Проснулась я снова от металлического щелчка. Зажегся свет, энергосберегающие лампы загудели, нагреваясь и заглушая звон у меня в ушах. Сердце заколотилось в груди, я резко вскочила, оглядываясь, и сбила что-то у кровати.

Я упустила свой шанс.

Черт возьми, я снова упустила шанс.

Мне нужно было узнать, что происходит, что они намерены со мной делать, почему держат взаперти. Долго я здесь пробыла? Сейчас день или ночь? Или та девушка, если это она меня похитила, просто решила, что сейчас самое время включить свет?

Надо посчитать. На меня напали в ночь на вторник. Сейчас как минимум утро среды, хотя мне казалось, что я провела в каморке больше суток – намного больше.

Я пошла в ванную умыться. Когда я вытирала лицо, голова резко закружилась. Я схватилась за дверную раму и закрыла глаза, лишь бы избавиться от ощущения, что я лечу вниз к глубоким темным водам.

Наконец это чувство прошло, и я вернулась в комнату, села на койку и опустила голову между колен. Меня бросало то в жар, то в холод. Может, корабль качнуло? Трудно понять, когда кружится голова, а когда в борт бьют волны. Здесь, внизу, движения судна ощущались совсем по-другому – оно не поднималось и опускалось на волнах, а как будто медленно перекатывалось. Вместе с непрерывным гулом двигателя мерное покачивание оказывало странное, гипнотическое воздействие.

У кровати стоял поднос со сдобными булочками и миской мюсли. Вот на что я наткнулась, вскочив с койки. Я не чувствовала голода, но после тефтелей я больше ничего не ела. Если я предполагаю отсюда выбраться, нужно бороться, а для борьбы нужны силы.

Чего мне на самом деле хотелось, так это не есть, а принять свои лекарства. Я физически ощущала их нехватку, как и в прошлый раз, когда пыталась с них слезть. Тогда я уверяла себя, что без таблеток лучше, но теперь я знаю, что это не так. Будет только хуже.

«Если доживешь», – пробормотал противный внутренний голосок.

Мюсли застряли в горле, я никак не могла их проглотить.

Скорее бы вернулась девушка из той каюты. Перед глазами возникла яркая, поражающая своей жестокостью картина: я хватаю ее за волосы, как она схватила меня, и бью головой об острый угол металлической койки, а потом смотрю, как течет кровь, резкий запах которой распространяется по тесной душной каморке. Я вспомнила пятно крови на стекле террасы. Как бы мне хотелось, чтобы это была ее кровь.

Превозмогая боль, я проглотила недожеванные мюсли. Взяла еще ложку и трясущейся рукой поднесла ко рту. «Как же я тебя ненавижу. Надеюсь, ты на самом деле утонешь». Давясь мюсли, я снова и снова глотала их, пока тарелка наполовину не опустела.

Не знаю, как я это сделаю, но надо попробовать.

Я подняла с пола тонкий пластмассовый поднос и ударила им о металлический край койки. Он отскочил, и я едва успела увернуться. Вдруг вспомнилось, как грабитель хлопнул дверью и рассек мне щеку; пришлось на мгновение закрыть глаза и ухватиться за кровать.

Пробовать снова я не стала. Вместо этого я поднесла поднос к краю койки, а в другой его конец уперлась коленом и стала давить. Он не поддавался, и я надавила еще сильнее. С треском, подобным выстрелу, поднос разломился пополам, и я чуть не упала. Зато цель была достигнута – в моем распоряжении два обломка пластмассы с пугающе зазубренными краями.

Я подняла оба куска и стала примеряться, как удобнее держать их в руке. Сжав тот, что на вид был более грозным, я присела у стены рядом с дверью.

И стала ждать.

Казалось, я ждала несколько часов. Пару раз закрывались глаза, а изнурительная волна адреналина и страха заставляла тело отключиться, но я не давала себе уснуть. Держись, Ло!

Я стала считать – не спасаясь от паники, а просто чтобы не заснуть. Один. Два. Три. Четыре. Дойдя до тысячи, я начала заново, теперь по-французски. Un. Deux. Trois… Затем только четными числами. Я мысленно играла в детскую игру «Тип-топ», когда надо говорить «тип» вместо пяти и всех чисел, которые делятся на пять, и «топ» вместо семи. Один. Два. Три. Четыре. Тип (руки дрожат). Шесть. Топ. Восемь. Девять. Десять… нет, стойте, тут должно быть «тип».

И тогда услышала шум в коридоре. Хлопнула дверь.

Я задержала дыхание.

Они приближались.

Пульс ускорился. В животе все сжалось.

Ключ повернулся в замке…

Дверь осторожно приоткрылась, и я выпрыгнула.

Она с силой ударила дверью по моему предплечью. Я закричала от боли и все-таки почти просунулась в коридор, размахивая зазубренным краем подноса, однако вместо того, чтобы отскочить назад, как я думала, девушка ворвалась в каюту и отбросила меня к пластиковой стене. Поднос больно вонзился мне в руку, потекла кровь. Я на мгновенье растерялась, а она подскочила к двери, заперла ее и встала спиной к ней, зажав ключ в кулаке.

– Выпусти меня! – Мои слова прозвучали как животный рык – в них не было ничего человеческого.

Девушка стояла спиной к двери, на лице у нее была моя кровь, но по глазам я видела, что она, хоть и напугана, все-таки полна энергии. Она знала, что перевес на ее стороне.

– Я убью тебя, – сказала я со всей серьезностью и подняла окровавленный кусок подноса. – Перережу тебе горло.

– Не получится. – Как и тогда, я услышала в ее голосе пренебрежительную насмешку. – Только посмотри на себя, ты едва на ногах стоишь.

– Зачем? – спросила я, едва не хныкая, будто маленький ребенок. – Зачем вы это делаете?

– Ты нас вынудила, – вдруг яростно прошипела она. – Все копалась и копалась, сколько я тебя ни предупреждала. Если бы ты помалкивала о том, что видела в той гребаной каюте…

– И что же я видела?

Девушка не ответила на вопрос.

– Боже, неужели ты думаешь, что я такая тупая? Ты что, так сильно хочешь сдохнуть?

Я покачала головой.

– Хорошо. Тогда чего ты хочешь?

– Выбраться отсюда, – ответила я и вдруг осела на койку, боясь, что ноги меня больше не удержат.

– Он не даст тебя выпустить.

Он?.. По телу прошла дрожь. Вот первое твердое доказательство того, что кто-то наверху ей помогает. Кто он? Спросить я не посмела.

– Тогда таблетки. Мне нужны мои таблетки.

Она оценивающе посмотрела на меня.

– Которые лежали у раковины? Зачем они тебе?

– Это антидепрессанты, – печально пояснила я. – Они… их нельзя резко бросать.

– А я все гадала, почему ты так паршиво выглядишь. Думала, слишком сильно ударила тебя по голове. Ладно. Таблетки я принесу. Но ты должна мне кое-что пообещать.

– Что?

– Больше никаких нападений. Таблетки в обмен на хорошее поведение, идет?

– Идет.

Девушка выпрямилась, взяла миску и протянула руку за обломком подноса. Секунду поколебавшись, я отдала его.

– Когда я открою дверь, не вздумай глупить. Снаружи еще одна дверь, защищенная кодом. Далеко тебе не уйти. Никаких выходок, ясно?

– Ясно, – нехотя произнесла я.

Когда она ушла, я села на скамейку и, уставившись в пространство, стала раздумывать над ее словами.

У нее все-таки есть сообщник. Значит, можно исключить из списка подозреваемых Тину, Хлою, Анне и прочих сотрудниц.

Кто он? Я мысленно перебирала варианты.

Нильссон.

Буллмер.

Коул.

Бен.

Арчер.

Менее вероятными я сочла Оуэна Уайта, Александра, а также членов экипажа и стюардов.

Никак не шла из головы надпись на зеркале спа-салона. Только один мужчина спускался туда, только он мог написать «ХВАТИТ КОПАТЬСЯ». Бен.

Надо отвлечься от мыслей о мотиве; для ответа на вопрос почему информации у меня было недостаточно. Зато оставался вопрос как – мало у кого имелась возможность оставить ту надпись. Бен.

Логично. Он быстро подорвал доверие Нильссона к моему рассказу. В тот вечер Бен пытался попасть в мою каюту и знал, что я закрылась в ванной, а значит, мог стащить мой телефон.

Именно к его каюте примыкала пустая десятая, а он ничего не слышал и не видел.

Именно он врал о своем алиби, утверждая, что все время играл в покер.

Именно он уговаривал меня прекратить расследование.

Сложившаяся головоломка должна была принести удовлетворение, но этого не произошло. Что толку, если я заперта здесь? Надо выбираться.