Глава 26
ГОСТИ ИЗ ПРОШЛОГО

Призрак глупцом не был и вопрос о наблюдателях-эльфах предпочел оставить ровно до того момента, когда без вмешательства подруги в созревшую проблему стало не обойтись. Потревожил он Тиэль ранним вечером, явившись на пороге ванной комнаты. Хорошо еще, что искупаться эльфийка уже успела и теперь расчесывала мокрые волосы с помощью расчески и заботливой Теноби, разбирающей тяжелые пряди проворнее гребня с частыми зубцами.

— В коридоре тот первый эльф, который прятаться не умеет, валяется, — прокашлявшись, оповестил Тиэль дух.

— Почему валяется? — удивилась Тиэль.

Споткнувшийся на ровном месте эльф мог бы считаться феноменом наравне с боящимся высоты драконом.

— В паутине запутался. Встать не может. Сеть на него упала, когда без дозволения в особняк сунулся. Я, собственно, зачем зашел. Спросить хочу: ты говорила, что с эльфами не враждуешь, но в дом-то он без спроса влез, потому решай: будешь его выпутывать или пусть крошка Теноби покушает? Заодно и все неприятности со стрелолистом для эльфов закончатся, как предсказано, смертью. А что не стрелой, так можно взять какую-нибудь из арсенала и воткнуть. Потом.

— Ловушка та же, какую Кинтер испытывал? — вместо выбора одного из двух предложений спросила Тиэль, двигаясь к цели.

— Та же, — согласился ей вслед Адрис, и белесый кокон, подергивающийся на полу близ входной двери, подтвердил его слова.

Был он потоньше того, из которого Теноби выпутывала барона, так ведь мощной комплекцией эльфы отродясь не славились. Глаза и рот у жертвы оказались залеплены лишь частично.

Эльф увидел приближающуюся спасительницу уже издалека и задергался сильнее, чем едва не пережал собственное горло. Золотые косы в белой паутине кокона смотрелись забавной пародией на покров алтаря, сплетенный недавно паучихой. Правда, изумрудами плиту никто не инкрустировал. А именно на пару ярких драгоценных каменьев походили очи пленника. Вполне возможно, сам Феавилл Искусник решился бы на модернизацию ритуальных предметов, если бы узрел столь интересное сочетание оттенков. Пленник выглядел, как бы парадоксально сие ни звучало, очень живописно.

Печать возраста чужда эльфийскому народу. Лишь тускнеют провожающие столетие за столетием глаза да выцветает шелк волос, становясь белее паутины Теноби. Но даже не знай Адрис этих особенностей расы, всего пары-тройки взглядов, брошенных на пленника, ему оказалось достаточно, чтобы понять — в ловушку попался сопляк. Может, уже не подросток, но едва-едва перешагнувший черту, отделяющую отрочество от юности. Больно наивно-доверчиво смотрели на мир широко распахнутые, удивленные глазищи, и краска стыда — нежно-розовая, как лепесток цветка, заливала кожу ото лба до самой шеи. Между нитями паутины этот цвет выглядел особенно выигрышно.

Покачав головой, Тиэль присела на корточки рядом с пленником и потянула за указанную маленькой паучихой тоненькую нить. Работать лично для освобождения с попутным запугиванием Теноби по просьбе подруги не стала.

Кокон-сеть разом перестал удерживать тело и опал вокруг эльфа. Удивительной красоты юноша сел и, смущенно опустив очи долу, мелодично прочирикал:

— Милости богов, лейдин Тиэль, нет прощения моей дерзости, самовольно, без зова и приглашения вторгся я в твои чертоги…

— Зачем, Лильдин? — пресекла излияния эльфийка.

— Я… Я стремился… Мне нужно переговорить с тобой. Я думал об этом разговоре, всходя на крыльцо, и сам не заметил, как распахнул дверь и, одержимый мыслями, переступил порог…

— У нас беспризорники говорили: так замерз, что пить да есть хочется, а переночевать негде, — хохотнул Адрис, наслаждаясь бесплатным представлением, и был вознагражден. Пленник вздрогнул и завертел головой, пытаясь обнаружить незримого комментатора.

— Я имею честь слышать речи графа Адриса? — наконец после секундной паузы осторожно уточнил эльф.

— О, обо мне уже эльфийские шпионы знают, — показательно загордился дух.

— Я… нет, я не шпион, но старший страж Миграв, с которым я беседовал, говорил о зловещем призраке Проклятого Графа, обитающем в особняке лейдин Тиэль, — оправдался вторженец, не выказывая, впрочем, трепета перед привидением.

— И нам ни о каких расспросах не сказал! Вот сволочь! — возмутился призрак.

— Возможно, он написал? — проронила эльфийка.

— Напи… Заче… Ах ты, Илтов выкормыш, отплатил-таки за записку! — выругался Адрис, припоминая, что видел среди утренней почты, разбором которой обычно занималась Тиэль ближе к вечеру, а сам дух, понятное дело, вскрывать и разворачивать ничего не мог, листок без опознавательных знаков. Да еще Кинтер, помогавший в последнее время с бумагами, как назло, сегодня где-то шлялся.

— Пойдем в зал, — разрешила Тиэль, вставая.

— Эй, а он разве имеет права с тобой общаться? Как же закон?

— На принадлежащих к роду владык Дивнолесья он не распространяется, — качнула головой Тиэль.

— Владыка — сам себе закон! Ха, обычное дело! Так этот воробушек — сын Диндалиона? — изумился Адрис разом и родству с высокородной мразью эдакого паренька-цветочка, и тому, что подруга до сих пор не вытолкала сопляка в шею.

— Племянник, — небрежно отмахнулась эльфийка, будто это все объясняло и даровало прощение.

— И ты его не выставишь прочь? — все-таки возмутился дух.

— Он не Диндалион, — спокойно ответила Тиэль настойчивому и, кажется, обиженному за подругу больше ее самой призраку. Юный племянник владыки, похожий на звонкий, чистый родник, играющий струйками в чаше из цветных камешков, всегда был симпатичен Тиэль. Приятен был и аромат души паренька — живительная свежесть ключа. — Лильдин принадлежит к роду владык лишь формально — он сын сестры Диндалиона, а значит, не наследует и никакими особыми привилегиями не обладает, лишь обязанностями, к которым причисляется необходимость присутствия на всех официальных сборищах во дворце.

От упоминания об обязанностях племянничка, который минуту назад без тени брезгливости ворочался на полу в липком паучьем коконе, ощутимо перекосило.

— Стало быть, не ладишь с дядей? — принялся приставать к эльфу Адрис.

— Ни владыка Дивнолесья, ни мои личные родственные чувства не являются подходящей темой для беседы, лейдас призрак, — сухо ответил Лильдин и, переведя просительный взгляд на эльфийку, не сдержал печального вздоха, отвечающего на вопрос Адриса куда правдивее слов.

Дядю, каким бы он ни был полноправным повелителем эльфийских владений, юноша, совершенно очевидно, осуждал, пусть и не высказывал этого.

В приемной зале, куда привела Тиэль гостя с родины, по-прежнему было всего несколько стульев, три кресла, диван и столик. Ни вина, ни обычной воды, так же, как и еды, эльфийка предложить гостю не удосужилась. То ли обычай не велел, то ли сказывалась выработанная привычка. Пришедший с проблемой быстрее переходит к сути, если с комфортом присесть негде и попить-поесть нечего. Так рассуждала эльфийка, оборудуя помещение.

Лильдин пристроился на краешке дивана. Сама Тиэль опустилась в личное удобное кресло, переложила Теноби на колени и, поглаживая ее, проронила:

— Я слушаю.

— Красивый паучок, — нашел тему для разговора не по существу эльфик, во все глаза уставившись на шеилд редкого, можно сказать божественного окраса.

— Я пока слушаю, Лильдин, — выделила интонацией второе слово Тиэль, не собиравшаяся опускаться до бессмысленной болтовни.

— Владыка, дядя Диндалион, в последние луны недомогает. Лучшие врачеватели Леса смотрели его и признали свое бессилие. Лишь об одном средстве полного исцеления от любого недуга известно всем эльфам. Это плод мэллорна, но деревья Рощи Златых Крон уже давно не дарили плодов. Даже Перводрево…

На периферии задумчиво хрюкнул Адрис, вспоминая усыпанный цветами, плодами и завязями мэллорн в оранжерее особняка.

— В чем причина постигшего владыку недуга? Удалось ли определить? — профессионально заинтересовалась Тиэль.

— Несколько самых авторитетных целителей упоминали проклятие, поразившее владыку в начале года, — тихо промолвил Лильдин.

Гость вскинул голову и буквально впился глазами в лицо собеседницы.

Брови ее удивленно взметнулись вспугнутыми птицами, а потом Тиэль звонко расхохоталась. Отсмеявшись, причем нежданного веселья эльфийки никто не понял и не разделил, Тиэль качнула головой:

— Тебя отправили узнать, проклинала я Диндалиона или нет? Я клянусь Златыми Кронами и Перводревом, сердцем Дивнолесья, что не насылала проклятия на владыку. Все, что он получил, — лишь его боль и кара. Удивляюсь, что ты, Лильдин, прислан в мой дом один, а не с командой рейнджеров с малыми стрелами.

— Формально я с посольством. Какой-то пустяковый договор, — начал рассказывать Лильдин, похоже, испытывая невыразимое облегчение от непричастности Тиэль к недугу дядюшки. — А рейнджеры… Никто из основного отряда даже не сопровождал кавалькаду. Они как раз за несколько дней до отбытия исчезли в лесах — тренировки… Со мной только Альдрин.

— О, он один стоит армии, — понимающе протянула эльфийка. — Пригласим его присоединиться к беседе?

— Он не пошел со мной сегодня, — словно извиняясь за отсутствующего спутника, робко улыбнулся эльф.

— Это ты так думаешь. Заходи, Альдрин! — позвала Тиэль, для которой терпкий аромат сухих трав и вечной древесины каменного дуба давно открыл тайну постороннего присутствия. С губ призрака сорвалось грубое ругательство. Ни он, ни охранные паутинки Теноби не ощутили присутствия еще одного эльфа в особняке.

Тонкая фигура в серо-зеленом плаще, размывающем контуры, возникла в проеме дверей. Неловкость, стыд, мука, яростное бессилие и отчаяние полыхали ярче заката над обычно спокойным течением широкой и темной реки духа Альдрина. Тиэль хватило мига, чтобы понять всю глубину проблемы. Резко повернувшись к Лильдину, она практически приказала:

— Не медли! Пока цветение стрелолиста не принесло кровавого плода, возьми с рейнджера полную клятву о непричинении мне вреда.

Лильдин машинально повиновался воле более могучей и праву более древнему, чем свое. Он развернул руки в жесте приема нужной клятвы. Как член рода владыки, имеющий право брать и заверять любые обещания, Лильдин знал ритуал, пусть и редко использовал.

— Клянешься ли? — потребовал ответа он.

Руки рейнджера, метнувшегося со скоростью стрелы в комнату, коснулись ладоней Лильдина, и исполненный непередаваемого облегчения ответ:

— Клянусь! — вырвался из груди рейнджера. В тусклых, серо-зеленых, безжизненных глазах Альдрина снова зажглись яркие изумрудные искры, а напряженная, как натянутая тетива, фигура, напротив, чуть обмякла. Эльф почти рухнул на стул подле дивана. Кажется, пройти до кресла на подгибающихся ногах у рейнджера не нашлось сил.

— Но почему? — все еще ничего не понимая, попросил объяснения Лильдин.

— Полагаю, Диндалион не болен и не проклят, он всего лишь стал быстро стареть. Для носящего венец владыки это значит лишь одно — немилость Леса. И плодом мэллорна такое не исправишь, — без злорадства, всего лишь делясь своими выводами, ответила Тиэль. — В хранилище владыки под чарами найдется не один десяток ценных плодов, но вряд ли Диндалион сможет вкусить их ради исцеления. Чистота души — главное условие, без которого лекарство обернется ядом и смертельными муками.

— Неужели то, о чем шепчутся в лесах… Истинный повод изгнания… Это правда? — осенило Лильдина и накрыло очередной волной потрясенного стыда.

— Прозрел, малыш? — грустно усмехнулся Альдрин, в уголках рта на вечно молодом лице обозначились скорбные складки.

— Но зачем? Почему? Это неправильно! — растерянно и безадресно принялся сыпать вопросами племянник владыки.

— Политика и власть портят почти любого, — многозначительно вставил Адрис.

— А если изначально была червоточина, то отрава, разъедающая душу, будет стократ сильнее, — продолжила мысль друга Тиэль.

— Что же делать? — беспомощно пробормотал Лильдин. — Я согласился с поручением дяди лишь потому, что надеялся тебя вернуть. В законе есть лазейка. Истек год, если раскаяние оступившегося искренне, то милостью владыки… Но если все случившееся с дядей — лишь кара Дивнолесья, и золото волос сменяется пеплом, пряди выпадают, как падают листья в осеннюю пору, а зелень глаз тускнеет не от проклятия недругов…

Юный эльф словно разом постарел на века. Он поник в кресле, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях. Проникшаяся состоянием посланца Теноби покинула уютное местечко на коленях подруги и, перебравшись к пареньку на плечо, мелодично закурлыкала ему на ушко что-то утешительное. Тиэль же сосредоточила внимание на расспросах старшего рейнджера.

— Тебя послали убить?

— Столь прямо владыка никогда не выражался, — скривил губы в подобии улыбки Альдрин. — Мне намекнули на необходимость сопровождения юного Лильдина, слишком молодого и слишком доверчивого, в силу своей молодости способного совершить некие ошибки. Слухи о проклятии и твоей причастности к нему бродят в Дивнолесье. Диндалион не подтвердил их, но и не опроверг. Из кружева его слов было ясно одно: ты опасна. В остальном владыка целиком положился на мое мнение. Слишком привык, полагаю, что рейнджеры стреляют туда, куда он укажет движением брови, не задавая лишних вопросов.

— Вы и не задавали их никогда, сложно вопрошать, находясь под высокой клятвой исполнения воли владыки.

— Ты нашла выход, — облегченно улыбнулся рейнджер.

— Эй, эй! Ты хочешь сказать, остроухий, что, не возьми мальчик с тебя клятву, ты должен был бы убить Тиэль, потому что тебе намекнули? — встрял потрясенный призрак.

— Приказ владыки не всегда слова, чаще — лишь воля, — повел одним плечом, очень знакомо, как обычно делала Тиэль, эльф и снова поморщился.

— Не повиноваться он не мог, такова суть присяги, понуждающей к действию сильнее собственных мыслей и устремлений. Альдрин мог лишь тянуть время и искать решение. Мы достаточно знаем друг друга, чтобы рейнджер решился мне довериться в поисках выхода, — мягко вставила эльфийка. — Данная Лильдину клятва освободила его от бремени невысказанного приказа.

— И ты все поняла сразу, как только я тебе об эльфиках, у дома пасущихся, рассказал, и сидела, как вы выражаетесь, под стрелой, подходящего момента выжидала? — не то прошипел, не то проскрежетал Адрис, удивляясь собственной неспособности за внешней безмятежностью Тиэль разглядеть бездну.

Подруга лишь привычно повела плечом и мимолетно улыбнулась.

— Опять лучшее лекарство выбрала? — разом сдувшись, уточнил призрак, припомнивший рассказ Тиэль о ее талантах целительницы.

— Да, — просто согласилась эльфийка.

— Не понимаю! Неужели ваш владыка — такая мстительная сволочь, что решил чужими руками тебя прикончить за отказ, а до того зачем-то целый год выжидал? — Простив подругу почти сразу, призрак просто пылал возмущением от одной мысли о Диндалионе.

— Что такое год для долгоживущих? Миг. Нет, владыка, конечно, мстителен, но не думаю, что желание убить меня объясняется лишь жаждой мести. Скорее всего, если проклятие не смогли снять целители, Диндалион решил испробовать все возможные способы избавления. Среди них устранение живой первопричины проклятия занимает не последнее место, а он, похоже, уверен, что я виновна во всех его бедах, — рассудила Тиэль. — История хранит несколько прецедентов, когда подобные действия помогали исцелению.

— И ты спокойно об этом рассуждаешь? — снова начал заводиться Адрис, нарезая круги по зале и намеренно не выбирая, проходит он через предмет или сквозь эльфов, заявившихся незваными в его дом.

— Плакать или злиться на виновника проблем сейчас бессмысленно. Диндалиона поблизости нет, а все вы передо мной ни в чем не виноваты, чтобы слушать пустые истерики. Во всяком случае, настолько не виноваты, — улыбнулась уголками губ эльфийка, которую происходящее слегка позабавило. — Впрочем, моя гибель владыке все равно не поможет. Я уже поклялась в непричастности к наложению проклятия. В Диндалиона ударила не моя обида, а обида Леса за неправедный суд. Уверена, что уничтожать Дивнолесье в попытке избавиться от проклятия владыка не станет.

— А что будешь делать ты? — почти потребовал ответа призрак.

— Ждать, — повела плечом Тиэль. — У эльфов это хорошо получается. Лильдин не наследник, но в нем течет кровь правителей. Диндалион, утративший милость Леса, не сможет отдать явного приказа о моей смерти, а неявный вступит в противоречие с волей единственного родича, которому благоволит Перводрево.

— Как у вас, эльфов, все запутанно, — ругнулся Адрис, замирая у плеча подруги.

— У вас, людей, еще хуже. Слишком много родственников среди правителей и куда больше амбиций, чем у эльфов. Среди нас мало находится желающих тратить время на попытки добиться власти, чтобы командовать кем-то, утрачивая свободу распоряжаться собой. Неинтересно! — спокойно, будто не поняла сердитой иронии друга, объяснила Тиэль.

— Я так надеялся, что все случившееся не более чем недоразумение, следствие случайной обиды, — горько вздохнул Лильдин, не только глубоко переживавший, но и внимательно слушавший речи Тиэль. — Мечтал уговорить тебя вернуться. Полагал, ты обижена из-за изгнания, но рассчитывал, что долг целителя окажется превыше и примирение состоится. Однако если дядя так виноват…

— О степени его вины пусть судит Лес, а я не вернусь, Лильдин. В Дивнолесье есть место лишь для одного из нас, — печально улыбнулась Тиэль, показавшаяся, несмотря на золото волос и зелень глаз, старше всех в комнате.

— Это все, конечно, мило, вы все друг друга простили, — сварливо заметил призрак, ненавидящий сентиментальность и слабаков. — А что со стрелолистом? Все улажено и стрела просвистела мимо?

Эльфы беспомощно переглянулись, не зная точного ответа.

— Тогда хоть скажите — те остроухие соглядатаи, которые за Альдрином по пятам ходили, ни для кого кинжала не готовят?

— Это мои рейнджеры, тройка прикрытия, — сухо отметил эльф, встревоженный напоминанием о стрелолисте.

— Значит, не наемники с аналогичным поручением. Уже легче, — рассудил практичный дух.

— Возвращайся в Дивнолесье, Лильдин, как можно скорее, если беду можно отвести, Лес ее отведет, — посоветовала Тиэль.

— Хорошо, спасибо, мне очень жаль… — бессвязно, утратив обычно присущую эльфам цветистость речи, растерянно согласился племянник владыки.

— Я присмотрю за ним, — без слов понял эльфийку Альдрин, испытывая рядом с Тиэль чувство, схожее с волей владыки. Вот только если воля Диндалиона давила и понуждала, то желанию Тиэль хотелось следовать самому, и от этого легко и чисто, почти радостно становилось на сердце, словно бы делал нечто в высшей степени правильное и единственно нужное.

Вечер воспоминаний и расспросов о родных Тиэль устраивать не стала. Что толку, если ей закрыта тропа в Дивнолесье? Будь вести по-настоящему срочными, бабушка и дед нашли бы возможность с ней связаться. А так… трепать языком, чтобы потешить сентиментальные струны души, изгнанница не видела смысла.