Наводнение достигло пика. По всей Южной Англии вода смывала дома и целые деревни, и даже большие здания, топила скот на фермах. Что до людей… количество погибших и пропавших без вести уже не поддавалось подсчету. Властям и местным, и государственным приходилось тратить на борьбу с бедствием буквально каждый пенни и каждую секунду.

Но посреди всех этих неотложных мер обе искавшие Малкольма с Лирой партии упорно продвигались вниз по течению, к столице. Они отслеживали каждый слух, а слухов было много; они не обращали внимания на крики о помощи, несшиеся с обоих берегов и от представителей обеих сторон; они искали только одно: мальчика и девочку в каноэ, с ребенком на руках, – все их мысли были устремлены только к ним. И еще к человеку с трехногой гиеной.

Как и лорда Наджента, Джорджа Пападимитриу преследовало ощущение странности и даже некоторой нереальности происходящего. Виной всему был потоп. Цыган – хозяин лодки, на которой плыл Пападимитриу, – рассказал ему, что, согласно их поверьям, у непогоды есть свои настроения, как, впрочем, и у погоды вообще.

– Откуда у погоды возьмется настроение? – недоверчиво спросил Пападимитриу.

– Думаете, погода только снаружи? – усмехнулся цыган и постучал себя по голове. – Нет, она еще и вот тут, внутри.

– То есть вы хотите сказать, что настроение погоды – это просто наше настроение?

– Просто ничего не бывает, – возразил цыган, но продолжать разговор не захотел.

Так они и шли вниз по течению вместе с паводком, расспрашивая всякого встречного о каноэ с мальчиком и девочкой. Да, их тут намедни видали, да вот только не на каноэ, а на ялике с навесным мотором. Да, кое-кто из наших повстречал их: они лежали у себя в лодке мертвые… или превратились в водяных вурдалаков, или плыли, вооруженные ружьями… Снова и снова до Пападимитриу доносилось: нет, они духи, и говорить о них – не к добру, потому что они явились из страны фэйри. Весь этот вздор он выслушивал с самым серьезным вниманием – ведь ДСК на своем пути столкнется с теми же трудностями. И вопрос не в том, правдивы ли сплетни, а в том, какова будет реакция противника. Вдобавок, с той же проблемой предстояло столкнуться лорду Надженту и Шлезингеру.

А Лондон с каждым часом становился все ближе.

Утренний свет, холодный и безжалостный, разбудил Малкольма гораздо раньше, чем ему бы хотелось. Все тело ныло от боли, а с ним и душа, которую разом затопили воспоминания о прошедшей ночи. Малкольм с усилием сел и попробовал собраться с мыслями.

Элис еще спала, и Лира тоже, тихая и пригревшаяся у нее на руках. Малкольм пожалел, что проснулся: теперь придется будить их, а так хотелось дать им еще поспать. Он осторожно выглянул из-под полога. Кладбище выглядело еще хуже, чем ночью – тогда лунный свет хотя бы придавал ему некую посеребренную прелесть, а теперь, в жестоком свете утра, оно предстало убогим, заброшенным и заросшим. Что еще хуже, ступени маленького мавзолея были залиты кровью. И крови было очень много.

Малкольма замутило. Он закрыл глаза и схватился за первое, что подвернулось под руку, чтобы не упасть. К счастью, дурнота вскоре прошла. Очень медленно, чтобы не разбудить Лиру, он уложил ее в одеяла, выбрался из каноэ и встал, весь дрожа, в мокрой траве, держа Асту на груди. Теперь, когда она была так близко, он чувствовал, что потрясен до глубины души – и да, он стал печальнее, виноватее и значительно старше прежнего. Аста уткнулась ему в шею своей кошачьей мордочкой. Ей тоже пришлось очень худо, когда они разделились… Возможно, когда-нибудь они сумеют об этом поговорить, но сейчас Малкольма лишь переполняли скорбь и сожаление о том, что он причинил ей такие муки. Если она чувствовала то же, что и он, то боль, должно быть, пронизывала ее насквозь.

– Ничего другого мы сделать не могли, – прошептала она.

– Да, нам пришлось.

– Правда. И у нас все получилось.

Надо, наверное, смыть кровь… Интересно, эти ступени когда-нибудь станут снова чистыми? Он содрогнулся от ужаса.

– Мал? Ты где?

Голос Элис звучал совсем слабо. Малкольм склонился над лодкой и увидел ее лицо, все еще затуманенное сном и испачканное кровью. Порывшись на дне каноэ, он достал измятое полотенце и повозил его по траве, чтобы как следует намочить. Элис молча взяла его и вытерла глаза и щеки.

Потом она тоже выбралась наружу, морщась от боли, дрожа и стуча зубами, и наклонилась, чтобы взять Лиру из лодки.

Малышке нужно было срочно поменять подгузник. Она тоже еще спала и вместо обычного оживленного щебета невесело закряхтела. Мышка-Пантелеймон тряпочкой лежал возле ее шеи.

– У нее щеки красные, – заметил Малкольм.

– Простудилась, наверное. А у нас только один подгузник остался. Вряд ли нас еще надолго хватит.

– Значит…

– Нужно развести огонь, Мал. Ее придется вымыть и накормить.

– Я пойду добуду еще дров.

Он пошарил в поисках весла, собираясь первым делом смыть с него кровь, – и обнаружил настоящую катастрофу.

– Господи!

– Что такое?

Весло было сломано. От того, что он делал им ночью, древко треснуло. Лопасть и рукоять еще с грехом пополам держались вместе, но это ненадолго: малейшее усилие, пусть даже простое сопротивление воды, и они расстанутся окончательно. Малкольм повертел их в руках, совершенно убитый.

– Мал, как ты там? В чем дело?.. Боже, что с ним случилось?

– Сломалось. Если я попробую грести, оно тут же развалится. Я же… я же не… Если бы я только… – Малкольм чуть не плакал.

– Ты можешь его починить?

– Мог бы, если бы у меня была мастерская и инструменты.

Элис огляделась по сторонам.

– Так, будем решать проблемы по мере поступления. Нам нужен огонь.

– Я могу сжечь весло, – горько сказал он.

– Нет. Вот этого не надо. Добудь хворосту и попробуй разжечь костер, Мал. Это действительно важно.

Он посмотрел на ослабевшего ребенка у нее на руках, на ее полузакрытые глазки, на несчастного деймона, приникшего к ее шее. Лира выглядела больной и измученной.

Он сунул весло обратно в каноэ.

– Не трогай его. Если совсем развалится, починить будет еще труднее. Я найду дрова.

Медленно и нехотя Малкольм поднялся к мавзолею, обходя еще не высохшие лужи крови, и отворил дверь. Бросив почтительный взгляд на открытый накануне гроб, он пробормотал:

– Доброе утро, леди и джентльмены, и еще раз простите великодушно. Нам правда очень, очень надо…

Еще одна крышка, еще один скелет (снова извинения) и еще один костерок.

Через несколько минут в кастрюльке грелась чистая вода (ее почти не осталось). Малкольм пошел поискать среди оградных столбиков что-нибудь для починки весла. Проблема была не в том, чтобы к чему-то его привязать – главное, чем привязать? Бечевка, веревка, любой шнурок… Увы, нигде ничего не было. Лучшее, что ему удалось найти, – это кусок ржавой проволоки.

Малкольм вытащил его из кучи столбиков, оторвал от тех двух, к которым он был прикручен, и принялся возиться с веслом. Проволока попалась тугая и упрямая, и намотать ее достаточно плотно никак не выходило, но ничего другого под рукой все равно не было. И, самое главное, ее хватило, чтобы обмотать древко несколько раз, так что даже отвались лопасть совсем, проволока все равно ее удержит.

Руки у него все были исцарапаны, изрезаны и покрыты ржавчиной – красной, как кровь. Малкольм сполоснул их в реке, и тут заметил, что каноэ больше не покачивается у берега, а сидит на траве, еще совсем недавно скрывавшейся под водой.

– Паводок спадает, – сказал он.

– Самое время, черт его дери.

Ему не терпелось поскорее пуститься в путь, и Элис тоже. Когда Лира напилась молока, они сели в лодку, устроили Элис с ребенком как можно уютнее, оттолкнулись от берега и снова отдались на волю потока.

Весь день они просто плыли по течению под холодным серым небом, и часы тянулись медленно и уныло. Но зато, насколько Малкольм мог судить, к вечеру им удалось продвинуться довольно далеко. Вода определенно спадала, и места, которые они проплывали, выглядели все более городскими. Слева и справа виднелись дома, дороги и магазины, а по улицам даже бродили люди!

Весло болталось и слабело, но, по счастью, грести против течения не приходилось. Малкольм в основном рулил и старался держаться как можно ближе к берегу, но все-таки не налетать на него. Они с Элис пристально глядели во все стороны: оба понимали, что Лира чувствует себя неважно.

– Правь туда! – внезапно скомандовала Элис, показывая на целую улочку небольших магазинчиков, под прямым углом отходящую от реки.

Повернуть каноэ и поднять его немного вверх по течению оказалось совсем не просто. Каждый нерв у Малкольма в руках тут же сообщил ему, сколько усилий он на самом деле прилагает, когда гребет. Но, в конце концов, ему удалось благополучно направить лодку в заводь, некогда бывшую улицей, и двинуться дальше, мимо неосвещенных витрин.

– Вон там, – Элис показала на аптеку.

Та, разумеется, была закрыта. Внутри царил мрак – но за окном кто-то явно двигался (Малкольм понадеялся, что не мародеры). Он подвел каноэ вплотную к двери и постучал в стекло.

– Подними малышку повыше, чтобы оттуда было видно, – посоветовала Элис.

Человек внутри подошел к двери и выглянул. Физиономия не то чтобы недружелюбная, подумал Малкольм, но какая-то беспокойная и озабоченная.

– Нам нужны лекарства! – прокричал он, указывая на бледную Лиру, обмякшую у Элис на руках.

Человек поглядел на нее, кивнул и жестом показал, чтобы они подплыли со двора. Проулок между его лавкой и соседней вел к открытой двери. Вода внутри магазина стояла так же высоко, как на улице, – то есть Малкольму по бедро, как он выяснил, когда вылез из лодки, чтобы привязать ее к водосточной трубе, – и была такая ледяная, что у него сердце зашлось.

– Тебе бы лучше тоже войти, – сказал он Элис. – Ты лучше объяснишь, что нам надо.

Он взял Лиру на руки, Элис тоже спрыгнула в воду и ахнула от холода. Крепко держа малышку, он двинулся вперед, в магазин.

– Надеюсь, то, что нам нужно, не осталось на нижних полках, – проворчал он, оглядываясь.

Хозяин встретил их в крошечной кухоньке.

– Ну, в чем дело? – спросил он не так уж и сурово, как можно было опасаться.

– Это наша сестренка, – сказал Малкольм. – Она заболела. Нас унесло паводком, и мы пытаемся как-то о ней заботиться, но…

Хозяин отвернул одеяльце и приложил руку тыльной стороной ко лбу Лиры.

– Сколько ей? – спросил он.

– Восемь месяцев, – ответила Элис. – У нас кончилось сухое молоко, и больше нет никакой еды. И еще нам нужны подгузники – такие, которые потом сразу выбрасывают. И вообще все, что надо малышам. И лекарства.

– Вы куда направляетесь?

– Нас далеко унесло. Домой, в Оксфорд, вернуться никак не выходит, – объяснил Малкольм. – Так что мы пытаемся попасть в Челси, где живет ее отец.

– Так она ваша сестра?

– Да. Элли ее звать, а меня – Ричард. А это Сандра.

– А в Челси вам куда надо?

Выглядел он как-то нервно, словно пытался расслышать что-то еще, помимо ответа Малкольма.

– Марч-роуд, – вмешалась Элис, не успел Малкольм и рта раскрыть. – У вас есть хоть что-нибудь из того, что нам надо? Только мы совсем без денег… пожалуйста. Мы так за нее беспокоимся.

Лет хозяину лавки было примерно столько же, сколько отцу Малкольма. С виду он и сам вполне мог быть чьим-то отцом.

– Ну, давайте посмотрим, что у нас тут есть, – сказал он громко, будто старался казаться веселее, чем был на самом деле.

Они прошлепали по воде в магазин. Там царил хаос – кругом плавали флаконы, тюбики и промокшие картонные коробки.

– Не знаю, оправимся ли мы после этого, – посетовал аптекарь. – Столько товара попорчено… Так, первым делом дадим ей ложечку вот этого.

Он полез на верхнюю полку и достал маленькую бутылочку микстуры и ложку.

– Это что такое? – подозрительно спросил Малкольм.

– От этого ей станет легче. Давайте по одной ложке каждые два часа. А как у нее с зубами? Уже режутся?

– Да, парочка есть, – сказала Элис. – Думаю, у нее десны воспалены. Наверняка скоро еще полезут.

– Тогда пусть жует вот это. – Он взял коробку галет с полки как раз над уровнем воды. – Что вы там еще говорили?

– Сухое молоко.

– Ах, да. С этим нам тоже повезло. Держите.

– Это какой-то другой сорт, не такой как у нас был. А готовить его так же?

– Они все делаются одинаково. Как вы воду греете?

– Костер разводим. У нас есть кастрюлька. И для мытья воду греем.

– Какие вы запасливые! Молодцы. Еще что-нибудь надо?

– Подгузники?

– Точно. Только они были на нижней полке и уже никуда не годятся. Пойду посмотрю, может, в кладовке еще осталось.

Малкольм налил лекарство в ложечку.

– Можешь поднять ее повыше? – сказал он Элис и добавил шепотом: – Там есть кто-то еще. Он пошел с ними переговорить.

– Надеюсь, лекарство вкусное, а не то она все выплюнет, как пить дать, – громко сказала Элис и гораздо тише добавила: – Я заметила там какую-то женщину. Она сразу спряталась.

– Давай, Лира, садись. Ну, моя сладкая, открывай ротик.

Малкольм, капнул ей в рот розовой жидкости. Девочка проснулась и принялась возмущаться, но потом распробовала лекарство и заинтересованно зачмокала.

– Ну, что, вкусно? – спросил Малкольм. – Вот тебе еще капелька.

Элис тем временем тоже очень заинтересовалась – отражениями в двери стеклянного шкафа.

– Я их вижу. Он ей что-то шепчет… И она выходит из дома, – пробормотала она. – Вот гады! Надо убираться отсюда.

Аптекарь вошел обратно.

– А вот и они. Я же знал, что у меня где-то оставалось еще несколько упаковок. Еще что-нибудь нужно?

– Можно я еще вот этот рулон пластыря возьму? – спросил Малкольм.

– Может, лучше возьмешь отдельные липкие пластыри?

– Да нет, мне починить кое-что.

– Ну, тогда бери.

– Вы очень добры, сэр. Спасибо вам большое.

– А вы-то сами что есть собираетесь?

– У нас есть печенье и еще всякое, – сказал Малкольм, которому, как и Элис, не терпелось оказаться отсюда подальше.

– Давайте я схожу к соседям – там бакалейщик живет, посмотрим, может у него что-нибудь для вас найдется. Уверен, он возражать не станет. Подождите меня здесь. А знаете что? Ступайте-ка вы наверх – хоть из воды выберетесь, согреетесь.

– Премного благодарны, но нам правда пора, – решительно отказалась Элис.

– Ну, нет. Дайте же малышке побыть немного в тепле. Да вам и самим отдохнуть немного не мешает, судя по вашему виду.

– Нет, спасибо, – сказал Малкольм. – Мы лучше пойдем. Спасибо за помощь. Ждать нам совсем не с руки.

Мужчина продолжал настаивать, но они вышли, сели в каноэ, и, как были, замерзшие и промокшие, выгребли обратно на стремнину.

– Он хотел задержать нас, пока его жена ходит за полицией, – тихонько сказала Элис, следя за хозяином лавки через плечо Малкольма. – Или за ДСК.

Оказавшись за пределами видимости, Малкольм поскорее ободрал с весла проволоку и обмотал его как можно туже пластырем. Так стало гораздо лучше, но прочности все равно не хватало. Да, долго оно не прослужит… хотя, может быть, им не так уж далеко осталось плыть. Так он Элис и сказал.

– Посмотрим, – коротко ответила она.

За долгие века инженеры и зодчие Лондонского муниципалитета сумели как-то примирить между собой силы спускающейся к морю реки и поднимающегося навстречу прилива. До самого Теннигтона уровень воды рос с приливом и падал с отливом, так что внимание на него обращали разве что шкиперы да владельцы барж, чьи суда толпились на реке и швартовались в городских доках.

Но потоп все изменил. Дважды в день, когда на эстуарий накатывал прилив, гигантская масса паводка всей своей мощью бросалась на море и пыталась оттеснить его назад. И пока прилив не поворачивал вспять, два этих соперничающих колосса кипели и клокотали в неистовой битве.

Все виды водного сообщения, кроме самых неотложных, были остановлены на неопределенное время. Баржи и суда полегче крепко держались за швартовы, но тяжелые оторвало и унесло вверх или вниз по реке, или разбило о набережные, о верфи или мостовые опоры, или просто опрокинуло и потопило течением, а то и уволокло в открытое море, где они сгинули навсегда.

Многие мосты сильно пострадали. Невредимыми остались только Тауэрский и Вестминстерский. Блэкфраерс, Баттерси и Саутварк рухнули, и обломки их болтались в котле, где встречались воды реки и моря. Бад Шлезингер бороздил эти бурные воды в наемной моторной лодке, обшаривая взглядом царивший вокруг хаос и пытаясь одновременно успокоить перепуганного судовладельца.

– В воде слишком много мусора! – надрывался тот. – Это опасно! Нам корпус пробьет!

– Где тут Челси? – спросил с носа Шлезингер, облокотившись на борт и пытаясь как-то заслонить от дождя глаза.

– Там, дальше! – крикнул хозяин. – К берегу! Нужно пришвартоваться!

– Еще рано. Челси будет по правому борту или по левому?

– По левому, – крикнул судовладелец, сопроводив эти слов вереницей отборной ругани.

Лодка рванулась вперед. Набережные по обе стороны, насколько Шлезингеру было видно отсюда, на несколько футов ушли под воду. Справа, за грядой высоких голых деревьев, раскинулся обширный затопленный парк. Слева высился ряд элегантных особняков и величавых многоквартирных домов, молчаливых и покинутых.

– Ну-ка замедли ход, – приказал Бад и перебрался в кубрик на корме. – Ты когда-нибудь слышал про Октябрьский дом?

– Большой такой, белый, ниже по реке… Да что там вытворяет этот идиот?!

Мощный катер с оранжево-синим корпусом подошел к ним почти вплотную, тесня с правого борта. Палубный с отпорным крюком свесился с катера и попытался ударить Шлезингера, но тот отклонился, и оружие прошло мимо. Матрос чуть не свалился за борт, но удержался за перила и снова замахнулся крюком, явно собираясь сделать еще одну попытку. Шлезингер выхватил пистолет, выстрелил наугад и по чистой случайности попал в крюк, выбив его из руки нападавшего.

– Не смей! – взвыл хозяин лодки, резко давая задний ход.

Более крупное судно проскочило вперед, но налетело на что-то в воде и подалось назад. Шлезингер видел, как рулевой сражается со штурвалом, пытаясь взять право руля, но маневру явно что-то мешало. Мотор взревел, катер потерял курс и через несколько секунд уже беспомощно бултыхался позади.

– Какого дьявола… – хозяин моторки чуть не захлебывался от ярости. – Вы цвета видели? Знаете, кто это такие?

– ДСК, – ответил Шлезингер. – Нам надо добраться до Октябрьского дома раньше них.

– С ума они, что ли, все посходили! – прорычал судовладелец; его деймон-кейсхонд дрожал и жался у ног своего человека.

Владелец лодки покачал головой, но сдвинул регулятор подачи топлива чуть вперед. Шлезингер вытер мокрое лицо и огляделся: во всеобщем смятении и тучах брызг на воде виднелось много всего… но что из этого может оказаться каноэ с мальчиком, девочкой и ребенком на борту, было совершенно непонятно.

А в полумиле ниже по течению лодка лорда Наджента врезалась в причал у края широкой лужайки, поднимающейся к белому зданию в классическом стиле. Причал скрывался под водой, столкнулась с ним только нижняя часть корпуса, да и швартоваться тут было решительно негде. Тем не менее, лорд Наджент в мгновение ока спрыгнул за борт и оказался по пояс в ледяной воде. Течение было сильным; стараясь удержаться на ногах, он двинулся вброд к массивному лодочному сараю слева от лужайки, передний край которой, открытый буйству реки, был залит ярким антарным светом. Из сарая неслись, перекрывая шум дождя и грохот воды, звуки борьбы человека с материей: удары молота, скрежет бура и вой турбины.

По колено в воде лорд Наджент добрался до двери, обращенной в сторону суши, схватился за ручку, открыл и вошел внутрь. Помещение заливал свет прожекторов, очевидно, подключенных к генератору, грохотавшему сразу за дверью; полдюжины человек трудились над длинной, стройной лодкой. Лорду Надженту было не видно, чем именно они заняты, – взгляд его был прикован только к человеку, который сидел на корточках на баке со сварочной лампой в руках.

– Азриэл! – крикнул он и побежал по временному настилу к лодке.

Лорд Азриэл поднял защитную маску и выпрямился.

– Наджент? – удивленно воскликнул он. – Это вы? Что вы тут делаете?

– Эта лодка готова к спуску на воду?

– Да, но…

– Если хотите спасти дочь, спускайте ее немедленно! Я отправлюсь с вами и по дороге все объясню. Нельзя терять ни секунды.

«Прекрасная дикарка» все быстрее неслась к центру Лондона. Прилив был на самом пике, и последствия для маленького каноэ могли оказаться очень серьезными. Его швыряло во все стороны, трепало шальными волнами и поперечными течениями; Малкольм, как мог, удерживал курс, но всякий раз, как бурные воды начинали мотать лодку туда-сюда, он слышал скрип и треск, будто часть конструкции грозила вот-вот сдаться под напором стихии. Ох, только бы им удалось пристать…

Но пристать было невозможно – нигде, никак. И как будто одного прилива было мало, налетел крепкий ветер и принялся хлестать реку, поднимая увенчанные белой пеной волны и рассыпая брызги. Небо, холодное, серое и скучное с самого утра, затянули отяжелевшие от дождя грозовые тучи. Малкольм отчаянно вертел головой, пытаясь найти место, где можно пристать и разобраться, наконец, с причиной этого жуткого треска, перекрывавшего даже вой ветра. Он уже чувствовал его всем телом – лодка вихляла, и от этого у него сжимался желудок. Сначала он думал, в конструкции просто что-то разболталось, но с каждым нырком каноэ, с каждым его взлетом и падением треск становился громче.

– Мал!.. – прокричала со своего места Элис.

– Я знаю! Просто держись!

Их несло мимо великолепного дворца, стоящего в глубине сада – так далеко от берега, что его было почти не видно за пеленой дождя; мимо улиц с элегантными кирпичными домами; мимо какой-то красивой часовни. Стоило ему заметить что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее убежище, он погружал весло в воду и старался рулить в ту сторону, но это было совершенно бесполезно. И в довершение всего лопасть весла снова начала болтаться на черенке.

Во мгле прямо по правую руку Малкольм различил четыре высоченных трубы: они поднимались по углам похожего на утес огромного здания. Может быть, они уже близко к Челси? Но даже если это так, как им теперь остановиться?

Элис крепко прижимала к себе Лиру. Малкольма захлестнула любовь к ним обеим – любовь и бесконечное сожаление, что он их во все это втянул. Нет, он не мог позволить себе такие мысли… потому что сквозь завывание ветра и грохот дождя как раз пробился новый звук – пронзительный тревожный крик сирены, надрывавшейся где-то позади, плакавшей, словно морская птица, которую мечет туда и сюда порывами ветра, беснующегося над рекой. Элис пыталась рассмотреть что-то у него через плечо, судорожно прижимая Лиру к груди одной рукой, а другой заслоняя глаза от ливня. Откуда-то спереди донесся колокольный звон.

А вслед за ним ветер принес и другие звуки: рев и стук мотора, скрип огромной массы дерева, бьющегося о дерево, человеческие вопли. Ни на чем этом Малкольм сосредоточиться не мог – «Прекрасная дикарка» сводила его с ума. Похоже, она собиралась развалиться на части.

Что-то мощно ударило сзади – Малкольм обернулся и увидел катер. В ту же секунду он услышал, как зашелся двигатель, когда винт подняло из воды, и как закричала, перекрывая рев мотора, Элис, а потом ощутил толчок и дрожь, когда винт снова погрузился в воду, швырнув катер вперед, прямо на утлое каноэ.

– Да что они делают?! – орала Элис.

Ее слова подхватило и унесло ветром, как клочок бумаги. Снова раздался грохот, и сине-оранжевая громада катера оттеснила каноэ вбок. «Прекрасная дикарка» опасно накренилась и приняла на себя тяжелую волну, но потом все-таки выровнялась.

Малкольм сражался изо всех сил, греб, взрывая воду, толкая лодку вперед – и щадя, насколько возможно, бедное весло, которое разваливалось у него в руках. Отломав, наконец, бесполезную лопасть, он швырнул ее назад – она, крутясь, улетела во тьму… Что там за звук сзади? звон разбитого стекла? вопль ярости?

Расслышать все равно не удалось, потому что в этот самый миг второй катер – мотор другой модели ревел на более высокой ноте – с шумом вырвался из тьмы по правому борту и врезался в первый. Малкольм ничего не мог разобрать. Дождь хлестал прямо в глаза; неистовый хаос звуков и прыжки, удары, взлеты и падения лодки служили ему единственным ориентиром.

А потом раздался выстрел… еще два… еще четыре, уже из другого оружия. Внезапный удар, и в то же мгновение в лодку хлынула ледяная вода, и теперь уже ничто не могло ее остановить.

Еще один удар в израненное каноэ, теперь справа. Громкий низкий голос прорычал:

– Дайте ее мне!

Лорд Азриэл…

Малкольм вытер глаза. Элис пыталась уклониться от протянутых вниз рук.

– Элис! – закричал он. – Все в порядке, подними ее наверх!

Она бросила на него дикий взгляд. Он кивнул что было сил – еще одно хриплое, глубокое «Давайте ее сюда!», раздавшееся сверху – и Элис протянула ребенка навстречу спасению. Лира отчаянно завопила; руки схватили ее, унесли наверх, а потом, не успела Элис и дух перевести, снова вернулись, схватили ее за запястье и в одно мгновение вознесли следом, словно она и сама весила не больше ребенка. Бен в образе обезьянки цеплялся за ее пояс.

Первая лодка успела качнуться в сторону и теперь снова врезалась в каноэ, нанеся «Прекрасной дикарке» смертельный удар. Отважную лодочку раскололо, как яичную скорлупку. Малкольм и Аста издали пронзительный вопль, полный отчаяния и любви.

– Теперь ты, мальчик! – снова прозвучал тот мощный голос.

По колено в стремительно прибывающей воде, Малкольм схватил рюкзак и, размахнувшись, подбросил его вверх. Поднять его одной рукой было трудно, а две руки сверху решительно оттолкнули рюкзак в сторону.

– Ты, болван! Ты!

– Сначала это! – закричал в ответ мальчик.

– Возьмите его! Возьмите! – раздался откуда-то вопль Элис.

Рюкзак вырвали из его рук, он взмыл наверх и исчез, Малкольм остался в тонущем каноэ; Аста-змея туго обвилась вокруг его ноги. Твердые, как железо, пальцы сомкнулись на его правом плече, дернули вверх, и в следующий миг он уже упал на дощатую палубу. Удар выбил остатки воздуха у него из легких, дождь хлестал в глаза, слезы заливали их, но он все равно смотрел вниз, а там «Прекрасная дикарка» – казавшаяся отсюда такой маленькой – разлетелась в щепки, погибла и навеки канула в пучину.

И потом – ничего.

Только река качала, швыряла и била моторную лодку. Малкольм подполз к Элис, волоча за собой рюкзак, и они сбились в кучку у борта, вместе со всеми деймонами, спрятав ребенка между собой. Катер внезапно остановился, мотор смолк, а еще через миг они очутились под широким навесом в свете ярких антарных ламп.

Малкольм почувствовал, как по всему телу, от ног к голове, медленно катится волна неимоверной усталости.

– Чем вы тут, по-вашему, занимаетесь, черт вас раздери? Что за игры? – взревел где-то над ними Азриэл.

Малкольм попытался было собрать остатки сил, чтобы выпрямиться и ответить, но, увы, их у него не было. Зато Элис кое-как сумела подняться на ноги. Стиснув кулаки, она уставилась на лорда Азриэла; Бен превратился в волка и, ощетинившись, встал рядом и оскалил зубы. Ее голос хлестал, будто кнут.

– Игры?! Так вы думаете, мы тут в игры играем? Это Мал придумал отвезти Лиру к вам, чтобы она была в безопасности, потому что, видит бог, другого безопасного места для нее не нашлось. Я была против, потому что думала, что это невозможно, но он оказался сильнее. И если он говорит, что сделает, значит, он, черт побери, сделает! Вы ничего о нем не знаете, чтобы задавать такие тупые вопросы! В игры играем! Да как вы смеете даже думать такое! Если я вам расскажу хоть половину того, что сделал Мал, чтобы мы не погибли и остались живы и здоровы, вы не поверите, что такое вообще на свете бывает. Вам воображения не хватит все это представить! Я лично верю всему, что говорит Мал. Так что сотрите-ка эту вашу улыбочку с физиономии!

Малкольм уже почти лишился чувств. Ему казалось, что он спит и видит сон. Но это выражение на лице лорда Азриэла – дружелюбное удивление и восхищение отвагой Элис – было слишком реальным. Такое просто так не представишь.

Он с трудом поднялся на ноги и хрипло сказал:

– Убежище для ученых. Мы хотели отвезти ее в Иордан-колледж, но наводнение было слишком сильное, да и слов я все равно не знаю. Тех, латинских слов. Вот мы и подумали, что вы…

И он дрожащими пальцами вынул маленькую белую карточку.

Лира самозабвенно рыдала. Малкольм еще раз попробовал удержаться на ногах, но это оказалось слишком тяжело. Последнее, что он услышал перед тем, как упасть в обморок, были чьи-то слова:

– У мальчика кровь… его подстрелили…

В себя он пришел в каком-то другом месте. Там было тесно, жарко, и где-то рядом рокотал мотор гирокоптера. Свет шел только от панели управления. Левую руку поджаривала боль. Это-то еще откуда?

Кто-то сжал ему правую руку – это оказалась Элис.

– Где Лира? – едва сумел спросить он.

Она указала на пол. Лира, спеленатая туго, будто мумия, спала. Пан маленькой зеленой змейкой обвился вокруг ее шеи.

Аста, превратившаяся в кошку, лежала у Малкольма на коленях. Он попробовал погладить ее левой рукой, но руку прострелило нестерпимой болью. Аста встала и потерлась мордочкой о его лицо.

– Где это мы? – спросил он.

– В гирокоптере. Он сам его ведет.

– А куда мы направляемся?

– Он не сказал.

– Где рюкзак?

– У тебя под ногами.

Малкольм пошарил правой рукой: да, он там, целый и невредимый. Потом он ощупал левую руку и обнаружил наспех сделанную повязку от локтя до запястья.

– Что случилось?

– В тебя пуля попала, – сообщила Элис.

Гирокоптер качало и трясло, но Элис казалась довольно спокойной, так что и Малкольм решил не волноваться. Все равно мотор рычал так громко и так близко, что слышать друг друга было нелегко. Он откинулся обратно на спинку жесткого сиденья и снова провалился в сон.

Элис немного поправила Малкольму голову, чтобы шея у него не затекла. Сквозь шум мотора она услышала, как Азриэл крикнул что-то… кажется, позвал ее по имени.

– Что? – прокричала она, подаваясь вперед. – Я вас не слышу.

В кресле второго пилота был еще один человек, кто-то из слуг. Он обернулся и протянул ей что-то вроде наушников, жестами показав, что их нужно надеть и повернуть микрофон ко рту. Голос лорда Азриэла вдруг стал громким и ясным.

– Слушай меня внимательно и не перебивай. Я уезжаю, и некоторое время меня здесь не будет. Когда я вернусь, я хочу, чтобы ребенок был в безопасности, и лучше всего нам это удастся, если вы с Малкольмом будете сидеть тише воды, ниже травы. Ты меня понимаешь?

– Думаете, я дура?

– Нет, я думаю, что ты еще очень молода. Возвращайся к себе в «Форель» – я знаю, ты там работаешь, я тебя видел. Возвращайся туда и веди такую же жизнь, что и раньше. Никому ни о чем не рассказывай. Ну, с Малкольмом болтать, конечно, можно, но больше никому ни слова – кроме Магистра Иордан-колледжа. Он хороший человек, ему можно доверять. Но когда потоп уйдет, кругом будет очень много опасностей.

– Вы про Магистериум говорите? Зачем она им нужна?

– Нет времени объяснять. Но они будут пристально следить за тобой, и за Малкольмом тоже, так что пока держитесь от Лиры подальше. Я бы взял ее с собой на Крайний Север, где, по крайней мере, все опасности на виду и понятны, если бы не одно «но»…

– Какое?

– Кажется, она уже нашла себе пару надежных защитников. Должно быть, удача на ее стороне.

Больше он ничего не сказал. Элис сняла наушники и наклонилась, чтобы потрогать малышке лоб, но Лира крепко спала, и никакой лихорадки у нее больше не было. Грейхаунд-Бен лизнул изумрудную головку змейки-Пантелеймона, Элис взяла Малкольма за правую руку и закрыла глаза.

Казалось, не прошло и секунды, как они уже начали снижаться. У Малкольма сжало желудок, и он напряг мышцы живота. К счастью, длилось это всего несколько секунд, а потом воздушное судно благополучно утвердилось на земле. Рев мотора сменил ноту, сделался тише, а потом и вовсе умолк. У Малкольма звенело в ушах, но он все равно слышал барабанную дробь дождя по корпусу машины и голос лорда Азриэла:

– Торольд, оставайся здесь и сторожи гирокоптер. Я вернусь через десять минут.

Потом он обернулся и бросил через плечо:

– Вылезайте и идите за мной. Возьмите ребенка и этот чертов рюкзак.

Элис нашла со своей стороны дверь, подхватила Лиру и выбралась наружу. Малкольм, волоча за собой рюкзак, последовал за ней. Снаружи дул злой ветер, и дождь лил ливмя.

– Туда, – сказал Азриэл и устремился прочь.

Вспышка молнии показала Малкольму огромное здание с куполом, каменные стены, башни и верхушки деревьев.

– Это что… – начала Элис и замолчала.

– Оксфорд? Да, кажется, Рэдклифф-сквер…

Лорд Азриэл ждал их у входа в узкий переулок, озаренный мигающим газовым фонарем; его черные волосы блестели, будто каменные. Все вокруг ярко сверкало от влаги.

– Дайте, я возьму ребенка, – сказал он.

Элис осторожно подала ему Лиру. Деймон лорда, могучая снежная леопардиха, захотела посмотреть на девочку, и тот опустился на корточки, чтобы ее морда оказалась вровень со спящим младенцем. Малкольм неуклюже передвинул на плече рюкзак… и тут ему в голову пришла мысль. Он ведь так и не отдал тогда Лире игрушку, которую сделал, но, возможно, теперь…

– Это Иордан-колледж? – спросил он.

– Он самый. Пошли.

Лорд Азриэл быстро зашагал по переулку и примерно через сотню ярдов, вынув из кармана ключ, отпер дверцу в стене справа.

Элис и Малкольм последовали за ним в большой сад, с двух сторон окаймленный зданиями. Высокие готические окна одного из них светились; Малкольм заметил, что внутри тянутся целые полки древних книг. Лорд Азриэл направился прямиком в угол сада и вошел в узкий коридор, озаренный, как и тот, что снаружи, мигающим желтым фонарем на стене.

Он остановился у больших дверей с двумя красивыми эркерными окнами по сторонам и постучал решительно и громко. Малкольм, не обращая внимания на сильную боль в левой руке, полез в рюкзак и нашарил на дне алетиометр, обернутый в черный бархат. Когда он вытащил инструмент наружу, покров спал, и золото сверкнуло в мутном свете.

– Что это? – спросил лорд Азриэл.

– Это подарок. Для нее, – сказал Малкольм и засунул алетиометр поглубже девочке в одеяльца.

В замке заворочался ключ, загремели засовы. Над головой оглушительно грянул гром. Дверь отворилась. На пороге показался джентльмен с лампой в руке, и в изумлении уставился на них.

– Азриэл? Неужели это вы? – воскликнул он. – Скорее, входите!

– Опустите лампу, Магистр. Вот сюда, на стол. Отлично.

– Да в чем де…

Когда Магистр обернулся к ним, Азриэл положил дитя ему на руки, прежде чем тот успел запротестовать.

– Secundum legem de refugio scholasticorum, protectionem tegimentumque huius collegii pro filia mea Lyra nomine reposco, – сказал лорд Азриэл. – Позаботьтесь о ней.

– Убежище в колледже? Для ребенка?!

– Для моей дочери Лиры, как я и сказал.

– Но она не ученый!

– Значит, вам придется сделать из нее ученого. Что еще остается?

– А эти двое?

– Берегите их, как зеницу ока, – сказал лорд Азриэл и ушел.

Малкольм больше не мог стоять на ногах. Элис подхватила его и уложила на турецкий ковер.

Магистр захлопнул дверь.

В воцарившейся тишине тихо заплакала Лира.