Героизм Тории Кацутака

Небольшой гарнизон, осажденный в замке Нагасино в провинции Микава, находился в отчаянном положении.

Комендант этого замка Окудаира Садаёси на своем месте отсутствовал, так как отправился кое-куда по важному делу, а командовать небольшим отрядом из восьмисот человек он поручил своему сыну по имени Садамаса. Бойцы его отряда сражались с отчаянной храбростью; но, так как противник напал на их замок, воспользовавшись фактором внезапности, гарнизон не успели снабдить достаточным количеством боеприпасов и продовольствия. Поэтому через пару недель осады перед защитниками замаячила реальная перспектива голода, которую можно было заменить вариантом позорной капитуляции.

Приближался конец апреля третьего года эры Тенсё (1575 г. по христианскому календарю). Правитель провинции Каи Такеда Кацуёри, осведомленный о том, что его феодальный враг Садаёси находится в отлучке, счел этот факт благоприятной возможностью напасть на его цитадель; он во главе войска из двадцати восьми тысяч ратников направился к замку и взял его в осаду. Расположив свою ставку на холме напротив главного входа, он обложил гарнизон замка Нагасино со всех сторон. Круглые сутки шел штурм его стен таким образом, чтобы по возможности взять его до того, как на помощь осажденным придут отряды правителя Садаёси под командованием Токугава Иэясу или влиятельного союзника последнего Ода Нобунага.

К концу двух недель осады сложили свои головы или получили тяжелые увечья, лишавшие способности оказывать сопротивление противнику, около трехсот защитников крепости; при всей экономии провианта его оставалось едва на пару суток. Оказавшись в таком отчаянном положении, Садамаса собрал всех своих оставшихся ратников, чтобы с хладнокровным мужеством и предельной решимостью обратиться к ним с такими вот словами.

– Мои воины, – начал он свою речь, – мне нет нужды превозносить ваше мужество и преданность своему господину, я просто искренне благодарю вас за ваш ратный подвиг. Однако военная фортуна почему-то повернулась к нам спиной, и защищаемый нами замок придется сдать врагу. Боеприпасы у нас практически закончились, а провианта осталось всего лишь еще на пару дней. Отправить гонца за помощью мы не можем, так как враг очень плотно обложил нас со всех сторон, не оставив ни одной лазейки. Я собираюсь послать к Такеда своего парламентера с просьбой отпустить вас всех восвояси, сам же я собираюсь покончить с собой через традиционный обряд сеппуку. В глубине души вы можете стремиться к сопротивлению до конца, а не сдавать замок врагу, но в чем состоит польза для вас, если вы пожертвуете собой при таком раскладе?! Никакого проку ваша жертва ни мне, ни кому-то еще не принесет. Моя последняя воля состоит в том, чтобы вы все остались живы и поступили на службу к моему отцу, в составе его войска воевали и вернули наш замок, который нам теперь приходится сдавать врагу в силу непредвиденных заранее и поэтому непреодолимых обстоятельств. Больше нам ничего не остается. Спасайте свои жизни и позвольте мне спокойно сделать сеппуку.

Садамаса завершил свою речь, но прежде, чем стихли звуки его сурового послания, из задних рядов послышался звонкий голос подхватившего его слова ратника:

– Зачем сеппуку, мой господин?! Слишком рано говорить о таком отчаянном шаге! С вашего разрешения я прокрадусь через боевые порядки врага, позову подкрепление, которое придет вовремя.

– Это ты, Кацутака, говоришь мне? Храбрый мой малый, я рад тому, что ты хочешь всем нам помочь, беда только в том, что у тебя ничего не получится. Разве даже крыса, намного меньшая такого гиганта, как ты, с твоим ростом метр восемьдесят с лишним сантиметров, проберется через порядки нашего врага не замеченной им? И даже если предположить такое чудо, разве успеет войско прийти к нам на помощь до того, как мы погибнем от голода? Я ведь после глубоких размышлений пришел к выводу, только что изложенному вам. Твое предложение мне представляется невыполнимым.

– Отнюдь, мой господин. – Кацутака говорил спокойно, как человек, принявший окончательное решение и знающий, на что идет. – Как вы знаете, я прекрасно плаваю, и силой природа меня тоже не обделила. Под покровом ночи я переплыву реку, со всех ног прибегу к его превосходительству господину Токугава, изложу ему нашу просьбу и попрошу незамедлительно отправить войско, чтобы разогнать осадивших нас врагов. Я тщательно обдумал свое предприятие; и я его смогу осуществить.

– Смело задумано и убедительно изложено, Кацутака! Да, отчаянные обстоятельства требуют поиска отчаянного выхода из них. Даже если тебе не повезет, хуже нам от этого никак не станет. Дерзай, мой друг, и да прибудет с тобой удача! – Он смолк, так как из-за охвативших его эмоций лишился дара речи, потом, справившись с собой, продолжил: – На случай, если тебе удастся преодолеть заслоны врага, как ты на это рассчитываешь, тебе надо каким-то способом дать нам знать об этом, чтобы нам было легче держать оборону до последней возможности. Как ты собираешься оповестить нас о своем успехе?!

– Самым простым способом, мой господин. Я вскарабкаюсь на вершину горы Фунацуки и подам вам сигнал дымом. Отсюда до Окадзаки, где сейчас находится Токугава-сан, расстояние километров тридцать пять или около того. Я доберусь до его замка завтра к полудню, а потом, передав наше сообщение, без промедления вернусь сюда.

– И как ты собираешься сообщить о выходе к нам подкрепления?

– Послезавтра в полночь я снова буду на той же горе, и снова ждите уведомления в виде дыма от сигнального костра. Один столб дыма будет означать, что прибывают одни только войска его превосходительства господина Токугава; два – будет означать, что они идут в сопровождении вооруженных отрядов господина Ода; и три будут означать, что к войску его превосходительства присоединились оба представителя рода Ода, то есть союзные войска трех его участников.

– Сможешь ли ты сообщать нам о численности прибывающих войск?

– Проще некуда, мой господин. Один выстрел скажет вам, что на подходе войско в десять тысяч человек; два выстрела – двадцать тысяч; три выстрела – тридцать тысяч. Ничего не бойтесь, мой господин. Я свято верю в успех своего предприятия.

– Да помогут Небеса твоему героическому духу, Кацутака! Когда ты собираешься отправиться в путь?

– С вашего позволения, как только наступит темнота, мой господин. Времени на долгие сборы у нас совсем не осталось. Прощайте!

– Постой, мой друг. Я тебе должен кое-что дать, прежде чем ты покинешь нас. Посмотри сюда.

Кацутака подошел поближе, и его господин вложил ему в руки ларец с дорогостоящим ладаном и ценный меч.

– Этот ладан считается семейной ценностью, передаваемой по наследству от нашего предка князя Томохира, приходящегося седьмым сыном императору Мураками. А этот меч – еще одна семейная реликвия, оснащенная клинком работы мастера Садамуне. Возьми эти предметы в качестве своеобразного признания твоей храбрости и преданности своему господину.

Наш воин принял драгоценные подарки с великим трепетом.

– Ваша светлость, вы безмерно добры к вашему покорному слуге. Я воспринимаю ваше великодушие с глубокой благодарностью.

– Постой еще немного, Кацутака! Я должен предложить тебе прощальную чарку на посошок.

Слуги принесли две чашечки и кувшинчик саке. Кацутака затем исполнил воинственный танец, подпевая себе в том же воинственном духе. После положенного обряда прощания он покинул своего господина, чтобы сделать необходимые приготовления, без которых в его рискованном предприятии было не обойтись. Он покидал собравшихся предводителей и рядовых ратников преисполненными восхищением его героизмом и надеждами людьми.

Оставив на себе самое легкое одеяние и прихватив с собой крошечный сверток в водонепроницаемой промасленной бумаге, под покровом ночи Кацутака украдкой вышел через потайную калитку в стене замка и ползком добрался до берега реки Ивасиро, протекавшей совсем неподалеку. Сезон дождей уже начинался, река переполнилась паводковыми водами, и стремительный ее поток бился неистово о противоположные берега. Кацутака спрятался в зарослях высокого тростника возле уреза воды и пристально взглянул в обе стороны. Полная луна, пробившаяся сквозь густую череду облаков, освещала в ночи окрестности почти так же ярко, как днем. К своему смятению, наш искатель приключений увидел паутину толстых и тонких канатов с привязанными к ним бесчисленными трещотками, перегораживающих поток, а также частую цепь сторожевых постов на противоположном берегу. Когда какой-нибудь плывущий по реке предмет касался канатов, трещотки издавали громкий тревожный звук – гыр-гыр, гыр-гыр, и при каждом таком звуке стражники с факелами проверяли причину шума.

Обнаруженные непредвиденные затруднения крепко озадачили Кацутака. Как же ему переплыть реку в условиях таких тщательно продуманных мер предосторожности врага? Вдобавок ко всему прочему он увидел развевающийся лениво на слабом ночном ветру ума-дзируси, или лошадиный знак, а также простой флаг. На обоих изображался знакомый ему герб, принадлежавший воеводе по имени Нобуфуса Баба, проявившему себя в качестве самого толкового из всех полководцев войска противника.

– Мне выпало отправиться в путь под несчастной звездой, – простонал Кацутака. – Если охрану этого берега поручили Нобуфуса Баба, переплыть реку под покровом ночи и выбраться на противоположный берег у меня не получится. Но я не сдамся, пока не испробую все способы, и буду надеяться на то, что отыщу путь к преодолению предельно бдительной стражи врага.

Он вырвал стебель тростника и собирался было швырнуть его в реку, как тут до него дошло, что на корнях этого стебля осталась почва, и если проницательный Нобуфуса ее обнаружит, то обязательно заподозрит: кто-то скрывается поблизости. И тут же прикажет своим стражникам провести прочесывание берегов. Тогда считай, что его предприятие обречено на провал. Поэтому он смыл грунт с корней стебля тростника и только потом швырнул его в поток. Тут же его затянуло в сети канатов, которые натянулись, и все трещотки издали громкий шум – гыр-гыр, гыр-гыр.

Тотчас же два стражника бросились в воду и вытянули тот стебель тростника на берег. Его отнесли к Нобуфуса, который тщательно исследовал корень тростника при свете факела.

– Этот стебель ни малейших подозрений не вызывает, – заключил военачальник. – Поэтому тревожиться не стоит.

Кацутака, внимательно всматривавшийся из своего укрытия в противоположный берег реки, почувствовал, как сердце его провалилось в пятки.

«Нет смысла даже думать о том, чтобы переправиться через реку», – решил он про себя.

Пережив минутное отчаяние, он выдернул еще один стебель тростника, смыл с его корней почву и пустил по течению. Снова трещотки подали сигнал тревоги, и снова несколько стражников бросились вплавь искать источник ночной тревоги.

– Еще один стебель тростника, мой господин, – доложил мужчина, передавший его воеводе.

– Стебли тростника вымывает из берега поток паводковой воды, – отметил он после осмотра принесенного ему стебля. – Ничего страшного, но тем не менее не теряйте бдительности, мои ратники.

Теперь Кацутака подобрал высохшую ветку, прибитую течением к берегу, и пустил ее плыть на канаты, потом туда же отправил еще один стебель тростника. Таким манером он продолжал пускать по течению плавающие предметы один за другим, и трещотки стали грохотать без перерыва. Понятно, что воинам Нобуфуса надоело реагировать на каждый подозрительный звук, и они перестали проверять реку впустую. Однако Кацутака все еще не осмеливался рисковать и входить в реку, так как зоркие глаза стражи неотрывно рыскали по поверхности вод. Время утекало вместе с речным потоком. А что ему оставалось делать? Кацутака пребывал на грани отчаяния. Мысль о том, чтобы вернуться и признаться в провале своей затеи с самого начала, вызывала невыносимую боль. Лучше от нее вообще отказаться!

Тут как раз послышалась барабанная дробь, означавшая смену стражи. Люди Нобуфуса покидали охраняемый берег, а вместо них в караул заступали воины Оиносуке Атобе.

Настроение у Кацутака сразу стало налаживаться. Он знал, Оиносуке прославился своим коварством, но по сравнению с Нобуфуса все-таки не обладал терпением дальновидного человека. Кацутака снова принялся бросать всевозможные предметы в реку, но новые стражники постоянно оставались начеку и проверяли все, что вызывало грохот трещоток. Бедняга Кацутака прочувствовал полную безысходность своего положения, когда густые тучи, собиравшиеся незаметно, затмили луну, а также вдали послышался басовитый раскат грома. И тут с пугающей стремительностью на стражей реки налетела буря. Поднялся ужасный шум. Мощный натиск дождя, обрушившийся на кроны деревьев, рев ветра, раскаты и грохот грома нарушили покой мирной ночи.

Кацутака не испугался грозных проявлений природы. Он думал только о том, что теперь ему путь свободен. Он плясал и кричал от радости, зная, что в таком оглушительном шуме и непроглядной темноте его никто не сможет ни заметить, ни услышать. Но медлить было нельзя. Буря могла пройти так же стремительно, как и налетела. Раздевшись донага и привязав свой сверток в промасленной бумаге на шею, он соскользнул в мутные воды реки и кинжалом перерезал несколько канатов, пересекавших ее от берега до берега. Шумные трещотки издали тревожные звуки, услышанные часовыми на противоположном берегу, но, когда несколько человек собрались проверить, что происходит на реке, военачальник остановил их.

– Не вижу необходимости, люди мои, – сказал он. – Трещотки задела рыба, которую несут паводковые воды из верховья реки. Никто из состава гарнизона замка напротив не рискнет перебраться через реку во время такой бури. Подобная попытка будет означать неминуемую погибель. Поэтому угомонитесь.

– Вы говорите совершенно справедливо, мой господин, – поддакнул ему один из воинов. – Это вполне может оказаться всего лишь рыба, как утверждает ваша честь.

Снесенный круговоротом потока Кацутака, приложив громадные усилия, прибился к противоположному берегу примерно в километре ниже по течению от места своего входа в воду. Он обнаружил, что данный участок берега тоже тщательно охраняется противником, но все-таки у него появилась надежда на то, что под покровом темноты и шума бури ему удастся преодолеть все преграды. Украдкой он пробирался своим путем, как вдруг поскользнулся на влажной почве и с легким стуком упал.

– Стой! Кто там бродит?! – прозвучал буквально над ухом чей-то окрик.

Вздрогнув от неожиданности, Кацутака поднялся на ноги и схватился за рукоятку своего кинжала.

– Стражник из состава ночного патруля, сударь, – ответил он бодрым голосом.

– Почему один? Сочувствую тебе, посланному сторожить в такую бурю. Проходи!

– Спасибо, старшина. Доброй ночи.

– Спокойной ночи. Неси службу, не расслабляйся. Враг может воспользоваться бурей в своих коварных интересах.

– Не извольте беспокоиться, сударь.

Таким манером присутствие духа спасло его положение, когда уже казалось, будто провал неминуем. Итак, первый и самый сложный этап его предприятия удалось преодолеть.

К тому времени, когда Кацутака достиг вершины горы, откуда намеревался дать предупредительный сигнал, дождь почти прекратился, а раскаты грома едва слышались, все больше удаляясь. Когда он сделал привал, чтобы перевести дыхание, луна сияла снова и заливала окрестности серебристым чарующим светом. Из горючего материала, принесенного в небольшом пакете, ему удалось извлечь небольшое пламя, позволившее ему понадеяться, что его заметят часовые в замке, ждущие сообщения о преодолении им вражеских застав. После этого он возобновил свое путешествие, поспешил вниз по склону и практически без приключений около десяти часов следующего утра прибыл в город Окадзаки.

Когда он уже подходил к замку, ему навстречу выехал военачальник на коне в сопровождении нескольких пеших ратников. К своей великой радости, он признал в нем своего собственного полководца господина Окудаира Садаёси. Он встал на его пути и отвесил поклон с должным почтением.

– Меня зовут Кацутака Тории, мой господин, – представился наш герой, – и я прибыл со срочным поручением от вашего достопочтенного сына, в настоящее время находящегося в осажденном врагами замке Нагасино.

– В осажденном замке! Мой сын находится в осаде! Что ты имеешь в виду, делясь со мной такими странными известиями? Следуй за мной; я немедленно возвращаюсь в замок.

Повернув коня и сопровождаемый сплотившейся вокруг него свитой с Кацутака, Садаёси поспешил в обратный путь и спешился во внутреннем дворе замка, где потребовал от гонца более ясного и подробного отчета о положении дел. От всего услышанного он пришел в неописуемое возмущение.

– Ты принес совершенно неожиданные и недобрые вести! – воскликнул он. – Мой храбрый малый, твой отважный поступок я оцениваю выше всяческих похвал. Я заехал сюда два дня назад с Токугава-сан по пути домой в расчете на короткий отдых. Теперь я должен без промедления продолжить путь. Жди здесь, пока я схожу, чтобы все рассказать его превосходительству; быть может, у него возникнут к тебе вопросы.

Через очень короткое время посыльный вызвал Кацутака на аудиенцию к этому знаменитому государственному деятелю.

– Кацутака Тории, – дружелюбно начал он беседу, – ты храбрый человек и совершил замечательный поступок. Поведай мне во всех подробностях, как обстоят дела в замке Нагасино. Можешь говорить мне все как есть без утайки.

Выразив благодарность за оказанную ему честь, Кацутака в незатейливых выражениях простого воина подробно изложил положение дел внутри замка, а также за его пределами там, где ему пришлось пробираться, на тот момент, когда он покинул осажденный гарнизон.

– Если незамедлительно не выслать подкрепления, ваше превосходительство, – подытожил он свой рассказ, – гарнизон погибнет от голода. Я умоляю ваше превосходительство не терять попусту ни минуты.

– Подкрепление отправится со всей возможной оперативностью, – пообещал Иэясу. – На наше счастье, в настоящее время поблизости находятся оба князя Ода со своими войсками, и они могут дойти до осажденного замка за два, самое большее за три дня. Если бы не ты, мы пребывали бы в полной неизвестности до тех пор, пока не стало слишком поздно. Ты проявил себя как настоящий герой. Теперь иди поешь и отдохни перед возвращением в свой гарнизон.

Во второй половине того же дня Иэясу возглавил отряд в двадцать тысяч клинков, отправившийся маршем к замку Усикубо, где к нему присоединились два князя Ода со своими войсками общей численностью пятьдесят тысяч человек. Началась подготовка к выходу маршем на дело на следующий день ранним утром.

У Иэясу появилось время еще раз поговорить с Кацутака.

– Видишь ли, наши соединенные войска способны прибыть в Нагасино через два дня, если не раньше. Так что не переживай по поводу своевременного прибытия помощи твоему гарнизону. Ты должен чувствовать себя совершенно вымотанным. Поэтому задержись здесь на несколько дней, пока полностью не восстановишь силы.

– Ваше превосходительство проявляет чрезмерную заботу обо мне, но я не могу воспользоваться вашей безграничной добротой. Я должен без промедления возвращаться, чтобы сообщить воинам осажденного гарнизона о том, что успешно выполнил взятые на себя обещания и что помощь идет. Позвольте мне отправиться без промедления.

– Судя по твоим рассказам, вернуться в замок прежним путем, каким ты из него вышел, тебе совсем не светит. Оставь никому не нужную спешку и побудь пока здесь, как я тебе советую.

– Приношу тысячу извинений, ваше превосходительство, – продолжал настаивать Кацутака почтительно, но непреклонно. – Я взялся за выполнение опасного поручения с великим риском для жизни и должен довести дело до его логического конца. Я со своим ничтожным происхождением не стою того, чтобы мне позволили беседовать с вашим превосходительством, да еще удостоиться похвалы из ваших благороднейших уст. В жизни своей я даже мечтать не смел о подобной высочайшей милости. Даже если меня схватят враги и меня постигнет бесславная смерть от их рук, жалеть мне будет не о чем. Воины гарнизона голодают; известие о том, что спасение на подходе, придаст им новые жизненные силы. Позвольте мне отправиться в обратный путь, ваше превосходительство.

– Если ты так настроился на это дело, – откликнулся Токугава-сан, – я не стану тратить силы на пустую болтовню. Прихвати с собой письмо от меня для Садамаса.

– Стоит ли чересчур рисковать, ваше превосходительство? Если у меня обнаружат ваше письмо, тогда враг узнает о вашем приближении и соответственно всполошится.

– Справедливо! – похвалил Иэясу с улыбкой. – Воин ты храбрый, но к тому же и дальновидный, мой Кацутака!

Кацутака попрощался с воеводами Токугава и Окудаира Садаёси, повесил на плечо свой мушкет и снова отправился в опасный путь.

С отчаянной тревогой ждали воины сокращавшегося численно и слабевшего физически гарнизона в осажденном замке сигнала от гонца, обещавшего сообщить им о скором избавлении от страданий. Воодушевляемые известием о том, что Кацутака вопреки всем опасениям преодолел охранение врага, они теперь питали некоторую надежду на благосклонность судьбы, которая должна была помочь ему отыскать войска союзников. Часовые на высокой башне все глаза проглядели, всматриваясь в вершину горы, на которой должен был появиться обещанный сигнал спасения. В полночь на вторые сутки к своей безграничной радости они рассмотрели огонек костерка на горе Фунацуки; и в скором времени в неподвижном воздухе ночи поднялись три столба черного дыма, отчетливо видимые на фоне неба, освещенного прекрасной круглой луной. К ним идет помощь! Но хватит ли ее, чтобы разгромить врага? Сколько войск находилось на марше? Прислушивайтесь! Выстрел! За ним другой, а всего семь выстрелов означали, что спасать их идет войско численностью семьдесят тысяч клинков. Истощенные голодом мужчины приободрились, позабыли о недоедании и полученных увечьях, все стали ждать скорого освобождения от мук.

Но звуки выстрелов дошли до многих еще ушей, причем даже ушей тех людей, кому они совсем не предназначались. Стражники караульной команды, выставленной у подножия горы, тоже их услышали, разбираться с ночным стрелком отправили специальный отряд. Этот небольшой отряд возглавил сам воевода Масатоё Наито. Совершенно позабыв об опасности, поверивший в свой успех Кацутака весело сбегал по склону горы, когда оказался окруженным теми самыми мужчинами, о встрече с которыми мечтал меньше всего на свете.

– Стой! Кто идет? – потребовал воевода.

Присущая Кацутака мгновенная реакция на изменение ситуации опять его выручила.

– Когда послышались выстрелы, я со своими товарищами отправился узнать, кто их там произвел. Мы там все обшарили, но никого не обнаружили. Я спускаюсь с горы для доклада о результатах нашего поиска.

– Подойди ближе, чтобы я рассмотрел твое лицо. Кто твой старшина?

– Я принадлежу к сотне стрелков под командованием старшины Анаяма.

– Как тебя зовут?

– Меня зовут… мое имя….

– Воины, возьмите этого малого под стражу.

Команды раздавать легко, только вот исполнять их иногда вспотеешь! Четыре или пять стражников бросились выполнять его приказание, но Кацутака дал им такой яростный отпор, что они ничего не смогли с ним поделать; и, освободившись от их цепких рук, наш герой побежал вниз к подножию холма. Однако по склону карабкались новые группы солдат противника, поэтому пришлось повернуть назад и попытаться по кустам проскользнуть мимо них. Но его заметили и начали загонять в ловушку, как дикого зверя. Нанося сокрушительные удары направо и налево, он устроил достойную бойню, но расклад сил склонялся явно не в его пользу, и в конечном счете его заставили сдаться. У него отобрали мушкет и передали воеводе, который обнаружил на его прикладе надпись красным лаком: «Один из трех тысяч мушкетов, принадлежащих замку Окадзаки».

Он понял, что пойманный ими человек выбрался из осажденной крепости, чтобы отправиться за подкреплением в Окадзаки. Невзирая на позднее время, его следовало без промедления доставить к главнокомандующему сёгуну Кацуёри.

Окровавленный и измотанный долгим путешествием, Кацутака представлял весьма жалкое зрелище, когда его привели в сознание и воевода взглянул на него в неровном свете фонаря. Но все-таки обнаруживалось во внешности этого воина нечто, вызывавшее чувство восхищения его мужеством, а не сострадания к его положению и общему состоянию.

– Назови свое имя! – потребовал воевода.

Не видя больше смысла в том, чтобы скрываться дальше, Кацутака смело сказал:

– Телохранитель коменданта замка Нагасино господина Садамаса Окудаира Кацутака Тории.

– Ты ходил в Окадзаки за подкреплением и произвел те выстрелы на вершине горы Фунацуки в соответствии с заранее оговоренным планом. Разве не так?

– Именно так, ваше превосходительство.

– Ты взялся за выполнение смертельно опасного поручения. Ты должен мне позже рассказать, как тебе удалось пробраться через наши заслоны. Я сумею оценить храбрость и воздать за нее должное. Мне хотелось бы видеть тебя среди моих ратников. Если ты перейдешь на нашу сторону, я положу тебе ежегодное жалованье в размере одной тысячи коку риса. Если ты откажешься, то умрешь.

Ловко разыграв радость от получения такого предложения, Кацутака принял его, рассыпавшись в благодарностях. Он рассчитывал на то, что, прикинувшись предателем, он сможет усыпить бдительность своей стражи и сбежать или как-нибудь еще помочь защитникам осажденного замка.

– Своим предложением вы оказали мне великую честь, ваше превосходительство, – сказал он. – Пусть даже скромным рядовым ратником, но я с полной отдачей готов послужить вам всей душой.

– Я рад, что ты не утруждаешься терзаниями и глупыми сомнениями по поводу дезертирства, – сказал воевода, которого все-таки несколько удивило скорое согласие лазутчика на его предложение. – Мне бы хотелось попросить тебя сделать кое-что для меня и доказать свою искренность.

Понизив голос, воевода Кацуёри отдал распоряжение одному из посыльных, который куда-то умчался и через некоторое время вернулся с заготовленным документом для своего начальника. Это было якобы письмо Садаёси-сан своему сыну, которым отец его извещал о том, что вследствие внезапно поднявшегося мятежа князь Токугава лишился возможности назначить необходимые войска для отправки на помощь гарнизону замка Нагасино и теперь им остается единственный выход в виде капитуляции на более или менее выгодных условиях. Составитель данного письма искусно подделал почерк Садаёси, так как когда-то служил под его началом и прекрасно знал особенности письменного стиля бывшего господина.

Демонстрируя такую подделку Кацутаке с превеликой гордостью, Кацуёри произнес:

– Теперь, любезный, тебе предстоит составить свое письмо с подтверждением информации, содержащейся в моем послании, и оба этих произведения эпистолярного искусства мы перебросим через стены замка. Ты что это погрузился в сомнения?!

Не видя иного пути, кроме как повиноваться коварному врагу, Кацутака выполнил все, что от него требовалось. Два этих послания привязали к стреле, и искусный стрелок запустил ее из лука на территорию замка.

Ужас и огорчение, испытанное ждущими чуда воинами гарнизона, вполне можно себе представить, но описывать не стоит. Тем горше казались такие известия, что перед ними появилась было некоторая надежда. Плакали даже сильные мужчины.

Однако старший советник Дзёмон Окудаира тщательно изучил письма и разразился веселым смехом.

– Совсем не вижу повода для веселья, Дзёмон, – упрекнул его Садамаса, крайне раздраженный таким неуместным проявлением радости. – Потрудитесь объяснить его происхождение!

– Ха, ха, ха! Прошу прощения у вашей светлости, но Кацуёри оказался наивным малым, возомнившим, будто нас можно так дешево провести. Будьте любезны и взгляните на эту бумагу. Такую в нашей провинции не изготавливают для использования нашим господином, ее фабрикуют у наших врагов. Один только этот факт выдает их с потрохами. Ничего не бойтесь, мой господин! Даю вам мое честное слово: сигналы Кацутака означали истинное положение вещей. Враг просто сплел коварный замысел, чтобы склонить нас к капитуляции до прихода главных сил.

Вот теперь всем стало ясно, что письма им подкинул враг, и дух защитников снова укрепился для новых подвигов. Поднявшись на высокую башню, Садамаса прокричал так, чтобы стражи с противоположной стороны смогли его услышать:

– Воины провинции Каи, подойдите поближе! Мне хотелось бы ответить на письма, присланные мне только что. Пригласите какого-нибудь военачальника выйти и послушать мои слова.

Рассчитывая на то, что Садамаса собирается обговорить условия капитуляции, послушать его пришел сам Кацуёри в сопровождении своей свиты.

– Примите мою глубочайшую благодарность за ваши письма, доставленные стрелой, – начал вежливо Садамаса. – Я ценю любезность с вашей стороны, состоящую в том, что вы переслали мне послание моего отца, я вам весьма обязан за нее. – Резко поменяв тон, он продолжна: – Ты думаешь, – гремел его голос в ночи, – такой неуклюжей подлостью ввести нас в заблуждение или подвигнуть меня сдать цитадель своих предков?! Дураки! Вы нас только рассмешили! Ха, ха, ха!

– Ха, ха, ха! – загоготали мужчины за его спиной, получившие огромное удовольствие от замешательства тех, кто стоял под стеной.

Кацуёри пришел в ярость.

– Давай, Кацутака, – прокричал он. – Выходи на край рва и скажи им, что никакое подкрепление не придет, скажи им, что они должны сдаться!

Под конвоем двух стражников, так как свободы ему еще не предоставили, Кацутака вышел к краю рва и, напрягая голос до такой степени, чтобы каждое его слово прозвучало четко и ясно, произнес:

– Слушайте, мой господин и товарищи по оружию, мою святую правду. Господин Токугава и оба господина Ода во главе сводного войска численностью семьдесят тысяч человек спешат к вам на выручку. Завтра совершенно определенно они будут здесь. Письма, привязанные к стреле, сочинили наши враги. Можете ни о чем не беспокоиться!

Смелая речь героя прозвучала настолько неожиданно, что никто даже не попытался его прервать, пока не прозвучали последние слова. Послышался радостный крик защитников осажденного замка, а в этот момент приведенные в бешенство участники осады схватили Кацутака. В безумной ярости они начали его безжалостно избивать. Затем по приказу Кацуёри они распяли его как раз напротив парадных ворот замка, ради спасения которого от врага он пожертвовал своей жизнью.

Рано утром следующего дня прибыло объединенное войско, войско провинции Каи потерпело сокрушительное поражение, осаду замка сняли.