К субботе у Малкольма скопилось много новостей для Ханны. Он рассказал ей об отце Эрика и его догадке, что убитый человек мог быть шпионом; рассказал о женщине, которая приходила в монастырь, и обо всем, что она говорила в тот странный день в школьном зале. Упомянул и о том, как много его одноклассников вступило в Лигу святого Александра.

– А на следующий день, когда все они пришли в школу со значками, директор сказал кое-что о них на собрании. Заявил, что в школе никогда не разрешалось носить значки, и нарушать это правило он не собирается. Велел, чтобы все они сняли значки. Чем они занимаются дома – это их личное дело, но в школе ничего такого носить нельзя. И еще сказал, что бланки, которые они подписали, – это незаконное дело. В смысле, что никакой законной силы эти бумажки не имеют и ничего не значат. Некоторые попытались с ним спорить, но он наказал их и отобрал значки.

И тогда несколько ребят, вступивших в Лигу, сказали, что пожалуются на него. И, похоже, действительно пожаловались, потому что в четверг директор в школу не пришел, и вчера – тоже. Мистер Хокинс – это его заместитель, и Лига ему нравится, – вчера сам провел собрание и сказал, что мистер Уиллис, то есть директор, совершил ошибку и что значки эти носить можно, если кто хочет. Он нашел в кабинете директора коробку со значками и снова их раздал.

– А что об этой Лиге думают другие учителя?

– Некоторым она нравится, некоторым – нет. Мистер Сэйвери, учитель математики, ее терпеть не может. Кто-то спросил его на уроке, что он о ней думает, – ну и все сразу поняли, что он против. Потому что он сказал, что все это отвратительно и что этот святой Александр – просто маленький негодяй, который погубил своих родителей. По-моему, кое-кто из ребят после этого передумал насчет Лиги – человека два, наверное. Сняли значки, когда никто не видел, и притворились, будто потеряли их. Но никто так и не сказал вслух, что согласен с мистером Сэйвери, – побоялись, что и на них донесут.

– Но ты не вступил?

– Нет. По-моему, примерно половина ребят вступила, а половина – нет. Во-первых, мне не понравилась эта женщина. А во-вторых, я не… Ну, даже если мне покажется, что мои родители делают что-то неправильное, я все равно не стану доносить на них. И еще… мне кажется, что эта Лига как-то связана с ДСК.

Малкольму уже приходило в голову и сейчас опять подумалось, что все эти его разговоры с доктором Релф очень похожи на то, что сделал святой Александр. В чем, собственно, разница? Только в том, что доктор Релф ему нравилась и он ей доверял. Но от этого он не переставал быть шпионом.

Ему стало не по себе, и Ханна это заметила.

– Ты думаешь, что…

– Я думаю, что на самом деле я тоже шпионю, только для вас.

– Ну, отчасти так оно и есть, только я бы не назвала это шпионством. Я ведь и сама делаю то же самое: мне нужно сообщать кое-куда обо всем, что я замечаю. Но видишь ли, разница есть. Я считаю, что те, на кого я работаю, – хорошие люди. Я верю в то, за что они борются. Я уверена, что они на стороне добра.

– Что они – против ДСК?

– Конечно. Против тех, кто убивает людей и бросает трупы в канал.

– И против Лиги святого Александра?

– На все сто процентов против. По-моему, это отвратительно. А что насчет бланков, которые подписали твои одноклассники? Они отнесли их домой показать родителям?

– Нет, потому что та женщина сказала, что Лига – это только для детей. И, мол, если бы святой Александр спросил тогда своих родителей, они бы сказали «нет». Кое-кому из учителей это не понравилось, но им пришлось смириться.

– Надо бы разузнать насчет этой Лиги. Очень уж мне все это не нравится.

– И почему эта женщина приходила в монастырь? Зачем ей понадобилась Лира? Лира еще слишком маленькая, чтобы куда-то вступать.

– Да, это тоже интересно, – согласилась доктор Релф и встала, чтобы приготовить им шоколатл. – Но давай теперь поговорим о книгах. Как продвигается дело со «Странной историей частиц»?

В последние дни Ханна усердно подыскивала места для новых тайников. Когда их набралось с полдюжины, она подала каталожный запрос в Бодлианской библиотеке, и Гарри Дибдин снова назначил ей встречу.

– Хорошо, что вы пришли, – сказал он. – Вам подобрали нового связного.

– Быстро они управились.

– Ситуация накаляется. Вы, должно быть, и сами заметили.

– Действительно. Ну, коль скоро появился связной, новые тайники можно сразу пустить в дело. Скажите, Гарри… у вас ведь есть дети школьного возраста?

– Двое. А что?

– Вы ничего не слыхали о Лиге святого Александра?

– Как же, как же. Я запретил им вступать.

– Они что, сами вам рассказали?

– Да, и были в восторге. Но я сказал им, что это чудовищно.

– Вы случайно не знаете, с чего все началось? Кто за этим стоит?

– Полагаю, как обычно. А что?

– Ну, по-моему, это что-то новенькое. Мне просто любопытно. Вы сказали, ситуация накаляется, – и это один из признаков. В школу, где учатся ваши дети, приходила женщина по фамилии Кармайкл?

– Я не знаю. Они только сказали, что кто-то пригласил их вступить в Лигу. В подробности я не вдавался.

Ханна рассказала ему, что произошло в улверкотской школе.

– И это все сообщил ваш агент? – спросил Дибдин.

– Да. Он очень хороший. Но переживает, что ему приходится заниматься тем же самым, что и в этой Лиге: шпионить за людьми, а потом докладывать мне.

– Ну, так и есть.

– Он еще очень молод, Гарри. У него есть совесть.

– Придется вам за ним присматривать.

– Понимаю, – кивнула Ханна. – Я должна давать ему советы, хотя мне самой посоветоваться не с кем. Нет, не вставайте. Вот список новых тайников. До свидания, Гарри.

Доклад занял четыре листа особой индийской бумаги, хотя Ханна старалась писать как можно убористее и самым твердым и остро заточенным карандашом. С превеликим трудом уместив в желудь плотно свернутые листки, она направилась в Ботанический сад, где находился первый из новых тайников – в ямке под особенно толстым корнем одного из растений в теплице.

Покончив с этим, Ханна вернулась к работе с алетиометром. Она отстала от графика; со стороны могло показаться, что она столкнулась с каким-то серьезным препятствием или потеряла контакт с инструментом. Надо было соблюдать осторожность. Исследователи, работавшие с алетиометром, проводили ежемесячные собрания, сравнивая результаты и обсуждая методы, и если Ханне не найдется, что сказать, ее могут исключить из группы.

Директор улверкотской начальной школы не пришел на работу и в понедельник, а во вторник его заместитель, мистер Хокинс, объявил, что мистер Уиллис больше не вернется и его обязанности отныне будет исполнять он сам. Ученики так и ахнули. Все понимали в чем дело: мистер Уиллис осудил Лигу святого Александра и был за это наказан. Владельцы значков упивались новообретенной властью: шутка ли, им удалось свалить самого директора! Теперь никто из учителей не мог чувствовать себя в безопасности. Малкольм специально наблюдал за ними, когда мистер Хокинс делал объявление: мистер Сэйвери уронил голову на руки, мисс Дэвис прикусила губу, а мистер Крокер, учитель труда, сердито уставился на заместителя. Некоторые не сдержали торжествующих улыбок, но большинство ничем не выдали своих чувств.

После этого собрания владельцы значков совсем распоясались. Ходили слухи, что в одном из старших классов учитель слова Божьего начал рассказывать о библейских чудесах и о том, как некоторые из них можно истолковать с научной точки зрения, – например, чудо о расступившихся водах Красного моря. Не исключено, сказал он, что Моисей привел свой народ к мелкому участку моря, где при сильном ветре воду сносило прочь и действительно можно было перейти на другой берег посуху. Один из учеников встал и принялся с ним спорить, а потом показал значок. Учитель тут же пошел на попятную – мол, это объяснение он привел лишь как пример нечестивой лжи, а в Библии говорится сущая правда: море и впрямь по Божьему велению расступилось перед сынами Израиля.

Другие учителя тоже струсили. Теперь они все следили за языком и не рассказывали почти ничего сверх программы. Уроки стали скучнее, а преподаватели – осмотрительнее, но, похоже, носители значков этого и добивались. Каждый учитель чувствовал себя так, словно за ним наблюдает суровый инспектор, и каждый урок превратился в экзамен – только не для учеников, а для самих учителей.

А затем значконосцы стали давить и на своих однокашников: «Ты почему значок не носишь? Ты еще не вступил в Лигу? Ты что, безбожник?»

Когда к Малкольму подступились с такими вопросами, он просто пожал плечами и сказал: «Не знаю. Я подумаю». Некоторые пытались оправдаться тем, что вступать в Лигу им запретили родители, но увидев, что владельцы значков торжествующе улыбаются в ответ и записывают их имена и адреса, испугались и послушно нацепили значки.

Несколько учителей еще не сдавались. Однажды Малкольм задержался после урока труда – хотел спросить мистера Крокера насчет неотвинчиваемых шурупов. Мистер Крокер терпеливо выслушал, потом огляделся вокруг, убедился, что они остались в классе одни, и сказал:

– Вижу, ты не носишь значок, Малкольм.

– Нет, сэр.

– И почему же?

– Они мне не нравятся, сэр. Мне она не понравилась – эта мисс Кармайкл. А мистер Уиллис мне нравился. Что с ним случилось, сэр?

– Нам не сказали.

– Он вернется?

– Надеюсь.

Деймон мистера Крокера, зеленая дятлица, ожесточенно долбила сосновую деревяшку, стуча клювом, как пулемет. Малкольму, с одной стороны, хотелось еще поговорить о Лиге, но, с другой, он боялся, что от этих разговоров у мистера Крокера будут неприятности.

– А что насчет шурупов, сэр?

– Ах, да. Ты сам это придумал?

– Да, сэр. Но никак не могу сообразить, как их все-таки отвинчивать.

– Ну что ж, Малкольм, тут тебя кое-кто опередил. Смотри…

Учитель выдвинул ящик стола и достал картонную коробочку с шурупами. Головки у всех были спилены – так же, как Малкольм показывал мистеру Тапхаусу, только гораздо аккуратнее.

– Ну и ну! – покачал головой Малкольм. – А я-то думал, я первый их выдумал. Но как же все-таки они отвинчиваются?

– Для этого нужен специальный инструмент. Сейчас, погоди.

Мистер Крокер порылся в ящике и извлек жестяную коробку с полудюжиной стальных стерженьков. Каждый стерженек с одного конца имел резьбу и заострялся на конце, как гвоздь, а с другого был обработан так, чтобы его легко было удержать плоскогубцами. По толщине они все были разные – в полном соответствии с самыми распространенными размерами шурупов.

Малкольм выбрал из коробки самый толстый и присмотрелся к резьбе.

– О! Надо же! Резьба идет в обратную сторону!

– Вот именно. Сначала сверлишь дырку в центре шурупа, который хочешь вынуть, не очень глубокую, а потом завинчиваешь эту штуку внутрь, только крутишь в обратную сторону. И как только она зацепится, шуруп начнет выходить.

Малкольм ахнул от восхищения:

– Потрясающе! Просто гениально!

Он так расчувствовался, что едва не рассказал мистеру Крокеру про тот резной желудь, который тоже развинчивался в обратную сторону, но вовремя прикусил язык.

– Знаешь что, Малкольм, – сказал мистер Крокер, – вряд ли мне это когда-нибудь понадобится. А у тебя руки растут откуда надо, так что забирай-ка их себе вместе с шурупами. Они твои.

– О-о-о, спасибо, сэр! – воскликнул Малкольм. – Спасибо вам огромное!

– Не за что. Кто его знает, сколько я тут еще продержусь. И пусть уж лучше эти инструменты достанутся тому, кто сможет их оценить. Ну все, довольно. Ступай.

К концу недели мистер Крокер тоже исчез. Пропала и мисс Дэвис. Заменить их пока было некем, и мистеру Хокинсу, новому директору, пришлось поднять эту тему на собрании. Тщательно выбирая слова, он обратился к школьникам:

– Мальчики и девочки! Вы, должно быть, заметили, что некоторые учителя нас покинули. Разумеется, это вполне нормально, что преподавательский состав иногда меняется. Это, так сказать, естественная текучка. Но все же из-за нее возникают временные неудобства. Пожалуй, было бы неплохо, если бы эта текучка хотя бы ненадолго прекратилась и мы бы смогли вернуться к привычной системе работы.

Все прекрасно поняли, что это не просто рассуждение, а просьба, обращенная к носителям значков (разумеется, попросить их прямо мистер Хокинс не мог). Малкольму стало интересно, что из этого выйдет. Он внимательно смотрел и слушал – и через несколько дней заметил, что члены Лиги разделились на две партии. Одну группу составляли фанатики, желавшие продолжать наступление и донести на самого мистера Хокинса за то, что он посмел выступить с подобной речью. Другую – более умеренные, призывавшие повременить с новыми доносами и заняться закреплением успехов, почаще напоминая учителям, кто тут главный, и вынося открытые предупреждения, чтобы не дать им расслабиться.

В конце концов, вторая партия взяла верх. Учителя перестали пропадать, но некоторым приходилось брать слово на школьном собрании и приносить извинения за тот или иной проступок:

– К моему великому сожалению, я забыл начать урок с молитвы…

– Я хотел бы извиниться перед всей школой за то, что высказывал сомнения по поводу истории святого Александра…

– Я признаю, что совершил ошибку, когда упрекнул трех членов Лиги за плохое поведение на уроке. Теперь я понимаю, что это было вовсе не плохое поведение, а совершенно оправданная дискуссия по важным вопросам. Простите меня, пожалуйста.

Малкольм рассказал родителям об этих невероятных происшествиях. Родители рассердились, но не настолько, чтобы прийти в школу и пожаловаться, как мамы и папы некоторых других учеников. Или, может, они просто были слишком заняты. В один из вечеров на той неделе о Лиге святого Александра заговорили в баре, и отец велел Малкольму пойти и рассказать людям, что творится у них в школе. Судя по всему, то же самое происходило и в других.

– Кто за всем этим стоит – вот что мне хотелось бы знать, – сказал посетитель, у которого дети ходили в начальную школу в Западном Оксфорде.

– Ты не слышал, кто за этим стоит, а, Малкольм? – спросил мясник, мистер Партридж.

– Нет, – сказал Малкольм. – Те, у кого есть значки, просто доносят на кого хотят, и люди пропадают. Уже не только учителей забрали, но и нескольких родителей.

– Но кому они шлют свои доносы?

– Я спрашивал, но они говорят, что не скажут, пока я сам не стану носить значок.

На самом деле он уже не раз задумывался, не вступить ли все-таки в Лигу, чтобы выяснить о ней побольше и рассказать доктору Релф. Останавливало лишь то, что владельцы значков слишком часто ходили на церковные собрания, которые, опять-таки, были секретными, и узнать, о чем там говорят, не было никакой возможности. Слишком уж много времени на это пришлось бы тратить – а лишнего времени у Малкольма не было.

Впрочем, был еще один способ кое-что выяснить. Эрик, поначалу сомневавшийся, стоит ли вступать в Лигу, в конце концов решился и теперь гордо носил значок. Но, само собой, он остался прежним Эриком, и Малкольм быстро убедился: если задавать правильные вопросы, Эрик выболтает все секреты – просто потому, что делиться секретами вдвое приятнее, чем хранить их. Так что вскоре Эрик рассказал другу почти все, что знал сам.

– А вот если бы, например, ты захотел разоблачить мистера Джонсона, – начал Малкольм, специально назвав самого набожного и потому самого маловероятного кандидата, – кому бы ты об этом сказал?

– А-а, ну смотри. Есть процедура. Нельзя просто пойти и наговорить на кого-то, кто тебе не нравится. Это нехорошо. Но если у тебя есть веские причины и точные факты, указывающие на неподобающее или греховное поведение, – пробубнил Эрик на одном дыхании, так что сразу стало понятно, что эту формулировку он затвердил наизусть, – то надо написать имя на бумажке и отправить ее Епископу.

– Какому епископу? Оксфордскому?

– Не. Просто Епископу, так его называют. Может, лондонскому, а может, еще какому. В общем, просто пишешь имя и отсылаешь ему письмо.

– Но это же кто угодно может сделать! Например, я могу сообщить о миссис Блэнчард, за то что она оставила меня после уроков.

– Ну, нет! В этом же нет ничего неподобающего. Ну, или там греховного. А вот если бы она начала учить тебя атеизму, это было бы греховно. И тогда да. Тогда ты бы спокойно мог о ней сообщить.

В этот раз Малкольм не стал больше давить на него. Это вроде рыбалки: как сказал бы сам Эрик, «нужно подгадать момент».

– Помнишь мисс Кармайкл? – спросил он на следующий день. – Я, кажется, видел ее еще до того, как она пришла в школу. Она приходила в монастырь и о чем-то говорила с монахинями.

– Может, она хочет, чтобы они взяли на перевоспитание некоторых учителей, ну или кого-нибудь там еще, – предположил Эрик.

– Что еще за перевоспитание?

– Ну, это когда тебя учат, как правильно.

– О-о… Так это она – самая главная? Она заправляет всей Лигой?

– Не. Она всего-навсего диаконисса. Священником она быть не может, потому что она – женщина. Наверное, она подчиняется Епископу – ну, я так думаю.

– Так что, выходит Епископ – самый главный?

– Ну, об этом мне нельзя говорить, – насупился Эрик, что означало только одно: он и сам понятия об этом не имеет. – На самом деле мне вообще нельзя с тобой говорить. Или только для того, чтобы убедить вступить в Лигу!

– Ну, так ты именно это и делаешь, – успокоил его Малкольм. – Все, что ты говоришь, убеждает меня все больше и больше.

– Значит, ты тоже примешь значок?

– Пока еще нет. Но, наверное, уже скоро.

Итак, чтобы выяснить, зачем мисс Кармайкл приходила в монастырь, нужно было поговорить с монахинями. Поэтому в четверг вечером Малкольм побежал туда, невзирая на дождь, и постучал в дверь кухни. Переступив порог, он тут же почуял резкий запах краски.

– Ох, Малкольм! Ты меня напугал! – воскликнула сестра Фенелла.

Малкольм очень боялся лишний раз испугать старую монахиню – с тех самых пор, как она сказала, что у нее слабое сердце. Ребенком он думал, что сердце у нее слабое оттого, что давным-давно, когда она была еще девушкой, оно у нее разбилось, и оттого-то она и ушла в монастырь. Она ведь сама сказала однажды, что какой-то молодой человек разбил ей сердце. Теперь Малкольм понимал, что это образное выражение, но все равно бедная старушка легко пугалась. Вот и сейчас она побледнела как мел и присела на стул, пытаясь отдышаться.

– Простите, – сказал он. – Я не подумал. Я совсем не хотел вас пугать! Извините!

– Ничего, ничего, милый. Все хорошо. Все уже прошло. Ты пришел помочь мне с картошкой?

– Да, сейчас займусь, – кивнул Малкольм и подобрал нож, который она выронила. – Как там Лира?

– Да знай себе лопочет! День-деньской щебечет о чем-то со своим деймоном, а он ей отвечает, прямо как две ласточки! Ума не приложу, о чем они могут толковать, да и они, похоже, сами не понимают, но слушать, как они воркуют, одно удовольствие.

– Они, должно быть, сочиняют собственный язык.

– Ну, будем надеяться, что скоро они перейдут на старый добрый английский. А не то, чего доброго, привыкнут и так и будут щебетать всю жизнь.

– Что, правда? Такое может случиться?

– Да нет, милый, конечно нет. На самом деле все малыши так делают. Они так учатся.

– А-а…

Картошка была старая и вся в черных пятнах. Сестра Фенелла обычно не обращала на них внимания и кидала в горшок прямо так, но Малкольм старался вырезать самые крупные пятна. Сестра Фенелла между тем принялась натирать сыр на терке.

– Сестра Фенелла, а что это за дама приходила сюда на той неделе?

– Точно не знаю, Малкольм. Она приходила к сестре Бенедикте, а уж зачем – этого мне не сказали. Надо полагать, она из Службы опеки.

– А что это такое, Служба опеки?

– Это люди, которые следят за тем, чтобы за детьми хорошо ухаживали. Ну, думается мне, должно быть так. Она приходила проверить, хорошо ли мы тут ухаживаем за Лирой.

– А потом она приходила к нам в школу, – сказал Малкольм и рассказал сестре Фенелле обо всем, что у них случилось. Старушка слушала так внимательно, что даже перестала тереть сыр. – А вы когда-нибудь слышали про святого Александра? – спросил Малкольм, закончив рассказ.

– Ну, знаешь ли, святых так много, всех и не упомнишь. И каждый по-своему трудится во славу Божью.

– Но ведь он донес на собственных родителей, и их убили!

– Ну, в наши дни ничего подобного случиться не может. И знаешь что, милый? Есть такие вещи, которые трудно понять. Даже если кажется, будто кто-то поступил плохо, это еще не значит, что в конце концов из этого не выйдет что-то хорошее. Все это слишком сложно, слишком глубоко. Не нашего ума дело.

– Вот, я всю картошку почистил. Еще нужно?

– Нет, милый, этого хватит. А вот если бы у тебя нашлось время почистить серебро…

Но тут кухонная дверь отворилась и вошла сестра Бенедикта.

– Я так и думала, что ты здесь, Малкольм, – сказала она. – Услышала твой голос. Можно я заберу его ненадолго, сестра Фенелла?

– Конечно, конечно, сестра! Спасибо тебе, Малкольм.

– Добрый вечер, сестра Бенедикта, – поздоровался Малкольм.

Монахиня повела его по коридору в свой маленький кабинет. Малкольм прислушался, надеясь услышать лепет малышки Лиры, но ничего не услышал.

– Садись, Малкольм. Не волнуйся, ничего плохого не случилось. Я просто хочу, чтобы ты рассказал мне о женщине, которую ты видел здесь на той неделе. Насколько я поняла, она приходила и в вашу школу. Чего она хотела?

И Малкольм во второй раз за вечер рассказал о Лиге святого Александра, об исчезновении директора и других учителей, и так далее.

Сестра Бенедикта слушала, не перебивая. Лицо ее посуровело.

– Скажите, сестра Бенедикта, а сюда она зачем приходила? – спросил Малкольм. – Чего она хотела от Лиры? Лира ведь еще слишком маленькая, чтобы куда-то вступать!

– Это точно. Не волнуйся, мисс Кармайкл сюда больше не придет. Меня беспокоит другое – все эти дети, которых поощряют к дурным поступкам. Почему никто до сих пор не сообщил об этом в газеты?

– Без понятия. Может…

– Правильно говорить – «я не знаю», Малкольм.

– Я не знаю, сестра. Может, газетам не разрешают такое печатать.

– Что ж, очень может быть. Ну, спасибо, Малкольм. Полагаю, тебе пора домой.

– А можно увидеться с Лирой?

– Не сегодня. Она уже спит. Но знаешь что… иди-ка за мной!

Сестра Бенедикта вывела его из кабинета и остановилась у двери комнаты, где жила Лира.

– Что ты об этом думаешь? – спросила она, открывая дверь и включая свет.

Комната чудесно преобразилась: вместо унылых деревянных панелей стены теперь были выкрашены светлой кремовой краской, а на полу появились теплые коврики.

– А я-то думал, откуда краской пахнет! – воскликнул Малкольм. – Это замечательно! Значит, она теперь будет жить в этой комнате?

– Мы подумали, что для такого маленького ребенка здесь слишком темно. Вот, решили сделать повеселее. Как по-твоему, теперь лучше? И как ты думаешь, что еще ей может понадобиться?

– Столик и стульчик – ну, чуть попозже, когда она немного подрастет. Какие-нибудь красивые картинки. И книжная полка – потому что я точно знаю, ей понравится разглядывать книжки! И она сможет научить своего деймона читать. Да, и еще ящик с игрушками! И лошадка-качалка. И…

– Я поняла. Вы с мистером Тапхаусом сможете что-нибудь из этого смастерить?

– Да! Я могу начать прямо сегодня! У него еще остался отличный дуб.

– Он уже ушел домой. Может, завтра.

– Да, хорошо! Мы все сделаем. Я точно знаю, что ей надо!

– Я не сомневаюсь.

– А зачем мистер Тапхаус делает ставни? – решился спросить Малкольм, когда сестра Бенедикта протянула руку к выключателю.

– Для безопасности, – ответила она. – Спокойной ночи, Малкольм.

К субботе для доктора Релф снова накопилось много интересного. Малкольм едва добрался до нее: река вздулась и неслась так быстро, что пройти в Герцогский канал удалось с большим трудом, да и в самом канале вода поднялась до краев от всех этих дождей, ливших последние недели почти без перерыва.

Доктора Релф он застал за работой: она наполняла мешки песком. Точнее, несколько пустых джутовых мешков лежали на куче песка у нее в садике перед домом, и Ханна безуспешно пыталась наполнить хотя бы один.

– Если вы его подержите, – сказал Малкольм, – я смогу насыпать песок. В одиночку это почти невозможно. Вот если бы вы сделали распорку и повесили на нее мешок…

– Нет времени, – перебила доктор Релф.

– Было предупреждение о паводке?

– Вчера вечером приходил полицейский. Сказал, река скоро разольется. Ну, я и подумала, что мешки не помешают. Попросила строителей, и вот мне завезли немного песка. Но вообще ты прав, одной пары рук недостаточно.

– А вас уже заливало раньше?

– Нет, но я здесь не так уж долго живу. По-моему, наводнение было при предыдущем владельце.

– На реке вода сегодня очень высокая.

– А тебе на этой твоей лодке там не опасно?

– Нет, что вы! Безопасней, чем на суше. Если есть на чем плыть, вода не страшна.

– И то верно. Но все равно будь осторожен.

– Я всегда осторожен. Вот так, а теперь надо зашить горловины. Понадобится парусная игла.

– Придется обойтись тем, что есть. Держи, – Ханна протянула Малкольму еще один мешок. – Это последний.

С неба между тем полило уже не на шутку, и Ханна с Малкольмом, сложив мешки под дверью, поспешили в дом. За уже привычными кружками шоколатла Малкольм стал рассказывать о последних событиях, и довольно бойко – ведь он уже не раз повторял все эти истории.

– Я тут все думал, – добавил он, – может, стоит вступить в эту Лигу? Тогда я смогу больше узнать…

– Не надо, – перебила Ханна, даже не дослушав. – Не забывай, я хочу знать только о том, что тебе удается выяснить просто между делом. Не надо ничего разузнавать специально. Боюсь, если ты свяжешься с этими людьми, они потом тебя так просто не отпустят. Просто говори время от времени с Эриком, этого вполне достаточно. Но у меня есть ответ на один из твоих вопросов, Малкольм. За Лигой святого Александра стоит мать Лиры.

– Что?!

– Мать Лиры. Та самая женщина, которая от нее отказалась. Миссис Колтер – так ее зовут.

– Так, может, поэтому мисс Кармайкл и приходила в монастырь? Посмотреть, хорошо ли там ухаживают за Лирой, чтобы потом рассказать ее матери? Вот черт…

– Не уверена. Не похоже, чтобы миссис Колтер хоть как-то волновала судьба дочери. Может, мисс Кармайкл сама хотела взять ситуацию с ребенком под контроль – для каких-то своих целей.

– Сестра Бенедикта ее выпроводила.

– Это очень хорошо. А людей из ДСК ты больше не видел?

– Нет, и в «Форель» они не приходили – с того самого вечера, как Джордж Боутрайт сбежал.

– Интересно, как он поживает.

– Мокнет, я думаю, – пожал плечами Малкольм. – Если он прячется в Уитемском лесу, то там наверняка очень сыро и холодно.

– Это уж точно. Ну что ж, займемся твоими книжками, Малкольм. Что ты успел прочитать?