Глава 30

— Что читаешь? — с улыбкой спросил он, выхватив из рук девушки листок. — Почерк прямо как у моей тети Корди. Думал, только она пишет заглавные буквы с закорючками. О! Послание начинается со слов: «Толик» и заканчивается: «Тетушка Корди». Ты что, разве Толик?

У Алины пропал голос, поэтому она просто завертела головой из стороны в сторону.

Рябов схватил ее за руку.

— Автобус! Скорей, опоздаем.

Всю дорогу до конечной остановки они молчали, по пути к деревне тоже некоторое время шли, не говоря ни слова. Но когда молодые люди вступили в лес, Анатолий вдруг поинтересовался:

— Отчего не спрашиваешь, зачем я в кафе пошел?

— Зачем? — испуганно повторила Алина.

— Есть захотел, — пояснил Рябов, — а дома пусто. Решил скататься к метро, перекусить и на последнем автобусе вернуться назад. Думал, ты на нем тоже поедешь, вместе покатим. Пошел в харчевню. И кто у нас сидит в углу? Алина. Что она делает? Письмо читает. Я сосиски ел, на тебя все время глядел, ты так увлеклась, что никого вокруг не замечала. Меня прямо ревность разобрала, кто же тебе такое интересное написал? Тебе не стыдно?

— Прости, — заплакала Алина, — я не хотела! Само получилось!

Анатолий остановился и засунул руки в карманы куртки.

— Меня считают бесчувственным поленом, но это не так. Я очень эмоционален. Излишне. Влюбчив. Сексуален. Я лучше всех. Но не каждая способна оценить прекрасное. Мы с Юлией были вместе, а потом она решила предать нашу любовь. Маша Красавина! Она тоже мне врала. Света Трофимова. Катя Леденова. Все неправду говорили. А ты чужое письмо прочитала! Но мне не лгала, сразу призналась.

Алина вдруг поняла: Анатолий сейчас ее убьет, с громким криком бросилась вперед, споткнулась о корень дерева, упала, больно ударилась лбом о землю и зарыдала.

— Не трогай меня! Я никому про тебя правду не расскажу.

— Эй, ты чего? — с удивлением спросил ее спутник. — Вставай.

— Не трогай меня, — продолжала твердить Алина, — в письме написано, что тебе сын нужен. Я рожу! Троих. Не убивай, как тех девушек.

— Ты решила, что я преступник? Хорошего же ты мнения о женихе. Ты меня любишь? — спросил Толя таким голосом, что у Шкафиной скрутило судорогой желудок.

Умей кобра разговаривать по-человечески, она бы, наверное, беседовала, как сейчас Рябов.

— Да-а-а-а, — простонала Алина.

— Никого из тех, кого назвал, я и пальцем не тронул. Веришь мне?

— Да, — выдохнула Шкафина, находясь на грани обморока.

— Они обманщицы ужасные. Врали мне. Терпеть не могу ложь. Это самое гадкое в мире. Правильно?

— Да.

Анатолий поднял девушку и притянул к себе.

— Ты не лгала.

— Да, — ответила Алина, — да.

— Все могу простить, но вранье — нет.

— Да.

— Ты другая. Просто любопытная.

— Да, да, да, — закивала Алина, — я приревновала тебя.

Рябов разжал руки.

— К кому?

Официантка никогда не обладала буйной фантазией, но если вблизи маячит призрак смерти, у человека открываются неведомые таланты. Алина затараторила:

— Когда твоя тетя письмо мне передала, я не собиралась его читать. А потом вспомнила, как она странно улыбнулась, вручая мне конверт, велела: «Не вскрывай, там очень личное. Только для племянника». И я подумала: вдруг у тебя есть девушка? Я просто на время. А я так тебя люблю! Больше жизни!

Рябов отошел на шаг и стал рассматривать свою спутницу с видом энтомолога, который узрел неведомый ему вид козявки.

— Только из страха потерять тебя я вскрыла конверт, — зачастила Алина, — это единственная причина! Хотела увидеть ее имя, фамилию, узнать адрес, приехать к ней и убить!

Анатолий снова обнял Алину.

— Ты готова ради меня лишить кого-то жизни?

— Всех! — крикнула Шкафина. — Никому Толечку не отдам.

Алина никогда не отличалась артистическим даром, но, услышав шуршание плаща старухи с косой, изобразишь любое чувство, да так, что звезды Голливуда померкнут.

— Пошли, — уже другим тоном произнес Рябов, — больше не суй свой нос куда не просят.

Всю осень они провели в домике на кладбище. Анатолий постоянно работал над полотнами. Иногда он брал одну из своих отвратительных, на взгляд Алины, картин и уезжал. Куда ездил парень, она понятия не имела. Она лишь могла предположить, что любовник продает мерзкую живопись. Хотя кто такой кошмар купит? Полотна в основном представляли собой пейзажи, одна часть которых являлась мозаикой из человеческих костей. Когда Рябов впервые объяснил любовнице, из какого материала его прадед клепал свои произведения, Алина остолбенела.

— Где он куски скелета брал? — в ужасе поинтересовалась она.

Рябов показал в окно:

— Там кладбище, этого добра полно. Я продолжаю искусство Степана Михайловича, благодаря мне оно не умирает.

Шкафина мысленно поклялась никогда не прикасаться к этой жути. Слава богу, Анатолий и не просил ее трогать «картины».

Зимой в избенке стало невыносимо холодно, из окон дуло, под входной дверью образовалась огромная щель. Сначала печь топили целый день, но вскоре выяснилось: дров нет. Ни Толя, ни Алина не подумали, что поленьев в сарае не хватит на все студеные месяцы.

В середине декабря Толя сообщил Алине, что они перебираются жить в Москву. Они приехали в спальный район, где повсюду стояли одинаковые серые блочные башни, поселились в двухкомнатной квартире. Кому принадлежит жилье, девушка не знала. Толя вел себя в квартире по-хозяйски, сверлил стены, вешал полки. У Рябова определенно водились деньги, он постоянно куда-то уходил. Алину он на улицу не выпускал. Да она и не рвалась, потому что забеременела и испытывала дичайший токсикоз. Беднягу тошнило от запаха, вкуса, цвета, звука, от мыслей о еде. Обычно женщин, ждущих малыша, тянет на солененькое, а вот Алину сворачивало в бараний рог, когда она слышала слово «селедочка». Да еще Рябов постоянно рисовал картины, поставил в одной комнате мольберт, привез мешок с костями. Парень активно продолжал дело прадеда. Шкафину трясло от запаха красок, и ей было плохо от присутствия человеческих костей.

Уходя из квартиры, Толя тщательно запирал дверь снаружи, но Алина и не собиралась бежать. Кому она нужна в таком состоянии? Рожала Шкафина дома, Рябов привел мрачную суровую акушерку. Слава богу, никаких осложнений не случилось, и на свет появился мальчик. Спустя примерно неделю любовник принес метрику. Матерью там именовалась Шкафина, в графе отец стоял прочерк.

— Вот здорово, — обиделась Алина. — Ты отказываешься от сына?

— Я же умер, — усмехнулся Анатолий, — покойник не может стать отцом.