Глава 20
Войдя домой, я поставила пакеты на столик, сняла куртку и взглянула на себя в зеркало. Купив по совету Криси вещи, я прямо в новом побежала домой. И сейчас, рассматривая свое отражение, мне пришлось признать, что Кристина права. Ярко-красная кофточка с вырезом и узкие темно-синие брюки сидели отлично, а макияж сделал мое лицо отдохнувшим и помолодевшим. Я редко бываю довольна своим отражением, но сегодня придираться было не к чему.
Весело напевая, я унесла пакеты с едой на кухню, вынула из них два фольговых лотка с такими же крышечками, потом выудила картонный бокс с пирожками и записку: «То, что в фольге, грей в духовке десять минут при средней температуре. Подавай в лотках, вынуть содержимое трудно, скажи: «Сейчас модно формы для запекания на стол водружать. Вся Европа так делает». Кулебяки одинаковые, кроме двух. У них на спинке гребешок. Эта выпечка для злобины. Сама ее не ешь».
Резкий звонок в дверь позвал меня в прихожую, я открыла дверь, на пороге стояла тетя Фира.
— Привет, — сказала она, — принесла тебе подарочек. Кухонные полотенца с изображением кошек… Гостей ждешь? Оделась красиво.
— Спасибо, — улыбнулась я, — сейчас муж придет и его сотрудница. Устроим рабочее совещание на дому.
— Хорошая кофточка, — продолжала тетя Фира. — Но возник вопрос: где грудь?
— Чья? — спросила я.
— Твоя, — пояснила соседка, — декольте до колен, такое носят, чтобы богатство показать. А у тебя… мда. Глянуть не на что, потому что ничего нет.
Я опять посмотрела в зеркало.
— Ну… да… вы правы. Переоденусь в рубашку.
— Никогда, — отрезала бабуля, — таки хламида никому не идет. У меня та же проблема зрела. В старости она пропала. Грудь не выросла, просто я перестала расстраиваться. Нет и не надо. У других мозга нет, и живут счастливо, а я из-за какой-то ерунды убиваюсь. Да и муж мой последний не особо внимательным был и все забывал. Я хорошо знала, если супруг ко мне со словами: «Ангел мой», «Золотце» или «Солнышко» обращается, то он точно не может вспомнить, какое у меня имя в паспорте стоит. Весь в своем творчестве. Художник. Только о картинах думал. Но я не переживала, использовала это в своих целях. Заглянет ко мне Павел вечером в спальню, время к полуночи, меня в сон клонит. Муж тихо осведомляется: «Золотце, я к вам сегодня уже заходил? Или вчера навестил?» Ему мама покойная, Циля Ароновна, накрепко внушила: супружеский долг через день исполнять надо. Если каждый день, то мужчина от истощения умрет. А меня зевота раздирает, я и отвечаю: «Конечно, мы с вами уже побеседовали. Целых два раза». Супруг прямо засияет: «Я молодец». И уходит. Если же у меня игривое настроение, то я честно заявляю: «Нет. Битте на мою подушку».
Я пыталась сохранить серьезность. Ну вот, еще один супруг объявился. Павел!
Тетя Фира засмеялась.
— Ну кто еще так устроился? Свекровь все меня допрашивала: «Ты не заездила в койке моего мальчика?» И что ей отвечать следовало? Хотелось сказать: «Мама, вы таки уже отпустите животное на свободу, я сама процессом руковожу». Но голова у меня всегда не к пояснице приделана была, поэтому я улыбалась и молчала. Ох, любила свекровь мне на нервы тошнить. Ни один мой прыщ не обмолчала. Пока под памятником не замолчала. Вечно говорила: «Фира, ты умная. Но муж любит у жены три места: то, где спина свое красивое название теряет, то, о котором в гостиной у Мони не говорят, и сиськи. При чем тут ум? Для семейной жизни это пустая покупка. Зря Ривка, мать твоя, хвасталась, что дочь умнее библиотекаря. Фира, где сиськи? Ты моего сына обездолила!» И так она мне в мозг вопрос ввинчивала, что я сама с собой в ванной раздеваться не хотела. Пойдем с Пашей в гости, остальные подружки в платьях с декольте таким, что Нью-Йорк видно, а я в блузке с жабо. Помню, как Циля Ароновна мне шепнула: «Таки жаба твоя не поможет». У меня слезы из глаз! И тут! Сусанка, подружка моя незаклятая, посоветовала:
— Иди к сумасшедшему Изе, он придумал увеличитель груди.
О! Я его вмиг купила, декольте нацепила, Циля Ароновна увидела, глаза уронила.
— Фира! Откуда?
Я ей гордо:
— Мама, все для вас. Бюст у меня от любви свекрови к невестке за одну ночь отрос больше по размеру, чем подушка в доме у вашего кота Мойши.
— Стой здесь! Никуда не уходи!
Соседка убежала. Я отправилась на кухню, поставила фольговые лоточки в духовку и услышала ворчание из прихожей:
— Куда подевалась, шлемазл?
— Здесь я, — крикнула я, — у плиты.
Старушка очутилась рядом.
— Азохен вей! Полотенце не поменяла.
— Забыла, — призналась я.
— Стой там и слушай сюда, — заявила тетя Фира, протягивая нечто непонятное, — снимай свою роскошь. Надевай это на тело!
— Это что? — на всякий случай уточнила я, рассматривая странный лифчик, у которого вместо чашек были две полочки.
— Молчи, — отмахнулась соседка, — я тихая, но еще никому не удалось меня переспорить. Если я решила кому-то хорошее сделать, то даже если человеку плохо станет, не остановлюсь. Насильно его тем, что нужным считаю, осчастливлю. Натягивай. Клади красоту на подставки.
— У меня ничего не кладется, — вздохнула я.
Тетя Фира потыкала в полочки снизу пальцем, они задрались.
— Ну и что? Изя на такой случай рассчитывал. Теперь сама Сара Мироновна, у которой внук спрашивает: «Бабушка, почему у тебя под шеей попа?» — в отчаяньи от того, что ее богатство на фоне твоего меркнет, слезы в кофе нальет, запихивайся в свою обдерганку-кацавейку. Вот теперь у Вилки сердце наружу. Глаза от такой прелести чешутся.
Я посмотрела в зеркало и ахнула. Из выреза кофточки выглядывал бюст размера пятого, не меньше.
— Как это получилось?
Тетя Фира сложила руки на животе.
— В пятьдесят девятом году Сусанка дружила с Иосей, а у него имелся друг, Изя, на весь мозг с больной головой. Изобретатель. Он увеличителями груди в туалете Ярославского вокзала торговал.
— Почему там? — еле смогла я вставить вопрос в поток бурной речи соседки.
— Так шестьдесят второй год, — пояснила тетя Фира, — у Изи родителей в тридцать седьмом расстреляли, он НКВД жуть как боялся. А мне лет было мало, я над ним только смеялась. Вещи Изя на века делал. Пользуйся пока. Ну, как говорила моя свекровь: «Фира, ты не дай бог ночевать у меня останешься или, слава богу, уедешь?» Завтра зайду. Плита пищит. Готовое не вынимай, выключи, дверку приоткрой, в щель кухонную варежку всунь и закрой. Немного холодного воздуха внутрь пойдет, а тепло останется. Не остынет еда. Полотенце смени. Подруге улыбайся, взбесится она от этого. Холодец подай на закуску.
Я заморгала.
— Таки она забыла! — заголосила тетя Фира. — Таки шлемазл оставила шикарную курячью дрожалку на балконе! Таки пропало произведение моих талантливых рук. Да мой студень даже Циля Ароновна ела. А ей в Париже в лучшем ресторане холодец не в то горло упал! О! Реки Вавилонские! О тучи скорби! О тьма египетская! Как тебя назвать после этого, а?
Я потупилась.
— Совсем из головы выпало.
Тетя Фира продолжала бросаться молниями.
— Таки не может ничего выпасть из того, чего нет. Выпихнуть из головы холодец! Мой! Слова у меня иссякли. Выброси еду. Если ее разморозить, ужас выйдет. Хотя… Нет!
Со скоростью бешеного вентилятора соседка кинулась к балконной двери, вмиг выскочила на лоджию, через мгновение появилась на кухне с блюдом и умчалась прочь.
Ощущая себя полнейшим маразматиком со склерозом всего мозга, и головного, и спинного, я поступила с духовкой, как советовала соседка, потом вымыла голову специальным средством, попшикала на нее из другого флакона, натянула шапочку для купания и посмотрела в зеркало. Ирина меня не обманула. Макияж выглядел как новый. Я включила фен, направила струю воздуха на макушку и начала напевать, думая о том, что мне рассказала Корделия. Если старшая сестра и Татьяна никому не сообщали о визите Алины и о том, что она бросила в их доме мальчика, то откуда аноним мог об этом узнать? Кое-кто все же оказался в курсе этой истории. Сотрудник МВД, любовник Корделии, имя которого она упорно не называла, помог с усыновлением подкидыша. «Протечка» могла произойти по его вине. Зачем Вере встречаться с Антоном? Галкину сначала считали виновной в смерти Анатолия, по какой причине Вере вдруг захотелось пообщаться с сыном Алины Шкафиной?
Кто-то схватил меня за плечо. Я взвизгнула, уронила фен, обернулась и увидела Степана.
— Не хотел тебя напугать, — смутился муж. — Не слышала, как мы вошли?
Я выключила сушилку для волос.
— Гудело громко. Ты с Фаиной?
— Да, она на кухне, решила помочь тебе накрыть на стол, — объяснил Дмитриев.
Вне себя от негодования я сдернула с головы шапочку и, не посмотрев на прическу, кинулась по коридору в столовую. Неприлично каждый вечер заявляться в гости в семейный дом. И совсем отвратительно без спроса греметь посудой в чужой кухне. Сломай я ногу-руку, заболей гриппом с высокой температурой — тогда поведение Кузьминой еще можно было бы хоть как-то оправдать. Но я здорова, поэтому инициатива Фаи выглядит как рейдерский захват.
Когда я подлетела к плите, Фаина уже вынула из духовки оба лотка и хотела их открыть.
— Дорогая, — нежно пропела я, — ты устала, весь день работала. Садись, сейчас все подам.
— Ты тоже не сидела на месте, — возразила Кузьмина, — я хочу тебе помочь.
Я схватила большую доску, на которой стояли одноразовые упаковки, и вмиг водрузила ее на стол со словами:
— Кушать подано.
— О, господи, — ахнула за моей спиной Кузьмина.
Я обернулась:
— Что-то не так?
— Нет, нет, нет, — скороговоркой произнесла незваная гостья, — э… э… ты роскошно выглядишь! Прямо сногсшибательно! Вот! Только сейчас я тебя… ну… целиком увидела. Прямо отпад!
Я одернула короткую кофточку. Ага! Сработало. Фаина утратила часть своей наглости.
— Что у нас на ужин? — потер руки Степа, устраиваясь за столом.
— Садись, дорогая, — ласково попросила я Фаю.
Та молча опустилась на стул. Я опять заулыбалась.
— Сегодня кролик и макароны. Запекала их в духовке.
— Я голоден, как дикий зверь, — воскликнул Степан. — Забыл, когда ел кролика, а ты, Фая?
— Вчера его с овощами готовила, — соврала Кузьмина.
Мне стало смешно. Жалкая попытка, дорогая! Уверена, то, что приготовила Крися, окажется очень вкусным.
Я сняла крышку.
— Да это рыба! — воскликнул Степан. — Большая!
Фаина вскочила и без спроса открыла второй лоток.
— Ризотто! Не макарошки.
На секунду я растерялась, но через секунду вспомнила даму, которая постоянно торопила владелицу кафе, и поняла, что произошло: Крися перепутала заказы.
— Где кролик? — недоумевал муж.
Я показала на здоровенного сибаса.
— Вот. Милый, я решила удивить тебя экзотикой. У нас на ужин рыба-кролик. Очень редкая. Обитает в реках Африки. Ее мясо напоминает по вкусу кроличье.
— Надо же, — восхитился Степа, — впервые о такой слышу.
— А куда подевались макароны? — влезла со своим вопросом Кузьмина.
Я снисходительно улыбнулась.
— Дорогая, от тебя, вдохновенной кулинарки, никак не ожидала такого вопроса. Неужели ты никогда не слышала о сорте риса «макарони»? Его всегда используют в Италии для приготовления ризотто под названием…
Я замолкла. Как назло, ни одно итальянское слово не шло на ум.
— Каким? — воскликнула Фаина.
— «Донна Корлеоне», — придумала я в порыве вдохновения, — ох, прости, похоже, я совершила бестактность. «Макарони» в России не продают, к тому же рис очень дорогой. Ты не имеешь возможности готовить «Донну Корлеоне».
— Распрекрасно знаю этот рецепт, — заверила Кузьмина, — и рис такой привожу из Милана.
Чтобы не расхохотаться, я вскочила:
— Пирожки. С капустой! Сейчас принесу. Для тебя, Фаечка, я сделала два особенно красивых с «гребешком», надеюсь, тебе понравятся.
