Четырнадцать месяцев спустя

В одном месте бутоны подснежников только проклюнулись из земли, а в другом уже расцвели, склонив набок нежные зеленоватые головки. Я наклоняюсь, чтобы понюхать их, и слышу пение малиновки, порхающей по живой изгороди. Издалека доносятся крики чаек и тяжелое дыхание моря. Это непрочное состояние покоя длится недолго. Через несколько минут я слышу шаги. Кто-то осторожно ступает по мокрой траве. Я оборачиваюсь – Майкл. Он выглядит странно среди этой зелени в саду в своем темном костюме и начищенных туфлях.

Майкл, как всегда, спокоен, но я понимаю, что есть какие-то новости, иначе бы он предупредил о приезде.

– Почему ты в саду, раздетая?

– Просто увидела в окно подснежники и вышла на минутку посмотреть. Майкл, ради бога, не тяни, скажи, что случилось?

– Ничего. Просто кое-что выяснилось. Теперь почти доказано, что Наоми увез Йошка и что она пошла с ним по своей воле.

– Откуда это известно?

– Пойдем. Расскажу в доме, – он ведет меня за руку, потому что я ничего не вижу: глаза застилают слезы.

Мы заходим в дом. Я поднимаюсь наверх одеться. В спальне холодно, я вожусь, натягивая темное шерстяное платье, застегивая пуговицы. Майкл встречает меня внизу у лестницы с кружками горячего шоколада в руках.

– Я купил шоколад и молоко. Знал, что холодильник у тебя пустой. Пошли туда, – он кивает в сторону гостиной. – Я затопил камин. Скоро будет тепло.

Майкл ждет, пока я сяду у камина, потом осторожно ставит на стол рядом со мной кружку и придвигает кресло. Наклоняется вперед. Его колени почти касаются моих.

– Он уже у нас в руках.

– Где? – спрашиваю я. – В полицейском фургоне? Или в тюремной камере?

– Пока нет, но сейчас это вопрос времени. И все благодаря тебе. Пришли результаты анализов. Его ДНК подтвержден.

– Что это значит?

Он смотрит на меня, прищурившись. Видимо, решает, как это сказать. Затем медленно произносит:

– На платье обнаружено его семя.

Мне становится дурно. Я делаю движение встать, но он кладет мне на предплечье руку и откашливается.

– Погоди. На платье также обнаружили кровь Наоми.

Мысль о том, что он ее изнасиловал, я сразу отбрасываю. В тот вечер она вернулась домой в школьной форме. Усталая, голодная и… улыбающаяся. Так что никто ее не насиловал. Ни Джеймс тогда в коттедже, ни Йошка. Она занималась с ним любовью в этом платье, а потом аккуратно свернула его и спрятала там, где наверняка никто искать не будет. Значит, она хотела этого Йошку. Желала с ним секса.

Я все же встаю, обхожу комнату. Майкл настороженно следит за мной с кружкой в руке.

Это, конечно, было у нее не в первый раз. Она уже забеременела от Джеймса. Но они знакомы много лет. Одногодки, вместе росли. А секс с Йошкой – это совсем другое. Тут она серьезно нарушила правила. Переступила черту. Я вспоминаю ее загадочную улыбку. Она тогда думала о Йошке. Возможно, он утешил ее насчет беременности.

Я смотрю в окно и вижу в нем Наоми. Она стоит, опираясь спиной о стену в темном захламленном помещении под сценой. Подол красного платья высоко поднят, трусики упали на пол. Одна нога у нее поднята и охватывает его бедро, прижимая к себе. Его лица я не вижу, только затылок с темными вьющимися волосами. Он зарылся лицом в шею Наоми, порывисто втискивая себя в ее тело. Ее глаза закрыты, макияж смазан слюной и потом. Я встряхиваю головой, чтобы отогнать видение. После всего он велит ей идти домой, чтобы родители ничего не заподозрили. Она, держась за него, снимает платье и вытирает им промежность. Потом надевает школьную форму, которую принесла с собой, а платье быстро засовывает в сапожок из мешка с костюмами. Надеялась потом его забрать, но забыла.

Но там была кровь…

– И сколько крови на платье? – я сажусь, смотрю на него, потом отвожу глаза.

– Немного. Как обычно.

Крепко сжав кружку, я заставляю себя спросить:

– Что значит как обычно? Когда занимаются любовью или когда насилуют?

– У них был секс по согласию, – отвечает он. – При этом довольно часто выделяются незначительные количества крови, которые видны под микроскопом.

Понятно, понятно… При беременности сосуды шейки матки становятся хрупкими, и кровь появляется значительно легче. У нее было кровотечение после ночи, проведенной с Джеймсом. Она даже обрадовалась, что избавилась от беременности.

Но кровотечения возникают еще и при наличии инфекции. Может, у нее был кто-то еще, от кого она ее подхватила?

– Мы до него доберемся, ждать осталось недолго, – произносит Майкл, глядя в окно на белое январское небо. – Теперь нам известно, где обитает его семья. Это цыганский табор в Среднем Уэльсе. – Он инстинктивно понижает голос, словно опасаясь, что кто-то может подслушать и предупредить их. – Там есть одна заброшенная ферма.

Я вспоминаю нашу поездку к месту, где Йошка бросил фургончик. Над рекой Северн возвышаются холмы Уэльса. До них рукой подать. На берегу были видны лодки. Он поджег фургончик и повел ее на берег, а через пару часов они уже были на месте. Управлять лодкой для него, конечно, не проблема. Я представила, как он причаливает к берегу и осторожно помогает Наоми сойти. Все в порядке.

– Ночью мы проведем облаву, – говорит Майкл.

Я вздрагиваю.

– Когда? И откуда вам известно, что он там?

Майкл не уточняет время облавы. Боится, что я все испорчу – приеду раньше его, забегу в табор, выкрикивая его имя. А может, и правильно боится. Может быть, я бы так и сделала.

– За табором ведется наблюдение, – произносит Майкл после долгого молчания. – Его там видели. – Он бросает на меня короткий взгляд. – Дженни, я скажу тебе сейчас одну вещь, только не надо особенно надеяться. Там есть девушка, на вид лет шестнадцати, светловолосая. Вчера видели, как она вышла из одного фургона и вошла в другой. Наблюдение велось издалека, так что, была ли это Наоми, сказать пока нельзя.

У меня перехватывает дыхание. Именно это я ждала услышать все долгие четырнадцать месяцев. Да, может быть, это не Наоми, но все равно мое сердце колотится так, что заглушает его слова.

Майкл хмурится.

– Возможно, он успеет где-нибудь спрятаться. Мы обыщем весь табор с собаками. Не исключено, что на какое-то время придется задержать всех.

– Неужели всех?

Я представляю себе полицейских собак, натягивающих поводки, пронзительный плач младенцев, женщин, вскакивающих с постелей в белых ночных рубашках.

– Да, всех.

Проникающий сквозь окно бледный луч солнца высвечивает в его волосах седину, которой я раньше не замечала. Морщины между нахмуренными бровями глубокие, как будто прорезанные ножом. Утренний свет безжалостен.

Наоми там. Она и ее ребенок, их приняли в большую семью. Для кочующих людей семья очень много значит. Йошка убедил ее оставить ребенка. Эти люди не жалеют на детей время. Вон их сколько было возле девочки, которую оперировали в отделении Тэда. А другие дети были предоставлены сами себе, потому что их матери и отцы работали. Как работала тогда я. Мы были постоянно заняты и не замечали, как дети меняются.

Я пытаюсь оставаться спокойной, но мне хочется кричать, петь и танцевать. Она жива. Жива. Он ее не убил. Они любят друг друга. Возможно, он завел с ней знакомство из желания отомстить, но это только вначале… а потом что-то случилось, неожиданное. Он влюбился. Наверное, уже после визита в мой врачебный кабинет. Влюбился и предложил ей другую жизнь в другом мире. И она его полюбила. Потому и улыбалась. Он ее не похищал, она сама с ним ушла. Он подарил ей кольцо, он любит ее, с ней все в порядке. Из глаз у меня текут слезы. Я быстро хожу по комнате, прижимая ко рту ладони, чтобы остановить смех. Майкл должен понять, что Йошку нельзя трогать.

– Наоми, ее ребенок и Йошка, – говорю я, – они теперь семья.

Майкл тоже встает. Ставит кружку на стол.

– Он совершил несколько преступлений. Секс с несовершеннолетней, похищение, насильственное удержание. Каждый, кто знал об этом, – соучастник.

– Он мог не знать ее возраст. С макияжем она выглядит старше. И, наверное, соврала, когда говорила, сколько ей лет, – я протягиваю к нему руку, заставляю сесть рядом. – Она там с ним по доброй воле.

Майкл внимательно смотрит на меня.

– Не романтизируй их отношения, Дженни. Он преступник. Его место в тюрьме.

Я ищу слова, которые могли бы его убедить.

– Она познакомилась с ним в больнице позапрошлым летом, в июле. Ушла в ноябре. Через четыре месяца. Достаточно времени, чтобы все обдумать. То, что было у нее до этого с Джеймсом, перестало существовать. Она встретила настоящего мужчину, Майкл, и поняла, что с ним может оставить ребенка.

Майкл раздраженно вздыхает.

– Она могла и так оставить ребенка. Для этого не обязательно связываться с такими людьми.

– Какими такими?

– А вот с такими. Можно подумать, ты не знаешь, что собой представляют цыгане.

Вот, значит, как он все это видит.

– Она подарила подруге свое ожерелье, потому что жизнь этих людей ее как раз устраивала. – Я говорю, а мое сердце бьется быстрее и быстрее. Боже, у нее ребенок, маленькое существо.

Майкл повышает голос и произносит слова медленно, наверное в надежде, что так они дойдут до меня лучше:

– Они живут в грязи, переезжают с места на место. Сознательно избегают нормальных общественных отношений. И всюду, где появляются, воруют.

Я смотрю на него, но ничего не слышу. Потому что в душе сейчас разговариваю с ней.

– Ты не думай, что Йошка такой бескорыстный. Вполне возможно, он надеялся использовать ее для каких-то своих преступных целей. Ведь Наоми уже воровала для него кетамин. В Кардиффе он связан с несколькими преступными бандами, занимающимися в числе прочего и организацией проституции.

Что он такое говорит? Когда Йошка улыбался мне во врачебном кабинете, он совсем не был похож на преступника. Тем более опасного. И ни для каких плохих целей он ее использовать не будет. У них все хорошо. Так что пусть Майкл говорит, что ему вздумается, лишь бы вернул ее мне живой и невредимой.

– Мне надо идти, – Майкл допивает то, что осталось в кружке, и встает. – Думаю, не надо говорить, что все это строго конфиденциально. Но, возможно, скоро кое-что объявят в новостях. Я хотел, чтобы ты знала заранее, – он надевает свою теплую черную куртку и тихо добавляет:

– Тэд тоже должен знать. Я ему позвоню.

– Позволь мне, – быстро говорю я. – Так будет лучше.

Его глаза смягчаются, он сжимает ладонями мое лицо.

– Конечно, Дженни. И позвони ему как можно скорее. Отец должен знать.

Я улыбаюсь.

– Спасибо, что приехал и рассказал. Я на тебя надеюсь.

– Жди известий, Дженни, и…

– Что?

– Ничего не предпринимай.

Я прислушиваюсь к затихающему вдали шуму его машины. Что-то предпринять у меня нет возможности, даже при большом желании. Я и Тэду звонить не буду. Подожду, пока Майкл привезет ее ко мне.

Открыв окно, чтобы впустить в жарко натопленную комнату свежий воздух, я стою на сквозняке и чувствую, как по щекам снова текут слезы. Когда она войдет с ребенком на руках, я сразу ее обниму. Прижму свое лицо к ее лицу. Ее кожа будет пахнуть точно так же, как прежде? Волосы, конечно, отросли. И сама она, наверное, стала выше ростом.

Я ждала четырнадцать месяцев. Подожду еще несколько дней.

Однако все разрешилось через несколько часов. Я просыпаюсь от настойчивого стука в дверь. В чем дело – звонок, что ли, не работает? В комнате темно и холодно. Я заснула на диване в неловкой позе, и у меня затекла шея. Пламя в камине погасло, там одна зола.

Через стекло входной двери я вижу Майкла. Чего это он так рано? Я открываю дверь. Майкл смотрит на меня. Обычно по его лицу можно было точно определить, с чем он пришел, но сейчас я ничего не могу понять. Видно лишь, что он устал. Его губы шевелятся, я присматриваюсь и понимаю: он что-то говорит. Но как-то тихо, невнятно, и только когда он повторяет это в очередной раз, до меня доходит смысл.

– Все плохо… плохо… очень плохо…

Пол подо мной качается, и он хватает меня за плечи.

– …несколько месяцев назад, – улавливаю я обрывок фразы.

Зачем все эти бессмысленные слова? Она должна быть там, за дверью. Стоит, не решаясь войти, с ребенком на руках. Не знает, как ее примут.

Я освобождаюсь из его рук и иду к двери, но он меня удерживает.

– Она родила… – в прихожей темно, и я не вижу его лица, – а потом заболела. Подхватила какую-то заразу.

– Но ты же говорил, что ее там видели! – кричу я. – Светловолосую девушку, ты говорил…

– Это была не она. Я нашел эту девушку. Ей двадцать лет, она замужем, двое детей. Так что извини, Дженни.

– А Йошка? Он что, сбежал? Его обязательно надо поймать. Он во всем виноват. Из-за него она…

– Йошка погиб. Его застрелили.

Майкл держит меня за плечи и говорит. Слова на лету ударяются о мою голову, как черные вороны.

– Мы только подъехали, как он выскочил из фургона и открыл стрельбу. Потом мы узнали, что в этот день у них должна была состояться разборка с другой бандой наркоторговцев. Он подумал, что это они приехали. Такие разборки у них – обычное дело. Он не дал нам и слова сказать. Прицельно стрелял на поражение. У нас не было выбора, – Майкл на мгновение замолк. – Пуля попала ему в грудь, он умер сразу.

Йошка убит. Наоми умерла несколько месяцев назад. Мои ноги подкашиваются. Майкл поднимает меня и несет к дивану в гостиной. Там темно, но это не важно.

– А ребенок, Майкл? – я хватаю его за пиджак. – Где ребенок?

Он крепко прижимает меня к себе, так что я ощущаю его слова костями своего черепа.

– Ребенок умер вместе с Наоми. Заразился от нее.

Он теперь говорит, как тогда на нашей кухне в Бристоле, когда пришел в первый раз. Медленно, с частыми паузами.

– Нам все рассказала сестра Йошки, Саския. Его родители арестованы.

Пуговицы на пиджаке Майкла впиваются мне в щеку, но я не шевелюсь.

– Ребенок родился в трейлере. Но все прошло нормально, в таборе женщины опытные.

Боль постепенно утихала, и Наоми взяла маленькое нежное тельце в свои тонкие детские руки. В этот момент ее всю затопила любовь. Вспомнила ли она тогда обо мне? Осознала ли тогда, что я чувствую к ней?

– Это была девочка?

– Да, – отвечает он, немного удивленный. – Девочка.

Мир Наоми сузился до маленького личика, крохотного сосущего ротика, миниатюрных восхитительных пальчиков на ручках и ножках, сжимающихся и разжимающихся.

А Майкл продолжает:

– Спустя пять дней она почувствовала недомогание. Стала беспокойной, слезливой. Они подумали, что это эмоциональный срыв.

– Но она никогда не плакала, – возражаю я, будто это сейчас имеет значение.

– А потом они увидели, что у младенца жар, – произносит Майкл. – Проверили Наоми – у нее тоже.

Я всегда знала, когда у нее повышалась температура, и определяла ее с точностью до половины градуса, стоило приложить губы к ее лбу. У нее могла возникнуть послеродовая лихорадка. Стрептококковая инфекция очень опасна, если не оказать срочную медицинскую помощь.

– Ты готова слушать дальше? – спрашивает Майкл.

За окном уже светает. Я встаю, хватаюсь за подлокотник кресла.

– Конечно.

– Врача Йошка вызвал, когда у нее началась рвота. Прошло три часа, а он все не приезжал. За это время она впала в беспамятство.

Наверное, в трейлере было много людей и очень душно. Вентилятор не помогал. Наоми лежала без движения на влажной постели, рядом – младенец, весь в красных пятнах.

– Йошка был вне себя. Решил отвезти ее в больницу. Когда дядя сказал, что ехать опасно, ведь там ее может кто-нибудь узнать, он разбил ему нос. Наоми уже перестала дышать, когда он поднял ее, чтобы перенести в машину. Младенец умер через несколько минут. В общем, они спохватились слишком поздно.

Слишком поздно. Слова эти прозвучали, как щелчок закрывающейся двери. Майкл встает, подходит ко мне, обнимает.

– Саския сказала, что Йошка завернул их обеих в простыню и осторожно положил на заднее сиденье машины, – он замолкает, – потом вынес из трейлера все вещи – ее и ребенка. Кровать, стол, все. Сложил в кучу, облил бензином и сжег. Потом уехал.

Ритуальный костер. Языки пламени вздымаются высоко в воздух, так что никто не может подойти близко. После них ничего не должно остаться. Ни расчески с запутавшимися в ней длинными золотистыми волосами, ни браслетов, на даже резинки для волос. Там мог быть дневник или начатое письмо ко мне. Может быть, она собирала осенние листья и расставляла их за зеркалом. Даже если младенца успели сфотографировать, теперь уже ничего нет. Ни фотографий, ни одежды.

– Куда он их увез?

– Никто не говорит. У цыган принято тайно хоронить близких.

Наоми их близкая? А как же я?

В комнате еще темно, но за окном заметно светлеет. Во мне вдруг вспыхивает искорка надежды.

– А откуда известно, что все это правда? Почему нужно верить рассказам сестры? Может, это вообще выдумка.

Он молча лезет в карман, что-то оттуда вытаскивает и вкладывает мне в руку. Мои пальцы охватывают что-то округлое.

– Саския передала это для тебя.

Я узнала чашку, как только дотронулась до ручки. В темноте ничего не видно, но мне известно, что там по краю изображены прыгающие лягушки. А на дне сидит еще одна – улыбающаяся.

Чашку, из которой она пила ребенком, Наоми взяла для своего. Я не заметила, что чашка исчезла. А куда девались ее пуговицы, которые там лежали?

Майкл крепко меня обнимает, его горячее дыхание колышет мои волосы.

– О том, как она умерла, рассказывала не только Саския, но и многие другие. Даже дети. И все говорили одно и то же. Мы зафиксировали место, где он разжег костер, и тщательно обыскали трейлер, в котором она жила.

Майкл рядом, но его голос доносится как будто издалека. Он рассказывает о сравнении отпечатков пальцев и о многом другом. О том, что осмотр табора продолжится завтра. Несколько членов семьи арестованы, остальные задержаны. Их будут допрашивать.

Он молчит, затем произносит:

– Место захоронения мы найдем обязательно. Рано или поздно кто-нибудь из них проговорится.

Майкл продолжает рассказывать, но я перестаю вслушиваться в его слова. Значит, там был ее дом. Их дом. Сейчас это просто пустой контейнер, куда через окно льется лунный свет. Может быть, он освещает игрушку, закатившуюся в угол?

Голос Майкла становится громче:

– Йошка отсутствовал две недели, а когда вернулся, все время молчал. Сидел в трейлере сестры и смотрел в пустоту…

Я его прерываю:

– Майкл, я хочу поехать в табор.

Сестра Йошки не сказала им, где он их похоронил. Может быть, доверится мне?

– Я отвезу тебя туда сразу, как только закончится расследование. Обещаю. Нам предстоит подвергнуть всех свидетелей перекрестному допросу и снова тщательно осмотреть машины и территорию.

Майкл идет на кухню, по пути доставая из кармана фляжку. Я слышу звон посуды, шум кипящего чайника. Он возвращается с кружкой кофе, сдобренного виски. Смотрит, как я пью. Утром, когда он приготовил для меня горячий шоколад, она была еще жива? И когда это было? Вчера? Нет, нет, какая чушь! Она умерла несколько месяцев назад.

Майкл едва не падает от усталости. Через несколько минут поднимается наверх спать. Я слышу стук его ботинок о пол, потом скрипит кровать, и наступает тишина. Я закрываю глаза и вижу ее комнату в тот момент, когда зашла туда в последний раз.

Эд сказал, что я вообще ни черта не знала. К сожалению, это так. Все было у меня перед глазами, не было лишь желания присмотреться.

Девять месяцев спустя

Было воскресенье – день моего отъезда. Тэд отправился гулять. Сказал, что не хочет быть дома, когда я уеду. Грузчики должны были приехать в середине дня. Я собрала то немногое, что хотела взять с собой, остальное пусть остается Тэду.

Когда за ним закрылась дверь, я поднялась в комнату Наоми. Солнце уже припекало. Стоял настоящий погожий летний день, очень хороший для прогулок с детьми. В комнате не было ничего, кроме кровати. Я раздвинула шторы, открыла окно. Пока стояла, подставив лицо теплому ветерку, на улице внизу из-за угла появилась женщина в летнем платье. Одной рукой она толкала перед собой детскую прогулочную коляску, а другой прижимала к уху мобильный телефон и кивала невидимому собеседнику. Коляска была глубокая, обитая мягким материалом. Ребенка я не видела, но следила за ней до тех пор, пока она не скрылась из вида, продолжая кивать.

Глядя на эти шторы в золотистую и алую полоску, я вспомнила, как мы выбирали для них ткань в магазине «Джон Льюис» три или четыре года назад. Мне понравилась хлопчатобумажная, с узором из серых, светло-зеленых и лимонно-желтых листьев. Я представила, в какой цвет будет окрашивать комнату проникающий сквозь шторы свет. Повернулась, чтобы посоветоваться с Наоми, а она уже шла к кассе с отрезом ткани, расцвеченной яркими золотистыми и красными полосами. На мои доводы, что цвета слишком кричащие, даже аляповатые, что комната с такими шторами будет похожа на какую-то таинственную пещеру, она улыбнулась. И ее улыбка была – теперь я это понимаю, – предшественницей той загадочной, последней.

– Это именно то, что мне нужно.