Глава 10

Имоджен предлагает отвезти нас на обед, и как только я запираю входную дверь, мы пробираемся к ее «Вольво», припаркованному на обочине перед подъездной дорожкой. Алиса устраивается сзади, пока я подозрительно оглядываю улицу, прежде чем влезть вслед за ней. Нет ни одной машины, следящей за нами.

– Ой, какая прелесть! – Алиса начинает вертеть в руках одну из игрушек Эви, которую она находит в детском кресле, а я накидываю ремень и снова выглядываю в окно.

Вопрос вот в чем: если мы отъедем и за нами увяжется какой-нибудь автомобиль, что мне делать?

– Все нормально, Софи? – спрашивает Имоджен.

– Прекрасно! – Застигнутая врасплох, я широко улыбаюсь ее отражению в зеркальце заднего обзора.

Мама ожидает, что меня охватит радостное предвкушение, и мне нужно должным образом играть свою роль. Однако трудно фильтровать всякий бред, когда я пытаюсь сообразить, что же именно Клодин выкинет сегодня вечером.

– Умно придумано, да? – обращается Алиса к Имоджен, с интересом разглядывая зеркальце, прикрученное к подголовнику слева от нее. – Можно, не оборачиваясь, присматривать за Эви.

– Это совершенно необходимо, – отвечает Имоджен, глядя в боковое зеркальце. – Я должна видеть, чем она занимается, когда веду машину.

Если бы я могла все рассказать Марку, когда это произошло, я бы так и поступила, но дело не только в нас. Предположим, он бы все рассказал и Лу, и разрушил бы к тому же и ее семью? Но мне не следовало говорить, что я выйду за него замуж. Теперь это ясно, как никогда.

– Но тебе, конечно, нужно смотреть лишь на дорогу, – обращается мама к Имоджен, удобно устраиваясь рядом с ней на переднем сиденье. – Эви всего-то восемь месяцев. Она едва ли откроет дверь и вывалится наружу.

Сестра зло смотрит на нее:

– Знаю. Но если я ее не вижу, я не смогу сказать ей, что шапочка у нее съехала на глаза или нечто подобное.

Мама недоуменно поднимает брови.

– А если она ест рисовое пирожное? – произносит Алиса. – В зеркальце сразу видно, подавилась она или нет. Вот видишь, мам?

– Дорогая, никогда, ни в коем случае нельзя давать ребенку возраста Эви есть что-то в машине! – восклицает мама. – Она подавится, Имоджен заметит это, но не сможет ничего сделать, пока ведет машину. К тому времени, когда она сумеет безопасно остановиться, станет слишком поздно. Разве не так, Имоджен?

– Да-а, – тянет Имоджен.

Мне надо было все разорвать. Ему никогда не понадобилось бы знать, что произошло в действительности. Я вспоминаю, как мама яростно прочесывала сегодня мой дом, словно пытаясь найти какой-нибудь «компромат» на отца. Похоже, нельзя вновь стать тем же человеком, каким ты был до того, как тебе изменили. Марк многим рискует, находясь со мной. Какой же у нас после этого может быть путь назад?

– Ты ведь никогда не даешь Эви в машине ничего съестного? – спрашивает мама.

– Разумеется же, нет! – Имоджен торопливо заводит автомобиль. – Может, хватит болтать?

Я снова оглядываюсь назад, когда мы трогаемся с места. Никто за нами не двигается. Мы доезжаем до перекрестка, и Имоджен поворачивает налево, прежде чем одолеваем еще сто метров дороги. Все так же никого. Мы благополучно достигаем главной дороги, и я внезапно понимаю: правда состоит в том, что между нами с Марком все закончилось в тот момент, когда я оказалась в постели с Ричем. Отдавала ли я себе отчет в этом тогда? Являлось ли мое «да» на предложение Марка не только порождением чувства вины, но и поиском выигрыша времени? Оттягиванием неминуемого? Я быстро поворачиваюсь и делаю вид, будто гляжу в окно, а на глаза наворачиваются слезы. Не хочу нанести вреда ни ему, ни детям. Ни в коем случае. Я всех их очень люблю.

– Все нормально, Соф? – спрашивает Имоджен.

– Да, – киваю я. – Спасибо.

Значит, по иронии судьбы, Клодин права: свадьба не должна состояться. Но неужели надо расстраивать ее столь болезненно и при таком стечении народа? Есть же какой-то способ, которым я могу всех нас от этого избавить?

– Просторная у тебя машина, – горделиво произносит мама.

– Очень! – соглашается Имоджен. – Хотя никак не могу привыкнуть, что в ней нет ручного тормоза, а вместо него какая-то кнопка! Но не могу сказать, что скучаю по своей прежней «Ауди». В том смысле, что эта машина гораздо тяжелее и безопаснее – с ней не попадешь в аварию. В ней много места… она практичная и надежная. А мне так нравилось гонять по автостраде… – Все молчат, а она смотрит сквозь ветровое стекло и тихо добавляет: – Но вот времена меняются…

– Господи! – восклицает Алиса. – Напомните мне нанять вас плакальщицами на похороны, ладно? Включи-ка лучше радио, Имоджен. У нас ведь праздник! – Она поворачивается ко мне. – Софи, что ты хочешь, чтобы тебе принес сороковой год жизни?

– На самом деле – сорок первый, – поправляет мама.

Алиса закатывает глаза:

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, не будь занудой.

Я откашливаюсь:

– Если честно, не знаю.

– Полагаю, вы с Марком поженитесь в зависимости от того, получит ли он наконец-то развод?

– Вероятно, – весело отвечаю я.

– А где ты думаешь справлять свадьбу? Здесь или за границей?

– Мы хотим пригласить родственников с обеих сторон, так что, думаю, не за границей.

– Правда? Интересно, – бормочет Алиса. – Хорошо бы устроить свадьбу на пляже, а то у нас все женятся в каких-нибудь задрипанных гостиницах или в больших шатрах под дождичком. Думаю, ты должна сказать Марку, что хочешь отправиться куда-нибудь на Барбадос.

Я бросаю на нее многозначительный взгляд, а она зловеще скалится в ответ:

– А можно нам с Имоджен быть у тебя на свадьбе подружками невесты?

– Нет, – твердо отвечаю я. – Нельзя.

Алиса с прищуром смотрит на меня:

– А какое ты себе закажешь платье?

Она и впрямь начинает испытывать судьбу.

– Не знаю. – Я делаю вид, будто размышляю. – Все зависит от ткани и покроя. Но не обтягивающее или кричащее.

– Белое? Или это старомодно? А что ты думаешь о цветных платьях…

Имоджен чуть виляет рулем.

– Наверное, ты будешь шикарно смотреться в…

– Алиса! – резко обрывает мама. – У тебя в сумочке есть что-нибудь съестное?

– Мятные пастилки. А что?

– Положи их в рот и перестань болтать, прошу тебя.

– О господи! Вы только послушайте! – вдруг говорит Имоджен и прибавляет звук у радио. – Это же любимая песня бабушки с дедушкой!

Алиса наконец-то успокаивается.

– Сто лет ее не слышала…

Мы все, притихнув, слушаем, как голос Нэта Кинга Коула обещает быть рядом, когда позовут, прося в ответ лишь вечной взаимной любви.

– Вообще-то с ее похорон, – шепчет Алиса.

– Разве не странно, что ее включили сейчас, когда мы вместе едем в машине! – восклицает Имоджен. – Это знак! Она желает тебе дня, полного счастья и любви, Софи!

Эти слова так берут меня за душу, что я ослабляю ремень, чтобы наклониться вперед и сжать ее плечо, прежде чем гляжу на маму, которая сосредоточенно смотрит в окно. Я тянусь к ее руке. Она, не оборачиваясь, крепко сжимает мою ладонь.

– Она так вами гордилась… своими внучками, – произносит она. – Имоджен права… Уверена, сегодня она думает о тебе, Софи.

Я быстро чмокаю мамину руку, отпускаю ее, и снова откидываюсь на сиденье. В воздухе почти осязаемо повисает болезненное чувство скорби от утраты и пустоты, почти такое же сильное, как в день смерти бабушки. И все же я могу перетерпеть его благодаря теплу и любви, которые ощущаю, слыша эту музыку. От нее меня обуревают воспоминания о том, как бабушка стояла рядом со мной в моей комнатке. Я почти что вдыхаю запах ее духов и ощущаю ласковые руки. У бабушки были очень тонкие пальцы.

Если она там знает, что происходит здесь, то вряд ли счастлива за меня. Я прислоняюсь затылком к подголовнику и гляжу в окно. И тут я замечаю в правом зеркальце Имоджен белый грузовой фургон. Он примерно в двух машинах позади нас, и что-то заставляет меня поднять голову и повнимательнее посмотреть в зеркало. Водителя я не вижу, только крыло кузова. Я быстро оглядываюсь, чтобы прикинуть, где мы едем. До следующего перекрестка нам примерно с полкилометра.

– Мы здесь сворачиваем? – спрашиваю я.

– Точно не могу сказать, – весело отвечает Имоджен. – Придется подождать и увидеть! Господи, как же есть-то хочется! Может, я сегодня даже закажу пудинг… И не говори, что мне нельзя, мам, потому что хочется.

– Я ничего не собиралась говорить, – лукаво улыбается мама.

Я внимательно слежу за перекрестком, откуда путь ведет к торговому комплексу, где большинство субботних водителей станут разыскивать диваны, компьютеры или хозяйственные инструменты. Белый фургон, разумеется, направляется именно туда. Но он не сворачивает. Я наклоняюсь вперед.

– Может, прибавишь газу? – прошу я сестру.

Имоджен удивленно смотрит на меня в зеркальце.

– Зачем?

– Мне что-то не по себе.

Ее лицо становится озабоченным.

– Тебя тошнит?

– Можешь поднажать?

Сестра выполняет мою просьбу, и мы вырываемся вперед. Она права: для тяжелой машины ее авто очень мощное. Мы обгоняем пару универсалов и минивэнов. Фургона нигде нет, и я начинаю медленно выдыхать. Но в последний момент, когда мы притормаживаем, приближаясь к съезду, он снова появляется. Фургон не отстает от нас.

– Опять голова разболелась? – поворачивается ко мне мама.

У меня во рту сушь, и я пытаюсь собраться с мыслями. Что же делать? Позволить Имоджен доехать до ресторана? Там, по крайней мере, мы окажемся на людях и хоть чем-то займемся…

– Софи! – восклицает мама. – Ответь, пожалуйста!

– Все нормально, – бормочу я. – Немного подташнивает.

– Я лучше на минутку остановлюсь, если тебя тянет рвать, – начальственным тоном произносит Имоджен, сворачивая на дублер главной дороги, потом поднимаясь в гору на длинную тенистую аллею с ухоженными домиками по обе стороны. – Я тут тормозну.

– Нет! – испуганно вскрикиваю я, видя, как позади нас опять появляется фургон. – Извините, – говорю я. – Просто поезжай дальше, ладно?

– Хорошо, хорошо, – кивает Имоджен.

Мама внимательно изучает мое лицо, после чего поворачивается на сиденье. Я нарочно избегаю вопросительных взглядов Алисы, сосредоточившись лишь на едущих впереди нас автомобилях. К счастью, их мало, и мы направляемся прямо в центр города к нашей любимой стоянке.

– Рули на нижний уровень, – как всегда, велит мама. – Там много свободных мест.

Мы медленно приближаемся к шлагбауму, и я, сглотнув, не могу удержаться, чтобы не посмотреть в боковое зеркальце. Теперь фургон прямо за нами, практически упершись в нас бампером. Я делаю резкий вдох и задерживаю дыхание. Я вижу лишь его фары, и ничего больше.

Имоджен опускает стекло, вытягивает руку, отрывает квитанцию и отъезжает. Я отстегиваю ремень и сползаю чуть вперед, чтобы поглядеть в зеркальце. Позади нас опускается шлагбаум, прямо перед белым капотом, но, поскольку мы едем в относительной темноте, я не могу различить лицо водителя. Только когда Имоджен заворачивает за угол, чтобы съехать на нижний уровень, я мельком вижу лицо мужчины в очках.

Это он. Больше некому.

Моя родня принимается спорить, какое место выбрать. Имоджен настаивает, что не впишется в проем, которого, по словам Алисы, хватит на целый автобус. У меня потеют ладони. Я жду, пока фургон медленно притормозит позади нас. Что водитель станет делать – тоже припаркуется? Выйдет и двинется за нами?

Однако, к моему удивлению, следующая за нами машина, когда Джен начинает задним ходом въезжать на место, оказывается красной малолитражкой, а за ней – какой-то «БМВ».

– Софи? – слышу я. – У тебя мелочь есть?

Я поворачиваю голову и понимаю, что мы стоим, а они выжидательно смотрят на меня. Я трясу головой, и после паузы Алиса медленно произносит:

– Да-а, похоже, ей надо дать чего-нибудь поесть. – Она поворачивается и открывает свою дверцу.

У меня дрожат ноги, когда я нащупываю ручку двери сбоку от себя, и мы все вместе выходим из салона. Я затравленно озираюсь, пока они роются в сумочках в поисках мелочи, но не вижу ничего, кроме аккуратных рядов припаркованных автомобилей.

Вообще никакого движения.

Его нигде нет.