Глава XIX
Мистер Гибсон держал жену на коленях и испытывал сладостную горечь.
– Розмари, – прошептал он, – почему ты сказала, что не уколола палец иглой, хотя на самом деле уколола?
– Почему я так сделала? – Ее лицо стало мягче, и горечь ушла. Дыхание Розмари касалось его лба. – Не хотела, чтобы Этель узнала.
– Что узнала, мышка?
– Как сильно я люблю наш дом. – Она отодвинулась, чтобы заглянуть Гибсону в глаза. – У нее не было сострадания к моим чувствам. Пусть это сентиментально, но я не хотела уходить.
Гибсон крепко зажмурился.
– А ты, Кеннет, удалился от меня после аварии, – прошептала Розмари ему в волосы. – Что тебе наговорила Этель? – Он спрятал лицо у нее на груди, там, где билось ее сердце. – Я подумала, может, ты согласился с сестрой относительно якобы моего желания таким образом расторгнуть наш договор. Но ты и после этого был ко мне добр. Я ничего не могла понять.
– Это был несчастный случай, – пробормотал он. – Я же тебе говорил, мышка.
– Я тебе тоже много чего говорила, а ты как будто не верил. Этель – уважаемая тобою сестра, и я решила, что ты с ней согласен. Ты же сказал, что сам ничего не помнишь. Я испугалась. Она сбила меня с толку.
– Здесь направо, – велел Пол. – Туда. Третья подъездная аллея. – У Пола в голове крутилась всего одна мысль. Пол, который призывал к спокойствию, когда все волновались, теперь, когда другие успокоились, подогревал волнение. Оказывается, за его безукоризненными манерами скрывался довольно мрачный тип.
– Этель уже должна быть дома. – Розмари затаила дыхание и отодвинулась. Машина остановилась.
Гибсон открыл глаза и увидел слева крышу небольшого коттеджа в виноградной лозе. Это был дом, только больше не его. Он смутился и в безнадежном смущении догадался, что сам себя приговорил. Хромая, он с трудом поднялся на переднюю террасу Пола Таунсенда.
Им открыла живая и невредимая Джини и с нетерпением спросила:
– Вы его нашли?
– Это не та, – проворчал Тео Марш. – Не похожа.
Пол обнял дочь.
– Я так напугался, малышка, – выдохнул он. – Подумал, может, ты ехала в одном с ним автобусе и нашла отраву.
– Ради бога, папа! – Джини возмущенно вывернулась из его объятий. – Ты что, считаешь, я совсем?
– Как мама? – Пол отпустил дочь и бросился в дверь.
Никакого яда явно не было.
Джини покосилась на компанию – полдюжины людей, неожиданно явившихся к их порогу.
– Пожалуйста, проходите. – В ней боролись вежливая девочка и сердитая девчонка.
– Джини, Лавиния звонила? – спросил Ли Коффи. С юными девицами он обращался так же, как со взрослыми.
– Кто-то звонил. Наверное, Лавиния. Но мы уже знали – слышали по радио. – Джини тряхнула коротко подстриженной головой. На ней была красная юбка, белая блузка, на голых ногах вместо туфель красные сетчатые шлепанцы. – Когда я выходила к почтовому ящику… это было уже давно… услышала, как у мисс Гибсон передавали по радио объявление. Пришла домой и включила наше. – Джини говорила с таким заносчивым видом, словно ей было известно все, что происходит в мире.
Гибсон посмотрел на Розмари, она на него.
– В таком случае Этель все известно, – пробормотал он. Он не мог и на дюйм заглянуть в будущее. Розмари слегка подвинулась, так, чтобы не коснуться его плеча.
– Она не могла догадаться, что это вы. – Джини, пятясь, вошла в дом. – Имени по радио не назвали. А бабуля все поняла.
– А ты не сбегала к этой Этель? Не просветила ее, не потрепалась с ней по-соседски? – с интересом спросил водитель автобуса.
– Нет. – Джини было немного тревожно, хотя она не понимала почему. Но ей точно не хотелось болтать с Этель Гибсон. – Так вы зайдете?
Гости зашли. Пол, склонив красивую голову, стоял на коленях у кресла старой миссис Пайн. Странная поза – слезливо-театральная. Она выговаривала ему, словно ребенку:
– Пол, дорогой, тебе не нужно тревожиться ни обо мне, ни о Джини.
– Всякое же бывает… – Он говорил, как плохой актер.
Дочь сверкнула глазами:
– Почему ты решил, что я способна съесть какую-то дрянь, которую нашла на улице? Или накормить ею бабулю? Плохого же ты обо мне мнения, папа.
Пол так и продолжал стоять на коленях. Миссис Пайн улыбнулась гостям и остановила взгляд на Гибсоне.
– Очень рада вас видеть, мистер Гибсон. Молилась о вас с тех пор, как мы виделись в последний раз.
Гибсон сделал к ней шаг и, взяв хрупкую, сухую руку, почувствовал в ней силу. Хотел поблагодарить за ее молитвы, но решил, что это неудобно, как если бы захлопать в церкви в ладоши. Он понял, что совершенно не знает эту женщину – опору и сердцевину этого дома.
– Прошу прощения, – начал деловым тоном Тео Марш, – вы бы не согласились позировать?
Старая дама недоуменно взглянула на него.
– Я Элен Пайн, – гневно сказала она. – А вы кто такой, сэр?
– Теодор Марш, скромный художник. – Немного ерничая, он раскланялся. – Всегда в поиске интересных лиц.
– Скромный, как же, – хмыкнул водитель. – Я Ли Коффи, работаю на автобусной линии.
– Вирджиния Северсон, его пассажирка.
– Я миссис Уолтер Ботрайт, – проговорила матрона с таким видом, будто этим все сказано. Она держалась так, будто была главным оратором собрания и сейчас собиралась с мыслями.
Розмари не надо было представляться, и она взволнованно повернулась к Тео Маршу:
– Но если это не Джини… нам неизвестно…
– Это не Джини, – подтвердил художник и наклонил голову набок, словно хотел представить миссис Пайн вверх ногами.
Гибсон чувствовал, будто у него заново открылось зрение, и тоже разглядывал лицо старой дамы – добродушие в глазах, твердость миниатюрного подбородка. Она была не только красивее Джини, но даже миловиднее.
– В таком случае кто? – настаивала Розмари.
– Я вполне доверяю полицейскому управлению, – решительно заявила миссис Ботрайт, восседая на трон. Розмари посмотрела на нее и бросилась к телефону.
Пол вышел из транса, молитвенного или какого-либо другого состояния, в котором он еще пребывал.
– Откуда вы так много узнали о том, что происходит? – с обожанием спросил он тещу.
– Я поняла, что случилось что-то нехорошее, когда услышала крик Розмари. И когда Джини включила радио, я сразу поняла, кто забыл в автобусе бутылку с ядом. Понимаете, я по лицу мистера Гибсона заметила, что у него неприятности, но ничего не могла поделать.
– Миссис Пайн, – порывисто проговорил Гибсон, – то, что вы мне тогда сказали, сделало все невозможным. Не думаю, что я бы решился. Но к тому времени тревога возникла по другому поводу: мною был потерян яд.
– И до сих пор не нашли. – Ее глаза сделались печальными.
– Нет.
Он встретился с ней взглядом. Принял свою вину и ее сострадание.
– Нам следует молиться, – сказала она.
– Неприятности. – Водитель автобуса скользнул по Вирджинии взглядом. – Неприятности и логика. Как они согласуются друг с другом? Думаю, мы еще не дошли до самой сути.
Медсестра старалась заставить его замолчать.
Розмари жалобно говорила в трубку.
– Ничего? Вообще ничего? – Она бросила ее на рычаг и вернулась к остальным. – Никаких новостей.
– Отсутствие новостей – хорошая новость, – заявил Пол.
Все переглянулись.
– Что, тупик? – спросил водитель. – Уперлись в стену, дальше ехать некуда. – Бурлящая в нем энергия не находила выхода.
– Думайте! – попросила медсестра. – Я пытаюсь разгадать, и вы постарайтесь, миссис Ботрайт. – Она закрыла глаза.
Миссис Ботрайт тоже зажмурилась, но ее губы шевелились. Гибсон понял, что она обращается по поводу него к какому-то высшему существу на небесах.
Но решение не приходило. Ехать было некуда.
Пора все брать на себя и самому решать свои проблемы.
– Вы очень много для меня сделали, – с жаром сказал он. – Вы творили чудеса. А теперь возвращайтесь к своим делам и знайте, что я вам искренне благодарен… нет, я вас всех искренне люблю. Все в руках Божьих. – Он подумал, не одно ли это и то же, что и рок? – Нам с Розмари надо идти к Этель. – Гибсон считал это своим долгом.
– Да, – мрачно согласилась жена.
– К железной Этель? – Глаза Тео Марша озорно блеснули.
– Тео! – предостерегающе бросила миссис Ботрайт.
Тем временем Пол пришел в себя и взялся выполнять обязанности хозяина дома.
– Может, сначала выпьем? – сердечно предложил он. – Думаю, это нам сейчас не помешает. Не волнуйся, Гибсон. – Он осекся.
– Так, так, – пробормотал водитель автобуса. – Каждый сам за себя. За такой овес и кляча поскачет. – Он мрачно покусал ноготь большого пальца.
– Зря я вас сюда притащил. – Пол обвел остальных по-детски виноватым взглядом.
– Небольшая выпивка пойдет мне на пользу, – сказал Ли. – И Вирджиния тоже не откажется.
Тео Марш, как встревоженная птица, уселся на край стола.
– У меня внутри пересохло, как в августе в пустыне, – признался он. И, пощелкав костяшками пальцев, спросил: – Что будем делать?
Ему ответила миссис Ботрайт:
– Похоже, у нас нет никакого плана действий. Сейчас позвоню домой – нужно прислать машину, чтобы отвезти каждого из вас, куда пожелаете. Но прежде с удовольствием выпью чего-нибудь некрепкого. Спасибо, Пол. А пока есть время подумать. – Она не привыкла покоряться обстоятельствам.
– Я помогу тебе, папа, – предложила Джини, а водитель автобуса принялся рассказывать миссис Пайн о всех похождениях в поисках яда. Их сборище стало похоже на вечеринку. После первых любезностей у людей развязались языки. Гибсон сидел на диване рядом с Розмари и старался не забыть, что он преступник. Не исключено, что из-за него кто-то умирает или уже умер.
Юную Джини захватила атмосфера открытости. Держа поднос, она повернулась к Гибсонам.
– Прошу прощения, что сорвалась. Но отцу нужно больше мне доверять. Иногда он слишком давит на меня.
– Пол любит тебя, дорогая, – сказала Розмари. – И твою бабушку тоже.
– Да он просто шагу не может без нее ступить, – нетерпеливо проговорила девушка. – Уж лучше бы женился.
– Ты в самом деле так думаешь? – настороженно посмотрев на нее, спросила Розмари.
– Мы обе так думаем. Правда, ба?
– Желаем ли мы, чтобы он женился? – Миссис Пайн вздохнула. – Да. Но свахи из нас никудышные.
– Мне и так хорошо, – заявил Пол, раздавая напитки.
Розмари подалась вперед и нарочито медленно спросила:
– Миссис Пайн, не станет Джини его ревновать к мачехе? Подростки в ее возрасте к этому склонны.
– Подсознательно? – спросила Вирджиния. И, произнося это слово, ее четко очерченный рот скривился от отвращения.
У Гибсона возникло странное чувство, но он старался себя не выдать. Ему казалось, будто Марш, Ли Коффи и все остальные способны видеть его сквозь кожу.
– Похоже, и тут над всем витает Этель, – заметил водитель автобуса. – Ох, уж эта Этель.
– Джини искренне любит Пола, – продолжила миссис Пайн.
– Ну, в самом деле, как она только может обо мне такое думать? – воскликнула девушка. – Она же меня совершенно не знает! Я хорошо знаю жизнь. Уже четыре года пытаюсь отца женить, – кипела она. – Вполне сознательно.
– Так насчет Этель? – Ли Коффи подмигнул Розмари. – Ей-то уж лучше всех известно, что к чему?
– Только не насчет подростков, – возразила Джини. – Мы ребята ушлые.
– Что верно, то верно, – кивнула миссис Ботрайт. – Нам надо учиться слушать молодежь. Продолжай, дорогая.
– Мы даже знаем про эдипов комплекс. – Она обожгла матрону взглядом. – Кое-что есть в головах. И вот я спрашиваю, что будет с отцом, когда я уйду? А такое однажды случится.
– Я тоже задаю такой вопрос, – спокойно кивнула миссис Пайн.
– Если он никого не найдет, то просто пропадет, – заключила Джини. – Он же ужасно любит комфорт.
– Эти женщины… они меня изводят, – пожаловался Пол и поднял бокал. Глаза внезапно стали загадочными.
Мистер Гибсон тоже машинально сделал глоток. Напиток был холодным и безвкусным, но внезапно показался восхитительным.
– У Этель есть собственное мнение и по поводу престарелых инвалидок, миссис Пайн, – зло проговорила Розмари.
Пол возмутился. Миссис Пайн подняла руку, словно хотела унять его гнев, и улыбнулась.
– Бедняжка Этель! Ей бы жить в свое удовольствие и думать, что ее больше всего утешит. Замуж не вышла. Детей нет. Какой скудный жизненный опыт.
– У Этель? Скудный? – удивился Гибсон. Ничего подобного ему в голову не приходило.
– У нее, наверное, мало отношений с конкретными людьми, – продолжила старая дама. – Иначе почему она судит обо всех скопом?
– Она ни на кого не смотрит, а значит, не видит, – предположил Тео Марш.
– Какие поразительно нелепые люди, если брать каждого по отдельности. – Водитель автобуса похлопал Вирджинию по руке. – Вот так я могу их воспринимать. – Медсестра покраснела и зашикала на него.
Гибсон кашлянул.
– Что ни говорите, Этель сделала вполне успешную деловую карьеру. Ей все время приходилось иметь дело с реалиями жизни. В то время как мое существование было ограниченным – немного поэзии, академическая заводь. Даже на войне…
– Как вы можете читать поэзию и не замечать Вселенную? – с возмущением спросил Ли. – Знаете, кто на самом деле ограничен? Те, кто ничего не читает, помимо газет, и не смотрит, кроме телевизора, не замечает никого вокруг себя. Покупают лишь машины и жратву, делают лишь то, что, по их мнению, делают соседи, и в упор не видят вселенной. – Он откинулся и провел пальцами по бокалу. – Если честно, я таких не встречал.
– Прочитали о них в газете, – хохотнул Тео Марш.
– В каких войнах вы участвовали, мистер Гибсон? – спросила Вирджиния.
– В обеих. В корейской не пришлось, стал староват.
– О да, – проговорила Розмари с усмешкой. – У него так мало жизненного опыта, всего две войны. Кроме того, была Великая депрессия – годы, когда он заботился о матери и оплачивал образование Этель. Это, по-вашему, проявление слабости и бездеятельности? Потом он преподавал… кто считал, скольких он выучил? Этель этим не занималась. Не понимаю, с чего бы? – добавила она вполголоса. – Или почему, если мужчина до пятидесяти пяти лет вел полезную жизнь, если он щедр, добр и великодушен, она считает его наивным и…
– Невинным? – закончил за нее Гибсон. Его глаза блестели, ему было хорошо.
– Заводь? Что вы хотели этим сказать? – поинтересовался Тео Марш. – Как она понимает жизнь? Когда имя человека мелькает в центральных газетах? Клубное общество?
– Нет, нет, – возразил Гибсон. – Реальность, подлость. Когда всаживают в спину нож. Самомнение, воровство…
– Подождите! – произнес художник. – Почему все мерзкое и неприятное считается реальностью? Ведь реальность – синоним истины. Зло может быть правдой, но правда не эквивалент злу. Нельзя написать сколько-нибудь приличную картину, чтобы в ней не было правды.
– Или приличное стихотворение, – добавил водитель автобуса, – или хорошо провести урок, заработать честные деньги. Мне кажется, он на самом деле невинный. – Ли Коффи окинул комнату взглядом.
– Я думаю, он милый, – тепло вставила Вирджиния.
Миссис Ботрайт глубокомысленно кивала.
– Тео, – сказала она, – у меня есть все основания полагать, что Вторничный клуб выслушает вас на этот счет.
– За сто пятьдесят паршивых долларов? Там же одни скряги и крохоборы!
Гибсон изо всех сил старался не слишком забавляться происходящим. Кроме Розмари, в этой чистой, уютной, приятной комнате находилась изящная пожилая дама в инвалидном кресле – истинная хозяйка дома, которая выслушивала, как ее гости свободно излагают свои мысли. Нет, нет, нужно помнить, что ему придется держать ответ за свое преступление. Таков отрезвляющий мотив, к нему надо прислушиваться.
Но иногда с радостью в сердце, которую не мог отрицать, он думал, что главное сейчас – это люди, которые здесь вокруг него. Они с ним говорят, спорят, противоречат, стараются поддержать, тревожатся за его судьбу и сражаются с ней. Предлагают ему частичку своей веры. От этого становилось теплее и звучала в душе музыка. Пришла мысль, что никто бы не мог похвастаться таким чудесным опытом, как он в этот день своего самоубийства.
Но эта радость всего лишь краденая. Пора уходить и встретить судьбу, в которой музыки совершенно не будет.
