Деревня, конечно же, не прекратила обычной деятельности из-за одного лишь присутствия ширландских гостей. Календарь следовал своим чередом, и вскоре после охоты на дракона настал праздник – День Восприятия.

Пока что я не вдавалась в религиозные материи. (По крайней мере, в этой книге; что же до более ранних публикаций – полагаться на них в этом отношении не стоит. Прошу оказать мне любезность не обращать внимания на любые отсылки к религиозным вопросам в этих работах.) Выштрана, конечно же, была и является краем преданных поклонников Храма. Мы же, ширландцы, были правоверными магистрианами, и, таким образом, для Друштанева – людьми крайне необычными. Но за два дня до празднества мы, посоветовавшись, решили: несмотря на нежелание прерывать работу, совсем недавно приведшую к открытию существенных различий в анатомии самцов и самок горного змея, нам, гармонии ради, следует проявить уважение к местным обычаям.

Мы не ходили в молельню и не участвовали в церемонии. Но мы провели ночь без сна – нужно заметить, суровейшее из испытаний в календаре храмовников, согласно коему этот праздник отмечают на добрых две недели раньше, чем у нас, во второй половине флориса вместо первой половины граминиса – за чтением священного писания, а наутро вышли из дома и присоединились к общему празднику.

Приятных прогулок по окрестностям и сбора цветов праздник не сулил: ночью выпал снег, к счастью, не слишком обильный. Однако деревенские жители установили в том месте, которое могло сойти за центр Друштанева, столы на козлах, оделись в лучшее платье и начали петь и плясать. В то утро Выштрана куда больше, чем обычно, была похожа на свой сказочный образ: полосы цветастой вышивки на белоснежных рубахах, скрипачи, выводящие веселые, зажигательные мотивы, и так далее.

Согласно щедрости этого времени года, мы, ширландцы, раздали местным небольшие подарки – привезенные с собою мелочи, без которых могли обойтись – и получили взамен курительные трубки, бусы и превосходную шерстяную шаль. Эту последнюю я накинула на плечи, пытаясь освоить местные танцы, казалось, дававшиеся окружающим без малейших усилий – даже тем, кто был пьян настолько, что едва держался на ногах. Похоже, некая толика контрабандного бренди завершила свой путь в Друштаневе – вернее, в желудках его обитателей.

Один из молодых парней спросил на комично упрощенном выштранском, удалось ли мне осмотреть окрестности. Услышав, что почти нет, он просиял ярче утреннего солнца.

– Нет? Вы должны пойти в…

Последнее из сказанных слов было мне незнакомо. Я только покачала головой.

– Дом! Падать! – пояснил он, жестом изобразив падение чего-то высокого. – Очень старый. Очень старый.

– Руины! – воскликнула я по-ширландски, тут же вспомнив прямоугольный силуэт, замеченный во время охотничьей вылазки.

Драконианские руины в Ширландии встречаются редко, да и те, что уцелели, совсем не впечатляют. Я видела такие в детстве, незадолго до начала серых лет, но понять, что это, мог бы только ученый, и в этих руинах не было ни единого образчика искусства, благодаря которому эта древняя цивилизация получила свое современное название. Впрочем, я не жалела: книжные иллюстрации наглядно демонстрировали, что древние боги с драконьими головами вовсе не так интересны, как настоящие драконы. Но, недавно изведав вкус свободы, я жаждала повторения: взглянуть на драконианские руины было куда интереснее, чем сидеть взаперти в темном и мрачном доме Грителькина в безуспешных попытках объясниться с этой непостижимой Дагмирой.

Возможно, слепой и не заметил бы внезапно вспыхнувший во мне интерес, но от собеседника он не укрылся.

– Я – показать! Я – отвести!

На этом он оставил попытки щадить мои бедные уши и строить фразы как можно проще и разразился целым водопадом слов, из коего мне удалось понять, что он с великой радостью проводит меня туда и обратно, как только я того пожелаю – хоть завтра.

Я разузнала, как его зовут – Астимир – и где находится его дом, ветхое строение, где юноша жил вместе с престарелой матерью. О плате он пока не сказал ни слова, но я подозревала, что именно в ней и состоит его главная цель. Что ж, так тому и быть: по друштаневским меркам мы были невероятно богаты и вполне могли позволить себе уделить толику наших богатств этому предприимчивому юноше.

– Но не завтра, – со смехом ответила я на его призыв поспешить. – Несколько дней. Скоро.

Заинтересует ли прогулка к руинам остальных, я сказать не могла. Драконианские руины не имеют почти никакого отношения к настоящим драконам – причине нашего пребывания в Друштаневе, но, кроме бумажной работы, заняться мне было нечем, и я решила взглянуть на них, даже если придется идти одной.

Какое-то время казалось, что к руинам действительно придется идти одной.

– Не стоит затраченного времени, – сказал мистер Уикер. – Мы ведь не археологи, и я сомневаюсь, что хоть что-либо в этих руинах прольет свет на причины нападений драконов на людей – а это, на случай, если вы запамятовали, вопрос первоочередной важности. И времени любоваться окрестными красотами он нам не оставляет.

– У меня есть целая уйма времени, которое мне не позволено занять почти ничем, кроме окрестных красот, – любезно ответила я. – Возможно, если бы вы сумели сделать побольше полезных наблюдений, у меня было бы больше работы.

Прозвучало это крайне язвительно. В наших исследованиях только что наметился хоть какой-то прогресс – не в последнюю очередь, благодаря усилиям мистера Уикера. На самом деле это и было одним из обстоятельств, не на шутку раздражавших меня – я с радостью взяла бы на себя часть его работы, если бы только он это допустил. Но он крайне ревниво относился ко всему, что могло хоть как-то умалить его полезность в глазах лорда Хилфорда. Я едва не высказала вслух и это, поставив в неловкое положение все заинтересованные стороны, не исключая и саму себя, но тут вмешался Джейкоб.

– Изабелла, мы с Уикером не можем одновременно идти к руинам и заниматься полезной работой. А ведь нам нужно собирать данные, без этого можно даже не надеяться положить конец нападениям драконов. Слишком многие логова, исследованные нами до сих пор, оказались заброшенными; нужно найти обитаемые – только они дадут нам представление об их рационе питания. Конечно, если они поедают своих сородичей, костей мы не обнаружим, но отсутствие костей других животных тоже может сказать кое о чем.

Поскольку пощупать пульс и осмотреть языки местных змеев мы не могли, я была вынуждена признать его правоту.

– Но отчего я не могу пожертвовать парой дней? Вряд ли мир рухнет оттого, что ваши заметки на два дня останутся без внимания.

Мужу хватило такта принять неловкий вид.

– Возможно, это лишь глупые напрасные тревоги, но мне не нравится, что ты пойдешь одна. То есть с этим парнем. Как это будет выглядеть?

Я изумленно подняла брови. Меня среди ночи похитили контрабандисты, а он волнуется, что станет с моей репутацией, если я отправлюсь взглянуть на руины в компании Астимира?

Но тут взял слово лорд Хилфорд.

– Э-э, это решается проще простого. Суставы не позволяют мне трудных подъемов, это дело для тех, кто помоложе. Я отправлюсь с вашей супругой и позабочусь о ее безопасности. Если, конечно, вы доверяете моим намерениям.

Он изобразил хищный взгляд, я рассмеялась, и дело было улажено.

Сами можете судить, насколько шире сделались наши взгляды за время экспедиции: никто из нас не усомнился в пристойности этого решения. Лорда Хилфорда, пусть неженатого и не являющегося моим мужем, сочли вполне приемлемым провожатым – по крайней мере, в сравнении с выштранским крестьянином. Впоследствии я не раз сталкивалась с тем, что материи, казавшиеся ужасно важными в первые дни путешествия (что скажут люди?), с течением времени превращались в сущие пустяки. Как следствие, возникал вопрос, насколько все эти материи действительно важны – этим и объясняется мое поведение, со временем становившееся все более экстравагантным.

Мы тронулись в путь с первыми лучами солнца. Снаряжения для устройства лагеря на сей раз не взяли: до руин было около половины дня ходу, однако, по словам Астимира, неподалеку имелась хижина, где останавливались боярские охотники, и мы могли провести в ней ночь перед возвращением в Друштанев.

Вдохновленные восхитительными перспективами, шли мы быстро. Через несколько часов на противоположном склоне показались заросшие лесом прямоугольные силуэты, но Астимир не повел нас к ним напрямик. Лорд Хилфорд учинил ему по этому поводу допрос, но ответы юноши были крайне туманны.

– Я уже готов бросить его здесь, – проворчал эрл. – Отсюда мы и сами найдем дорогу.

Я убедила его не делать этого – случись беда, мне ни за что было бы не донести лорда Хилфорда обратно самой – и вскоре получила возможность порадоваться собственной предусмотрительности. Причиной же выбора окольного пути, очевидно, было стремление Астимира к театральности: следуя за ним, мы спустились в долину, поднялись наверх по другой тропе и подошли к руинам со стороны огромных ворот.

Ворота окружали сосны, почти столь же высокие, как и древние камни, но в проемах деревьям негде было укорениться. Центральная фигура дерзко возвышалась над основанием, вытесанным из огромного цельного камня, ее человечьи ноги твердо стояли на земле, а драконья голова взирала сквозь чистый горный воздух в сторону Чиаворы. Выштранские зимы обошлись с огромной статуей жестоко: черты ее были изъедены эрозией едва не до полной неразличимости, а надвратный камень правого проема обрушился, лишив неизвестного бога одного крыла. Но от всех этих повреждений фигура только казалась еще более внушительной: в наши дни мы умеем вырезать статуи не меньше драконианских – Архангел в Фальчестере даже больше, – но никаким искусственным «старением» не изобразить, не подделать неимоверного груза времен.

Драконианские руины

Охваченная благоговением, я замерла, точно пригвожденная к земле когтями горного змея, рухнувшего на меня с небес. Оцепенение прекратилось только после того, как лорд Хилфорд хмыкнул.

– Вы – что же, никогда не бывали в руинах под Недельтором?

Мой взгляд все еще был прикован к статуе, но ее очарование ослабло настолько, что я сумела ответить:

– Только в милбриджских, а они не слишком впечатляют.

– Это верно, – согласился эрл. – Недельторские тоже – особенно в сравнении с теми, что можно увидеть в пустынях Ахии – слишком уж много из них растащили камней для нового строительства. Но ворота в неплохом состоянии, если не считать утраченной головы.

Он продолжал – думаю, говорил о двойных воротах, столь характерных для драконианской архитектуры, и о гипотезах, касавшихся их возможного назначения. (Моя любимая выдвинута мистером Чарвингом, великим преобразователем городов: дракониане якобы регулировали дорожное движение в своих поселениях, направляя прибывающих всадников и экипажи в левый проем, а покидавших город – в правый. Это, конечно же, чистая фантазия, так как никто доселе не обнаружил в драконианских руинах доказательств существования интенсивного дорожного движения, требующего таких мер, но мистер Чарвинг так искусно превратил свою догадку в крайне удачную схему регулирования дорожного движения в Фальчестере, где она оказалась весьма кстати, что я могу только поаплодировать его красноречию.)

Однако я почти не слышала лекции лорда Хилфорда: рука сама собой полезла в сумку за блокнотом. Блокнот и карандаш я отыскала на ощупь, а взгляд мой тем временем оценивал пропорции и отмечал самые выразительные детали. Времени на то, чтобы зарисовать руины должным образом, не было – по крайней мере, на этот раз, хотя в подсознании уже начал складываться план возвращения сюда, – но я собиралась сделать хотя бы быстрый набросок.

Астимир воспринял этот план с нетерпеливым недоумением. Он не мог понять, отчего мне захотелось задержаться здесь, даже не войдя в руины.

– Минуточку, – рассеянно ответила я, обозначая на листе бумаги контур надвратного камня, рухнувшего и расколовшегося надвое.

Как же давно он упал? После падения он откатился вперед, его лицевая сторона ушла в землю, и часть крыла статуи на ней могла сохраниться намного лучше, чем уцелевшее левое крыло. Но, чтобы поднять эту штуку, потребовался бы строительный кран, и ее тайны – увы! – остались неразгаданными.

Наконец перспектива новых чудес оторвала меня от работы. Не спеша прятать блокнот, я перевернула страницу, и мы прошли под уцелевшей аркой и углубились в руины. Один лишь этот выштранский день приучил меня к быстрой работе лучше, чем все, что случилось с тех пор. Торопливыми штрихами набрасывала я основные контуры, намечала перспективу и степень разрушения встречавшихся нам строений, а после не один день по памяти дополняла свои наброски более мелкими деталями. (С результатом вы и сейчас можете ознакомиться в «Видах горной Выштраны», опубликованных, когда я начала приобретать такую известность, что все, вышедшее из-под моего пера, обещало принести изрядный доход. Для научных целей не рекомендую – слишком многое из добавленного «по памяти» шаблонно или откровенно фантастично – однако почувствовать дух этого места вы вполне сможете.)

Друштаневские руины были невелики. За воротами простирался просторный открытый двор, в то время густо заросший деревьями и кустарником. Ковырнув каблуком землю на открытом месте, лорд Хилфорд обнаружил отколотый уголок камня из мостовой, поднявшийся кверху под острым углом под напором корней снизу. Но здесь мы надолго не задержались: Астимир поторапливал нас, призывая двигаться дальше, к главному храму впереди.

Я называю это здание храмом, хотя, конечно же, о назначении этих строений спорят еще со времен древних никейцев. Все драконианские постройки столь грандиозны, что внушают благоговение, и мы, как следствие, естественным образом ассоциируем их с религией. Меньшие здания не выдержали груза тысячелетий, прошедших со времен падения этой древней цивилизации, и нам остались только грандиознейшие из образчиков ее архитектуры – но ради какой цели могли быть воздвигнуты такие здания, как не во славу древних драконоглавых богов?

Чуть дальше внутри находились пилоны фасада храма, такие огромные, что и само время не смогло свалить их. Перемычки между ними обрушились, как и надвратный камень правой стороны ворот, и скопление обломков и грунта поднималось почти на треть высоты фасада. Астимир помог лорду Хилфорду вскарабкаться на эту груду, затем нагнулся и подал руку мне. Юбки зацепились за куст, и какая-то противная колючка оставила длинную прореху в ткани, но меня это не беспокоило. Сверху я смогла заглянуть в гипостильный зал, открытый ныне всем стихиям – тонкие каменные плиты кровли давным-давно переместились вниз, где и лежали, погребенные под землей так же, как и мостовая на дворе.

Некоторые из колонн накренились и опирались друг на друга, словно пьяные джентльмены, утомленные ночной пирушкой, другие массивными цилиндрами раскатились по полу. Солнце поднялось так высоко, что согрело храм изнутри, превратив его в тихое, укромное убежище от непогоды и холода. Стены зала украшали величавые фигуры драконианских богов – странно плоские для глаза, привыкшего к современным нормам перспективы, но намекавшие на тайны забытых, ушедших эпох. Как я жалела, что не училась живописи и не могу передать игру света на этих источенных временем фигурах! Что ж, будучи лишь обычной женщиной с карандашом, я двинула в бой свой блокнот и сделала все, что могла.

На этот рисунок попал и лорд Хилфорд, склонившийся, чтобы раздвинуть высокую траву и рассмотреть одну из повалившихся колонн снизу. Вскоре он окликнул меня:

– Миссис Кэмхерст! Вы должны это видеть. Нет ли у вас с собой материалов, подходящих для снятия оттиска?

Я послушно извлекла из сумки палочку древесного угля и большой лист бумаги и пробралась к эрлу.

– Что здесь?

– Проведите ладонью, – пояснил он.

Я ощупала колонну снизу, как ощупывала драконье крыло, но мои пальцы встретили не микроскопическую шероховатость шкуры горного змея: там, снизу, оказались глубокие канавки, несколько сглаженные временем, но все еще явственно ощутимые.

Я изогнулась, как могла, стараясь рассмотреть их, но разглядеть что-то в тени после ярких солнечных лучей мне не удалось. При помощи лорда Хилфорда и Астимира, вставших по обе стороны от колонны и прижавших к ней снизу бумажный лист, я принялась натирать бумагу углем повсюду, куда могла дотянуться.

Наконец мы извлекли бумагу. В центре листа остался значительный пробел, но по обе стороны от него на натертом углем листе отчетливо проступала вязь линий – такую же я не раз видела прежде в книгах.

– Письмена! – воскликнула я.

Драконианские письмена еще вернее, чем изображения, внушали восторг, порождали в душе предвкушение тайн и чудес. Это, бесспорно, была письменность, хоть некогда люди и полагали эту вязь всего лишь следами драконьих когтей. (В основном, благодаря скверной сохранности драконианских руин в Антиопе. Стоило нашим ученым узнать о существовании на свете надписей, сохранившихся лучше, мнение изменилось – конечно, не без сопротивления со стороны закоснелых ретроградов.) Однако смысл этих надписей оставался загадкой. Драконианские письмена упорно противостояли всем попыткам расшифровки.

Получив в руки такой прекрасный образец, я взглянула вокруг новым взглядом и увидела в следах эрозии на других колоннах то, чем были они на самом деле – едва различимые, почти стершиеся остатки других надписей. Когда-то письмена покрывали все колонны гипостиля сверху донизу, но на открытом воздухе поверхности колонн сильно пострадали.

Лорд Хилфорд провел ладонью по накренившейся колонне и отряхнул с рук пыль и грязь.

– Песчаник недолговечен. А вот стены – из мрамора и сохранились куда лучше. Интересно, откуда они его приволокли? И как?

Кончиком пальца я провела по ломаной линии на натертом углем листе бумаги.

– Отчего же никто не может прочесть, что здесь написано? Разве у нас недостаточно образцов?

Если так, наша находка представляла собой определенную ценность.

Но эрл покачал головой.

– Да, так принято считать, но десять или даже пятнадцать лет назад коллега по имени ибн Хаттуси, ценой значительных усилий, собрал все известные образцы драконианской письменности и призвал всех документировать новые. Все собранное он опубликовал в толстенной книге, и несколько лет спустя правительство Ахии учредило премию для джентльмена, который сможет расшифровать эти надписи, но пока на нее никто не претендовал.

– Ведь мы даже не знаем, что это был за язык, не так ли? – спросила я. – То есть, это, очевидно, драконианский – вернее, так называем его мы. Но нам неизвестно, какие из современных языков могли произойти от него.

Болезненно кряхтя, лорд Хилфорд присел на корточки рядом со мной, чтобы разглядеть оттиск.

– Именно. Поэтому нам неизвестно, какие звуки могут означать эти символы. Да и звуки ли? Это письмо может быть и идеографическим, подобно староиквундскому. Можно разгадать шифр, но шифры составляются на известных языках, и это значит, что половина уравнения у нас в руках. А вот драконианский – полная загадка, – эрл с улыбкой покосился на меня. – Не желаете ли сами попробовать, миссис Кэмхерст? Ахиатское заявление гласило, что премия предназначена джентльмену, который сможет в этом разобраться, но, полагаю, вы сумеете уговорить их выплатить вознаграждение даме.

Откровенно говоря, ничего подобного мне даже в голову не приходило.

– О, нет, милорд, нет, – рассмеялась я. – Я даже не представляю себе, как за это взяться. Вы же слышали, как жестоко я обхожусь с выштранским, – я кивнула в сторону Астимира. Тот, доведя нас до гипостильного зала, видимо, счел свое дело сделанным, либо просто махнул рукой на нудных ширландских ученых, то и дело останавливающихся рассматривать всякий вздор вместо того, чтобы двигаться дальше, к новым красотам. – Я же не специалист. Лингвист из меня никудышный.

Тем не менее я бережно свернула оттиск – на случай, если ибн Хаттуси захочет иметь его в своей коллекции, и некоторое время мы обшаривали рухнувшие камни в надежде найти и запечатлеть новые фрагменты надписей, не слишком пострадавшие от времени. Откапывая один из обломков, почти полностью ушедший под землю, я сломала несколько ногтей, но, откопав его, была вознаграждена фрагментом исключительной сохранности.

К несчастью, центральное помещение храма оказалось разрушенным настолько, что войти в него мы не смогли. Вместо этого мы осмотрели остальную часть руин, включая и кусок стены, замеченный мною издали во время охоты. Взобравшись на него – возможно, выше разумных пределов, – я некоторое время глядела вдаль, пытаясь узнать среди множества каменных выступов вдалеке тот самый, залитый кровью убитого нами дракона.

По пути вниз, подобрав юбки в поисках места, куда поставить ногу, я вдруг увидела в траве какой-то яркий отблеск.

Опущенная нога едва не наступила на непонятный предмет. Отдернув ногу, я споткнулась, но сумела удержаться от падения. Восстановив равновесие, я тут же склонилась к земле.

Густая трава скрывала странный предмет так, что его было не разглядеть. Но наконец мои пальцы, шаря среди стеблей, коснулись чего-то твердого, и я подняла находку.

И тут же уронила ее вновь.

На этот раз я отыскала это быстрее, так как знала, что ищу. Это был огневик размером с ноготь моего большого пальца, ярко блестевший в лучах солнца. Бережно взяв его в горсть, я замерла от восхищения. Камень никак не мог выпасть из оправы украшения какого-нибудь прежнего визитера: мало того, что человек столь богатый вряд ли отправился бы сюда при всех парадных драгоценностях – вдобавок камень был необработанным, его не касались орудия огранщика.

Да как же он мог попасть в эти уединенные выштранские руины?

Упав на колени, я принялась шарить в траве, натыкаясь пальцами на сухие колючие ветки и осматривая каждый подвернувшийся под руку камешек. Обыскав участок радиусом не менее пяти футов, я пришла к выводу, что других находок не предвидится. Моя была единственной, но невероятно ценной. В дни, проведенные в выездах в свет, будучи девушкой на выданье, я видела лишь несколько огневиков, и все они украшали пальцы, шеи или уши тех, чье положение намного превосходило мое. Найденный камень, будучи вставлен в брошь или перстень, стал бы лучшей из фамильных драгоценностей Кэмхерстов.

Поймите, я не скупа. По крайней мере, в том, что касается материальных ценностей. Если речь идет о знании, моя алчность может сравниться лишь с алчностью сказочных драконов, сидящих на грудах сокровищ. (Правда, я, в отличие от этих мифических существ, не просто охотно, а с великой радостью делюсь ими.) Но огневик завораживал: он был первым из тех, что мне довелось когда-либо держать в руках. Опустившись на колени, я подняла камень и любовалась игрой солнечного света внутри него, пока не осознала, что совершенно не чувствую ног. С трудом поднявшись, я обнаружила, что за то время, пока я лазала на стену, мои спутники куда-то исчезли.

Но я не спешила тревожиться понапрасну. Астимир, скорее всего, нашел место поудобнее и устроился отдохнуть в ожидании нас. Что до лорда Хилфорда – он, вероятнее всего, вернулся в гипостильный зал или к огромным двойным воротам. Благодаря сделанным зарисовкам, я знала, что самый прямой путь обратно – налево, по извилистой тропке среди руин.

На середине этой тропки под ногой что-то хрустнуло, и я рухнула вниз, в темноту.

Невысоко – но, чтобы подвернуть лодыжку, большой высоты и не требуется, особенно если упасть совершенно неожиданно. Приземлившись, я неуклюже упала вбок, шлепнулась задним местом о землю и ободрала ладонь. В воздухе еще дрожало эхо моего изумленного крика.

Прежде чем с губ успел сорваться новый крик, я зажала себе рот, так как в голову мне, одна за другой, тут же пришли две мысли. Первой было: «Пещера!», – а второй: «Дракон!».

Пещера, несомненно, была естественной. Свет, проникавший сверху, позволял различить неровные стены и уходящий вглубь пол, которых явно не касалась рука человека. Конечно, в дыру, сквозь которую я провалилась, не смог бы протиснуться никакой дракон, но вход мог оказаться и в другом месте: пещера уходила в темноту, и что там, в ее глубине, мне было не разглядеть. Я принюхалась, подумав, что хотя бы запах сможет подтвердить наличие смертельной опасности поблизости, но вокруг пахло лишь сосной.

Сосной – так как проем наверху был завален лапником, засыпан хвоей и ничем не отличался от окрестной лесной почвы. Маскировка убедительная, но недостаточная, чтобы выдержать мой вес – потому-то я и провалилась вниз.

Но маскировка не могла возникнуть сама по себе. Кто-то взял на себя труд укрыть проем, причем совершенно не позаботился о безопасности окружающих.

Я замерла. Одни лишь уши зашевелились, двигаясь к затылку, как будто это могло значительно улучшить мой слух.

Наконец отвечающие за это мускулы устали от напряжения, и я помассировала голову кончиками пальцев. Из темноты не доносилось ни звука – лишь сверху слышался свист ветра да орлиный клекот. Разумнее всего было бы позвать на помощь: похоже, в пещере в данный момент не было никого, а если в ее глубине находилось драконье логово, следовало освободить помещение до возвращения хозяина.

Но я не всегда поступаю разумно.

Глаза приспособились к темноте, насколько возможно. Вглядевшись во мрак, я увидела, что совсем рядом с местом моего падения пещера кончается, а справа пол идет под уклон, в непроглядную тьму. Но мне показалось, что там, на краю темной бездны, виднеется нечто непонятное. Отряхнув ободранную ладонь от мусора, я встала на четвереньки и осторожно поползла туда.

(Замечу для джентльменов, никогда не имевших оказии убедиться в этом лично: ползти на четвереньках в платье – занятие крайне огорчительное, гарантированно вызывающее у ползущего чувство убийственного раздражения. Но встать во весь рост не позволяла высота свода, а испытывать поврежденную лодыжку, передвигаясь на корточках, мне пока что не хотелось.)

Подобравшись поближе, я обнаружила на полу пару ящиков. Проведя рукой по крышке одного из них, я со смесью ужаса и скептического веселья осознала, что нашла.

Штаулерские контрабандисты, как я уже говорила, часто используют пещеры в своем ремесле.

Впрочем, ящики оказались пустыми, и уверенности в этом заключении у меня не было. Хотя оно казалось вполне вероятным: ящики были придвинуты к стене, совсем недалеко от входа, словно их оставили здесь ненадолго. Схрон же, если он действительно был здесь, несомненно, должен был находиться глубже, в темноте.

Но я не собиралась искать его. Мне и так вряд ли удалось бы замести следы своего падения. Конечно, маскировку мог бы нарушить олень или медведь, но тогда где же зверь? Вдобавок, чтобы выбраться из пещеры без воплей о помощи, мне пришлось подтащить к проему один из ящиков и забраться на него – чего медведь, конечно, не сделал бы. Чтобы не оставлять следов, пришлось бы звать лорда Хилфорда, а у него неизбежно возникло бы много вопросов. Он мог даже счесть своим долгом послать весточку местному боярину, и тогда началась бы страшная кутерьма, чего мне совершенно не хотелось.

Неожиданный инцидент вскружил мне голову, а в замешательстве некоторые поступки кажутся более разумными, чем должны бы. В твердом убеждении, что поступаю вполне разумно, я подтащила один из пустых ящиков к дыре и подобрала оброненный при падении блокнот. Внезапная мысль заставила сунуть руку в карман; к счастью, огневик оказался на месте.

Затем я взяла карандаш и быстро написала по-айвершски: «Прошу простить мое вторжение. Все вышло случайно, и я никому ничего не скажу».

Подписываться я не стала, рассудив, что женского почерка будет довольно, чтобы узнать автора – а если нет, какой смысл помогать Хацкелю и его людям прийти к верному заключению? Прижав записку крышкой ящика так, что большая ее часть осталась на виду, я взяла блокнот в зубы и, охваченная недобрым предчувствием, встала на ноги.

Лодыжка была не рада такому решению, но, несмотря на жалобы, выдержала. Хуже всего пришлось, когда я, вставая на ящик, опиралась всем весом на поврежденную ногу дольше, чем хотелось бы. Но вот мои голова и плечи вновь оказались на вольном воздухе, а уж там я сумела выбраться наверх.

(Автор низкопробных романов, замысливший описать мои похождения, заставил бы меня сплести из травинок прочную веревку или подпрыгнуть на десять футов, ухватиться за край дыры и подтянуться на одной руке. Насколько легче стала бы жизнь, будь такое и вправду возможно!)

Оказавшись снаружи, я позволила себе три глубоких вздоха облегчения. Затем я поднялась, отыскала сук, способный выдержать мой вес, и похромала на поиски лорда Хилфорда, обдумывая по пути, что ему лучше соврать.