легко, ведь Маттео посылал мне вслед воздушные поцелуи. Правда, неприятно было видеть, как хватают какую-то умалишенную и запихивают в больничную карету. Бедняжка. А меня ждут Оливия и фуршет с поэтами.
— Ну что? — встретила меня Оливия вопросом.
— А, все это болтовня, — улыбаясь, ответила я. — Маттео все так же влюблен в меня и по-прежнему выполняет свою работу. Который час? Хочется послушать вечерний цыганский концерт. Они обещали.
— Вроде не было такого.
— Вот только сейчас обещали. С этим фестивалем голова закружится.
Люция рассмеялась.
— А как же твой кинжал, о котором говорили Софус и Глоссария?
— Он так и останется моим. С ним ничего не случится. Ты вспомни, что я практически всесильна.
— У тебя зрачки другие. Горизонтальные.
— Это я модничаю. Сейчас сделаю обычные, оп-ля! Ну, идем на концерт.
Из дневника поэта Куба:
Я так счастлив, так улыбнулась мне удача! А вот сейчас ко мне входит удивительная гост…
