Глава XVII
Его только что не внесли в машину, и Розмари поспешила за ним. По другую сторону от нее Коффи с выражением надежды на лице усадил Пола Таунсенда, сам скользнул за руль и повернул ключ. Мотор заработал. Открылась дверь дома, и по ступеням сбежала Вирджиния. Теперь на ней был коричневый джемпер поверх белой блузки и коричневые туфли-лодочки на босую ногу. Аккуратно уложенные светлые волосы сияли. Коффи улыбнулся и тронул машину, как только она устроилась рядом с ним. Не промедлил ни десятой доли секунды. Блондинка его не подвела.
– Какая быстрая перемена! – восторженно прокомментировал Пол.
Никто не обратил на него внимания. В такой момент лучше было бы не отпускать замечаний.
Пока выезжали из квартала, маленькая медсестра рассказала, где находится дом – цель их поездки. Ли пересек бульвар и повернул на север. Они двигались в сторону возвышающегося на северо-западе города холма, где газоны были шире, а забирающиеся вверх по склону дома больше. Девушка объяснила, что дом миссис Ботрайт расположен ближе к вершине, на короткой улице имеются всего три или четыре строения с обширными лужайками за стеной.
– Чем выше, тем реже дома, – высказался Пол.
Вирджиния повернулась к нему и профессиональным тоном задала вопрос:
– Против этого яда есть противоядие, мистер Таунсенд?
– Пол, – поправил он ее.
Девушка улыбнулась:
– Что нужно делать в случае, если…
– Боюсь, что противоядие мне неизвестно, – признался химик, подаваясь вперед. – Я, конечно, не врач. Все, что мне известно из нашей профессии, – какова опасность. И нас тоже учили осторожности.
– Каким образом он сумел завладеть ядом? – спросила Вирджиния.
Пол объяснил. И пока он говорил, Гибсон понял, что его знакомый рисуется и очень умело пытается очаровать эту симпатичную девчушку. От этого он почему-то почувствовал себя оскорбленным.
Гибсон посмотрел на Розмари – на его дорогую Розмари, она сидела между ним и Полом, сцепив руки. В ее решительности заключалась их сила; это она начала борьбу, воодушевив и сплотив отважных помощников.
– Вы настоящий боец, Розмари, – вслух проговорил он.
– Заячья душонка, – с горечью ответила она. – Всегда была такой. Мне надо было давным-давно начать бороться.
К ней повернулся Пол Таунсенд и накрыл ладонью ее напряженные руки.
– Ну, ну, Рози, относитесь ко всему проще. Иначе доведете себя. Волнения никому не помогали. Правда, Вирджиния?
Блондинка не ответила. Зато водитель автобуса сказал:
– Тревога ей полезна. Я прав, Розмари?
– Да, спасибо, – поблагодарила она с жалким выражением лица, от напряжения почти упав духом. Пол убрал руку. – Мне тревожно, потому что я пытаюсь представить, как обеспеченная женщина подбирает в общественном автобусе странный пакет. И мне кажется, что такого не может быть.
– Может, – возразила медсестра. – Скажем, по ошибке. Вместе с другими своими покупками. Я не видела, как она выходила, – сошла первой. Но кто знает? Допустим, в ее пакетах было съестное. Она все вместе свалила на кухне. У нее явно есть слуги. Повар ничего не подозревает и решает, что миссис Ботрайт вздумала купить оливковое масло.
– Такую маленькую бутылочку? – с жаром возразила Розмари. – Так мало? Сколько времени?
– Тридцать семь минут четвертого, – ответил Пол.
– Еще не так много. – Розмари безнадежно улыбнулась.
А Гибсон подумал, что очень много. Прошло вполне достаточно времени, чтобы кто-то успел таинственным образом умереть. И эту смерть пока не связали с причиной, которая могла ее вызвать. Что бы они ни говорили, не исключено, битва уже проиграна.
– У Ботрайтов дети в подростковом возрасте, – заметила Вирджиния. – Их не станут так рано кормить ужином.
– Оливковое масло. Для чего оно может понадобиться кухарке? – спросила Розмари.
– Для салата, – предположила медсестра. – Сдобрить начинку сэндвичей. Для каких-нибудь закусок.
– Не говорите так! – попросил Пол.
Гибсон ужаснулся. Не хватало только, чтобы отравился ребенок! Вслух он сказал:
– Вы все должны покинуть меня. Нечего со мной возиться. Я и так причинил вам кучу беспокойства.
– Никакого беспокойства, – перебила его Вирджиния, и он ей поверил.
И, удивляясь себе, улыбнулся:
– Я вам верю.
– Давайте успокоимся, – начал было Пол.
– Перестаньте повторять одно и то же, – попросила его Розмари. – Это все равно не поможет.
– Я же вам советовал, Рози, – упорствовал Таунсенд. – Надо было с ним поговорить. Все расставить по своим местам…
– Советовали. И были совершенно правы. – Розмари смотрела прямо перед собой. – Да, Пол. – Ее руки дрожали.
– Наверное, вы заметили что-то неладное? – участливо спросил ее Ли Коффи, еще не понимая, о чем идет речь. Он не владел фактами. – Человек не решается на такой шаг за один день.
«А я решился, – удивился себе мистер Гибсон. – За одну ночь».
– Вы болели, мистер Гибсон? – спросила медсестра. – Принимали болеутоляющие? Я заметила, что вы хромаете.
Гибсон смутился. У него заныло сердце – он не умер, по-прежнему был жив.
– Авария. Сломал пару костей, и все дела.
Розмари посмотрела на него. Он отвернулся.
– Я только поинтересовалась, – мягко объяснила Вирджиния. – Существуют болезни, которые вызывают депрессию. И некоторые лекарства тоже.
– У меня была депрессия, – произнес он. – Это именно то слово.
– Вам надо было обратиться к врачу, – посоветовала Вирджиния. – Медикам часто удается справиться с угнетенным состоянием больных.
– Что-то подкрутят, подвинтят, и все проходит? – с горечью усмехнулся Гибсон.
– Они знают, как взяться за дело. – Ответ прозвучал механически. Медсестра, казалось, оценивая его ответы, ставила диагноз.
– Вы увлекаетесь этими психосоматическими штучками? – неожиданно спросил водитель автобуса.
– А вы?
– Много лет назад я выбросил из головы кучу всяких никому не нужных различий. Или – или. Тело или разум. Материя или дух. Ха! Теперь получается, насколько я могу судить, о чем говорят всякие умники, что материя менее материальна, чем дух. Человеческое тело больше не цельно. Как и стул. Складывается из несметного количества частиц – атомов и их составляющих. И все это крутится и производит волны, ритмы и, насколько известно, даже само время. Слушайте больше всех балаболок!
Вирджиния весело рассмеялась.
А мистер Гибсон, наоборот, помрачнел. Проклятье, подумал он, а вслух добавил:
– Я, наверное, болел. Это правильное определение моего состояния.
– Видите, мы совсем ничего не знаем, – обрадовалась Вирджиния.
– Ничего не знаем, – подхватила Розмари.
– Человек начинает понимать, насколько необразован, когда приступает к изучению медицины или другой науки. – Медсестра думала, что ее слова доставляют Гибсону удовольствие.
– Где жизнь, там надежда. Вы это хотели сказать? – Пол решил, что уловил ее мысль.
Девушка нахмурилась. Ее миленький подбородок почти касался спинки переднего сиденья. Она повернулась назад, чтобы разговаривать с остальными.
– Я хотела сказать, что можно открыть чертовски много нового. Но мы мало знаем, как это сделать. Следите за моей мыслью, мистер Гибсон? Есть люди, которые постоянно ищут пути, как бы помочь другим. И они их находят. Я сама была свидетелем. Никому не ведомо, что нас ждет завтра утром. Вы должны были попросить о помощи.
– Я тоже, – произнесла Розмари.
Мистер Гибсон промолчал. Голова была занята обдумыванием странной вещи, которая с трудом сочеталась с принципом рока. И в этом была ее странность. Допустим, индивид впал в депрессию вследствие своей внутренней химической организации. Назовем ее механизмом. Но даже при этом он еще не обречен, если его друзья, открытые всему новому, найдут способы ему помочь. И в этом заключалась странность – слабина в мощной, зубатой пасти судьбы.
– Забавно, – проговорил он.
Никто его не спросил, что ему показалось забавным, а он не стал объяснять. Машина вкатила на улицу с трехрядным движением, и пассажиры притихли.
Первым нарушил тишину Пол:
– Мне надо было позвонить домой – выяснить, вернулась ли Джини. И в порядке ли мама.
– Уже, наверное, около четырех часов, – предположила Розмари. – Этель, вероятно, дома. – Она резко, почти заносчиво вскинула голову.
Этель! Гибсон был поражен. Что скажет Этель? Он представить не мог. Все, что происходило в тот день с одиннадцати часов, будет неподвластно ее пониманию.
– А я не думаю, что он был болен, – пробормотал водитель автобуса. – Видимо, испытал потрясение.
Вирджиния склонила голову и уважительно посмотрела на него.
– До самых основ, – продолжал Ли Коффи.
– Его же все любили, – возразила Розмари и, словно в отчаянной молитве, сложила ладони.
– Все о нем только и думали! – У Пола был такой вид, словно Гибсон его непростительно обидел.
– Все? – задумчиво переспросил водитель автобуса. – Значит, конфетки обещать не будем.
– Конфетки? – удивилась медсестра.
– У него было что-то еще на уме, а не только недостаток братской любви ближнего. А теперь смотрите, моя милая, – сказал он своей блондинке, – мы на Хатауэй-драйв. Где тот дом, который нам нужен?
– Белый, в колониальном стиле.
– Может быть, яд здесь? – предположила Розмари.
Мистер Гибсон был щепкой в подхватившем его потоке воды и вышел из машины вместе с остальными.
Они остановились за стеной в том месте, где подъездная аллея поворачивала и расширялась перед входом в дом с колоннами. Перед ними раскинулся идеально белый фасад, а изысканные складки изящных штор на окнах свидетельствовали о том, что порядок здесь поддерживают деньги и наемные руки.
Теперь компанию возглавила Вирджиния: позвонила, и ей открыла служанка.
– Миссис Ботрайт дома? Нам надо срочно ее увидеть. По очень важному делу. – Лаконичное, веское обращение медсестры произвело впечатление.
– Пожалуйста, проходите, – пригласила служанка, изо всех сил стараясь скрыть удивление. И оставила их стоять на восточном ковре в просторной прихожей. Слева располагалась огромная комната. С валика серо-желтого дивана свисали ботинки для верховой езды и болтались взад и вперед, поскольку вмещали в себя пару юных ножек. Девчушка лежала на спине и разговаривала. Рядом никого не было, следовательно, она общалась по телефону.
По широкой лестнице вприпрыжку спустился парень лет шестнадцати.
– Привет! – произнес он и юркнул направо, где находилась еще одна комната со множеством книг и пианино. Мальчишка схватил рожок, и сразу раздались заунывные звуки.
Затем явилась миссис Уолтер Ботрайт собственной персоной – выплыла из белой двери под лестницей. Это была полная женщина, ростом пять с половиной футов. Под бежевым с белыми кружевами платьем угадывалось крепкое, упругое тело. Короткие, светлые волосы изящно вились, свежее, цветущее лицо венчал тонкий нос. В голубых глазах (хотя и не таких ярких, как у Розмари) сквозил интерес.
– Ко мне? Ах, это вы, мисс Северсон. Здравствуйте.
Вирджиния попросила называть себя по имени, но на этом вступление закончилось.
– Я видела вас сегодня в автобусе, мэм…
– Прошу прощения… – Миссис Ботрайт произносила нужные слова, но во взгляде по-прежнему стояло выжидательное любопытство. – Если бы я вас заметила…
Медсестра, прервав ее, перешла сразу к делу:
– Вы по ошибке не взяли в салоне маленький бумажный зеленый пакет?
– Не думаю. – Не слишком обходительную торопливость гостьи она восприняла как необходимость, и выражение ее лица ничуть не изменилось. – Сейчас проверим. – Она повернулась и двинулась с неожиданным для ее комплекции изяществом. – Мона!
Моной оказалась служанка.
– Спросите Жеральдину, не приносила ли я сегодня маленький зеленый бумажный пакет.
– Слушаюсь, миссис Ботрайт.
– Что было в том пакете? – поинтересовалась хозяйка дома у гостей.
Вирджиния объяснила. Миссис Ботрайт поджала губы.
– Это серьезно. Делл! – позвала она.
Девчонка пружинисто поднялась с дивана и сказала в трубку:
– Подожди, Кристи. Что такое, ма?
– Освободи телефон. Он нам нужен. Скажи Тому, чтобы он тщательно проверил свою машину – нет ли в ней зеленого бумажного пакета с маленькой бутылкой.
– Хорошо, ма. Кристи, я тебе перезвоню. Пока!
– Сын встретил меня на остановке автобуса, – объяснила миссис Ботрайт, подплывая к телефону.
Делл, которой было лет восемнадцать, прошла мимо них танцующей походкой. Глаза любопытные и улыбающиеся.
Из белой двери появилась женщина в форме.
– Ничего, мэм. Зеленого бумажного пакета на кухне нет.
– Спасибо, Жеральдина, – поблагодарила хозяйка и сказала в трубку: – Будьте добры, полицию. – А затем обратилась к гостям: – Кто из вас мистер Гибсон?
У Гибсона появилось чувство, будто на него со всех сторон показывают пальцами. Он стоял, как во сне, не то чтобы жалкий, а виновато зачарованный.
– Полиция? – спросила миссис Ботрайт. – Яд в бутылке из-под оливкового масла еще не обнаружен? Нет? – Она положила трубку и, не тратя слов, объявила. – Еще нет. – А затем продолжила: – Да, вы ехали со мной в автобусе. Чем могу вам помочь?
Розмари разрывалась между разочарованием и надеждой.
– Возникла цепочка воспоминаний. Водитель автобуса запомнил Вирджинию, а она – запомнила вас.
– А я, – сказала миссис Ботрайт (которая еще ни разу не произнесла: «О боже!» или «Как ужасно!»), – запомнила Тео Марша. – Кивком, словно невидимым молотком председательствующего, она призвала гостей к порядку. – Но сначала давайте убедимся насчет машины.
– В машине ничего нет, ма, – сообщил вернувшийся Том. Он с любопытством посмотрел на людей, но вопросов задавать не стал.
– Кто?
– Марш?
– Где?
Миссис Ботрайт жестом призвала к молчанию.
– Единственный способ достать Тео Марша – поехать к нему. Телефона в студии у него нет. Когда он работает, то отгораживается от всех. – Заметив непонимание, она добавила: – Тео Марш – художник.
– Где его студия? – спросил Ли Коффи и добавил: – Мадам.
– Надо бы сообщить полиции. – Миссис Ботрайт нахмурилась.
– Давайте лучше поедем, – предложила Розмари. – Мы уже так далеко зашли. Все-таки лучше, чем ждать.
– Получится быстрее, – добавил водитель автобуса.
– И, пожалуй, разумнее, – кивнула хозяйка дома. – Тео Марш может закапризничать, затаиться и не пустить к себе полицейских. А меня он знает. – Все почувствовали, что никто не сумеет затаиться, если это идет вразрез с желанием миссис Ботрайт. – Теперь так! – Она легко повернулась на каблуках. – Оба «кадиллака» в автомастерской, их до шести часов не взять. Уолтеру пришлось воспользоваться машиной Делл. Похоже, нам ничего не остается, как ехать на твоей, Том.
Парень принял такой сконфуженный вид, словно мать предложила ему снять брюки и подарить первому попавшемуся бродяге.
– У нас есть машина, мадам, – сообщил хозяйке дома Ли Коффи, восторженно разглядывая ее из-под соломенных ресниц. – И еще полбака бензина.
– А водитель он превосходный, – добавила Вирджиния.
– Отлично, – кивнула миссис Ботрайт. – Мона, принесите мне, пожалуйста, мой светло-коричневый пиджак и сумку. – Она проворно повернулась. – Том, ты тем временем осмотри дом, нет ли где-нибудь бутылки из-под оливкового масла в зеленом бумажном пакете. Ни в коем случае не прикасайся к содержимому. Это яд! Жеральдина, накройте ужин в половине седьмого. Я могу опоздать. Делл (девушка к этому времени вернулась в комнату), позвони отцу, скажи, что меня вызвали из дома. Если не вернусь к семи, сообщи мистеру Костеру из Комитета по образованию, что меня безнадежно задержали. Еще позвони миссис Петерс, скажи, что до завтрашнего дня у меня не будет для нее списков. Извинись. – Она взяла пиджак из рук служанки, уже выполнившей ее поручение. Махнула своим гостям и выплыла из своего дома. Остальные пятеро последовали за ней.
Ли Коффи устроился за рулем и посадил рядом с собой свою блондинку. Пол Таунсенд занял место справа от нее на переднем сиденье.
Миссис Ботрайт пропустила Розмари вперед на заднее и, обернувшись, крикнула сыну:
– Не позволяй Делл все время висеть на телефоне. Я могу позвонить.
– Черт возьми, ма! Попроси чего-нибудь полегче, – ответил Том.
Мать махнула рукой и забралась в машину. Последним на заднее сиденье плюхнулся мистер Гибсон.
– Куда едем? – уважительно спросил водитель автобуса.
– Выезжайте на бульвар и дальше до конца автобусной линии. Студия Тео Марша за городом. Ее не так-то просто найти, однако надеюсь, что не пропущу поворота. Если пропущу, спросим на перекрестке.
Машина уже двигалась.
– Не могу припомнить никого, кто бы выглядел как художник и сошел на конечной остановке, – сказал Ли Коффи. – У него наружность настоящего художника?
– Если он сошел раньше, нам все равно не узнать, куда он направился, – заметила миссис Ботрайт. – Так что нечего об этом рассуждать. Приедем – узнаем.
– Несомненно, – кивнул водитель. – Очень справедливая мысль.
– Эта его студия, такая по-деревенски непритязательная, – продолжала миссис Ботрайт. – Он самый настоящий художник. Вот только боюсь…
– Боитесь? – усталым голосом переспросила Розмари. Теперь, когда между ним и женой сидела миссис Ботрайт, Гибсон ее больше не видел.
– Тео Марш из тех людей, которые, если найдут в автобусе бутылку оливкового масла… Ведь оно импортное?
– Да, – подтвердил мистер Гибсон.
– Сочтут за дар богов. И он или его модель без колебаний добавят в какое-нибудь блюдо. Какая будет потеря! Прекрасный художник. Таких непозволительно терять!
– Сколько времени? – напряженно спросила Розмари.
– Всего четыре… одна минута пятого, – сообщил Пол. – Для ужина рано.
– Увы, Тео Марш ест, когда проголодается. Сомневаюсь, что его перекусы носят какие-либо названия.
– Это далеко? – жалобно спросила Розмари.
– Минут тридцать, – ответил Ли Коффи. – Мне ли не знать бульвара?
Машина набрала скорость и неслась по кривым улочкам.
– Так расскажите, что там с самоубийством? – сурово потребовала миссис Ботрайт.
Гибсон закрыл рукой глаза.
– Все началось с того момента, когда приехала Этель, – с жаром начала Розмари. – Не представляю, что она с ним сделала. Мне хватило того, что она сделала со мной.
– Вы его жена, милочка?
– Да! – У Розмари был такой вид, словно на этот титул претендует еще какая-то женщина.
– Водитель нашей машины тот же, что и автобуса. Так? – Миссис Ботрайт продолжала допрос, невзирая на взрывы эмоций. – А другой джентльмен?
– Я сосед, – ответил Пол. – Моя фамилия Таунсенд.
– И наш друг. – Розмари сказала это подчеркнуто любезно, словно изо всех сил старалась сохранить спокойствие и остаться в рамках приличий.
– Следовательно, мисс Северсон – пассажирка автобуса. Помните сказку о золотом гусе?
– Как же, отлично помню, – кивнул Ли Коффи. – Стоит вытащить из гуся золотое перо, прилипнешь и будешь вечно таскаться вместе со всеми другими. Это прекрасно, миссис Ботрайт.
– Но кто такая Этель? – Миссис Ботрайт твердо решила все для себя прояснить.
– Этель, – начала Розмари подчеркнуто ровным тоном, – сестра Кеннета. Добрая женщина, прекрасный человек, она приехала позаботиться о нас после того, как мы попали в аварию. – Ее голос взлетел. – Мне жаль, что я сорвалась. Не хватает сил быть все время благодарной. Да и время неподходящее. Мне теперь все равно. – От напряжения Розмари расплакалась. – Ужасное испытание. Время идет. Мне страшно подумать о художнике, который за городом, где нет никакой помощи.
Гибсон тоже представил сельскую студию художника и в ней груду тел.
– Помощь не потребуется, – печально возразил Пол. – Состав действует быстро.
– Все будет ясно, когда доедем, – заявила миссис Ботрайт. – Мистер Коффи профессионал. Мы делаем все, что в наших силах.
– Как все долго, – всхлипнула Розмари.
Миссис Ботрайт, в которой одновременно жила мать своих детей и мать-командирша, прижала ее голову к груди и погладила по волосам. Гибсон испытал громадное облегчение. Он благословлял миссис Ботрайт. Все три головы на переднем сиденье по-прежнему смотрели вперед.
– Благодарность – вещь бесполезная, – внезапно заявил водитель автобуса. – Я, конечно, не знаю всей подноготной, миссис Ботрайт, но эта Этель вбила Розмари в голову, что она нарочно устроила аварию, после которой мистер Гибсон хромает. Заметили? Внушила ей жуткое чувство вины, потому что в тот вечер Розмари вела машину, хотя это был чистейший несчастный случай. Этель из тех, кто лучше вас знает, какими вы руководствуетесь мотивами. А Розмари считает, что не имеет права на нее злиться, потому что она приехала им помочь и, кроме того, еще потому, что она сестра мужа, а Розмари, как мне кажется, не любит цапаться с родственниками. Некоторые на этом процветают, зарабатывают очки.
– Понятно, – остановила его словоизвержение миссис Ботрайт. – Вы давно знакомы с сестрой мистера Гибсона?
– Он ее ни разу не видел, – всхлипнула Розмари.
– Дайте ей выплакаться, – посоветовала Вирджиния. – Поплачьте, Розмари.
– Сколько же можно? – Пол Таунсенд обернулся.
– Пока не выплачет все до конца. Кстати, мистеру Гибсону тоже будет полезно.
Однако Гибсон сидел с сухими глазами и только изумлялся.
– Простите, – голос Розмари сорвался, – это вовсе не сама Этель. Это ее мысли – то, как она думает. Что с этим можно поделать? Знаю, я трусиха. Но даже если бы не была трусихой, как бороться с подобными вещами? Я ей говорила: разве можно желать чего-либо подобного? На что она отвечала: все подсознательно, я о своем желании понятия не имела, и – последняя из всех, кто способен это осознать. Спора не получалось – человек просто переворачивал все мои слова. И заставлял меня почувствовать, что стоит мне раскрыть рот, и вся моя звериная сущность является на свет. Начинаешь на чем-то настаивать, Этель думает: ага! Почему это она так сопротивляется? Значит, на самом деле думает наоборот. Повышаешь голос, поскольку уверена, что права, она не сомневается, что это способ навязать ложь. Можно сойти с ума! Перестаешь что-либо понимать и больше не доверяешь себе.
– Обречены, – произнес то ли вполголоса, то ли про себя Гибсон. Его никто не услышал.
– Вот что я хотел бы узнать, – сердито спросил Ли Коффи. – Кто дал право Этель разбираться в чужих мозгах? У Розмари равные с Этель шансы судить о том, что она говорит.
– Ничего подобного, я не могу оценивать, правда или ложь то, что говорю. – Миссис Гибсон горько плакала. – Я последняя – вот что меня убивает.
Медсестра сердито фыркнула. Водитель согласился.
Миссис Ботрайт поглаживала Розмари по голове украшенной драгоценными камнями пухлой рукой.
– Благодарность, – говорила она, – длится некоторое время после того, как совершен поступок, который ее породил. Но она, как пламя, вам не кажется? Вспыхнет, погорит, согреет. Но требует топлива. Не может длиться вечно, если не подкармливать.
Она произносила речь. У нее был чистый голос и поставленное дыхание. Дама обладала красноречием. Даже Розмари прекратила всхлипывать, чтобы послушать.
– Если изменить и перефразировать метафору, нельзя становиться узником замшелой благодарности, – вещала миссис Ботрайт. – Я вспоминаю о детях этого мира, которые в рабстве у родителей, спекулирующих благодарностью за свои прошлые дела, совершаемые исключительно ради любви. Думаю о родителях, превратившихся в ноющие недоразумения. А их дети, плоть и кровь, справедливо возмущаются ими, но бичуют себя за это чувство. Я содрогаюсь при мысли о стольких горестях. Благодарность может превратиться в чудовищную обузу, если воспринимается как долг. А еще есть чувство вины и отвращение. Но если благодаря подкормке возникает доверие и накапливается взаимное уважение и уверенность в дружбе и любви, благодарность превращается в нечто лучшее. И подчас долговечное! – Миссис Ботрайт прервалась, словно ждала оваций на дамском обеде. Но слышался только шелест шин и сдавленный голос Розмари.
– Я… знаю.
– Если бы только родители могли стать друзьями своих детей… – продолжала она более проникновенным тоном. – Кстати, дорогая моя, у вас есть дети?
– Они поженились меньше трех месяцев назад, – поспешно и почти встревоженно объяснил Пол Таунсенд.
Последовала пауза. Только урчал автомобильный мотор.
– Вот как? Я не знал, – заметил чуть погодя Ли Коффи.
– Молодожены, – печально, словно лаская слова, проговорила Вирджиния.
Новость вплелась в ткань их рассуждений, окрасив все в совершенно иные тона. Мистеру Гибсону хотелось закричать: «Вы ничего не поняли! Это было всего лишь нереальное идиотское соглашение! Мне пятьдесят пять. Ей тридцать два. Разница составляет двадцать три года!»
Но он не произнес ни звука.
Миссис Ботрайт повернулась к нему:
– Розмари находит вашу сестру трудным человеком. Ей тяжело с ней общаться. Но ведь это не Розмари украла яд?
– Нет, – ответил он. – Не она.
– В таком случае что-то не так с вами?
Гибсон не смог ничего ответить.
К ним обернулся Пол:
– Ты заварил эту кашу. Мог бы подумать хотя бы о Рози. Да и об Этель. Кстати, и обо мне. Если бы ты думал о других…
– Он думает о других, – тихо проговорила миссис Гибсон.
– Сегодня не подумал. И то, что он сделал, – это грех. – Пол отвернулся. По его затылку было заметно, насколько он возмущен и оскорблен в своих праведных чувствах.
– Предвечный этого не одобряет, – промурлыкал водитель. – Он против самоуничтожения. Вы это имели в виду?
– Вы поняли, что я имел в виду.
– Да, но такова наша культура, – продолжал Ли Коффи. – Возьмите, к примеру, Японию…
– Сами берите, – надувшись, отрезал Пол Таунсенд.
Миссис Ботрайт, у которой была привычка обсуждать по одному предмету за раз, начала:
– Я участвую в работе Красного Креста, Комитета по образованию, Общества поощрения при ООН, Совета по социальному обеспечению молодежи, Организации американок по наведению политического порядка и, разумеется, церкви – во всех этих группах. Но не для «других». Разве это не мой мир? И пока я в этом мире, это мое дело. – Она обуздала своего ораторского конька и продолжала задушевнее: – Есть что-то неправильное в слове «другие». Я его никогда не любила.
– Это слово ничего не определяет, – возразила Вирджиния. – Покажите мне хотя бы одного больного. Из других.
– Соотношение не в вашу пользу, – задумчиво изрек водитель. – Пара миллиардов «других», а вы одна. Можно ли проявлять интерес к такому скопищу, только лишь самый неопределенный и подчас притворный.
– Именно, – доброжелательно кивнула миссис Ботрайт. – Можно начинать лишь с собственной отправной точки.
– Но стоит начать и можно увлечься, – добавила Вирджиния.
– Одно цепляется за другое, – согласился водитель автобуса.
Медсестра посмотрела на него, тревожно склонив голову набок.
– И вам за все это платят, миссис Ботрайт? – Розмари внезапно распрямилась.
– Разумеется, нет!
– Да вы просто приживалка! – истерически выкрикнула миссис Гибсон.
– Эй! – усмехнулся водитель автобуса. – Вы заговорили как старушка Этель. Это ее слова? Она считает, что всякая женщина, у которой благоверный с деньгами, дармоедка? Готов поспорить, что так. Ей не приходилось встречать такого эффективного администратора, как миссис Би. Ваша Этель все переворачивает с ног на голову. Что она там говорит о блондинках? Вы мне так и не сказали.
– Блондинки, – отчетливо произнесла Розмари, – хищные кретинки.
– Неужели? – Коффи тепло посмотрел на свою медсестру. – Неужели все? И вы тоже, дорогая? – Он усмехнулся. – Беда с вашей Этель. Она начинает с «некоторых», соскальзывает на «многих», а затем ее вовсе сносит с рельсов на «все».
– Этель совершенно несносна, – угрюмо добавил Пол. – Я говорил вам, Рози, в тот день, когда она довела вас до истерики.
– Имя Этель, – задумчиво вступила в разговор миссис Ботрайт, – начинает звучать как «козел отпущения».
Гибсон, поерзав на сиденье, вдруг довольно резко сказал:
– Да. Вы все так добры, выгораживая меня. Сам не знаю почему… Но хочу, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. Это я украл яд и собирался себя убить. По-глупому, преступно забыл отраву в автобусе. Я за все в ответе, виноват, не прав, меня надо судить. – Он не сомневался, что так оно и есть.
– В такой постановке вопроса – да, – рассудительно заметил водитель автобуса.
У мистера Гибсона мутилось в голове.
«Но если я достоин осуждения, следовательно, у меня была свобода выбора. Без свободы выбора не может быть осуждения. И наоборот. – Его мысли поплыли. – Ничего не понимаю, – думал он. – Считал, что понимаю, но оказывается, не так».
– В осуждении пользы немного, – проговорил Ли Коффи. – Не стоит упорствовать до того, что все рассыплется во прах. Что скажете, миссис Би?
– Сделайте пометку об ошибке, – резко ответила матрона. – На будущее… но подшейте в дело. А теперь, Розмари, припудрите носик, подкрасьте губки и возьмите себя в руки. Тео Марш, наверное, погружен в очередной шедевр и о пище не помышляет. Это очень на него похоже.
– У меня нет губной помады, – пожаловалась Розмари.
– Воспользуйтесь моей, – дружески предложила Вирджиния.
– Девочки, сделайте приятные лица, – сказал водитель. – Нам, мужчинам, достаточно лишь побриться.
Гибсон заметил, как Пол Таунсенд провел рукой по подбородку.
Его поражало происходящее. Компания из шести совершенно разных людей, обмениваясь фантастическими фразами, ехала наобум из города.
Гибсон услышал свой грубоватый смешок:
– Это просто замечательно.
Никто с ним не согласился. Но все глаза устремились на него. Ли Коффи посмотрел из зеркальца заднего вида. Вирджиния и Пол обернулись, миссис Ботрайт покосилась, Розмари выглядывала из-за нее. Во всех глазах читалось: что ты такое говоришь? Вовсе нет!
– Мы туда едем? – спросила Розмари.
– Да, – ответила миссис Ботрайт.
Они миновали место, где на обочине дороги стоял желтый автобус.
– Интересно, меня уже уволили? – буркнул Ли Коффи.
Этого никто не знал, а поскольку он говорил без сожаления и, пожалуй, весело, то его и не стали утешать.
Прошло еще несколько минут, и миссис Ботрайт сказала:
– Справа в нескольких ярдах за перекрестком будет проселочная дорога. Дом из мореного дерева, стоит на бугре.
– Вон дом, похожий на ваше описание! – воскликнула Вирджиния. – Это он?
