Бесцельно блуждая, словно броуновская частица, я ловил обрывки разговоров, всматривался в лица, стараясь уловить общее настроение, двор императора все-таки хороший индикатор самочувствия общества, но все выглядят глупо беспечными и радостными.

Дворец в прошлый раз не так уж изучил, но сработала идеальная память, вспомнил закоулки, прошел через пару длинных коридоров, чтобы выйти на другую сторону двора, и в конце второго почти наткнулся на медленно бредущую навстречу молодую девушку, настолько солнечную, ясную и светлую, с сияюще-золотыми волосами и дивным оттенком алости, что остановился и засмотрелся помимо воли.

Одета по моде, но без вычурности, личико чистое, глаза желто-зеленые, чуточку подрисованы сверху и снизу красным, губы тоже алые, пухлые, верхняя губа чуточку вздернута, но не капризно, а так, как у детей.

Что сразу бросилось в глаза, так это алмазная диадема, даже не диадема, а тиара, прижимающая волосы солнечного цвета. Смотрится однако не как корона, а просто украшение, но что-то в ней говорит, что не просто украшение, а настоящая корона принцессы, то ли королевская, то ли императорская, при дворе Германа принцесс должно быть не меньше, чем уток во дворе зажиточного хозяина.

На меня взглянула без страха, словно живет в ином мире, приседать не стала, я тоже не стал, мы же равны, она поинтересовалась тихим мягким голосом:

– Вы и есть тот властелин Багровой Звезды, свирепый и могучий захватчик? Что будете делать с нами и нашим императором?

Я спросил с неудовольствием, не с этого хотел бы начинать разговор:

– А я что-то должен?

– Ну да, – ответила она с искренним убеждением. – Вы же мужчина!.. Разве потерпите, чтобы кто-то был сильнее вас?

– А вот потерплю, – ответил я сердито. – Конечно, он не умнее, это же понятно, умнее всех на свете я, а еще и красивее, только мир этого не понимает, но император сильнее, это пусть, не жалко.

– Совсем не жалко?

– Самую чуточку, – пояснил я. – Но стерплю. Я вообще терпимец еще тот, толерантный и мультикультурный терпимец. Правда, в глубине своей чуткой мохнатой души, потому что государь не может быть терпимым к проявлению инакомыслия, но, увы, должен, из-за чего и страдает непомерно.

Она посмотрела с недоверием.

– Непохоже, чтобы вы страдали.

– Я скрываю от подданных, – сообщил я с печалью, – чтобы не страдали в унисон, ибо государство – это я. Представляете страдающее государство?.. Вот и я не представляю. Потому должен. Вы уже готовы меня утешать всячески?

– Всячески… это как?

– Ублажать, – пояснил я. – Потакать моим грязным животным инстинктам. По полной программе.

Она поморщилась от неожиданной грубости, опять же вроде бы непритворно, слишком чистая и солнечная душа в туфельках.

– Фи, как вульгарно. Конечно же не стану…

Я сказал бодро:

– Как жаль, как жаль!.. Ухожу с разбитым сердцем и великой печалью в моей отзывчивой душе.

Она смотрела вслед с удивлением, что-то я слишком быстро сдался, у придворных кавалеров всегда начинается длинная изысканная охота с множеством двусмысленных намеков, а я удалился быстрым упругим шагом, а то вдруг успеет сориентироваться и сказать или сделать то, что ей мягко подсказали, подготавливая все службы к моему визиту.

Остался только быстро испаряющийся осадок. Я говорил нарочито грубо, выбирая слова, нужные мне, потому сумел закончить в мою пользу, то есть позорно убежал с поля боя, на котором обязательно бы проиграл.

А душа у меня в самом деле отзывчивая. Теперь уже могу отозвать взад как великую печаль, так и скорбь, если того требуют государственные интересы.

Вышел в сад, фонари и фонарики упрятаны даже в кронах деревьев, так что ночь совсем не ночь, пусть небо темное, но внизу все залито почти солнечным светом.

Из разных углов сада звучит музыка, томная и располагающая, придворные начали попадаться чаще, но уже вижу, большинство для антуража, чтобы не заметил тех, кто подготовлен и нацелен, как мощная торпеда на авианосец.

Вообще-то нацелены все, даже та солнечная девушка с короной принцессы, только большинство сами, но среди них могу не заметить тех, кто нацелен тайными службами. Не с целью вульгарного покушения, хотя и это исключать не стоит, мужчин моего возраста обычно ловят на женщин.

Здесь всё еще не знают моих предпочтений, будут пробовать разные варианты, начиная от задействования самых высокопоставленных красоток, знатных и титулованных, и заканчивая смазливыми служанками.

Но я помню фразу Наполеона «Любовь для праздного человека – занятие, для воина – развлечение, для государя – подводный камень», а я далеко не все умные фразы пропускаю мимо ушей.

Сделав небольшой круг по саду, вернулся в здание, где, отвечая на поклоны, поднялся на четвертый этаж. За все время еще дважды видел вдали Альбрехта, все же следит и за мной, оберегает, но ни разу не уловил присутствия Карла-Антона.

Когда в своих апартаментах я стянул через голову рубашку и швырнул на спинку ближайшего кресла, распахнулась входная дверь, из коридора вошел Альбрехт, очень серьезный и подтянутый даже в несерьезном цветном костюме придворного щеголя.

– Не спешите, – сказал он и, взглянув на мою мускулатуру, добавил сухо, – жирком пока что не обросли, а мышцы у вас как у циркового бойца.

– Качался, – ответил я скромно, но не стал объяснять, что такое кач. – А что случилось?

– В городе слишком много войск, – ответил он. – Позвольте сесть?

– Да-да, – ответил я поспешно. – Вина?

– Не откажусь, – сказал он. – В горле пересохло. Так вот, хотя в столице полный штиль, это еще мы поработали, но войска продолжают подходить к столице. Кроме той гвардии, что была с императором, сейчас прибывают еще и еще.

– Опасается беспорядков?

Он покачал головой.

– Для подавления беспорядков достаточно остатков императорской гвардии. К тому же наши отряды контролируют город и обеспечивают спокойствие.

Я нахмурился, Альбрехт взял фужер с вином и выпил, не отрываясь. Я мысленно перебирал варианты, зачем императору это надобно, но в голову лезли только мысли насчет перехвата власти.

– Император, – произнес Альбрехт, он медленно поставил фужер на столешницу, я моментально наполнил до краев снова, – император нас не потерпит. Мы всегда будем угрозой его власти. Потому он должен нас уничтожить.

– А как же угроза Багровой Звезды Зла?

Он прямо посмотрел мне в глаза.

– А не думаете, что он вам не поверил?..

– Что, – переспросил я, – я выгляжу настолько гуманистом и человеколюбцем?

– Ничуть, – заверил он, – однако его разведка на Севере могла собрать о вас совсем другие сведения. Как ни странно, но на Севере мораль человечнее. У нас не принято убивать невинных. Подумайте!

Я подумал, и стало еще горше.

– Бабетта, – сказал я с сердцем. – Она сделала зарисовку моего характера, привычек, пристрастий, оценку моих поступков… и все то, что где-то называется психологическим портретом.

Он взглянул на фужер, там снова вино, отпил уже на треть, подержал в руке, любуясь янтарно-золотистым цветом.

– И что, – спросил он, не глядя на меня, – на портрете нюхаете цветочки?

– Наверняка, – заверил я. – Это тот образ, который я стараюсь создать в глазах окружающих. Не скажу, что раскрываюсь в постели с женщинами. Скорее, наоборот. Расстегивая штаны, я застегиваю душу. Бабетта могла не обмануться… но могла и поверить.

– И сообщить императору?

– Да. А он на основании неверно сделанных выводов может наломать дров.

– Потому ему придется ответить резко и жестко?

– Да, – подтвердил я. Что-то в груди начало каменеть, словно сильное обезболивающее парализовало все нервы, я без всякого ужаса вдруг ощутил, что в самом деле могу отдать приказ нанести испепеляющий город удар. – Да, могу. Если придется, слишком долго колебаться и говорить о слезинке ребенка не стану.

Он вздохнул, отпил еще треть. Некоторое время мы пили, не закусывая, настроение препаршивейшее, он сказал с неохотой:

– Возможно, это на него давит окружение. Дескать, негоже, чтобы на императора кто-то оказывал влияние из чужаков.

– Завтра узнаем, – сказал я.

Утром, еще не раскрывая глаз, подумал с иронией, что сейчас советники Германа все еще ломают головы, на какой козе подъехать, если не получилось подложить мне в постель ни одну из женщин, что вообще-то самый простой вариант и самый работающий.

А какие были соблазны!.. Особенно та удивительно нежная девушка с солнечными волосами и тиарой принцессы. Как же умело рассчитали мои передвижения и сумели выдвинуть ее в такой момент!

Но это говорит еще и о том, что меня, такого простака, просчитать легче, чем мне их.

Но прав Наполеон, прав. Для государственного деятеля это что рифы для корабля. А я капитаню осторожненько. Ну, как получается. Хотя вообще-то получается.

К моему вялому удивлению, у двери с этой стороны на стульчике уже сидит Альбрехт, красивый и привычно нарядный. Правда, по моде Клонзейда, инстинктивно чувствует ее преимущества.

На скрип моего ложа тут же, не вставая, поднял голову.

– Сэр Ричард, проснулись?.. Или еще поспите?

– Я всем вам посплю, – пригрозил я хриплым голосом. – Мы разве спать прибыли в этот спящий мир?

– Мы всех разбудим, – заверил он бодро. – Войнами и пожарами. Сегодня у вас встреча с императором?.. Как-то оденетесь иначе?

– Императоры Севера выше правил, – ответил я. – И этикета, что придуман людьми, а не Богом. Разве я не прекрасен?.. То-то. Императоры всегда прекрасны. Да и вообще… чего это вы Хрурта подменяете? Он обидится. А я наябедничаю.

Он поднялся, на ходу повел плечами.

– Здесь императорам и даже королям прислуживают обладатели самых высоких титулов. Просто демонстрирую сближение Севера и Юга.

– В штаны и сам могу влезть, – сообщил я и шумно потянул носом, Альбрехт взглянул с предостережением, но я все равно сказал весело и беспечно: – Герцог, от вас прет духами!

Он буркнул:

– Это я поинтересовался, что у них такое в склянках. Пролил несколько капель. Нечаянно!

– Духи женские, – сказал я уличающе.

– Перепутал, – ответил он с холодком.

Я одевался быстро, северянам слуги в этом деле не нужны, сказал отечески:

– Когда же успеваете? Вчера от меня ушли за полночь, а сейчас уже свеженький, как огурчик. Амулеты?.. Мало я вам даю работы, вот и ходите от безделья по бабам. Как получилось?

Он проговорил с неохотой:

– Здесь придают слишком большое значение мелочам.

– И, – сказал я поощряюще, – на какой попались?

Он взглянул с прежним холодком.

– Вообще-то попадаться в их дикарско-пышном мире нетрудно. Помните, когда покинул седло, то бросил повод кому-то из придворных…

– Не кому-то, – уточнил я ехидно, – а одной весьма аппетитной даме. Вы видели, кому бросаете! Да и не бросили, а вручили чуть ли не с поклоном.

– Пусть так, – ответил он, – я же человек вежливый, не император, которому сойдет любое хамство. Но я вручил всего лишь ремешок от конской узды!

– Ну-ну, – сказал я, – а это не то же самое, что нечаянно оброненный дамой перед вами платочек?

Он вздохнул, взглянул почти с отвращением.

– А предупредить не могли?..

– Да ладно, – сказал я, – не скромничайте, герцог. Дама выглядела весьма так… и вообще в теле. Вы еще не знали, что делаете, а инстинкты все рассчитали на несколько дней, точнее, ночей вперед, вплоть до того, кто у нее будет, мальчик или девочка и с каким цветом глаз.

Он дернулся.

– Я вас чаще всего не понимаю, сэр Ричард. Такое несете… Но дама оказалась в самом деле заботливой. Даже разбудила вовремя, хотя ей подобные спят до обеда. Просто не обожаю, когда инициативу перехватывают.

– Вы слишком важная и таинственная персона, – объяснил я, – чтобы упустить из рук такой шанс! Я же видел, вашего коня потянулись ухватить и другие руки. Это вроде свадебного букета, что бросает невеста… У вас не бросают? Дикари… Ладно, что удалось от вашей дамы узнать из важного? Сядьте, мы сейчас позавтракаем, как люди, а их церемонный пропустим.