Глава 7

– Ну что ты видел? Дом – работа, работа – дом… А жизнь мимо проходит!

– Ну не скажи. Вот ты хоть и писатель, а многого не понимаешь.

Мы с Ленкой сидели в ресторане Центрального дома литераторов, куда не без труда выбрались для культурного отдыха; всё же забронировать здесь столик по силам не каждому смертному. Но я это сделал! И теперь мы пили белое вино, закусывая местными деликатесами, вели неторопливую беседу и вслушивались в разговоры за соседними столиками. Громче всех общались двое подвыпивших мужчин примерно одного возраста – лет им было по сорок пять—пятьдесят. Один из них, похоже, был писателем, а второй, как мы поняли из их громкого диалога, – инженером, у которого, по словам первого, вся жизнь «дом – работа, работа – дом».

Н-да, тут я с работником литературного фронта, пожалуй, соглашусь. В прежней реальности я был музыкантом, а в этой ещё вдобавок и футболистом. И я не мог даже представить себя утром выходящим из дому на работу, а вечером в одно и то же время возвращающимся домой. Боже, как же это скучно! Но у инженера имелись твёрдые, по его мнению, аргументы, что и в таком укладе есть свои несомненные преимущества.

– Вот смотри, Алексей, в половине восьмого утра я выхожу из дому, сажусь на трамвай и ровно в девять переступаю порог учреждения. Встаю за кульман и черчу, придумывая новые архитектурные решения.

Ага, так он ещё и архитектор в придачу.

– Ты не представляешь, как это интересно – творить, зная, что по твоим проектам и чертежам будут возводиться жилые дома, стадионы, Дворцы культуры!

– Уж мне-то не рассказывай, как интересно творить, – усмехнулся писатель и резко погрустнел. – Хотя, Серёжа, скажу честно, я тебе в чём-то завидую. Я ведь как уеду в Переделкино, запрусь там на месяц, а то и больше, и сижу до упора, пока книгу не напишу. Ты-то хоть что-то видишь, а я… И ладно бы всегда писал то, что хотел, а то ведь к очередному съезду партии так прозрачно намекнут, что не мешало бы роман о подвиге того или иного коммуниста в Гражданскую или Отечественную написать. А куда денешься? Жить-то хорошо хочется, жена-дети тоже привыкли хлеб с маслом есть, вот и сидишь строчишь… Эх, давай выпьем, что ли.

Звякнули рюмки, и мы с Лисёнком чокнулись бокалами, на этот раз без тоста, потому что выпили уже и за малого, и за наших предков, и за здоровье каждого из нас. Бутылка уже подходила к концу, оставалось её просто допить и отправиться домой, где мама и мой сводный братишка нянчились с Лёшкой. А завтра обещала нагрянуть тёща, так что за малышом всегда было кому присмотреть, и Ленусик отнюдь не чувствовала себя погрязшей в быту. Тем более я тоже помогал как мог, после отлучения из сборной став больше времени уделять семье.

А между тем о ситуации в главной футбольной команде страны молчали и газеты, и телевидение, и радио. Понятно, что сверху поступила команда сделать вид, будто ничего не происходит, не трогать тему с Мальцевым. А вот знакомые, да и просто прохожие на улице постоянно интересовались, почему сборная улетела в турне без меня и поеду ли я на чемпионат мира в Англию. Что я мог им ответить? Сказал, что у меня застарелая травма дала о себе знать, можно только надеяться, что к чемпионату мира я её залечу.

В целом, конечно, было грустно. Но тут как нельзя кстати поступило предложение выступить на следующей неделе с творческим вечером в Большой аудитории Политехнического музея. Чем не повод отвлечься? Тем более не бесплатно, впрочем, по телефону приглашающая сторона в лице некоего Альберта Ивановича сумму не уточняла, но вполголоса пообещала, что я внакладе не останусь.

Собственно говоря, заплатят 50, 100 или 150 рублей – разницы особой нет. Благодаря исправно отчисляющимся авторским, такие творческие вечера для меня не больше чем способ развеяться.

На Новой площади перед величественным зданием постройки XIX века я был за час до начала посвящённого мне вечера. Не успел выйти из такси с зачехлённой гитарой, как нарисовался тот самый Альберт Иванович – невысокий суетливый дядька. Несмотря на жаркую погоду, он был в костюме при галстуке и с прикрывающей залысину фетровой шляпой на голове.

– Курочкин, очень рад, – протянул он мне руку. – А я тут минут тридцать хожу, так, на всякий случай, лучше, как говорится, перебдеть. – И мелко захихикал.

Какой, однако, неприятный, скользкий тип. Ну да не детей с ним крестить, так что мило улыбаюсь и двигаю за ним под своды музея. Идём через парадный вход, по пути ловлю на себе удивлённо-любопытные взгляды посетителей. В принципе, у дверей висела афиша, извещающая о моём творческом вечере, так что чему тут особенно удивляться?..

Зал оказался довольно уютным, сцена небольшая, но для таких вот мероприятий в самый раз. Проверили микрофоны, всё работает, акустика порадовала. За тридцать минут до начала вечера начали запускать народ. Я в этот момент сидел в комнате отдыха, где Курочкин потчевал меня чаем с лимоном и отсчитывал пятирублёвые купюры числом 20 штук.

– Вот, Егор Дмитриевич, ваш гонорар. Тютелька в тютельку.

Я небрежно убрал деньги в карман, отхлебнул чая и, как бы между прочим, поинтересовался:

– Может, где-нибудь надо расписаться?

– Егор Дмитриевич, так ведь если расписываться, то гонорар у вас будет три с полтиной по ставке, – сделав брови домиком, сложил ручки Курочкин. – Да вы не переживайте, всё уже обговорено.

– Ну смотрите, а то ведь… А билеты почём, если не секрет?

– Рупь пятьдесят, – моментально отреагировал антрепренёр, словно ждал этого вопроса. – Так ведь, сами понимаете, аренда зала…

– Да вы успокойтесь, Альберт Иванович, меня сумма гонорара вполне устраивает. Чистой воды любопытство… Кстати, как билеты расходятся?

– Аншлаг, Егор Дмитриевич, все билеты проданы! Вы – личность очень известная, популярная, я бы даже сказал, так что в успехе сегодняшнего мероприятия и сомневаться не приходилось. Я только не поинтересовался, какая у вас сегодня программа?..

– С программой всё нормально, – успокоил я Курочкина. – Не первый раз замужем, плавали – знаем. И не пора ли давать первый звонок?

Того всплеска адреналина, который со мной случался на серьёзных концертах или в футбольных баталиях, я не испытывал. Может, оно и к лучшему. Творческий вечер предполагал размеренное общение с публикой, и хотя в моей прежней биографии их было не так и много, однако я прекрасно знал, что это за зверь и с чем его едят, так что почти никакого волнения не было.

Действительно, в зале, погруженном в полусумрак, аншлаг. Моё появление на сцене встретили самой настоящей овацией. Благодарно поклонившись, я встал к микрофону.

– Добрый вечер!

Снова овация на полминуты.

– Спасибо! – поднимаю руку, призывая к тишине. – Спасибо вам, что пришли сегодня на мой творческий вечер. Мне сказали, что у нас с вами полтора часа, надеюсь, они пролетят незаметно. Кстати, я тут специально попросил поставить коробочку для записок, вот она, на краю сцены. Так что можете не стесняться, писать вопросы или пожелания, постараюсь на все ответить… Что ж, можно считать, что творческий вечер Егора Мальцева открыт, и для начала позвольте исполнить вам одну недавно написанную вещь.

На этот раз я обошёлся без заимствования авторской песни у Окуджавы-Высоцкого-Галича и прочая и прочая. Потому что когда-то и молодой Алексей Лозовой пробовал себя в этом жанре и в своём кругу имел достаточно неплохую критику. Правда, ограничился только одним магнитоальбомом, можно сказать, для личного пользования. Молодого музыканта влекли электрогитары и рок-н-ролл, а авторскую песню он считал обычным баловством, достойным дворов и подъездов, в крайнем случае кухонь, ежели ты человек взрослый, но никак не большой сцены. А сейчас бардовское творчество в самый раз, всё же публика собралась, судя по виду, интеллигентная, никто не вопит благим матом: «Ег-о-ор, я вся твоя!»

Для затравки я выбрал грустно-лирическую песню. Мотивчик простой и запоминающийся, пять аккордов перебором в каждом куплете, всего одно баррэ, без всяких сложных распальцовок по грифу. С «ми» короткий проигрыш, после чего играем «ля-минор», «ми», «ля-минор», «малый мажорный септаккорд» (он же в просторечии А7), «ре-минор», «ми», «фа», «ре-минор», «ми», «ля-минор»… В общем-то стандартные бардовские аккорды, так и попахивающие то ли никитиновщиной, то ли окуджавщиной. И я затянул:

В общем, композиция была принята вполне благосклонно. Настроение зала поймано, теперь мы на одной волне, и можно потратить немного времени на пересказ некоторых эпизодов из своей биографии. Рассказывать я умею, всегда был душой компании в той жизни, навык не потерян и в этой. Время от времени вставляю анекдоты, впрочем, вполне толерантные, хотя при желании можно придраться и к фонарному столбу. Наверняка в зале затаился какой-нибудь комсомольский секретарь, конспектирующий моё выступление.

Странно, наверное, смотреть на меня со стороны. Пацан практически, а все повадки умудрённого жизнью человека. Ну так ничего страшного! Если я в пятнадцать лет в этом теле начал сыпать хитами, а в семнадцать уже был чемпионом СССР по футболу, значит, вундеркинд, мать его за ногу, с меня взятки гладки. Могу хоть на ушах стоять! Эх, если бы не отлучение от сборной…

К чёрту все эти негативные мысли, двигаемся дальше. Делаю очередную музыкальную паузу, предлагаю зрителям самим выбрать песню. Кто-то кричит:

– Давай «Вальс-бостон»!

Его поддерживают другие. Что ж, желание зала – закон.

Заканчиваю петь и вижу, как в коробочку опускается первая записка. Минут через пять – вторая. Когда их накопилось с десяток, выгребаю из коробки и начинаю читать в микрофон.

– «Егор, сборная отправилась в последнее турне перед первенством мира в Англии без вас, почему? Значит ли это, что вы не сыграете на турнире?»

Блин, и тут засада… Но делать нечего, назвался груздем – полезай в кузов.

– Сам очень переживаю, что не смог поехать со сборной. Неприятную травму получил на тренировке, никто из нас, футболистов, от этого, к сожалению, не застрахован. Но врачи делают всё возможное и невозможное, чтобы успеть вернуть меня в строй к первенству мира.

Вроде прокатило, судя по понимающему вздоху зала. Читаем дальше.

– «Очень нравится ваше творчество, особенно в составе трио „НасТроение”. Скажите, будет ли продолжение вашего сотрудничества в составе этого трио? Заранее спасибо, Ольга Медведева, 6 ряд, 8 место»… Спасибо, Ольга, за вопрос, – улыбаюсь помахавшей мне счастливой девушке из шестого ряда. – Что же касается совместного творчества с Александром Михайловичем и Михаилом Ивановичем, то я с огромной радостью записал бы с ними ещё альбом. Но сами видите, я почти полтора года провёл в Англии, так что в нашем сотрудничестве пришлось взять серьёзную паузу. Не знаю, как получится на следующий сезон, продлят ли мой контракт с «Челси», но и Иванов-Крамской, и Каширский с радостью вернулись бы к совместной работе. Хотя у них тоже свои коллективы, гастроли, записи и так далее. Хочется верить, что нам удастся рано или поздно объединиться, тем более что у меня уже имеется практически готовый материал.

Третья записка… Вот ведь, хорошо, что успел пробежаться по ней взглядом, иначе выдал бы на всю аудиторию. А в записке буквально написано следующее:

«Любимый, ты всё равно будешь моим! Твои жена и сын – всего лишь препятствие на пути к нашему счастью, а препятствие нужно устранять. И я это сделаю! С любовью, твоя С.».

– Ну, это личное, – выдавливаю я из себя улыбку и прячу бумажку в карман.

Механически извлекаю из коробки следующую записку, так же механически её зачитываю, а у самого мысли скачут галопом. Хочется немедленно найти Фурцеву-младшую (других вариантов по поводу подписи у меня просто не было) и так её отутюжить, чтобы она вообще забыла про меня и мою семью! И получается, она где-то в этом зале, сидит и смотрит на меня… Я так задумался, что в какой-то момент понял: молча стою перед зрителями, которые уже начинают переглядываться. Ч-чёрт, о чём там записка-то была? Пробегаю её глазами… Ага, некий Костя не смог попасть на фестиваль в «Лужниках» и спрашивает, не планируют ли Битлы и моя группа устроить турне по СССР. Отвечаю, что я не отказался бы проехать по городам и весям необъятной родины со своими музыкантами в компании Битлов, но это, к сожалению, зависит не только от меня.

Дочитываю на автомате записки, затем ещё порция историй из английской жизни Егора Мальцева. Сам же шарю глазами по залу, пытаюсь в полумраке отыскать слишком уж навязчивую поклонницу. Нет, не получается. Надо сворачиваться, настроение упало ниже плинтуса. На прощание исполняю одну из моих любимых вещей – песню «Александра» на музыку Никитина и стихи Визбора и Сухарева. Естественно, приходится выдавать за свою. Народ аплодирует стоя. Откланиваюсь минуты три, потом машу рукой и скрываюсь за кулисами. Аплодисменты не стихают, приходится возвращаться и ту же «Александру» исполнять на бис. После этого решительно прощаюсь и прошу Курочкина вызвать такси. А сам из кабинета заведующего звоню домой. Трубку поднимает Лисёнок.

– Вы как? У вас всё нормально?

– Вроде бы да… А почему у тебя такой голос взволнованный?

– Разве? Просто соскучился по вам, сейчас еду домой, разогревай ужин.

С утра буду звонить Семичастному, благо он дал мне номер приёмной. По идее, этим делом должна заниматься милиция, но Владимир Ефимович в курсе ситуации, может, посоветует, к кому обратиться при отсутствии в Москве Тикунова. А сейчас домой, к жене и сыну, которым я ни за что не позволю причинить вред какой-то сумасшедшей женщине.

Жену и близких я пугать не стал, решив для них историю о записке сохранить пока в тайне. Понадеялся, что знающие люди, которых мне может порекомендовать председатель КГБ, посоветуют, как вести себя в данной ситуации. Только на всякий случай придумал историю с маньяком, который объявился в нашем районе и нападает на молодых мамаш с детьми, правда, те в основном отделываются испугом. История вызвала у Ленки лёгкий диссонанс, и в итоге я сам утром напросился выгуливать Лёшку. Почти час, что мы бродили по окрестностям, я пристально вглядывался в прохожих, прикидывая, кто из них может быть замаскированной Светланой Козловой-Фурцевой. Может, и глупости, но по здравом размышлении на моём месте каждый ходил бы и оглядывался.

У Семичастного нашлось время для личной встречи только под вечер, после возвращения с совещания в ЦК.

– Теперь буду торчать в кабинете чуть ли не до полуночи, дел, как обычно, невпроворот, – встретив меня, пробурчал Владимир Ефимович. – Ну, рассказывай, что опять у тебя приключилось?

Я протянул ему записку:

– Вот, вчера во время творческого вечера в Политехническом музее из зала передали вместе с вопросами от зрителей. Думаю, нужно предпринимать какие-то решительные шаги, не могу же я постоянно ходить и озираться. Да ладно я, вдруг она реально замыслила сделать что-то жене и сыну?

– Думаешь, это Светлана? – спросил Семичастный, задумчиво сворачивая и разворачивая бумажку.

– Есть другие варианты? Я бы не стал вас тревожить, напросился бы на приём к Тикунову или его заму Захарову, но они в какой-то затянувшейся командировке, а больше я там никого не знаю. Вот и пришёл к вам, думал, может, вы что-то посоветуете.

– Ну и правильно сделал, что пришёл, хотя действительно не по нашей линии такие дела. Знаешь что, возьму-ка я эту историю под свой контроль. Всё-таки дочь министра культуры – фигура достаточно известная, а то доверят дело какому-нибудь неопытному следаку – ещё упустит что-нибудь, и наворотит делов твоя Света… В смысле, не твоя конечно же. В общем, проведём почерковедческую экспертизу, постараемся выяснить, где вчера была Козлова, если понадобится – устроим допрос с пристрастием.

– Думаете, Екатерина Алексеевна вам это позволит? Я имею в виду допрос…

– А ты думаешь, ей самой это надо, чтобы дочка её под монастырь подвела своими необдуманными поступками? Для неё же лучше, если всё будет проходить без огласки. А мы умеем не создавать лишнюю шумиху, чем, кстати, наши коллеги из МВД не всегда могут похвастаться. Поэтому и займёмся этим делом сами, под моим личным контролем. А твоей семье… Думаю, круглосуточная охрана ни к чему, да и супругу твою пугать лишний раз не нужно, раз уж она пока не в курсе. Просто старайся пореже покидать дом. У тебя же нет каких-то срочных дел?

– М-м-м… Да вроде таких уж срочных нет.

– Ну и замечательно! Побудь с семьёй, порадуй жену и ребёнка, а мы пока займёмся Светланой. А ты о ней постарайся забыть, это уже наша проблема.

Ага, наша проблема… Как выяснилось на следующий день, и моя по-прежнему. Потому что, как раз когда мы заканчивали с Лисёнком обедать и я дул в стакан с чаем, чтобы немного остудить пахучий кипяток, в дверь позвонили.

– Я открою, – опередил я дёрнувшуюся было супругу.

И предварительно – чем чёрт не шутит – поглядел в глазок. На лестничной площадке переминался неприметный мужичонка невысокого роста, в тёмном неброском костюме. Ну это уж точно не загримированная Козлова-Фурцева, поэтому я без опаски открыл дверь.

– Здравствуйте, Егор Дмитриевич. Я от Владимира Ефимовича.

Он раскрыл перед моим лицом красные корочки. Романцев Яков Петрович, капитан госбезопасности.

– Чем могу быть полезен?

– Егор Дмитриевич, вам нужно переодеться и проехать с нами, – негромко сказал капитан, оценивающе разглядывая мои треники. – Это не просьба…

Вот тебе раз! Как-то живо вспомнились фильмы о 1937 годе и «чёрные воронки». Хотя времена уже не те и людей просто так не хватают. Да и за что меня хватать? И так уже от сборной отстранили, да и то беспокоясь о моей же безопасности.

– Это связано с Фурцевой-младшей? – на всякий случай решил уточнить я.

– На месте всё узнаете.

Все страньше и страньше, как говорила Алиса в русском переводе. Что-то не нравится мне всё это. Но делать нечего, с органами не спорят.

– Кто это был? – спросила Ленка.

– В Министерство культуры срочно вызывают, даже машину прислали, – нагло соврал я. – А в чём дело – не говорят, мол, на месте всё узнаю.

– Даже чай не допьёшь?

Допил, влив в себя остывшую жидкость практически одним махом, после чего быстро переоделся в цивильное и, спустя минуту, садился в чёрную «Волгу» с занавесочками на окнах. Вряд ли на ней ездит сам Семичастный, но всё равно выглядит представительно. Романцев сел рядом с водителем. Ехали молча и минут через двадцать зарулили в большой двор на Кутузовском проспекте.

Ого, ничего себе! Моему взгляду предстало настоящее столпотворение. Под сотню зевак, которых оттеснили в сторону взявшиеся за руки милиционеры, пялились, как один, куда-то наверх. Переливались красно-синими цветами мигалки на двух милицейских машинах, рядом замерли модернизированная «Волга» неотложки с красным крестом на боку и пожарный автомобиль на шасси ГАЗ-53.

Я невольно поднял глаза, чтобы понять, куда все так уставились, и обомлел… В окне 5 этажа стояла… дочь министра культуры СССР Светлана Козлова. Она стояла спиной, явно разговаривая с кем-то в комнате, но я её сразу узнал.

– Пойдёмте, Владимир Ефимович ждёт, – подтолкнул меня капитан.

– А где он?

– В квартире Светланы Петровны.

Он и впрямь там оказался, общался с представителем УВД в полковничьих погонах. Рядом переминался врач в белом халате. Увидев меня, Семичастный кивнул:

– А, Егор, приехал… Видишь, что творится?

– Угрожает суицидом? – высказал я напрашивавшуюся догадку.

– Угу. Наглоталась какой-то дряни, совсем у бабы крыша съехала. Орёт, чтобы Егора Мальцева привезли, что-то сказать ему хочет. Вот я за тобой и послал. За мужем тоже на всякий случай послали, должны сейчас привезти. Екатерина Алексеевна сейчас в загранпоездке, просил пока ей не сообщать, успеется. Посмотрим, чем всё закончится.

– А дочка?

– Дочка в садике, ещё ей этого не хватало увидеть. Ты потяни ещё немного время, там внизу пожарные должны брезент растянуть, потом уж пусть прыгает, не страшно. Хреново, конечно, что при народе, но теперь уж ничего не попишешь. Ну что, готов?

Я молча кивнул, и Семичастный распахнул ведущую в соседнюю комнату дверь. Светлана по-прежнему стояла босиком на подоконнике, слушая монотонную речь женщины средних лет. Наверное, нашли где-то психолога, либо у них штатный имелся. Только у кого – чекистов или милиции? Хотя какая, собственно, разница?

Светлана выглядела и впрямь неважно, держалась двумя руками за косяк окна и легонько так покачивалась туда-сюда, в любую секунду грозя вывалиться наружу. Но тут её взгляд переместился на меня, и зрачки, и без того широкие, казалось, ещё больше увеличились в размере.

– Егор… Ты пришёл.

Она покачнулась, я и психолог одновременно шагнули к ней, но Светлана сумела восстановить равновесие и предупреждающе выставила перед собой ладонь правой руки:

– Стойте, где стоите! Ты! Ты, Егор, подойди… Не вплотную. Вот так. Стой. А она пусть уйдёт… совсем.

Я оглянулся на женщину-психолога, та вернула мне вопросительный взгляд, явно пребывая в замешательстве. Желательно не нагнетать ситуацию, Светка и так непредсказуема, а после приёма неизвестно каких препаратов от неё можно было ожидать чего угодно.

– Выйдите, пожалуйста, – негромко попросил я, и психолог подчинилась, впрочем закрыв за собой дверь не очень плотно.

С полминуты мы молча смотрели со Светланой друг другу в глаза, после чего она опустила взгляд и снова опасно покачнулась. И так же, не поднимая глаз, тихо произнесла:

– Я ждала тебя, Егор. Ждала все эти дни. Ты даже не представляешь, что я пережила. А сегодня я выпила целую горсть транквилизаторов, которые мне выписал врач, думала, станет легче… А тут из КГБ приезжают, я сразу поняла, что это насчёт вчерашней записки в Политехническом…

– И после этого решила выскочить в окно?

Ответом мне было молчание. Опущенная голова, растрёпанные волосы, закрывающие поникшее лицо, в декольте распахнутого халатика виднеется грудь… А Светлана ничего так, довольно симпатичная. Что ж её так занесло-то, будто приворожило ко мне. Хорошего бы гипнотизёра ей, нехай внушит, что заглядываться на женатых мужчин – не самая лучшая идея. Или пусть найдёт другой предмет для обожания. Какого-нибудь Леонардо да Винчи, в смысле его творчество. Приедет в Лувр и пускай себе встаёт перед «Джокондой», тяжело дыша, наслаждается.

– Егор, иди ко мне, – так же тихо произнесла она, поднимая голову. – Иди, не бойся… Вставай сюда, на подоконник.

Я встал рядом с ней, прикидывая, как бы сподручнее спихнуть эту ненормальную в комнату. Говорят, у психов силы удваиваются, а то и утраиваются, как бы не сплоховать.

– Егор, я не хочу жить. – Она снова немигающим взглядом смотрела мне в глаза. – Давай уйдём вместе. Там никто нас не разлучит, никто не помешает нашему счастью.

– Знаешь, меня и в этом мире всё устраивает. Жена, ребёнок, футбол, музыка… Почему бы и тебе не найти себе какое-нибудь применение в этой жизни?

– Как же ты, глупенький, не поймёшь… – Она обхватила моё лицо ладонями, продолжая пристально смотреть в глаза. – Как же ты не поймёшь, что для меня ничего и никого не существует, кроме тебя! Я не хочу быть твоим другом, я хочу быть твоей любовницей, спать с тобой в одной постели, варить тебе по утрам кофе…

– А муж, а дочка? О них ты подумала?

Светлана на мгновение отвела взгляд, а я успел скосить глаза вниз, где пожарные уже приготовили брезентовое полотнище. Интересно, если мы вывалимся вдвоём, они нас удержат? И выдержит ли брезент?

– Егор, давай уйдём, я тебя умоляю.

– Давай, – согласился я. – Спускайся с подоконника, выпьешь чайку, примешь ванну, приведёшь себя в порядок…

– Ты издеваешься? – В её глазах появилась злость. – Ты равнодушная, тупая скотина! – Последовали два удара в грудь маленькими кулачками, которые я перехватил. – Я тебя ненавижу!

– Хорошо, если ты меня ненавидишь, тогда я пошёл?

– Пошёл?! Ты пойдёшь со мной!

Она обвивает меня руками и резко толкается вбок, в сторону улицы. Слыша дружный вопль зевак, я судорожно пытаюсь ухватиться хоть за что-нибудь, ногти царапают краску оконной рамы, а в следующее мгновение мы, крепко прижимаясь друг к другу, летим вниз, и за пару секунд свободного полёта с зашедшимся дыханием перед глазами почему-то проносится лицо моей бывшей жены, ещё из той жизни. Только успела мелькнуть мысль: «К чему бы это?» – как мы весьма чувствительно приземляемся на тугое брезентовое полотнище. На мгновение вышибает дух, подпрыгиваем ещё раз где-то на полметра, и теперь челюсть Светланы при повторном падении врезается в мою нижнюю губу, которая тут же лопается, и я ощущаю тёплую струйку, стекающую по подбородку вбок.

Затем нас бережно опускают на зеленеющий у стены дома газон, я вижу склонившиеся над нами головы пожарных в касках. Затем их кто-то расталкивает, и возникает мужик в костюме.

– Света, Светочка, что происходит?! Господи, ты живая? С тобой всё нормально?

«Небось муженёк член партии, а чуть что – Господа вспомнил», – пронеслось в голове совсем не к месту.

Кое-как поднимаюсь на ноги, ощупываю себя. Вроде ничего не сломано, только кровь из губы продолжает течь. А тут уже началось движение, вокруг суетятся врачи, милиция, чекисты… Гляжу на незадачливую поклонницу. Как она там? Вроде шевелится, что-то бормочет, ну и ладно, пусть с ней теперь врачи разбираются, и желательно психиатры. А я своё дело сделал и могу быть свободен.

На моё плечо ложится чья-то тяжёлая ладонь. Оборачиваюсь – Семичастный.

– Надеюсь, это единственная рана? – кивает на мою губу.

– Вроде бы да.

– Товарищ, окажите пострадавшему необходимую помощь, – обращается он к врачу.

Тот споро раскрывает свой чемоданчик, смачивает ватку перекисью и промокает рану. Немного пощипывает, но, главное, кровь удаётся остановить.

– Ничего страшного, – утешает доктор, – подержите минут десять и можете выбрасывать. Только не улыбайтесь и поменьше говорите, а то снова кровь пойдёт.

– Улыбаться пока повода не вижу, – мычу я, зажимая губу ватным тампоном, и обращаюсь к Семичастному: – Ну что, я могу быть свободен?

– Ты молодец, Егор, не подвёл, всё сделал, как надо, – сдержанно похвалил меня председатель Комитета. – Конечно, задерживать тебя не станем, на той же машине доставим домой… А записку, между прочим, она написала, это подтвердила почерковедческая экспертиза.

– Да, я знаю, Светлана ещё наверху мне сказала. Как она, кстати?

– Пока врачи осматривают, но вроде бы тоже обошлось без увечий. Теперь ей предстоит долгое лечение… в специальном санатории.

– Из неё овощ не сделают?

– Ну, это уже не в моей компетенции. Надеюсь, ты не будешь писать на Козлову заявление? Ей и так придётся в ближайшее время нелегко, а скандалы, связанные с родственниками членов ЦК, нас не красят.

– Да я и не собирался, – машу рукой, хотя ещё час назад вполне мог накатать заявление.

– И кстати, ты уж постарайся избегать халтуры, подобной выступлению в Политехническом. Мои люди уже занимаются этим Альбертом Ивановичем, собравшим кассу в свой карман, но ты-то должен понимать, чем чреваты подобные гонорары без официальных ведомостей. Не мальчик вроде.

Я грустно кивнул, признавая косяк. И мне было предложено садиться в ту же «Волгу» с занавесочками. Через полчаса я был дома. Скрывать происшедшее от Ленки считал бессмысленным, скоро людская молва разнесёт эту историю по Москве, так что лучше признаться сразу. Супруга слушала меня, широко открыв глаза и прикусив зубками кулачок. Когда я закончил, она обняла меня и разрыдалась, пугая ползавшего рядом Лёшку.

– Ну, ну, прекращай, а то вон ребёнок не поймёт, чего это мамка белугой ревёт, сам сейчас разревётся. Давай, рёва-корова, заканчивай этот водопад… Блин, опять губа кровоточит. Посмотри, у нас есть ватка и перекись водорода? Давай сюда, кровь надо остановить. Нет, ничего у меня не сломано, пожарные оказались ребятами крепкими, как и брезент. Что со Светланой? Тоже живая и здоровая, правда, только физически. Если верить Семичастному, её отправят теперь на принудительное лечение, и мы долго её не увидим. Так что успокойся и обрати внимание на плиту, там у тебя, кажется, что-то подгорает. А я пойду прилягу, что-то устал я, спасая жизнь всяких ненормальных.