37
– Манон? Ты спишь? Это Люси. Люси Энебель.
– Люси Энебель?
Шумное дыхание в постели. Темнота. Снаружи завывание ветра в кронах деревьев.
– Тсс… Мы в Бретани, приближаемся к Профессору. Спирали…
– Спира…
– Не шевелись. Не задавай вопросов, прошу тебя. Доверься мне. Ты ведь знаешь, что можешь доверять мне? Ты ведь знаешь?
Манон зашевелилась, готовая выскочить из постели. Но быстро успокоилась. Люси Энебель…
– Послушай, я… Мне просто необходимо рассказать тебе… Я никому ничего не рассказываю. И мне плохо, Манон, у меня очень тяжело на душе.
– Люси, я… Мы в постели… В Бретани? Как…
– Тсс… Несколько часов назад ты сказала, что хотела бы услышать мою историю.
Манон придвинулась:
– Если я вам это сказала, я была совершенно искренна. Я…
– Говори мне «ты», Манон. Как прежде, пожалуйста.
– Я тебя слушаю.
Люси не могла решиться, не знала, с чего начать. Она подыскивала слова:
– Семнадцать лет я никому не рассказывала свою историю. Хотя нет, рассказывала, но те люди теперь далеко… То, во что я собираюсь тебя посвятить, не слишком… разумно…
– Давай рассказывай… Не стесняйся.
– Все началось, когда мне было шестнадцать. Я только что поступила в лицей Жана Бара в Дюнкерке. У меня появились головные боли, которые все учащались. Сперва я терпела, все скрывала, потому что… потому что, главное, не хотела попасть в больницу. Мой… мой отец умер от рака легких, и я имела возможность видеть все этапы, через которые он прошел… Химиотерапия, операции… Я не выносила вида крови, я ненавидела эту… атмосферу болезни. До тошноты… Потом многое изменилось… – Люси тяжело вздохнула и продолжила: – Из-за головной боли я перестала встречаться с друзьями, лежала дома взаперти. Даже не могла больше учиться. Это длилось… наверное, месяца четыре или пять, и никто ни о чем не догадывался.
– Пока не заметила мать. Верно?
– Да… И тогда мне пришлось пройти все обследования. Сканирование, рентген, анализы крови… В конце концов обнаружили какую-то аномалию у меня в голове, в области твердой мозговой оболочки, совсем рядом с мозгом. И очень неудачно расположенную.
– Опухоль?
Люси свернулась калачиком.
– Когда мне сообщили, что вскроют мой череп, чтобы попытаться извлечь эту… эту штуку, я просто… взвыла! Откуда взялся этот ужас? Как он мог поселиться там, в глубине моего тела? За что такая несправедливость? Почему я? Мне хотелось понять, но никто не отвечал на мои вопросы, как если бы… от меня пытались скрыть правду.
Люси вцепилась руками в простыни. Манон нежно прижалась к ней:
– Ну и… Тебя все же прооперировали?
– Разве у меня был выбор? Меня обрили, я потеряла свои прекрасные белокурые волосы, операция длилась больше четырех часов, потому что эта мерзость засела в очень опасном месте, на уровне срединной линии лобной кости… Когда я очнулась и спросила, что это было, мне ответили, что не знают, что эту… «штуку» отправили на анализ в медицинскую лабораторию Дюнкерка. Но по глазам матери я поняла, что она знает…
– Что именно?
– Она не захотела мне сказать. Она всегда чересчур опекала меня, тряслась надо мной, как наседка. Тогда я связалась со своим крестным…
– Почему с крестным?
– Такое совпадение, что как раз в то время он проходил стажировку в той самой медицинской лаборатории. Я позвонила ему и умолила сказать, что же они удалили… Кисту? Опухоль? Сегодня я больше всего на свете хотела бы никогда не знать этого. Иногда бывает лучше не знать.
– Смотря что…
– Через несколько недель после операции он тайком привел меня в лабораторию во время своего вечернего дежурства. Матери я сказала, что пошла в кино… Он мог потерять работу, но сделал это ради меня… И вот я оказалась в самом… психологически страшном месте, какое мне только доводилось видеть… Мы спустились куда-то вроде подземелья… с углублениями, похожими на пчелиные соты… с отвратительными образцами… в банках с этикетками. Кисты, какие-то вязкие ткани, куски мяса… Помню, потолок становился все ниже, в лицо начал дуть ветер, пахло консервантами, гудели морозильники… Мой крестный открыл один из них, и я увидела банку с большой этикеткой, на которой прочла…
– Свое имя?
– Номер своей страховки… То, по чему нас всех идентифицируют, от рождения, как ты говорила в доме с привидениями в Эме… Мой личный кусок числа «пи»…
Люси провела ладонями по мокрым от слез щекам.
– Знаешь, Манон, эмбрион ежесекундно производит много тысяч клеток. И как по волшебству или, скорее, по колдовству, которое сегодня еще никто не может объяснить, возникают клетки, называемые тотипотентными стволовыми, путем деления они способны дать начало любому клеточному типу организма. Через несколько дней эти стволовые клетки понемногу начинают различаться между собой и специализироваться, по-разному используя одни и те же гены. Сердечные клетки принимаются сами по себе пульсировать, все одновременно. И тогда в материнском животе зарождается жизнь.
– К чему ты клонишь? Я тебя не понимаю… Объясни поскорей, Люси. Объясни…
– Сегодня, именно сегодня ночью мой день рождения… Тридцать три года назад я вышла из живота своей матери… А четыре года назад произвела на свет двух девочек. Кла…
– Клару и Жюльетту… Я выучила…
Люси вдруг захотелось плакать, но она сдержалась. Надо было говорить, говорить еще и еще, освободиться от всей этой мерзости внутри ее.
– Ты знаешь, что называют «поцелуем близнецов»?
– Нет. Люси… Я теряю нить… Давай поскорей.
– Специалистам удалось проникнуть во внутриутробную жизнь близнецов благодаря ультразвуку и последним технологическим достижениям, позволяющим производить съемку внутри человеческого тела. Таким образом узнали, что начиная с третьего месяца жизни близнецы прикасаются друг к другу ручками и ножками, а потом на пятом месяце входят в контакт губами. Этот волнующий момент получил название «поцелуй близнецов».
– Я об этом ничего не знала. Поразительно.
– Да, поразительно. Некоторые исследователи полагают, что такое зародышевое поведение влияет на все развитие ребенка после рождения. Что эти первые мгновения, самые первые движения и реакции сопровождают, поддерживают или преследуют его до самой смерти.
– Но… Ведь нельзя же помнить этот поцелуй, как и вообще любые события до рождения!
– А вот я, наоборот, убеждена, все, что происходило в материнской утробе, глубоко укоренено в нас, как… как шрамы, которые ты носишь на своем теле, которые будут сопровождать тебя до последнего дня. Почему твое тело иногда что-то вспоминает? Почему младенцы, едва родившись, уже реагируют на материнский голос?
У Манон сохранилось лишь смутное представление о начале разговора, но это было не важно. Здесь, в темноте, она чувствовала себя спокойно. Та, которую она мысленно осмелилась называть подругой, хотела открыть ей свою тайну. Про какую-то «штуку» у нее в черепе.
– Продолжай, Люси. Я тебя слушаю, честное слово, я тебя слушаю.
– У близнецов… Очень часто бывает, что один из двух близнецов берет верх над другим.
– Теория доминирующего близнеца.
– Это не теория. На сей раз дело не в математике. Часто один близнец рождается крупнее другого, потому что присваивает себе больше питания и занимает больше места в утробе… Даже в этом, безусловно, одном из самых таинственных из известных нам мест существуют инстинкты хищничества. Ты говорила об экосистеме жертвы – хищники у животных… Но то же самое относится к жизни в материнской утробе.
Люси сделала глубокий вдох.
– У меня в квартире есть шкаф… с тонированными стеклами, в котором хранится… моя история. Из-за него я не могу не ходить на вскрытия… потому что я ищу, Манон… я ищу…
– О чем ты, Люси? Что ты ищешь?
– Ответ на вопрос…
– Но, Люси… Что ты такое говоришь? Это какая-то бессмыслица!
– Я… Сама не знаю. Я Химера, Манон… Химера…
– Химера? Мифологическое чудовище?
– Еще хуже…
Манон кончиками пальцев гладила Люси по волосам:
– Скажи мне, что там, в твоем шкафу.
– Во-первых, два снимка УЗИ. На первом – сестры-близнецы на четырнадцатой неделе беременности их матери.
– Клара и Жюльетта. А на втором?
– Я…
Люси вдруг резко села в кровати, она была напряжена, все чувства обострены.
– Слышала? – прошептала она.
– Что?
– Какой-то шум. У двери!
Люси выскочила из постели, торопливо натянула штаны и футболку, надела ботинки и бесшумно подхватила свой «зиг-зауэр».
– Оставайся здесь…
И она исчезла в темноте.
Вдруг возле двери раздался сильный шум, затем послышался скрип гравия, звук шагов… Кто-то убегал.
Люси выскочила из дому на холод, вцепившись обеими руками в оружие. Ее мышцы напряглись.
Через ограду сада метнулась и исчезла в темноте какая-то тень.
– Ну уж не в этот раз, мерзкая тварь…
Люси перемахнула через преграду, постаралась приземлиться осторожно и бросилась вслед за убегающим незнакомцем. Топкая почва смягчала движения. Воспаленная мышца пока выдерживала. Пока.
Несколько раз поскользнувшись, тень свернула влево и углубилась в подлесок.
Люси очень скоро удалось сократить расстояние. Человек, бежавший впереди, снова упал. Его грудь опускалась и поднималась. Он перевернулся, выдыхая в морозный воздух облачка пара. Потом попытался подняться, ухватившись за толстый корень.
– Не шевелись, или я стреляю! – крикнула Люси, целясь в него с десяти метров. – Клянусь, я это умею! Ни шагу! Посмей только двинуться с места!
Беглец замер на четвереньках, словно загнанный волк.
– Нет! Нет! – воскликнул он. – Не надо!
Люси опустила голову и осторожно подошла ближе. Этот хрупкий силуэт. Этот резкий голос… Неужели…
– Повернись!
Перед ней – искаженное ужасом лицо подростка. Шестнадцать-семнадцать лет максимум. Люси оставалась настороже.
– Что ты делал возле двери? Зачем пытался войти?
– Я… не пытался войти! Мне… мне просто сказали… немного пошуметь! И все! Только пошуметь и убежать!
– Что ты несешь?
Мальчишка расплакался:
– Это… Это правда! Возле порта ко мне подошел какой-то человек… Заговорил со мной, дал мне денег и попросил прийти сюда в час ночи и пошуметь! Он… От него воняло кальмарами!
Внезапно Люси ощутила, что силы покидают ее.
В ловушке…
Она порылась в карманах. Наручников не было.
– Оставайся здесь! Потому что я все равно тебя найду!
Она знала, что больше никогда его не увидит. Но либо он, либо Манон.
Не раздумывая, Люси бросилась к дому. Подлесок. Море грязи. Ограда. Гравий аллеи.
Распахнутая входная дверь билась о стену.
Следы грязи на ковровом покрытии. Чужие следы.
В спальне пусто.
На полу валялся «N-Tech» с разбитым экраном…
