Проект назвали «Икар», это была уже четвертая космическая программа с таким названием и первая получившая его заслуженно. Задолго до того, как появились на свет родители Джейкоба – еще до Переворота и Договора, до Лиги энергетических спутников и даже до расцвета ныне почти забытой Бюрократии, – старое доброе НАСА решило, что интересно было бы сбросить на Солнце зонды однократного применения и посмотреть, что с ними произойдет.

Выяснилось, что, приближаясь к поверхности звезды, зонды ведут себя экстравагантно. Они сгорают.

Для Америки, переживавшей в те времена нечто вроде бабьего лета, не было ничего невозможного. Американцы возводили в космосе целые города – на этом фоне создание более устойчивых к внешним воздействиям космических аппаратов казалось плевой задачей.

Были разработаны обшивочные материалы, выдерживавшие колоссальные нагрузки и обладавшие способностью отражать практически любое излучение. Магнитные поля призваны были направлять потоки разреженной, но невероятно горячей плазмы, из которой состояли корона и хромосфера, прочь с траектории движения корабля. Мощные лазеры для связи пронзали солнечную атмосферу, обеспечивая двустороннюю передачу команд и данных.

И тем не менее автоматические летательные аппараты продолжали сгорать. Как бы ни были совершенны зеркала и термоизоляция, сколь бы равномерно ни распределяли по поверхности сверхпроводящие материалы, законы термодинамики никто не отменял. Рано или поздно тепло переходит из областей с более высокой температурой в зоны с более низкой.

Специалисты по физике Солнца могли бы и дальше безропотно жечь зонды в обмен на крупицы полезной информации, если бы Тина Мерчант не предложила другой путь.

– А почему вы не охлаждаете? – поинтересовалась она. – У вас же есть все, что для этого нужно. Вы могли бы запустить охлаждающую установку, которая перенаправляла бы тепло из одной части зонда в другую.

Коллеги ответили ей, что с применением сверхпроводящих материалов добиться равномерного нагрева всей поверхности не проблема.

– При чем тут равномерный нагрев? – возразила краса и гордость Кембриджа. – Нужно отводить весь излишек тепла из той части корабля, где установлены приборы, в ту, где их нет.

– И тогда эта часть загорится! – воскликнул один из коллег.

– Да, но мы можем предусмотреть целую серию таких «жаросбросов», – предложил другой инженер, чуточку поумнее. – А потом постепенно избавляться от них, один за другим.

– Нет-нет, вы не совсем правильно поняли. – Будущая трехкратная обладательница Нобелевской премии подошла к доске, взяла мел и нарисовала круг, а внутри него еще один. – Вот! – она указала на внутренний круг. – Сюда вы нагнетаете тепло, пока, через очень непродолжительное время, эта часть не станет горячее, чем плазма вокруг корабля. А потом, пока тепло не нанесло непоправимый урон, сбрасываете его обратно в хромосферу.

– И как же, – осведомился некий знаменитый физик, – вы намереваетесь это сделать?

Тина Мерчант улыбнулась так, будто уже предвкушала вручение награды за выдающиеся достижения в области космонавтики.

– Вы все меня прямо удивляете! – заявила она. – У вас на борту лазер для связи с яркостной температурой в несколько миллионов градусов! Так воспользуйтесь им!

Так началась эпоха солнечных батискафов. Передвигаясь отчасти благодаря собственной плавучести и отчасти за счет выбросов охлаждающих лазеров, исследовательские аппараты теперь были способны продержаться несколько дней, а то и недель и фиксировали малейшие изменения на Солнце, предопределявшие погоду на нашей планете.

Эта эпоха закончилась в день Контакта. Но вскоре на свет появились солнечные корабли нового типа.

Джейкоб задумался о Тине Мерчант. Интересно, как повела бы себя эта великая женщина, если бы оказалась на палубе современного солнечного корабля, неспешно плывущего сквозь самые сокрушительные бури, порожденные вспыльчивой звездой: испытала бы она настоящую гордость или просто была бы слегка озадачена? Наверняка, обведя взглядом корабль и пейзаж за иллюминаторами, Тина промолвила бы: «Ну разумеется!» Но могла ли она предвидеть, что ее собственные открытия будут дополнены достижениями инопланетных ученых, благодаря чему человек сможет путешествовать сквозь солнечные штормы?

Самому Джейкобу такое сочетание особого доверия не внушало.

Конечно, он знал, что это самое судно уже совершило с пару десятков успешных спусков. Не было никаких причин считать предстоящее путешествие опасным.

За исключением того, что еще один корабль, уменьшенная копия этого, загадочным образом потерпел крушение всего три дня назад.

Корабль Джеффа, возможно, сейчас представлял собой дрейфующее облако рассыпающихся кусочков металлокерамики и ионизированного газа, рассеянное в солнечной пучине на миллионы кубических миль. Джейкоб попытался представить себе, как выглядели хромосферные бури с точки зрения ученого-шимпанзе, смотревшего на них в последние секунды своей жизни, лишившись защитных пространственно-временных полей.

Потом прикрыл глаза и легонько потер веки. Он слишком долго смотрел на солнце, почти не моргая.

С облюбованного им места, одного из наблюдательных диванчиков, располагавшихся вровень с палубой, ему было видно почти целое солнечное полушарие. Половину неба занимал медленно ползущий красно-черно-белый шар с перистой каймой. В водородном спектре все приобретало зловещий малиновый оттенок; тонкая, изящная дуга протуберанца четко вырисовывалась у кромки диска; темные перекрученные ленты плазменных волокон и вдавленные, почти черные солнечные пятна, затененные в глубине и с полутенями на местах газовых потоков.

Топография Солнца отличалась почти неисчерпаемым многообразием. От вспышек, столь кратких, что их трудно было уловить невооруженным глазом, до медленных и величавых вращений – вся поверхность пребывала в постоянном движении.

Хотя основные ориентиры от часа к часу практически не менялись, Джейкоб научился подмечать бесчисленные более мелкие перемещения. Быстрее всего пульсировала поросль длинных и тонких спикул по периметру огромных пестрых участков. Импульс длился считаные секунды. А каждая спикула, насколько было известно Джейкобу, занимала площадь в тысячи квадратных миль.

Джейкоб подолгу стоял у телескопа на «изнанке» солнечного корабля, наблюдая, как мерцающие иглы перегретой плазмы выстреливают из хромосферы, словно струи фонтанов, высвобождая из-под власти притяжения Солнца огромные перекатывающиеся волны звука и вещества, которые образуют корону и солнечный ветер.

А за частоколом спикул пульсировали в сложном ритме громадные очаги грануляции, где тепло завершало длившееся миллион лет конвекционное путешествие, внезапно вырываясь на волю в виде света.

Эти очаги, в свою очередь, сливались в гигантские участки, чьи колебания и определяли основной способ существования почти идеально круглого Солнца – этакое звездное испускание газов.

А над всем этим, точно бескрайнее глубокое море, ворочающееся в своем ложе, простиралась хромосфера.

Кому-то такая аналогия могла показаться слишком выспренней, но турбулентные области над спикулами напоминали коралловые рифы, а ряды величественных распушенных волокон, очерчивающие контуры магнитных полей, можно было сравнить с пучками водорослей, слабо колышущимися в волнах прилива. И кому какое дело, что каждая розовая дуга по размерам многократно превосходила Землю!

Джейкоб снова усилием воли оторвался от созерцания кипящей оболочки. «Если и дальше пялиться на местные красоты, можно так всю экспедицию без толку простоять, – подумал он. – Интересно, как остальные справляются с этим искушением?»

С выбранной им точки была видна почти вся наблюдательная площадка, кроме небольшого отсека на другой стороне сорокафутового купола.

В стенке центрального купола образовался проем, и на палубу хлынул поток света. В проеме возник мужской силуэт в сопровождении высокой женщины, в которой Джейкоб незамедлительно опознал коменданта де Сильву.

Хелен с улыбкой направилась к нему и по-турецки уселась на соседний диванчик.

– Доброе утро, Джейкоб. Надеюсь, сегодня ночью ты как следует выспался? День предстоит напряженный.

Джейкоб рассмеялся.

– Ты так говоришь, что можно подумать, будто здесь вообще бывают ночи. К чему притворяться и имитировать восходы и закаты? – Он кивнул на Солнце, занимавшее примерно половину неба.

– Восьмичасовая ночь, достигаемая за счет вращения корабля, дает салагам с Земли шанс нормально поспать, – объяснила Хелен.

– Обо мне можешь не беспокоиться, – возразил Джейкоб. – Я способен задать храпака в любых условиях. Это, пожалуй, самый ценный мой талант.

Улыбка Хелен стала еще шире.

– Ничего, нам это не в тягость. К тому же, раз уж зашла речь, у гелионавтов есть традиция: перед окончательным погружением корабль один раз поворачивается вокруг своей оси, и это называют ночью.

– Вы уже успели обрасти традициями? Всего за два года?!

– Ну что ты, эта традиция гораздо старше! Она уходит корнями в те времена, когда люди считали, что на Солнце можно попасть только одним способом… – она осеклась.

Джейкоб громко вздохнул и закончил за нее:

– А именно ночью, когда не так жарко!

– Но как ты догадался?

– Филаментарно, Ватсон!

Теперь настала ее очередь театрально вздохнуть.

– На самом деле мы, те, кто уже совершал погружения, и впрямь пытаемся заложить свои собственные традиции. Мы основали клуб Огнеглотателей. Когда вернемся на Меркурий, посвятим в его члены и тебя. К сожалению, правила не позволяют мне разглашать, как происходит посвящение… но надеюсь, ты умеешь плавать?

– Куда ж я денусь с подводной лодки, комендант! Почту за честь присоединиться к Огнеглотателям.

– Отлично! И не забудь, ты задолжал мне рассказ о том, как уберег Ванильный шпиль от гибели. Словами не передать, до чего же я была рада снова увидеть этого старого уродца по возвращении «Калипсо». Хотелось бы узнать историю его спасения из первых рук.

Джейкоб уставился в пространство, не замечая Хелен. На миг ему показалось, что он различает свист ветра и чей-то зов… кто-то кричит, падая с огромной высоты, но слов не разобрать. Он стряхнул с себя наваждение.

– О, я приберегу этот рассказ до особого случая, когда мы окажемся наедине. Эта тема слишком личная для дежурного обмена байками в большой компании. Кстати, своим спасением шпили обязаны еще одному человеку, думаю, тебе будет небезынтересно узнать о нем.

На лице Хелен промелькнуло странное выражение, что-то вроде сострадания, свидетельствовавшее о том, что она уже в курсе произошедшего с ним в Эквадоре, и готова подождать, пока он не будет готов поделиться с ней подробностями.

– С удовольствием послушаю. Причем я наконец придумала, чем тебе отплатить. Я расскажу про певчих птиц с Омнивариума. Планета оказалась такой тихой, что первым колонистам приходилось соблюдать крайнюю осторожность, иначе птицы начали бы копировать любые издаваемые ими звуки. Это оказало любопытный эффект на сексуальное поведение колонистов, особенно женщин. Все зависело от их конечной цели: одни по старинке превозносили достоинства своих партнеров, другие же старались сохранить все в тайне. А сейчас мне пора возвращаться к рабочим обязанностям. К тому же стоит приберечь самую интересную часть рассказа до более подходящего момента. Я сообщу, когда мы достигнем первой зоны турбулентности.

Джейкоб поднялся с диванчика одновременно с Хелен и проводил ее взглядом, пока стройная фигура не скрылась в рубке. Может, солнечная хромосфера и не самое лучшее место, чтобы любоваться женской походкой, но Джейкоб не мог оторвать от удалявшейся де Сильвы глаз. Его восхищала та гибкость, которую со временем обретали почти все члены межпланетных экипажей.

Проклятье! А может, она это нарочно? Когда это не противоречило работе, Хелен де Сильва явно следовала голосу либидо.

Хотя ее отношение к Джейкобу было довольно странным. Казалось, она доверяла ему куда больше, чем можно было ожидать после тех немногочисленных услуг, которые он оказал на меркурианской базе, да пары-тройки дружеских бесед. Не исключено, что ей что-то нужно от него. Но если так, то хотелось бы знать, что именно.

С другой стороны, возможно, в те времена, когда Хелен покинула Землю и отправилась в долгий полет на «Калипсо», люди легче и естественнее сходились друг с другом. Женщина, выросшая в колонии О’Нила в эпоху самоанализа и рефлексий, вызванных массовым политическим оболваниванием, наверняка будет больше полагаться на инстинкты, чем детище Конфедерации с ее крайним индивидуализмом.

Интересно, что Фэйгин успел наплести ей о нем?

Джейкоб направился к центральному куполу, к стене которого с внешней стороны прилегала маленькая душевая кабинка.

Душ заметно придал ему бодрости. По другую сторону купола, возле автоматов с едой и напитками, он обнаружил доктора Мартин в компании парочки двуногих пришельцев. Она улыбнулась ему, Кулла просиял от радости, и даже Буббакуб пробурчал в водор какие-то приветственные слова.

Нажав на несколько кнопок, он заказал апельсиновый сок и омлет.

– Рановато вы вчера отправились на боковую, Джейкоб. После вашего ухода пил Буббакуб потчевал нас поразительными историями. Вы бы ушам своим не поверили, серьезно!

Джейкоб отвесил руководителю филиала Библиотеки легкий поклон.

– Покорнейше прошу меня извинить, пил Буббакуб. Я слишком устал, иначе бы охотно послушал о величайших представителях Галактики, в особенности о прославленных пилах. Уверен, ваш запас подобных историй поистине неистощим.

Стоявшая рядом доктор Мартин при этих словах напряглась, а Буббакуб, напротив, самодовольно распушил шерстку. Джейкоб отдавал себе отчет, что обижать маленького инопланетянина чрезвычайно опасно. Однако он успел неплохо изучить посла, чтобы понять: намеки на заносчивость и высокомерие того не задевают, поэтому не смог удержаться от безобидного подтрунивания.

Милдред настояла, чтобы Джейкоб присоединился к их компании. Диванчики на время еды специально приподняли. Неподалеку расположились со своими тарелками четверо членов экипажа.

– Фэйгина случайно никто не видел? – осведомился Джейкоб.

Доктор Мартин покачала головой.

– Нет, боюсь, он уже больше двенадцати часов не покидал «изнанку» корабля. Понятия не имею, почему он избегает нашего общества.

Скрытничать было совершенно не в характере Фэйгина. Однако когда Джейкоб навестил приборный отсек, чтобы воспользоваться телескопом, они с кантеном обменялись всего парой слов. А теперь комендант и вовсе ограничила доступ на другую сторону корабля, предоставив ее в единоличное распоряжение ПВЦ.

«Если к обеду Фэйгин так и не появится, придется требовать объяснений», – решил Джейкоб.

Мартин и Буббакуб оживленно беседовали. Время от времени подавал реплики и Кулла, тон у него был самый что ни на есть подобострастный. Между губищ принга неизменно была зажата соломинка. Пока Джейкоб поглощал свой завтрак, Кулла, неторопливо посасывая трубочку, успел опустошить несколько тюбиков с питательной смесью.

Буббакуб пустился в пространные рассуждения о своем предке, представителе расы соро, который где-то миллион лет назад или около того принимал участие в одном из немногочисленных мирных контактов между распущенной цивилизацией кислорододышащих и их таинственными водорододышащими собратьями по галактике.

Водородным и кислородным с незапамятных времен не удавалось найти общий язык. И при каждой новой их стычке погибала какая-нибудь планета, а то и не одна. Счастье еще, что у этих двух рас не было почти ничего общего, так что конфликты вспыхивали редко.

История была длинная и запутанная, но Джейкоб вынужден был признать, что таланта рассказчика Буббакубу не занимать. Пока пил находился в центре внимания и контролировал ситуацию, он был само обаяние и остроумие.

Отдавшись на волю воображения, Джейкоб слушал захватывающий рассказ о том, с чем довелось столкнуться лицом к лицу лишь крохотной части человечества: о бесконечно причудливых и прекрасных звездах и о самых разнообразных вещах, которым нашлось место среди бескрайнего множества планет. Он даже начал завидовать Хелен де Сильве.

Буббакуб всеми фибрами души ощущал неизбежность создания Библиотеки. Это была сокровищница знаний и традиций, которая объединяла все расы, использующие при дыхании кислород. Библиотека обеспечивала преемственность культур, не будь ее, не было бы и никаких связующих звеньев между разными цивилизациями. Войны велись бы без всяких правил, до полного уничтожения противника. Планеты гибли бы от нерационального природопользования и истощения ресурсов.

Библиотека и другие подобные ей разрозненные организации помогали предотвратить геноцид среди разумных рас.

История Буббакуба достигла кульминации и развязки, и пил дал публике прочувствовать важность момента в благоговейной тишине. Затем он добродушно спросил у Джейкоба, не примет ли тот эстафету и не потешит ли слушателей еще какой-нибудь историей.

Джейкоб оказался захвачен врасплох. Возможно, по человеческим меркам, его биография и была интересной, но незаурядной ее не назовешь. О чем он мог поведать, оглядываясь назад? Правила, очевидно, требовали рассказа либо о пережитом им лично, либо об опыте предков или расы патронов.

От волнения обливаясь потом, Джейкоб решил было обратиться к какой-нибудь исторической фигуре, например Марко Поло или Марку Твену. Но доктор Мартин наверняка знала об этом не хуже него и заскучала бы.

Оставался еще дедушка Альварес и его вклад в Переворот, но у этой истории был явный политический подтекст, к тому же Буббакуб счел бы описанные в ней моральные устои провокационными. Самое яркое впечатление, пожалуй, произвел бы рассказ о событиях на Ванильном шпиле, но он слишком глубоко затрагивал его личную жизнь и мог разбередить болезненные воспоминания. К тому же Джейкоб уже пообещал приберечь его для Хелен де Сильвы.

Вот когда пригодилось бы присутствие Ларока! Напыщенный коротышка заболтал бы собравшихся так, что они бы до самого вечера не очухались.

Вдруг Джейкобу пришла в голову шальная мысль. Ведь существовал же исторический персонаж, его предок, чья биография выглядела вполне подходящей! И что самое забавное, эту историю можно было истолковать двояко. Он гадал, насколько откровенным может быть рассказ, чтобы часть слушателей при этом не просекла, что к чему.

– Что ж, вообще-то, – начал медленно Джейкоб, – мне вспомнилась одна фигура из истории Земли, о которой не грех упомянуть. А примечателен этот персонаж тем, что принимал участие в установлении контакта между одной цивилизацией, носительницей «примитивной» культуры и технологий, и другой, превосходившей ее практически во всем. Полагаю, с вводной частью на этом можно и покончить, ситуация всем вам хорошо знакома, ведь историки со времен Контакта только о ней и твердят.

Судьба американских индейцев превратилась в этакую современную пьесу-моралите. Старые, снятые в XX веке фильмы, прославляющие «благородных краснокожих», сегодня вызывают разве что хохот. Как напомнила нам еще на Меркурии Милли и как известно любому землянину, именно индейцы менее всех остальных рас, подвергшихся влиянию иной культуры, сумели приспособиться к прибытию европейцев. Их хваленая гордость мешала им перенять достижения белого человека, пока не стало уже слишком поздно, – взглянем для сравнения на прямо противоположный опыт успешной ассимиляции в Японии в конце XIX столетия… Перед вами тот самый пример, к которому не устает апеллировать в последнее время фракция «Приспособиться и выжить».

Слушатели проглотили наживку. Люди притихли и смотрели только на него. У Куллы загорелись глаза. Даже Буббакуб, обычно индифферентный, не сводил с Джейкоба глазок-бусинок. И только Мартин при упоминании фракции «П и В» поморщилась. Итак, начало положено.

«Если бы здесь был Ларок, он бы меня не одобрил», – подумал Джейкоб. Впрочем, недовольство Ларока – всего лишь цветочки по сравнению с гневом его родни из клана Альваресов, который обрушился бы на него, услышь они подобные речи.

– Разумеется, в неспособности индейцев к адаптации виноваты не только они сами, – продолжал Джейкоб. – Ряд ученых полагает, что цивилизации Западного полушария временно находились в состоянии упадка, который по несчастливой случайности совпал с высадкой европейцев. Сами посудите: у бедолаг майя только что закончилась гражданская война, в ходе которой они все перебрались в сельскую местность, бросив свои города вместе с правителями и жрецами на произвол судьбы. К моменту прибытия кораблей Колумба большинство храмов пришло в запустение. Конечно, можно припомнить последовавший за этим золотой век майя, когда численность населения возросла вдвое, а благосостояние и объемы торговли – вчетверо, но эти показатели вряд ли применимы, когда речь идет о культуре.

«Осторожней, парень. Не переборщи с иронией!»

Джейкоб заметил, как один из членов экипажа, тип по фамилии Дубровский, отделился от коллег. Его саркастическая ухмылка была видна только Джейкобу. Все остальные, похоже, слушали с неподдельным интересом, хотя по внешности Куллы и Буббакуба определить их настроение было трудно.

– Теперь перейдем к одному из моих предков, который как раз был индейцем. Звали его Секвойя, он был из племени чероки. В те времена чероки обитали в основном на территории штата Джорджия. Это на восточном побережье Северной Америки, поэтому у них было еще меньше времени, чем у остальных индейцев, чтобы подготовиться к встрече с белым человеком. И тем не менее они попытались – на свой лад, конечно. Их попытку не назовешь столь масштабной и всесторонней, как у японцев, но они честно пытались.

Чероки быстро перенимали у новых соседей разнообразные технологии. Вигвамы сменились бревенчатыми домами, а железные орудия и кузнечное ремесло прочно вошли в их жизнь. Они рано освоили изготовление пороха и оценили европейские методы ведения сельского хозяйства. Одно время даже использовался рабский труд, хотя многим эта идея пришлась не по душе.

К тому моменту, о котором пойдет речь, чероки потерпели поражение в двух войнах. Они допустили ошибку, сначала поддержав в 1765 году французов, а потом, в ходе первой войны за независимость, встав на сторону английской короны. Тем не менее в первой половине XIX века у них была собственная республика, занимавшая довольно приличную территорию, а все благодаря горстке молодых индейцев, перенявших у белого человека достаточно знаний, чтобы заняться законотворчеством. Наряду со своими северными братьями, ирокезами, они достигли немалых успехов в ведении переговоров с белыми. Так продолжалось до поры до времени.

Тут-то на исторической сцене и появляется мой предок. Секвойя был из тех, кто не одобрял ни один из предложенных его народу вариантов: его не прельщал ни шанс остаться благородными дикарями и погибнуть в сражениях, ни перспектива полностью перенять образ жизни и привычки переселенцев, ассимилироваться и исчезнуть как отдельный народ. В частности, он прекрасно осознавал силу печатного слова, но считал, что индейцы обрекут себя на жалкую участь, если согласятся ради овладения грамотой выучить английский язык.

Джейкобу было любопытно, догадается ли кто-нибудь провести параллели и сравнить западню, в которую угодили Секвойя и его собратья-чероки, с нынешним положением человечества по отношению к Библиотеке.

Судя по выражению лица Милдред Мартин, как минимум у одного из присутствующих столь долгий исторический экскурс в исполнении обычно молчаливого Джейкоба Демвы вызвал удивление. Откуда ей было знать о бесконечных лекциях по истории и ораторскому мастерству, которые вынужден был посещать после школы каждый отпрыск клана Альваресов. Хотя политики Джейкоб чурался и прослыл среди родни белой вороной, кое-какие уроки даром не прошли.

– В итоге Секвойя нашел устраивающее его решение проблемы: он изобрел письменность чероки. Это был титанический труд, завершенный ценой тяжких лишений и изгнания, ведь многие соплеменники противостояли его усилиям. Но когда он закончил начатое, все сокровища мировой литературы, науки и техники стали доступны не только кучке умников, потративших на изучение английского языка долгие годы, но и любому чероки, не хватавшему звезд с неба в плане интеллекта.

Вскоре даже сторонники ассимиляции признали заслуги Секвойи. Его подвиг предопределил судьбу всех последующих поколений чероки. Этот народ, единственное индейское племя, чей национальный герой оказался не воином, а мыслителем, позволил себе привередничать.

И в этом заключалась их главная ошибка. Если бы чероки дали местным миссионерам изменить себя по образу и подобию колонистов, им, возможно, удалось бы влиться в ряды мелкого фермерства, а европейцы воспринимали бы их как таких же белых, только чуть похуже сортом.

Вместо этого они решили, будто смогут стать современными индейцами, сохранив при этом основополагающие элементы прежней культуры, то есть очевидно, что их желания шли вразрез друг с другом.

Тем не менее некоторые ученые считают, что задача была осуществима. Все складывалось не так уж плохо, пока горстка белых не наткнулась в землях чероки на золото. Колонисты пришли в небывалое возбуждение. Они заставили законодательное собрание Джорджии издать указ, объявлявший спорные земли бесхозными.

Тогда чероки совершили странный поступок, аналогов которому не нашлось даже спустя сто лет. Индейское племя подало на законодательное собрание Джорджии в суд за захват земель! Заручившись поддержкой некоторых сочувствующих им белых, чероки сумели довести дело до Верховного суда Соединенных Штатов.

Суд постановил, что захват был произведен незаконно. Индейцам разрешалось и впредь распоряжаться своими землями.

И вот тут-то их и подвела недостаточная приспособляемость. Никогда не предпринимавшие серьезных усилий, чтобы встроиться в структуру общества колонистов, чероки не располагали достаточной политической мощью, чтобы подкрепить свою правоту. Они доверяли справедливым и возвышенным законам новой нации и умело ими пользовались, но не осознавали, что общественное мнение – сила ничуть не меньшая, чем закон.

В глазах большинства белых соседей чероки были всего лишь очередным индейским племенем. Когда Энди Джексон послал суд к черту и велел войскам любой ценой вышвырнуть чероки со спорной территории, им больше некуда было обратиться.

Так что соплеменникам Секвойи пришлось спешно собирать скудные пожитки и отправляться Дорогой слез к новой Индейской территории – землям на западе, которые никто из них прежде не видел.

История Дороги слез – это гимн человеческой храбрости. Неисчислимые страдания, обрушившиеся на чероки во время долгого пути, породили целый ряд чрезвычайно трогательных произведений литературы. Способность не терять силы духа несмотря на нужду и лишения наложила отпечаток на менталитет целого народа и сохранилась по сей день.

То изгнание было далеко не последним ударом судьбы, ниспосланным племени.

Когда Соединенные Штаты охватила гражданская война, она затронула и чероки. Добровольческие индейские части, выступавшие на стороне Конфедерации, столкнулись с индейскими отрядами Союза, и брат пошел на брата. Краснокожие сражались так же неистово, как и подразделения белых, а по части дисциплины могли даже дать им фору. Но пока они сражались, их недавно обретенные дома стояли разграбленные.

Затем были стычки с шайками бандитов, болезни и очередные захваты земель. За свойственный чероки стоицизм их прозвали «индейскими евреями». И если другие племена исчезали одно за другим, впав в отчаяние перед лицом совершаемых против них преступлений, то чероки выжили и сохранили традицию рассчитывать только на себя.

Имя Секвойи снова всплыло из небытия. В его честь назвали вид деревьев, произраставших в туманных лесах Калифорнии. Это были самые высокие деревья в мире.

Однако мы отклонились от рассказа о безрассудстве чероки. Гордость помогала им стойко перенести жестокое истребление в XIX веке, а потом забвение в XX-м, она же удержала их и от участия в Возмещении ущерба в XXI-м. Чероки отказались от «культурных репараций», предложенных правительством Америки накануне установления Бюрократии, отвергли богатства, посыпавшиеся как из рога изобилия на остатки других индейских племен и призванные успокоить чуткую совесть просвещенной и образованной публики в эпоху, которую теперь по иронии судьбы принято называть американским бабьим летом.

Они отказались от организации культурных центров, в которых разучивают старинные танцы и обряды. Пока остальные специалисты по возрождению индейцев реанимировали ремесла доколумбовой эпохи, стараясь «восстановить связь со своим культурным наследием», чероки спрашивали себя, чего ради они должны плести дешевые фенечки и шить одежду из кожи, если вместо этого можно формировать свой собственный, ни на что не похожий вариант американской культуры XXI века.

Объединившись с могавками и группками диссидентов, отколовшимися от других племен, они обменяли средства, полагавшиеся им по программе Возмещения ущерба, и половину доходов племени на членство в Лиге энергетических спутников. Теперь все сливки индейской молодежи мечтали участвовать в строительстве космических городов, подобно тому как их прадеды когда-то возводили крупнейшие города Америки. Чероки пожертвовали шансом разбогатеть в обмен на пропуск в небо.

И снова им пришлось дорого заплатить за свою гордыню. Когда Бюрократия принялась закручивать гайки, Лига восстала. Блестящие молодые ребята и девушки, подлинный цвет нации, тысячами гибли бок о бок со своими космическими братьями, потомками Энди Джексона и его рабов. Построенные Лигой города были уничтожены. Тем, кто выжил, разрешили остаться в космосе лишь потому, что кто-то должен был обучать тщательно отобранные Бюрократией свежие кадры.

Чероки, оставшиеся на Земле, тоже пострадали. Многие приняли участие в Конституционном бунте. Они оказались единственным индейским племенем, подвергшимся гонениям со стороны победителей не по одиночке, а в полном составе, наряду с Вьет-Амами и уроженцами Миннесоты. Вторая Дорога слез была так же печальна, как и первая. Только на этот раз чероки шли не одни, а с товарищами по несчастью.

Естественно, первое, самое безжалостное поколение бюрократических вождей однажды иссякло, и настала эра подлинных бюрократов. Правителей Гегемонии больше заботило не мщение, а производительность труда. Лигу восстановили, на сей раз под строгим контролем, и в колониях О’Нила пышным цветом расцвела новая самобытная культура, испытавшая сильное влияние со стороны оставшихся в живых первых строителей.

На Земле по-прежнему можно встретить представителей племени чероки, в то время как все остальные племена давным-давно либо растворились в нынешней космополитичной культуре, либо доживают свой век как забавные фрики, пережитки времени. Упертые чероки так и не хотят учиться на собственных ошибках. До меня доходили слухи о последней их безумной идее: они затевают совместно с Вьет-Амами и Израильско-Азиатско-Тихоокеанским союзом совместный проект по терраформированию Венеры. Звучит, конечно, смехотворно.

Впрочем, их нынешняя деятельность уже не имеет отношения к теме нашего разговора. Вот если бы мой предок Секвойя и его собратья сумели полностью перенять стиль жизни и мышления белого человека, они бы заработали для себя тепленькое местечко в его культуре и мирно растворились бы в ней, безо всяких страданий. Если же они продолжали сопротивляться, ведомые бездумным упрямством, подобно многим их соседям-индейцам, они бы, разумеется, все равно подверглись гонениям, но рано или поздно «добрые» потомки белого человека сменили гнев на милость.

Вместо этого чероки попытались нащупать компромиссный вариант, объединив очевидные преимущества западной цивилизации и сильные стороны собственного культурного наследия. Они экспериментировали и были взыскательны. Шесть долгих столетий они торили свой особый путь и пострадали от этого больше, чем какое бы то ни было другое племя.

Мораль моего рассказа, должно быть, очевидна. Мы, человеческая раса, столкнулись с той же дилеммой, что и индейцы, и должны сделать выбор: либо упорно воротить нос, либо всем сердцем впитать насчитывающее миллиард лет культурное наследие, предложенное Библиотекой. И пусть каждый, кто твердит о нашей избранности и особом пути, вспомнит опыт чероки. Они проделали долгий путь, и он еще не завершен.

Джейкоб умолк, и в зале надолго повисла гробовая тишина. Буббакуб по-прежнему сверлил его маленькими черными глазками-бусинками. Кулла тоже пристально смотрел на него. Доктор Мартин, напротив, опустила взгляд на столешницу и задумчиво сдвинула брови.

Дубровский держался поодаль: правая рука на левом плече, левая прикрывает рот, хитрые морщинки вокруг глаз. Кажется, он изо всех сил пытался не расхохотаться. «Наверняка один из сторонников Лиги, в последнее время в космосе от них не продохнуть. Надеюсь, ему хватит ума промолчать, – подумал Джейкоб. – Я и так уже достаточно искушал судьбу».

В горле у него пересохло. Он отхлебнул из тубы с апельсиновым соком, припасенной за завтраком.

Буббакуб выпрямился, заложив коротенькие лапки за голову, и окинул Джейкоба взглядом с ног до головы.

– Хорошая история, – наконец постановил он. – Я попросил бы вас записать ее для меня по возвращении. Это будет от-лич-ным уроком для землян. Хотя у меня осталась пара вопросов, как-нибудь при случае задам. Кое-чего я так и не-до-по-нял.

– Как вам будет угодно, пил Буббакуб. – Джейкоб поклонился, стараясь скрыть ухмылку. Не мешало бы поскорее сменить тему, пока представитель Библиотеки не доконал его занудными расспросами. Но где найти новый предмет разговора?

– Мне тоже очень понравилась история, поведанная другом Джейкобом, – засвиристели откуда-то сзади. – Едва уловив, о чем речь, я постарался приблизиться как можно тише. Рад, что мое присутствие никому не досаждало.

Джейкоб с облегчением вскочил.

– Фэйгин! – Остальные тоже поднялись со своих мест, приветствуя скользившего к ним кантена. В рубиново-красном свете пришелец казался черным как смоль. Движения его были плавными и неторопливыми.

– Хотел бы принести всем самые искренние извинения! Вынужден был на время отлучиться. С милостивого согласия коменданта экипаж увеличил пропускную способность экранов, чтобы я мог подпитаться лучами. Но по понятным причинам это можно было проделать только на предварительно освобожденной от пассажиров обратной стороне корабля.

– Что правда, то правда, – рассмеялась доктор Мартин. – Вряд ли кому-то из нас хотелось бы поджариться!

– Ничуть не сомневаюсь. Однако я успел соскучиться и рад снова присоединиться к приятному обществу.

Двуногие опустились на свои места, а Фэйгин примостился прямо на палубе. Джейкоб воспользовался случаем и переключился на нового собеседника.

– Мы тут болтаем о том о сем в ожидании следующего этапа путешествия. Может быть, возьмешь на себя труд рассказать нам об Институте Прогресса?

Кантен зашелестел листвой. Повисла пауза.

– Увы, друг мой Джейкоб, Институт Прогресса вовсе не столь значимая организация, как Библиотека. Его название перевели на английский не совсем верно. В вашем языке попросту отсутствуют соответствующие ему понятия. Наш скромный орден был основан, чтобы исполнить один из самых незначительных Заветов, возложенных много веков тому назад на старшие расы Прародителями, прежде чем те покинули пределы Галактики. Грубо говоря, этот Завет обязывает нас чтить все новое.

Расам вроде вашей, так называемым сиротам, до недавнего времени не знавшим сладости и горечи уз родства и отношений патронов и клиентов, должно быть непросто осознать консерватизм, присущий нашей галактической культуре. Консерватизм этот – не столь уж серьезное зло. Среди такого видового разнообразия вера в единые традиции и общее культурное наследие может оказать благотворное влияние. Более юные расы должны прислушиваться к старшим, обретшим с годами мудрость и терпение. Пользуясь вашей терминологией, мы придаем огромное значение своим корням.

Никто, кроме Джейкоба, не заметил, что при этих словах Фэйгин слегка заерзал. Кантен сгибал и распрямлял короткие узловатые отростки, заменявшие ему ноги. Апельсиновый сок попал не в то горло, и Джейкоб с трудом подавил кашель.

– Но традиции традициями, а мы должны быть обращены в будущее, – продолжал Фэйгин. – И Прародители в своей бесконечной мудрости наказали Старшим не отвергать ничего нового.

Силуэт кантена четко прорисовывался на фоне гигантского багрового шара, их точки назначения. Джейкоб сокрушенно покачал головой.

– Так вот почему, как только разнеслась молва, что в космосе найдена горстка дикарей, вскормленных волками, вы немедля помчались к ним?

Снова шелест кроны.

– Какой яркий образ, друг Джейкоб. Однако твоя догадка в общем и целом верна. Перед Библиотекой стоит важнейшая задача научить земные расы всему, что необходимо для выживания. В то время как миссия моего Института куда скромнее: дать оценку тому новому, что вы привнесли в галактическую культуру.

В разговор вмешалась Милдред Мартин.

– Кантен Фэйгин, исходя из багажа ваших знаний, случалось ли такое прежде? Я имею в виду, зафиксированы ли другие случаи, когда биологические виды, не сохранившие воспоминаний о роли патронов в их воспитании, врывались в Галактику по собственному почину, как и мы?

– Да, многоуважаемая доктор Мартин. Такое случалось неоднократно. Космос настолько обширен, что и вообразить себе невозможно. Во время регулярных миграций кислородные и водородные цивилизации преодолевают громадные расстояния, и даже обжитые участки крайне редко бывают освоены полностью. Часто при этих грандиозных перемещениях тот или иной крошечный осколок расы оказывается покинут своими патронами и продолжает развиваться самостоятельно. Цивилизованные люди обычно мстят за то, что их бросили на произвол судьбы… – Кантен замялся. Джейкоб поразился, догадавшись о причине его колебаний, а Фэйгин тем временем возобновил рассказ. – Но поскольку подобные редкие случаи связаны с миграцией, возникает дополнительная проблема. Из останков технологий, унаследованных от патронов, раса подкидышей вполне способна соорудить примитивный космический корабль, но к тому моменту, как они очутятся в межзвездном пространстве, служащая им домом часть Галактики может подпасть под Запрет. Они могут невольно пасть жертвой водорододышащих, занявших, согласно естественной очередности, это звездное скопление, или спиральный рукав Галактики.

Тем не менее время от времени подобные расы обнаруживаются. Как правило, у «сирот» остаются яркие воспоминания об их патронах. В некоторых случаях факты начисто вытесняются мифами и легендами. Но Библиотека, являясь вместилищем истины, почти в любой ситуации способна эту самую истину установить.

Фэйгин опустил часть веток, указывая на Буббакуба. Пил дружелюбно кивнул.

– Именно поэтому, – продолжил кантен, – мы с нетерпением ждем выяснения причин, почему в таком грандиозном архиве нет никаких упоминаний о вашей Земле. Ни регистрационных данных, ни списка предыдущих владельцев, хотя с того момента, как Прародители покинули Галактику, в этой области целых пять раз наблюдались полномасштабные миграции.

Буббакуб внезапно застыл посреди кивка. Крохотные черные глазки прицельно сверлили кантена, но тот, похоже, не обратил на это внимания и продолжал витийствовать.

– Насколько мне известно, человечество являет собой первый пример, с которым связана многообещающая гипотеза об эволюционном обретении разумности. Конечно, все вы знаете, что эта идея идет вразрез с некоторыми основополагающими принципами нашей биологической научной мысли. И все же ряд аргументов ваших антропологов отличается завидной целостностью.

– Завиральная теория! – фыркнул Буббакуб. – Как и вечный дви-га-тель, которым по-хва-ля-ют-ся ваши со-пле-мен-ни-ки, которых вы называете «шкурами». Над вашей теорией «ес-те-ствен-но-го» развития разумных форм жизни потешается вся Галактика, человек Джейкоб Демва. Впрочем, скоро Биб-ли-о-те-ка дарует вашей непутевой расе то, в чем она нуждается: утешительную правду о вашем происхождении!

Низкий гул ракетных двигателей усилился, у Джейкоба на мгновение пол ушел из-под ног.

– Всем внимание! – по залу разнесся усиленный динамиками голос коменданта Хелен де Сильвы. – Мы только что миновали первый риф. В дальнейшем возможны и другие подобные краткие толчки. Я сообщу, когда мы приблизимся к цели. Пока все.

Солнечный горизонт стал почти плоским. В какую сторону ни глянь, повсюду тянулись, уходя в бесконечность, сплетения красных и черных завихрений. Все больше и больше волокон, поравнявшись с судном, превращались в протуберанцы, рассекающие остатки космической черноты, а потом растворялись в сгущавшейся над головами красноватой дымке.

Собравшиеся, повинуясь единому импульсу, переместились к краю палубы, откуда открывался вид на нижние слои хромосферы. Палуба то и дело подрагивала, все притихли, любуясь необычайным пейзажем.

– Доктор Мартин, – наконец заговорил Джейкоб. – Вы с пилом Буббакубом готовы к эксперименту?

Милдред указала на пару увесистых контейнеров: один стоял на палубе неподалеку от Буббакуба, другой рядом с ней.

– Все необходимое у нас под боком. Я захватила с собой кое-какое оборудование для фиксации паранормальной активности, которым пользовалась в ходе прошлых погружений, но главная моя задача – любыми возможными способами помочь пилу Буббакубу. По сравнению с содержимым его чемоданчика мои усилители мозговых волн и модуляторы оптического резонанса все равно что детские игрушки, тем не менее я постараюсь быть хоть чем-то полезной.

– Охотно вос-поль-зу-юсь вашей по-мо-щью, – церемонно ответил Буббакуб. Но когда Джейкоб попросил разрешения взглянуть на аппаратуру инопланетянина, тот предупреждающе растопырил четырехпалую ладошку. – Позже, когда мы будем готовы.

Джейкоба накрыло уже знакомое ощущение: руки чесались узнать, что же там у Буббакуба в контейнерах. Информации по исследованию паранормальных явлений в филиале Библиотеки нашлось с гулькин нос. Кое-что из области феноменологии, но почти ничего по части методологии.

«Интересно, – подумал он, – каковы познания галактической культуры, насчитывающей уже целый миллиард лет, о тех глубинных фундаментальных уровнях сознания, которые должны быть общими для всех разумных рас? Очевидно, исчерпывающими их познания не назовешь, раз деятельность Галактики все еще ограничивается нашим пластом реальности. И еще кое-что можно сказать наверняка: по крайней мере часть пришельцев понимает в телепатии не больше моего».

Ходили слухи, что старшие расы иногда испарялись с галактической карты: в основном вымирали, придя в упадок и утратив волю к жизни, или исчезали в результате войн, однако некоторые как будто просто «уходили в тень», посвятив себя занятиям, не имевшим никакого смысла с точки зрения их клиентов или соседей.

Почему в нашем филиале Библиотеки нет никаких данных о подобных явлениях или хотя бы о практическом применении паранормальной активности?

Джейкоб нахмурился и сцепил пальцы в замок. «Ну уж нет, – решил он. – Рыться в багаже Буббакуба я не стану!»

Из динамиков снова зазвучал голос Хелен де Сильвы.

– Мы приблизимся к намеченной области через тридцать минут. Желающие могут пройти в рубку – здесь отличный обзор.

Когда глаза немного приспособились к повышенной яркости искомой зоны, остальная поверхность Солнца стала казаться тусклой. Далеко внизу вспыхивали и гасли яркие точки факул. Где-то там, на не поддающемся определению расстоянии, раскинулось огромное скопище солнечных пятен. Ближайшее пятно напоминало жерло шахты, глубоко утопленный в зернистую «поверхность» фотосферы котлован. Затененная область не менялась, зато по участкам полутени вдоль кромки пятна постоянно расходились круги ряби, словно волны от взбаламутившего озерную гладь камешка. Граница пятна казалась размытой и вибрировала, как струна внутри пианино, если ударить по ней молоточком.

Сверху, простираясь во все стороны, нависали громадные контуры клубка волокон. Джейкобу прежде не доводилось видеть ничего, что можно было бы сопоставить по размерам с этим силуэтом. Вдоль сливающихся, изогнутых и сплетенных в петли линий магнитных полей плыли, кружась, гигантские облака. Нить волокна рождалась из ничего, вздымалась, захлестывала другую нить и в конце концов растворялась в эфире.

Корабль со всех сторон был охвачен вихрем более мелких фигур, почти не различимых невооруженным глазом, но превращавших умиротворяющую черноту космоса в вездесущий розовый морок.

Джейкоб попытался представить, как описал бы подобное зрелище человек, наделенный литературным талантом. Каким бы отъявленным мерзавцем (а может быть, даже убийцей) ни был Ларок, пером он владел мастерски. Джейкобу доводилось читать его статьи, и всякий раз он наслаждался гладкостью слога, хотя умозаключения журналиста зачастую не вызывали ничего, кроме смеха. Чтобы описать величественную красоту Солнца, требовался настоящий поэт, и плевать на его политические убеждения. Жаль, что Ларока не оказалось на борту. По многим причинам жаль.

– Наши приборы засекли источник аномального поляризованного излучения. Отсюда и начнем поиски.

Кулла подошел к краю палубы и пристально вгляделся в участок поверхности, на который указал один из членов экипажа.

Джейкоб поинтересовался у коменданта, что это принг делает.

– Кулла способен различать оттенки гораздо лучше, чем мы, – объяснила де Сильва. – Он может определить разницу в длине волны с точностью примерно до ангстрема. Кроме того, он загадочным образом умудряется запоминать фазу излучения. Полагаю, какой-то феномен, связанный с интерференцией. Это делает его незаменимым помощником при поиске когерентного излучения, которое испускают эти лазерные твари. Он почти всегда замечает их первым.

Жвалы инопланетянина резко щелкнули. Он взмахнул тонкой рукой.

– Они там, – констатировал принг. – Там много ишточников швета. Это большое штадо, и я уверен, паштухи тоже неподалеку.

Хелен улыбнулась, и корабль стал набирать скорость.