21
Немного раньше, днем, Люси предупредила доктора Ванденбюша, что хотела бы присутствовать на его рабочем сеансе в клинике Свингедоу. В ожидании начала расследования и возвращения различных экспертов это было, наверное, хорошей возможностью понять мир, в котором живет Манон, ее мир забвения. А главное, увидеть людей, с которыми она, математик, общалась с начала своего лечения в этом научном центре.
Затянутый в белый халат, с бейджем на груди, невролог поджидал Люси в выкрашенном ярко-красной краской вестибюле клиники. Тщательно причесанный, свежевыбритый, надушенный, на этот раз он выглядел настоящим профи. Трудно было узнать в нем человека, поднятого с постели посреди ночи.
– Я постарался поскорее выполнить вашу просьбу, – сказал он, тепло пожимая ей руку. – Вот список персонала и членов группы, находящейся в постоянном контакте с Манон. Я также добавил расписание, по которому Манон работает с нами и с торговыми представителями «N-Tech». Понедельник, среда и суббота.
– Указали ли вы имена этих торговых представителей?
– Разумеется, вы же меня просили. А я всегда выполняю свои обещания.
– Спасибо, доктор.
Ванденбюш протянул ей бейдж. Малышка по-прежнему не накрашена, но выглядит гораздо более соблазнительно, чем накануне.
– Зовите меня Шарль, если хотите… Бейджи здесь очень нужны, понимаете… Ваша… – Он указал на ее разбитую бровь.
– А, ерунда! Не вписалась в дверь…
– Понятно… Пойдемте со мной: пока Манон не проснулась, хочу продемонстрировать вам некоторые очень… любопытные случаи. Они помогут вам понять, как функционирует наша память, и худо-бедно разобраться в невероятном механизме мозга.
Люси взглянула на часы. 16:51.
– Разве Манон спит здесь, в клинике?
– Сиесты помогают ей закрепить пережитое за день. Медленный сон после засыпания способствует запоминанию фактов и эпизодов. Тех разговоров, которые она записывает, например, или заметок, которые она непрерывно делает.
– Да-да, понимаю! Вы ей бесконечно прокручиваете их, пока она спит.
– Нет, не во время сна. Это прописная истина. Мы, разумеется, не можем выучить иностранный язык во сне, надев наушники! Работа по заучиванию происходит раньше, сон здесь нужен именно для закрепления. Кстати, небольшой совет, если у вас есть дети…
Люси представила себе дочек…
– У меня четырехлетние близнецы. Клара и Жюльетта.
– Когда они подрастут, пусть всегда пересказывают вам выученные уроки вечером, перед сном. А не утром или днем. Остальное сделает магия сна.
Они шли через на редкость цветасто оформленные помещения. Ярко-синие стулья, желтые балясины, ослепительно-красный плиточный пол. Словно гигантская конструкция из лего, не имеющая ничего общего с привычным представлением о больницах.
– Я говорил вам о медленном, ортодоксальном сне, но парадоксальный сон, быстрый, тоже играет первостепенную роль в получении знаний. Он, помимо всего прочего, обеспечивает сохранность автоматических действий в процедурной памяти, например умение пользоваться прибором «N-Tech». Вопреки общепринятому мнению, сон является периодом очень интенсивной мозговой активности. Мы учимся кататься на велосипеде, не только сидя на нем, но и во сне! Поразительно, не правда ли?
Довольный своими объяснениями, врач сунул руки в карманы халата.
– Итак… После пробуждения Манон наконец будет знать, что с ней произошло вчера?
– Не спешите. Все будет очень расплывчато и довольно беспорядочно. Ей требуется немного больше времени, повторений, дополнительного сна. И у нее в памяти сохранятся только основные пункты.
– Но все же это хороший шаг вперед… Скажите, пожалуйста, э-э-э… Шарль. Мне бы хотелось знать, возможно ли, что в один прекрасный день Манон сможет вспомнить смысл надрезов на своем животе? Не верите ли вы в вероятность того, что нам удастся получить какой-то результат… не знаю… при помощи гипноза, например?
Прежде чем ответить, Ванденбюш едва заметно улыбнулся.
– Гипноз применяется для того, чтобы выявить все, что фиксирует мозг, даже бессознательно. Манон же больше ничего не фиксирует без напряженных усилий, а два белых пятнышка, обнаруженные при магнитно-резонансном обследовании на уровне ее гиппокампов, напоминают нам, что у нее нет посттравматического прошлого и ни одного элемента, позволяющего ей узнать будущее. Попросту говоря, в ней не сохранились эти данные. А потому совершенно невозможно заставить их всплыть!
Они шли по коридору. Серые стрелки на зеленом ковровом покрытии указывали направление к переговорной. Доктор продолжал:
– Манон не первая среди моих пациентов, кто нанес себе увечья. К несчастью, это довольно типично. Для таких пациентов собственная плоть зачастую становится единственным способом выразить свою внутреннюю боль. Это сигнал бедствия. Однако они очень редко прибегают к посторонней помощи, как Манон… ведь речь идет о чрезвычайно личном поступке.
– Вы знаете, почему брат ее искалечил?
– Не больше, чем знал вчера. Фредерик мне ничего не говорил, я сам догадался, потому что раны нанесены левшой, а Фредерик левша. Думаю, сам он ничего бы мне не сказал. Кстати, мне показалось, что он весьма смущен этим обстоятельством и не хочет распространяться на этот счет.
Люси подумала о цифрах на стенах и загадке на полу в доме с привидениями в Эме. Их тоже написал левша.
– Возвращаясь к нашей теме, – продолжал Ванденбюш, – нанесение этих надрезов, вероятно, было очень болезненно для Манон. И если ее мозг забыл о перенесенных страданиях, то ее тело непременно о них помнит.
– Я не совсем понимаю…
– Мы не имеем внятного научного объяснения, но soma тоже обладает памятью, мадемуазель Энебель. Вспомните, например, фантомную часть тела, ампутированную ногу, которая по-прежнему болит, хотя ее уже нет. И не только это. Как объяснить рефлексы новорожденных? Что это, если не генетическая память? Умение сосать, дышать или даже кричать.
Люси инстинктивно отступила. Память тела… Шрам у нее на затылке… Такой ощутимый…
– Но если вы скептик, вы быстро все поймете после опыта, в котором я вам сейчас предложу поучаствовать, – добавил специалист, заметив волнение своей собеседницы.
Они остановились перед запертой на ключ палатой номер 209.
– Михаэль Дерво поступил неделю назад. У него синдром Корсакова, патология, связанная со злоупотреблением алкоголем и провоцирующая поражения на уровне сосцевидных отростков, гиппокампов и таламуса.
– Никогда об этом не слышала.
– И все же… Это одна из основных причин антероградной амнезии. Михаэль уже через тридцать секунд не способен вспомнить о только что происшедшем и даже не осознает, что страдает потерей памяти. Для него все нормально, он совершенно не понимает, что болен. Прямым следствием его заболевания является подверженность конфабуляции, то есть огромную пустоту времени он заполняет ложными воспоминаниями. Мне бы хотелось, чтобы вы вошли, чтобы представились врачом и пожали ему руку, одновременно кольнув его вот этой булавкой.
– Чтобы я его уколола?
– Да, но не слишком сильно, конечно… А потом выходите.
Люси взяла булавку и в нерешительности остановилась перед дверью.
– Вы ничем не рискуете! – подбодрил ее невролог. – В данном случае мы не имеем дело с буйнопомешанным! К тому же я буду здесь, позади вас, просто оставьте дверь открытой.
Заинтригованная, Люси повернула ключ в замке и с замиранием сердца вошла в палату. Михаэль, сложив руки за спиной, смотрел в окно. Это был «нормальный» молодой человек, какие постоянно встречаются нам на улице. Ни дрожи, ни отрешенности, ни даже кругов под глазами. Одет скорее хорошо.
Он обернулся:
– А, доктор! – и сощурился, разглядывая бейдж. – Энебель! Вы насчет рубашек, которые я у вас просил…
Люси протянула ему руку и ответила:
– Э-э-э-э… Пока не знаю… Я вернулась, чтобы спросить, какого цвета вы хотите.
Он пожал протянутую руку и тут же отдернул свою:
– Ай! Черт возьми! Что вы делаете?
Люси попятилась:
– Я принесла вам рубашки…
– Какие еще рубашки? Эй, отвечайте!
Она захлопнула дверь.
– Великолепно, – похвалил ее Ванденбюш. – Вы прекрасно выходите из положения. Подождем пару секунд…
Люси не просто отдалась игре, она переживала новый опыт с нездоровым любопытством. Понять нарушение функционирования этой странной штуки там, в черепной коробке… Какие доли мозга превращают людей в шизофреников, сумасшедших, извращенцев, разных дюбрей? Как нейроны, химические сигналы, чисто электрические соединения создают сознание, память, очеловечивающий круг чувств? Сколько неисправных миллиметров в этих сотнях километров складок и извилин порождают чудовищ? А она, что с ней произошло, чтобы…
– Входите…
Люси с любопытством повиновалась. Теперь Михаэль рылся в мусорном ведре. Когда Люси вошла, он взглянул на нее. Несколько секунд молодая женщина пребывала в полной растерянности. Он вообще не узнавал ее, хотя она только что вышла! Манон, только в десятикратном размере.
– Не знаете, куда я мог деть ключи от машины? – спросил он, вороша простыни на кровати. – Уже столько времени ищу их! Они пропали, и все остальное тоже!
– Вы… вы узнаете меня?
– Кто вы? Понятия не имею! Доктор, медсестра, мне плевать! Сколько зову, ни один кретин не пришел помочь мне! А я просто хочу, чтобы мне вернули ключи! Черт побери, неужели это так трудно?
Люси подошла и снова протянула ему руку.
Он повторил в точности те же движения, что в первый раз, но за мгновение до того, как их ладони соприкоснулись, словно инстинктивно отдернул руку. Затем смущенно сунул ее в карман.
– Почему вы не здороваетесь со мной? – удивилась Люси.
– Я… Понятия не имею… Я… Мы знакомы?
Когда Люси вернулась к Ванденбюшу, тот пояснил:
– Память тела… Та, что связана с нашей имплицитной памятью… Та, что провоцирует выделение пота, усиливает сердцебиение при возникновении уже пережитой ситуации, воспоминания о которой не обязательно сохранились. Это его тело помнит, что вы его обидели, а не его память.
– Поразительно…
– Даже наиболее тяжелые пациенты сохраняют эту память. А мы таким образом можем подвести их к выполнению определенных действий, например научиться использовать электронные органайзеры или компьютеры. Единственная проблема заключается в том, что эта память бессознательная и ее нельзя вызвать по желанию.
Ванденбюш щелкнул пальцами.
– Я убежден, что Манон «знает», что означают ее шрамы, даже если она не в состоянии вернуть их смысл в собственное сознание. Только стимулирующее событие, то, что мы называем эффектом приманки или индексированным отзывом, помогло бы все восстановить. Это может быть жест, слово, ситуация, которую ей придется заново пережить. Возьмите, к примеру, прустовскую мадленку, пробудившую у автора воспоминания о детстве с кучей точных деталей, которых он не мог бы восстановить без этого печенья. Благодаря такой приманке, все выйдет на поверхность, Манон, возможно, вспомнит, почему у нее возникла потребность изувечить себя. Вся проблема заключается в том, чтобы суметь найти нужный пусковой механизм и применить его. А это…
Они снова шли по коридору. Люси пребывала в задумчивости, беда Михаэля глубоко взволновала ее.
– Что станет с вашим пациентом Михаэлем?
Ванденбюш пожал плечами. У него на этот счет не было иллюзий.
– Кроме нашей клиники, во Франции почти нет учреждений, где бы принимали больных с синдромом Корсакова. Если вы не страдаете Альцгеймером или другой «модной» болезнью, вас не существует ни для государства, ни для отдела социального страхования. Если ему немного повезет, он останется у нас надолго и примет участие в программе «MemoryNode». Но я скорей пессимист. Существует примерно двадцать три этапа, которые необходимо пройти, чтобы получить приглашение на встречу при помощи «N-Tech». Двадцать три – это слишком много для Михаэля… Если ничего не изменится, тогда… он отправится в психиатрическую больницу. Или в какой-нибудь специализированный центр, например в Бельгии.
– Ужасно.
– Вот именно. Мы – обочина общества, дорогой лейтенант, зона складирования неликвида. К тому же психиатрия, к несчастью, слишком часто представляет собой способ незаметно избавиться от всего этого. Попросту убийство души при помощи химической смирительной рубашки.
Люси прислушалась. Над ней, где-то наверху…
– Канарейки, – пояснил Ванденбюш, заметив растущий интерес молодой женщины к его рассказам. – Их пение обладает успокаивающим эффектом. Я лично настоял, чтобы его транслировали. Известно ли вам, что они меняют мелодии каждую весну – и так до конца жизни?
– Не знала…
– Это простое признание основано на новом течении мысли, невозможном еще десять лет назад. Оно наталкивает на предположение о том, что мозг взрослого человека продолжает производить нейроны, хотя прежде считалось, что их количество достигает максимума при рождении и начинает уменьшаться после определенного возраста. Слышали, наверное, истории про двадцать лет, когда все в организме начинает рушиться… Это новые и обнадеживающие пути для исследования болезни Альцгеймера и памяти вообще.
Им повстречался пациент, который на ходу с безумной скоростью заполнял клетки судоку.
– Доктор Ванденбюш, – сказал он. – В этом месяце я встречаю вас в этом коридоре уже шестьдесят седьмой раз, двадцатый раз именно на этой плитке номер двенадцать, если считать от входа. Стоит отметить, верно?
– Тогда шампанского, – отшутился Ванденбюш, галантно придержав Люси под локоток, чтобы пропустить его.
Когда тот удалился, Люси спросила:
– Еще одна диковина клиники?
– Дамьен страдает гипермнезией, то есть он обладает резко обостренной памятью. Полная противоположность Михаэлю. Его память не имеет пределов, он запоминает все. Он способен повторить списки слов, даже лишенных смысла, спустя месяцы и даже годы. Он едва взглянул на вас, но если через три недели я спрошу, как вы были одеты в среду 25 апреля 2007 года, он сможет мне ответить.
Врач оглянулся и продолжил:
– Я видел, как он ждал в конце коридора, а потом бросился к нам, чтобы встретиться точно на этом месте… Чтобы сумма числительных, которые он нам сообщил, равнялась девяноста девяти… Дамьен одержим этим числом, и никто не знает почему. Даже он сам.
– Впечатляет. Кажется, что-то подобное рассказывают про Моцарта. У него будто бы была сумасшедшая память.
– Ах, Моцарт… К несчастью для Дамьена, это не совсем его случай. Но вы абсолютно правы, Моцарт был наделен необычайной памятью. Что, кстати, позволяло ему бессовестно присваивать себе чужую музыку. Слышали такой анекдот? 11 апреля 1770 года ему четырнадцать лет, и он слушает в Сикстинской капелле самое «засекреченное» произведение Ватикана, «Miserere» Аллегри. Произведение исполнялось два раза в год, а партитура его охранялась строже, чем любое сокровище. Спустя несколько часов, преспокойно усевшись за стол, Моцарт целиком записал его без единой неправильной ноты. Слышал же он его всего один раз.
– Нет, я не знала… Извините меня, Шарль, но я не совсем понимаю, что Дамьен здесь делает. Ведь у него нет проблем с памятью, скорей наоборот!
– Проблема в том, что все эти ненужные детали, которые он запоминает, занимают сто процентов его внимания. Поэтому ему не удается уловить общий смысл разговоров или того, что происходит вокруг. Разве у вас самой мозги не забиты старыми кодами кредитных карт или ничего не значащими пустяками?
– Да, тут вы правы! Когда я была маленькая, у нас была собака, Опал. Мелкая дворняжка с клеймом, нанести его стоило гораздо дороже, чем сама собачка. Я выучила наизусть номер, RFT745, и до сих пор его не забыла, хотя мне никак не удается запомнить новый телефон нашей бригады.
– Вот вам и конкретный пример плохого фильтрования, нарушения функции… Мы до сих пор не поняли, как мозг отбирает, что следует сохранять всего несколько часов, несколько дней или всю жизнь… Поэтому Дамьен теряется во всех своих бесполезных воспоминаниях… Кора головного мозга существует для того, чтобы выучивать, но главное – чтобы забывать! Это составляет равновесие. А вот Дамьен никогда ничего не забывает.
Они снова шли в том направлении, которое указывали большие серые стрелки.
– Наш мозг – это невероятный, непревзойденный механизм. Люди приходят в восторг, например, от шахматистов, их способности на память знать сотни дебютов. А известно ли вам, что механизмы, запущенные для того, чтобы видеть или передвигаться, производят еще гораздо большее впечатление? Доказательство: роботы не умеют этого делать или делают очень плохо, зато они превосходно играют в шахматы!
– Возможно, это объясняется тем, что мы все способны передвигаться, хотя никто об этом не задумывается… Это почти… врожденное умение…
– Не врожденное, уж вы мне поверьте! Достаточно, чтобы мельчайшая частица серого вещества перестала нормально функционировать, и мы тут же получаем предельные случаи. Например, я наблюдаю одного пациента, который «не видит» левой части своего тела. Дефект проприоцепции, восприятия себя. Того, что обычно называют шестым чувством.
– Я думала, что шестое чувство приписывают только женщинам, – с улыбкой заметила Люси.
– Нет-нет. Шестое чувство – это умение с закрытыми глазами коснуться указательным пальцем своего носа, а не ткнуть мимо. Осознавать свое тело. Попробуйте, и вы увидите.
Люси закрыла глаза. Палец коснулся точно кончика носа. Работает. Великолепно развитое шестое чувство.
– Так вот, возвращаясь к моему пациенту. Для него недуг имеет драматические последствия. Его пугает собственная левая рука, он воспринимает ее как чужую. Он постоянно бьет себя по левому бедру и вопит: «Убирайся! Убирайся!» Он ест только с правой стороны тарелки… Аналогично, причесывается он тоже только с правой стороны… Конечно, чтобы поверить во все это, его нужно видеть, однако геминеглект существует… Потом еще есть Кароль, у которой повреждено мозолистое тело, белая субстанция, соединяющая два полушария мозга. Если мозг дает ей команду завинтить болт, левая рука завинтит правильно, а правая развинтит, в полной уверенности, что завинчивает. А Жорж! Ну да, Жорж! Он…
Ванденбюш продолжал рассказывать: болезнь Уиппла, вирус герпеса, области Брока и Вернике, а Люси принялась вспоминать свое пребывание в больнице. Она тогда была еще подростком. Все врачи, собравшиеся вокруг нее и склонившиеся над ее мозгом… Результат операции – длинный шрам у нее на затылке. Она все изменила. Внезапно Люси едва слышно прошептала:
– Химера…
Невролог прервал свой монолог:
– Простите, что?
– Хи… Химера… Вам это что-нибудь говорит?
– Кроме мифологического чудовища?
– Кроме мифологического чудовища…
Не сбавляя шага, он отрицательно покачал головой. В тот момент, когда она уже собиралась посвятить его в свои открытия, которые доставили ей столько неприятностей, создали такое непонимание среди окружающих, Ванденбюш воскликнул:
– Манон!.. Проснулась и уже устроилась! Какая пунктуальность! – Он остановился и обернулся к Люси. – Эта Химера. Вы о чем?
– Да не важно…
– Ладно… – Он поднял указательный палец. – Ах да, последнее! Пожалуйста, отвечайте быстро. В какие цвета выкрашен вестибюль?
Вопрос застал Люси врасплох.
– Синий, желтый, красный, дико fashion. А что?
– Феноменальная зрительная память. Полагаю, это помогает вам в работе, в частности, когда надо зафиксировать место преступления. Короче, оставим это… Если через год я спрошу вас, что вы делали 25 апреля 2007 года, вы, возможно, не вспомните. Но если я дам вам приманку, булавку в руке, например… Михаэль Дерво, «MemoryNode», Манон, клиника, пение канареек… Вы даже обо мне вспомните! Автобиографическая память. Всегда, через год, даже через десять лет, вы без проблем сумеете вернуться сюда, вы будете знать, что надо идти по зеленому ковровому покрытию в направлении, указанном серыми стрелками, чтобы попасть в зал «MemoryNode». Процедурная память. Вы также будете знать, что такое гиппокамп. Семантическая память. И наконец, вы можете назвать мне три числа, отмеченные Дамьеном?
– Уф… Он назвал количество раз, которые он повстречал вас… А в сумме получилось девяносто девять…
– Шестьдесят седьмая встреча в коридоре, двадцатая на одной и той же плитке – номер двенадцать, если считать от входа. Эти детали не имели для вас никакого значения и исчезли из вашей рабочей памяти… Естественный фильтр забывания, поддерживающий равновесие… Вот… Надеюсь, вы поняли роль каждой из ваших памятей.
Люси кивнула и бросила взгляд в сторону переговорной. Ничего особенного. Стулья, стол, белый экран и органайзеры «N-Tech». И все. А она-то ожидала увидеть обилие технологий, множество картинок, огромные сканеры…
– Да, согласен, такая простота поражает, – прошептал Ванденбюш. – Но не забывайте, что сегодня нет лучшего средства усовершенствовать память, чем лист бумаги и карандаш. Мои самые пожилые пациенты не способны включить компьютер. Они даже не знают о его существовании.
Когда Люси и невролог вошли в зал, Манон уже сидела там вместе с другими. Лейтенант полиции внимательно всмотрелась в полтора десятка лиц, повернувшихся к ней. Мужчины и женщины всех возрастов. У некоторых отсутствующие взгляды, другие – явно заинтригованы. Невролог знаком подозвал Манон, она подошла, не сводя глаз с бейджей. Ванденбюш… Его лицо ни о чем ей не говорило, но она выучила, она «знала», что он представитель компании «MemoryNode». А эта Люси Энебель… Звучит и написано знакомо…
– Мы ведь уже встречались? – спросила она, блеснув глазами.
Люси инстинктивно прикрыла ладонью зашитую бровь.
– Верно, мы провели вместе некоторое время. Я…
– Лейтенант полиции, – опередила ее Манон. – Да-да! Подождите! У меня для вас кое-что есть! Я… Я вам еще не звонила? Скажите?
Люси достала мобильник. Сообщение.
– Звонили! Наверное, я была за рулем и не услышала.
Манон полистала органайзер и увлекла Люси подальше от остальных, в глубину помещения. Энебель тут же вновь ощутила близость, даже теплоту, что связывала их во время той адской грозы. Одновременно близкие и далекие.
– Сверяясь со всеми своими заметками, записями и тем, что я слышала в средствах массовой информации, я попыталась восстановить путь Профессора. И сделала вывод, что еще до того, как похитить меня, он знал наше детское выражение и был в курсе того, что мы лазили в дом с привидениями в Эме! Чтобы «позлить Других»!
Похоже, бесконечные повторения и дневной сон были не напрасны.
– Я знаю, – ответила восхищенная Люси. – Я тоже об этом думала во время рабочего совещания, на котором только что побывала. Профессор получил эту информацию, потому что он с вами так или иначе знаком.
– Это представляется логичным, но я поразмыслила и не нашла, как это возможно. Нет, не может быть.
– Вы живете в тупике Старого Лилля, очень пустынном. У нас нет свидетелей, нам сложно узнать, что произошло. Сегодня утром мои коллеги опросили ваших соседей относительно времени, когда вы обычно выходите на пробежку. Никто ничего не заметил. А по словам вашего брата, в квартире ничего не было ни перевернуто, ни украдено. Возможно… вы добровольно последовали за похитителем, потому что знакомы с ним… Потому что его фотография есть в вашем органайзере.
Манон отрицательно покачала головой и незаметно потрогала левый бок. Ее рука нащупала металлический предмет, похожий на… оружие?
– Что-то не так? – забеспокоилась Люси.
Манон скрестила руки на груди, неловко пытаясь скрыть волнение.
– Нет-нет, ничего… Просто… Все эти события… Мое… Мое похищение…
Она потерла правое запястье.
– О чем мы говорили?
– О том, что ваш похититель, безусловно, появлялся в вашем окружении. В течение этих четырех лет он, возможно, воспользовался вашей амнезией, чтобы сблизиться с вами. Он мог выждать, чтобы вы составили воспоминания о нем как о человеке, которому вы доверяете, а потом, воспользовавшись этим, обмануть вас. Возможно, он здесь, совсем близко. Манон, мне нужен ваш органайзер.
Молодая женщина впилась пальцами в прибор и в тревоге обернулась к остальной группе:
– Нет-нет, я не могу вам его дать. Это очень личное.
Люси заметила мужчину с узкой бородкой, который настойчиво смотрел в их сторону. Она перешла на шепот:
– Я не прошу вас показать мне все, только то, что меня интересует. Вы непременно должны назвать мне всех людей, которых знаете. Вы ведь всегда их фотографируете, правда?
Манон кивнула.
– И вы можете мне их показать?
– Если хотите. Но… подождите…
Манон включила записывающее устройство, прикрыла глаза и кратко изложила все, о чем только что говорила с Люси. Отсутствие свидетелей, предположение, что она уже встречалась с Профессором. Она оглядела присутствующих, выключила микрофон и, еще раз бросив взгляд на бейдж, спросила Люси:
– Так чего вы хотели?
– Фотографии ваших знакомых у вас в органайзере.
– Для чего?
– Манон! Я только что вам объяснила!
После минутного сомнения девушка, страдающая амнезией, сказала:
– Но знаете, их же там страшно много. Как только кто-то вступает в контакт со мной, я его сразу фотографирую.
Затем она открыла папку «Фотографии» и принялась листать портреты, сопровождаемые коротким описанием. Врачи, друзья, родные, доставщик пиццы, почтальон, сантехник, пациенты «MemoryNode». Там обнаружился и Ален Шрайв, мужчина с узкой бородкой. Десятки и десятки лиц.
– Минуточку! Вернитесь назад! – воскликнула Люси.
Манон повиновалась.
– Эрве Тюрен?.. «Никогда больше не работать с этим извращенцем». Но почему?
Манон пожала плечами и, поджав губы, обхватила аппарат обеими руками:
– Личная жизнь… Вас это не касается… Я… Я никому не показываю эти фотографии. Вы его знаете?
Люси постаралась говорить спокойно:
– Сегодня он снова подключился к расследованию. Здесь, в Лилле.
– Он вернулся в Лилль? Зачем?
– Он лучше всего знаком с делом Профессора. И производит впечатление компетентного человека. Я ошибаюсь?
Манон опустила голову. Немного поразмыслив, она ответила:
– Нет-нет… Он великолепен… И настойчив…
– Вы с ним хорошо знакомы?
Манон вздохнула:
– До… ограбления мы… сотрудничали… Я делилась с ним своими соображениями, своими выводами относительно математических проблем, а он взамен сообщал мне важные детали расследования. Мы вместе… много путешествовали… по тем городам, где были совершены убийства…
В ее голосе чувствовалась горечь. Что означало это «мы вместе много путешествовали»? Люси не отступала:
– В органайзере вы написали «извращенец». Почему?
Манон закрыла папку «Фотографии» и вернулась в главное меню.
– Сейчас начнется сеанс, мадам, – проговорила она, поднимая голову. – Мне придется вернуться в группу.
Люси осторожно погладила Манон по руке, чтобы привлечь ее внимание:
– Я заметила, как Тюрен смотрит на женщин. Он неподобающим образом обошелся с вами?
Манон хотела уйти, но на этот раз Люси проявила настойчивость и крепко удерживала ее за руку:
– Отвечайте, Манон! Он вас домогался?
Манон повысила голос:
– Разве вас это касается? Неужели из-за того, что я лишилась памяти, у меня не может быть личной жизни? Мое прошлое неприкосновенно! Можете это понять? Отвечайте!
Люси ослабила хватку. Все головы повернулись к ним.
– Вы правы, простите меня… Но… мне необходим список ваших знакомых… У вас есть моя визитная карточка с электронной почтой…
– Я вам его отправлю сразу после сеанса! Вот видите, я записываю! А теперь оставьте меня в покое!
Записав, что ей следует сделать, Манон обратила внимание на то, что она не отметила, что выполнила одно задание. Просмотрев соответствующую страницу, она вернулась к Люси и сказала:
– Ах, я должна была позвонить вам…
Это было сказано совсем другим тоном, гораздо более спокойным. Будто она уже позабыла о своем приступе ярости.
– Вы позвонили. И оставили сообщение, которое я не успела прослушать.
– Когда я вас… – Манон с опаской глянула на бровь Люси, – ударила, было, как мне сказали, примерно 5:30 утра? Я так записала в органайзере.
– О да, я прекрасно помню! Уж не знаю, за кого вы меня приняли, но стукнули крепко, это правда!
Манон увлекла Люси в сторонку. Теперь она почти шептала:
– Мне очень жаль, я…
– Бросьте. Вы не виноваты. Ну, то есть не совсем…
– Скажите, сколько времени Дюбрей уже была мертва к тому времени?
– Больше пятнадцати часов. Судмедэксперт считает, что она была убита накануне около полудня.
Манон не удалось скрыть своего удивления. Она скрупулезно зафиксировала информацию в органайзере, а потом принялась пробегать глазами электронные страницы:
– Эти места, которые относятся к нашему делу… Рем, Эм, Роэ… так вот, они образуют равносторонний треугольник. Все три стороны абсолютно равны. Возьмите карту дорог и проверьте! Проверьте! Ровно пятьдесят километров между лесной хижиной возле Рема и Эмом, между Эмом и Роэ, а также между Роэ и лесом!
– Да, ну и что?
– А то, что речь идет об основной математической фигуре! Три места, которые априори не имеют ничего общего, но связаны с научной точностью!
Она переместила палочку по экрану и открыла другую информацию.
– Затем еще эти десятичные знаки числа «пи», точность которых я хотела проверить. Я откопала в Интернете программу, способную обнаружить любую часть последовательности первого миллиарда десятичных знаков. Я действительно нашла номер карточки социального страхования Дюбрей, Профессор не обманул нас. Последовательность 112042004 в числе «пи». Вы, если хотите, тоже можете проверить. Все точно, не сомневайтесь!
Люси была поражена упорством Манон.
– Разумеется, я вам верю.
Девушка вдруг сделалась отсутствующей, словно погрузилась в свои мысли.
– Манон? – Люси помахала рукой у нее перед глазами.
– Да-да… Именно эта загадка… «Если ты любишь воздух, бойся моего гнева». Я не понимаю…
– Конечно. Но я по-прежнему не улавливаю, что вы хотите доказать этими историями про треугольник и число «пи».
Прежде чем ответить, Манон бросила быстрый взгляд на экран:
– Но ведь это просто! Он не ввел нас в заблуждение с числом «пи». Вишенка на торте: он в своем пороке дошел до того, чтобы построить равносторонний треугольник. А с другой стороны, он впервые за всю «карьеру» не выполняет своего ультиматума. Он объявляет, что совершит убийство в четыре часа ночи, а делает это накануне около полудня?
– Продолжайте, очень интересно.
Манон была возбуждена, она чувствовала, что помогает расследованию. Она заговорщицки взглянула на Люси:
– Я здесь все записала. Смотрите. Вчера я должна была бегать с 9:30 до 10:15, но я этого не делала. У меня была встреча в банке в 11 часов, я туда не пошла. И ни на какие другие встречи тоже. Получается, он уже похитил меня.
– Ваш брат сказал мне, что видел, как вы собирались на пробежку. Было 9:10, в это время он обычно уходит на работу. Значит, вероятно, вы были похищены из дома между 9:10 и 9:30, потому что не прихватили органайзер, хотя всегда берете его с собой, даже на пробежку. Вы уже надели спортивный костюм, в котором мы вас нашли. Все сходится.
– Что могло произойти в течение всего вчерашнего дня? Не знаю. Хронологически выходит, что он запирает меня в хижине, отправляется убивать Дюбрей, возвращается в хижину и освобождает меня. Но я не понимаю, почему он так поступил, почему спустя столько лет он впервые не сдержал своего слова… Он спокойно мог убить Дюбрей в четыре часа, как и заявил. Освободив меня вечером, он прекрасно знал, что мы не сможем вовремя прибыть в Роэ. Признаюсь, меня это… беспокоит каждый раз, как я открываю свои записи…
Манон соображала со скоростью компьютера. Но ей недоставало чутья сыщика, знания уголовной практики. Люси почувствовала растущий прилив сил. В конце концов, они вдвоем, пожалуй, составляют активную передовую группу.
– Знаете что, Манон? Я думаю, он поставил этот ультиматум, чтобы завладеть нашим вниманием, но на самом деле ему было необходимо показаться где-то накануне вечером – после того, как он вас освободил.
– Чтобы обеспечить себе алиби?
– Не совсем… Его психологический профиль доказывает, что он знаком с нашими технологиями, он должен был подозревать, что мы достаточно точно установим время смерти. Но все же он хотел, чтобы его отсутствие этой ночью осталось незамеченным. Особенно с 21:00 до 4 часов утра. Родные, друзья, коллеги по работе… Этой ночью Профессор должен был появиться в другом месте. Там, где его отсутствие показалось бы странным.
Озадаченная Манон тряхнула головой. С чего начался этот разговор? Оставляя Люси с ее мыслями, она, прежде чем уйти, сказала:
– В любом случае, несмотря на весь ужас преступления, эта Рене Дюбрей… Я очень рада, что она умерла… Она была недостойна жить… После того, что сделала с собственными детьми…
В глубине своей полицейской души Люси была вынуждена признать, что и она того же мнения.
Если бы в ходе какой-нибудь операции ей пришлось собственными руками убить Дюбрей, она бы наверняка это сделала.
Ну, не она… Химера бы сделала. Без всякой жалости…
