После недели дольче виты в Апулии я с неохотой паковала чемоданы. Я колебалась насчет своей следующей остановки, Неаполя, но мои друзья из Апулии убедили меня, что я должна туда поехать. Неаполь – это место рождения многих итальянских кулинарных традиций, от пиццы до рагу и восхитительного пирожного, пропитанного ромом, под названием баба. Это один из крупнейших портов Италии, поэтому у города никогда не прекращались связи с Востоком, и он имеет интересное прошлое. И – как заявил один знакомый – это красивый город.

Красивый? Это слово я бы никогда не ассоциировала с Неаполем. Мы с Крэйгом планировали посетить его во время нашего предыдущего отдыха в Италии. Во время поездки на машине из Помпеи к Амальфийскому побережью мы думали провести там ночь, впитать в себя атмосферу и насладиться кусочком знаменитой на весь мир пиццы. По мере приближения к городу мы увидели ряды социальных домов, дымящиеся горы мусора и ветхие фабрики, все это показалось слишком зловещим. Вместо того чтобы свернуть с автострады, мы поехали дальше в Амальфи.

Мои друзья из Апулии все поняли.

– Это похоже на поездку в Индию, – пошутил Джузеппе. – Нужно быть подготовленным.

Каморра, криминальная сеть могущественных семейных кланов, подобно мафии неофициально правит городом. Если не считать контроля над доходным портом, она диктует, как вести дела во многих сферах жизни города – от таких необходимых служб, как уборка мусора, до бизнеса типа пекарен. Кланы решают споры, не привлекая представителей закона, как было недавно, когда без предупреждения вспыхнула война между бандами, за которой тоже стояла каморра. Обычным делом были грабежи и другие мелкие преступления – некоторые связанные с каморрой, некоторые – нет. Эти истории заставляли меня колебаться. Но после того как я проехала тысячи километров по Центральной Азии и Ирану, я решила, что не должна позволить никакой маленькой войне между бандами помешать мне отведать лучшей в мире пиццы.

Я раздумывала о том, как мне добраться до Неаполя. В отличие от других стран, находящихся на Шелковом пути, здесь было легко арендовать машину. Вести машину было совсем другое дело. Прежде всего я просто не люблю водить машину; у меня никогда не было собственного автомобиля, поскольку я, став взрослой, всегда жила в городах с хорошей системой общественного транспорта. Когда мы с Крэйгом арендовали машину, за руль обычно садился он. Не то чтобы он больше любил водить машину, просто в этом случае я ничего не имела против того, чтобы следовать принятым в обществе традициям. Плюс ко всему я на самом деле склонна неправильно оценивать расстояние (мягко выражаясь) – не между городами, а между автомобилем и другими объектами на дороге. Вождение в Италии сопровождалось дополнительными проблемами: как мне сказали, в автомобили часто залезают и угон является обычным делом, в особенности на юге. Мне также придется считаться с сумасшедшими итальянскими водителями, которые относятся к пешеходам как к помехе и воспринимают узкие улочки шестнадцатого столетия как предложение пронестись по ним с еще большей скоростью.

Но затем я подумала о том, как добраться до Неаполя с моим багажом, и решила, что риск, вероятно, оправдан.

Я все еще сомневалась утром в день отъезда. Погода участвовала в заговоре против меня – когда я ехала по сельской местности в области Кампанья, по ветровому стеклу моего автомобиля били струи дождя, дворники неистово работали, но толку от этого было мало. У меня болела голова от вина, пусть и малого количества, которое я выпила предыдущим вечером, и положению дел нисколько не помогало то, что я в последнее время мало спала из-за напряженного графика, включавшего приготовление и приемы пищи. У меня в голове эхом отдавался последний совет моих друзей. «Только никуда не ходи одна, тогда все будет в порядке», – сказали они, забыв, что я, по сути, путешествую в одиночестве.

Это было смешно – казалось, все удивлялись, что я путешествую одна, в особенности раз я замужем. Где мой муж? Почему он не со мной? Как он относится к тому, что я путешествую в одиночестве по большей части нашей планеты? Казалось, что из-за этого у итальянцев и других людей, которых я встречала во время путешествий, создавалось впечатление, что в нашей семье не все в порядке.

И в этот момент я задумалась, а не правы ли они. Что я на самом деле делаю одна на автостраде в ливень? В Апулии я чувствовала, будто нахожусь от Крэйга дальше, чем на каком-либо другом этапе путешествия. Я была так занята приготовлением пищи с бабушкой Даниэлы и во время долгих трапез, что, когда он мне звонил, мы не могли подолгу разговаривать. (Итальянцы хмурятся, если кто-то встает из-за стола, чтобы поговорить по телефону, – это нарушение их правил приема пищи.) Поздно вечером, когда я ему перезванивала, я могла сказать всего несколько предложений, перед тем как рухнуть на подушку. Я даже не знала, где он сейчас находится, – я думала, что где-то на Западном побережье США.

Дождь продолжал покрывать одеялом капель мое ветровое стекло, а мое одиночество превращалось в беспокойство: у меня участился пульс, я чувствовала, что меня охватывает паника. Из всего, что я делала во время путешествия – а это включало посещение западной части Китая, где очень нестабильная ситуация, революционной Киргизии, тоталитарной Туркмении и Исламской Республики Иран, – наибольшее беспокойство у меня вызывала езда по скоростному шоссе. Я сделала глубокий вдох, перестроилась в правый ряд и снизила скорость до той, на которой ездят пожилые граждане Флориды. Итальянские водители, которые проносились мимо меня, наверное, давились от смеха. Я подумала о том, чтобы припарковаться у обочины и позвонить Крэйгу, где бы он ни был, но было раннее утро, и плата за роуминг была бы слишком высокой. Лучше подождать, когда я доберусь до скайпа.

Вскоре после полудня я добралась до небольшой гостиницы, которая была у меня оплачена, в районе, который, как я слышала, считался безопасным. Я рухнула на кровать и проснулась от стука в дверь – это пришла моя гид Марина.

– Вы сами приехали? – с удивлением спросила Марина. – Я бы не смогла. Я очень нервничаю, когда еду по автостраде.

– Все было не так уж и сложно, – ответила я, забывая о своем недавнем беспокойстве. Я не стала о нем говорить и мужу, когда мы с ним разговаривали чуть позже.

Марина оказалась симпатичной женщиной за пятьдесят со светло-русыми волосами, которые падали ей на плечи. Она оделась официально на нашу встречу: голубой блейзер и свободные брюки. Она говорила в возвышенном стиле, вставляя в предложения слова, которые нашла в итало-английском словаре. («Неаполь – это город интеграции. Мы амальгамируем различные культуры».) Марина родилась и выросла в Неаполе и уезжала всего на несколько лет, когда училась в колледже.

– Я неаполитанка DOC, – гордо объявила она, ссылаясь на сертификационный стандарт для хорошего итальянского вина и пищевых продуктов.

Марина называла свои туры для частных лиц «путешествиями без стрессов». Она хотела, чтобы туристы знали, что Неаполем можно наслаждаться, если не обращать внимания на средства массовой информации. Большинство туристов делали как раз то, что я сделала год назад, – объезжали город по пути в такие места, как Капри и Амальфийское побережье. Те немногие, которые приезжали, искали свои корни. Очень жаль, сказала Марина, потому что, пропуская Неаполь, туристы многое теряют. Для начала, они не видят самих неаполитанцев, громких и шумных и в большей степени «итальянцев», чем другие итальянцы.

– Мы больше говорим руками, – сказала она и вытянула пальцы таким образом, что они напоминали щетину веника, потом как будто что-то смахнула резким движением. – Это означает «уходи». – Она похлопала себя по диафрагме. – Это означает «я хочу есть». – Она подняла руку ладонью вверх и покачала ею вверх и вниз, словно взвешивала на ладони тяжелый камень. – Это означает «что ты делаешь?».

Мы сели в автобус, который доставил нас в историческую часть города. По пути Марина вкратце рассказала мне про Неаполь. В древние времена в этой области, как и в большей части Южной Италии, правили греки. Затем ее захватили римляне и превратили ближайшую сельскую местность в место отдыха своих императоров, где те весело проводили время. После падения Рима Неаполь какое-то время наслаждался независимостью, но начиная с XII века область колонизировали небольшие европейские монархии: вначале здесь правили нормандцы, за ними пришли немцы из Швабии, потом французы из Анжу, испанцы из Арагона и, наконец, испанские Бурбоны.

– В результате всех этих завоеваний мы очень толерантны, – сказала Марина.

В отличие от Апулии я заметила большее этническое разнообразие в Неаполе – по улицам ходили африканцы, китайцы и ортодоксальные евреи. В автобусе Марина показала на нескольких выходцев из Шри-Ланки, иммигрантов, которые начали приезжать два поколения назад.

Но со смешением этнических групп пришло и напряжение. Когда группа неаполитанских подростков стала беспокоить пожилую женщину в задней части автобуса, она прокричала: «Вы, ребята, хуже черных!» – это была ссылка на выходцев из Шри-Ланки. Марина упомянула, что после недавней революции в Ливии начался нежелательный приток арабских иммигрантов.

– Они сюда приезжают и пользуются системой социального обеспечения, – сказала она. – Италия всегда была для них раем.

Хотя многие сравнивают форму Италии с сапогом, Марина назвала ее доской – легким путем в Европу.

Как и сказал мой друг из Апулии, Неаполь на самом деле был красивым. Да, пригороды были в не самом лучшем состоянии. Многие здания покрывали граффити, как и постаменты, на которых стояли статуи. И да, огромные кучи мусора лежали на тротуарах и в деловой части города, являясь свидетельством продолжающихся споров между администрацией и каморрой, которая прекратила вывоз мусора. Но эти беспорядки как будто подчеркивали красоту, которая была вокруг. В Неаполе было много поразительных высотных современных зданий и изысканно украшенных исторических зданий – наследие французского и испанского прошлого. Город стоял вдоль эффектных утесов и на крутых возвышенностях. Во второй половине дня шел дождь, и узкие мощеные улочки города покрывала тьма, будто это был Готэм. Если бы когда-то кто-то решил построить город для Бэтмена, то это определенно был бы Неаполь. Мне он сразу же понравился больше, чем Венеция или Флоренция, которые я воспринимала как гигантские музеи, заполненные туристами. В отличие от них Неаполь был полон простых людей, которые занимались своими обычными делами.

Марина сводила меня в городской Дуомо (собор Святого Януария) XIII века и часовню Сокровища Сан-Дженнаро, или Святого Януария, построенную в стиле барокко в честь покровителя города. В честь этого святого названы и итало-американские фестивали. Между посещениями достопримечательностей мы заехали на завод, где делают лимончелло. Там я узнала, что лучшие лимоны растут на расположенном неподалеку Амальфийском побережье, а секрет дижестива заключается в том, чтобы использовать только желтую часть корки, которую десять дней вымачивают в чистом спирте, сделанном из сахарного тростника. В одной из лучших пекарен я попробовала знаменитую бабу – торт, пропитанный ромовым сиропом, очень сладкий, как и десерты, которые я пробовала на Востоке. В многочисленных мясных лавках отражалась кухня, которая стала включать больше мяса в сравнении с Апулией, хотя их с Неаполем разделяло чуть более трехсот километров. Здесь была популярна свинина, а еще больше телятина из-за ее нежной консистенции и потому, что ее считали более безопасной, чем говядина (болезни типа коровьего бешенства чаще встречаются у взрослых животных).

Как и многие итальянцы, Марина покупала только мясо животных, выращенных в Италии.

– Мы с уважением относимся к правилам разведения скота. Не то что в других частях Европы, – пренебрежительно добавила она. – Именно поэтому коровы и сошли с ума.

Нашей последней остановкой была пиццерия под названием «Sorbillo», где нас пригласили в кухню. Сын владельца Джино отвечал на мои вопросы, готовя пиццы к наплыву посетителей во время ужина. Он не накручивал тесто на скалку, как я ожидала, а вытягивал, шлепал по нему и с силой бросал его на рабочую поверхность, причем делал все это ритмично, а потом полил его оливковым маслом, посыпал моцареллой из молока буйволицы, свежим базиликом и легким соусом, приготовленным из помидоров «Сан-Марцано», – получилась классическая «маргарита». Для других пицц у него была другая начинка: высушенные на солнце помидоры, маслины и ветчина прошутто. Он использовал или вареную ветчину, которая называлась котто, или сырую, которая называлась крудо. Другой повар, используя длинную деревянную лопаточку, затолкал пиццы в глубокую печь, которую топили дровами, она была похожа на ту, в которой в Турции готовили лахмаджун. Изделия выпекали всего несколько минут – достаточно только для того, чтобы корочка стала хрустящей, центр пиццы должен был остаться мягким. Точно так же, как в случае вытяжной вручную лапши в Китае и булочек, внешне очень походивших на бэйгелы в Кашгаре, секретным ингредиентом пиццы, как рассказала мне Марина, была местная вода.

Я пускала слюни как собака, но Марина сказала, что наше время вышло; ее ждал муж, надо было готовить ужин. Я попыталась настоять, сказав, что могла бы остаться на пиццу, а затем самостоятельно вернуться в гостиницу, но Марина ни в какую не соглашалась оставлять меня без сопровождения, в особенности вечером. (Она признала, что в Неаполе есть свои опасности.) Ее муж Маурицио был грубоватым мужчиной, на английском говорил плохо. Он ждал нас в автомобиле с открывающейся вверх задней дверцей, и мы сели в машину как раз вовремя – как только мы устроились в салоне, хлынул ливень, превращая канавы в быстрые реки.

Марина с мужем высадили меня у пиццерии, расположенной рядом с моей гостиницей.

– Это очень хорошее место, – сказала она – и они умчались прочь.

Я села за столик, сожалея об упущенной возможности. Я с подозрением осмотрела пиццу, которая появилась передо мной. Она была продолговатой формы, напоминающей язык, а не круглой, и корочку украшал лишь тонкий слой помидоров и моцареллы. Она не была нарезана и даже хорошо пропечена – тесто в середине все еще казалось сырым.

Но, к моему удивлению, это оказалась самая восхитительная пицца, которую я когда-либо пробовала.

Я узнала, что точно так же, как лучшие макаронные изделия, лучшие пиццы делают быстро, с наименьшим украшением. Корочка таяла у меня во рту, а помидоры «дамские пальчики» были такими свежими и сладкими, что отправляли в мой мозг сигналы удовольствия, усиливаемые липковатым свежим сыром. Ни одна пицца, которую я ела после этого в других местах, даже близко не походила на эту.

Перед тем как расстаться со мной с извинениями, Марина пригласила меня к себе домой на следующий день на традиционный воскресный обед. Она встретила меня на улице, одетая в джинсы и клетчатую рубашку, которая была ей велика. Волосы у нее были неаккуратно стянуты в пучок, в ушах висели большие серьги в форме колец, и она скорее напоминала домоседку, чем модную городскую женщину, с которой я встречалась накануне. Она поприветствовала меня традиционными итальянскими поцелуями в одну щеку и другую и повела в просторную квартиру на втором этаже и представила двум своим сыновьям, Джанлуке и Рикардо. Внешне они выглядели пугающе – оба были мускулистыми и ростом больше чем метр восемьдесят, но поприветствовали они меня робко, выглянув из спальни, которую делили друг с другом. Они оба были студентами расположенного неподалеку университета, но чтили итальянские традиции: жили дома и спали в тех же одинаковых кроватях, в которых спали с детства.

Марина сказала мне, что назвала Рикардо в честь своего любимого киноактера Ричарда Гира.

– Рикардо – мой друг, моя любовь. Больше, чем Джанлука. Не знаю почему, – сказала она, легко пожимая плечами. – Джанлука обладает хорошей интуицией, он – немного художник, очень темпераментный. Рикардо – рациональный.

Ее беспокоило, когда они куда-то уходили с друзьями по выходным («А что, если их приберет к рукам какая-то женщина?»), и она ждала их и сама засыпала только после того, как сыновья оказывались в своих кроватях.

Ее отношения с Маурицио казались менее близкими. Он время от времени заходил в кухню, опускался на диван, чтобы посмотреть телевизор, что-то говорил жене, сопровождая слова огромным количеством неаполитанских жестов, которые меня озадачивали, потом уходил в какое-то другое место в квартире, а потом снова возвращался, и все повторялось. Марина по большей части его игнорировала, когда мы готовили в большой светлой кухне, которая казалась еще более яркой благодаря маленькому холодильнику бирюзового цвета и зеленым деревянным стульям вокруг качающегося старого стола.

Моя гид начала с рагу – самого важного блюда воскресного обеда. Рагу означает просто «соус» и относится к смеси тушеного мяса и помидоров. Хотя большинство итальянцев одобряют сухие макаронные изделия, они питают отвращение к готовым соусам. Красный и белый соусы могут появиться на одном столе только в американских ресторанах. На самом деле на юге Италии не едят соусы, основой которых являются сметана или сливки; они существуют только в северной части Италии, а южанам кажутся подозрительно французскими.

Воскресный обед включал определенные традиции.

– Некоторые люди едят в этот день рыбу. Но большинство готовят рагу, – сказала Марина, добавляя, что в старые времена мясо было дорогим, так что часто воскресенье было единственным днем недели, когда в семье его ели. – Моя мама до сих пор каждое воскресенье готовит рагу, хотя живет одна. Если вы зайдете в любой многоквартирный дом в Неаполе в воскресенье, то обязательно почувствуете запах соуса на площадках.

Обычно обедали после церковной службы, во второй половине дня. Но теперь не так много людей ходит в церковь (Марина иногда ходила, а ее мужчины нет), однако традиция воскресного обеда сохранилась.

Марина так же умело представила мне процесс приготовления, как и водила по улицам Неаполя. Она выложила на разделочную доску два свиных ребра, кусок свиного окорочка и бифштексную часть тосканской телятины. Мясо – это основа рагу. Марина надела очки в желтой оправе и порезала свиной окорочок кубиками. Затем она приправила телятину солью и перцем и выложила два слоя тонко нарезанной ветчины прошутто (один – вареной, другой – соленой) поверх телятины. Она натерла на терке сыр пармиджано-реджано поверх мяса и посыпала несколькими кусочками потемневшей сырной корочки. Затем она плотно скатала мясо с сыром и закрепила зубочистками. Она сказала, что эти деревянные палочки называются стуццикаденте – «игрушки для зубов». Затем Марина поднесла бутылку оливкового масла к окну кухни.

– Посмотрите на цвет, – предложила она. – Он прозрачно-зеленый. Масло должно быть чистым. Без примесей. Каждый год у него отличный вкус, который зависит от климата и солнца.

Она вылила масло на дно мелкой кастрюли. Марина отметила, что оливковое масло полезно для здоровья – в нем есть витамин А и нет холестерина. Маурицио раньше каждый год ездил в близлежащий административный район Базиликата и заполнял жестяную банку оливковым маслом на ферме друга, но теперь они покупают оливковое масло в «Карфур» – магазине французской сети супермаркетов, которые меняют совершение покупок людьми на всем пути от Италии до Китая.

– Это хороший супермаркет, – сказала Марина. – Там есть санитарный контроль. Вы в безопасности, если идете туда. И там не так дорого, как в местных магазинах.

– А нет никакого недовольства из-за того, что он французский? – спросила я.

Она немного помолчала.

– Ну, как я говорила вам, неаполитанцы толерантны ко всем культурам.

После того как масло нагрелось, она добавила мясо и пару кусочков сливочного масла – этот ингредиент я буду гораздо чаще встречать на севере. Она использовала датское масло «Лурпак».

– Этот продукт в Италии не очень хорошо получается, – признала она.

Когда Марина перевернула мясо лопаточкой, кухню наполнил запах шипящей телятины, свинины и оливкового масла. Она добавила стакан красного вина, две нарубленные луковицы и еще немного оливкового масла. Она обработала две большие банки целых помидоров, пропустив их через кухонный комбайн, установленный над кастрюлей.

– Блюдо не очень хорошо амальгамируется, если вначале не выжать помидоры, удалив лишнюю жидкость, – сказала она, используя одно из своих любимых английских слов.

Она извлекла несколько свежих помидоров сорта «дамские пальчики» из вина и поднесла один к моему носу, чтобы я могла уловить резкий запах. Она нарезала их кубиками и тоже добавила в кастрюлю.

– Они с горы Везувий, – сказала она. Из-за вулканического пепла почва под горой считается одной из самых плодородных в Италии. – Именно поэтому здесь поселились греки и римляне – чтобы пользоваться хорошей землей, – сказала она. – Сера очищает.

Хотя вулкан, который уничтожил Помпею две тысячи лет назад, может в любой день снова начать извержение без предупреждения, проклятие этой земли также является и ее благословением.

Марина положила еще один помидор на толстый кусок хлеба, затем разрезала его на мелкие кусочки, посыпала солью помидоры и хлеб, сбрызнула оливковым маслом и вручила мне. Я откусила кусочек, и у меня тут же захватило дух; я не была готова к сочности помидора, мягкости хлеба и такому острому, оживляющему бутерброд оливковому маслу. Вкус был таким же невероятным, как вкус пиццы, которую я ела предыдущим вечером. Но это не было «правильным» блюдом – его даже нельзя было назвать брускетта без поджаренного в тостере хлеба и чеснока. Я также знала, что если попробую воссоздать его где-то в другом месте, таким оно не будет. Пицца и эта простая закуска отражали основное в итальянской еде: суть в ингредиентах, которые выращивают на правильной почве и за которыми правильно ухаживают.

Осталось только дать соусу загустеть в кастрюле, которая стояла на медленном огне, кипеть ему там предстояло несколько часов – рагу является одним из соусов для макаронных изделий, для приготовления которых требуется время.

– Соус должен превратиться в густой крем, – сказала Марина. – Плотность должна быть высокой. Нужно добиться маленьких взрывов, как в случае Везувия.

Она решила, что, пока соус медленно кипит, мы куда-нибудь сходим.

– Джанлука! – крикнула она. – Время от времени помешивай соус. – Он покорно кивнул. – Веди себя хорошо, – нежно сказала она рагу, когда мы уходили.

Мы сели в машину с открывающейся вверх задней дверцей и выехали через два ряда ворот, производящих должное впечатление. Охрана была надежной. Освободившись от кухни, Марина казалась более счастливой. Как и многие другие женщины, с которыми я познакомилась во время путешествия, она, по ее признанию, не испытывала особой страсти к еде. Приготовление пищи было обязанностью, которая лежала на ней с подросткового возраста. Она была старшим ребенком в семье и готовила для младшей сестры и брата; эта роль подготовила ее к обязанностям жены.

Мы остановились у пекарни, одного из немногих заведений, которые были открыты по воскресеньям. И дело там шло бойко, местные жители покупали хлеб и кондитерские изделия. Марина сказала мне, что проявляет осторожность в выборе пекарен, потому что некоторые контролирует каморра.

– Иногда они нанимают мальчишек с улицы печь хлеб в печах, которые топят токсичными материалами типа старых автомобильных покрышек, – сказала она и прокричала свой заказ пекарю за прилавком, а он вручил ей коробку с десертом.

Когда мы ехали по Неаполю, Марина показала мне Флегрейские поля, широкую, частично погруженную в воду кальдеру, которая служила мистическим домом римского бога Вулкана. Перед полями возвышался Везувий.

– Плиний – один из самых первых журналистов в мире – задокументировал вулканические извержения, которые накрыли Помпею. Он писал о столбах газа и дыма, – сказала Марина, снова беря на себя роль гида.

Марине очень подходила работа гида, у нее это получалось естественно. Но, как она мне сказала, она только недавно стала заниматься этим бизнесом. Она была сидящей дома мамой большую часть своей взрослой жизни, причем нельзя сказать, что у нее не было карьерных амбиций, в особенности в молодом возрасте. Ее отец был ювелиром, и ребенком она помогала в его магазине, приветствовала покупателей и объясняла свойства различных камней.

– Я всегда занималась связями с общественностью, – гордо сказала она.

Она окончила лучшую среднюю школу в Неаполе, получила дипломы по иностранной литературе и геммологии, а потом стажировалась в магазине отца. Она также недолго работала в ООН и думала о том, чтобы стать переводчицей или стюардессой. А затем она познакомилась с Маурицио.

– Я много лет сопротивлялась браку, – сказала Марина. – Я хотела сохранить свою независимость.

Она отметила, что давил на нее по большей части не поклонник, а ее мать.

– Она хотела, чтобы у меня было белое платье и традиционная католическая свадьба.

После девяти лет встреч с Маурицио Марина уступила – и вышла замуж. Она забеременела сразу же во время медового месяца в Северной Африке. Они с Маурицио были добрыми католиками и поэтому ждали официального бракосочетания, перед тем как консуммировать брак. И они не предохранялись от беременности.

Беременность доставила Марине много неприятностей. Она беспокоилась, что на плод могли повлиять таблетки от малярии, которые она принимала во время медового месяца. У нее был амниоцентез, и она считала, что из-за него у нее чуть не случился выкидыш. На более позднем сроке ей был прописан постельный режим. Во время родов пуповина обвилась вокруг шеи ребенка, и ей срочно сделали кесарево сечение. После беременности надолго сохранились побочные эффекты, включая сниженные вкусовые ощущения.

Несмотря на то что беременность оставила такие шрамы, и не только на теле, Марина взяла на себя роль матери, которую выполняла двадцать четыре часа в сутки, и вскоре родила второго сына. Сыновья стали центром ее жизни.

– Они так быстро растут, и у тебя всего лишь определенное количество лет, которые можно провести с ними, – сказала она. Да и ее прошлые устремления стали вызывать у нее беспокойство. Она не только больше не хотела становиться стюардессой, она просто не хотела никуда летать. А ее муж, совсем не современный мужчина, в любом случае ожидал от нее, что она будет сидеть дома.

– Вы не хотели выйти на работу после рождения детей? – спросила я.

Марина на какое-то время задумалась. Она слишком погрузилась в жизнь матери, которая занимается только воспитанием детей. У нее не было времени подумать о том, что она хотела бы для себя.

– Так что мой совет вам: если вы что-то хотите сделать, то вам следует сейчас бороться за это. Нужно на раннем этапе объявить о своей независимости. В противном случае будет слишком поздно.

Я это уже сделала. Но не зашла ли я слишком далеко? Где находится правильное равновесие? Я поняла, что эту борьбу ведут многие женщины, причем с очень разными биографиями.

Марина припарковала машину у берега, и мы прошлись вдоль кромки моря.

– Мне нравится движение воды, – сказала она. – Оно мне помогает, успокаивает меня. Когда я куда-то уезжаю, мне не хватает воды. В Риме мне приходится ходить к фонтанам.

Бездомные кошки лениво лежали на волноломе. В отдалении был виден остров Капри – он выглядел как магическая скала, выступая из спокойного моря. Поверхность воды все еще оставалась спокойной, но утреннее солнце уступило место тучам.

Марина нашла смысл жизни в воспитании сыновей, но «теперь все уже сделано», как она сказала.

– Мои сыновья выросли. Я хочу найти новый смысл жизни. Женщины моего возраста обеспокоены своей сексуальностью. Их интересуют деньги. Они хотят лучше выглядеть. Они не хотят принимать свою старость. Они хотят круговую подтяжку; они хотят ботокс. Они пытаются догнать уходящую юность. Но все это – пустое.

Когда мы снова вернулись домой к Марине, запах рагу ударил нам в нос, как только мы открыли входную дверь. Как мне и обещали, концентрированный соус начал хлюпать, напоминая небольшое скопление лавы. Марина попросила меня добавить соль по вкусу, поскольку у нее так и остались сниженные вкусовые ощущения. Я добавила совсем чуть-чуть, потому что не хотела сделать ее работу слишком соленой. Марина сварила в кипящей воде сухие макаронные изделия, которые назывались «Libera Terra», или «Свободная земля». Их делали на земле, которую правительство недавно забрало назад у каморры. Большие рельефные трубочки назывались паккери: слово происходит от паккария, что на неаполитанском диалекте означает «шлепки». Макаронные изделия были такими большими, что предполагалось, будто они шлепнут вас по лицу, когда вы начнете их есть. После того как эти трубочки сварились в кипящей воде, они стали мягкими и гибкими, идеальными для впитывания рагу. Полудюжины было достаточно на порцию. Марина полила паккери рагу, которое зачерпывала ложкой, а потом щедро посыпала сыром рикотта. Мясо осталось в кастрюле; оно все отдало соусу. Но она также выставила на стол тефтели из телятины, которые сделала как дополнительное блюдо, что-то типа гарнира, вместе с приготовленными на гриле кабачками цукини, политыми оливковым маслом. Все налили себе в бокалы вина и воду в стаканы. Марина стонала, видя, что члены ее семьи не могут оторваться от телеэкрана во время еды – показывали футбольный матч. Как я знала, это считалось нарушением этикета.

– Покой у меня только летом, когда заканчивается футбольный сезон, – призналась она и внимательно осмотрела приготовленную ею еду. – Вам нравится? – спросила она, хмурясь.

– Все хорошо, – ответила я, хотя, по правде говоря, эта еда не шла ни в какое сравнение с пиццей, которую я ела вчера вечером, или даже с помидорами на хлебе, которые она мне подала раньше. Простая еда была лучше.

– Нет, не очень хорошо, – сказала она, скептически глядя на меня. Она не ждала лживой похвалы; итальянцы откровенны и честны друг с другом, но меня сдерживали мои американские чувствительность и обидчивость. В любом случае меня не оставляло чувство, что это моя вина: я недосолила блюдо.

Мы закончили с макаронными изделиями и перешли к десерту, фруктовому торту из пекарни. Потом Марина сказала:

– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

Она провела меня в конец коридора и открыла железную дверь. За ней на солнечной стороне находился балкон, на котором росли лимонные деревья и жасмин. В углу дремал старый пес Марины – небольшая гончая бигль с крепкой нижней челюстью. С балкона открывался вид на Флегрейские поля и улицу внизу, где посреди проезжей части стоял уличный музыкант и играл на скрипке какую-то классическую мелодию, и все это – на фоне Средиземного моря. Это была красота Неаполя, и удовольствие Марине доставляло не приготовление еды, а ощущение родного дома, которое она испытывала здесь.