Глава 3
Восемнадцатилетняя, алчущая… память об отце Сальме — старый шрам, который постоянно попадается на глаза. Такой Бару приготовилась покинуть Тараноке. «Имперский счетовод федеративной провинции Ордвинн»… Север. Земля волков. Буйный Ордвинн и его тринадцать вероломных князей. Испытание? Или изгнание? Может, Кердин Фарьер предал ее? Похоже, что так.
— Ты займешь высокое положение, — заявил он. — Угрожающе высокое для столь юной девицы. От тебя потребуются все твои умения, Бару.
Но ее не распределили в Фалькрест! И власть была не той, о которой она предупреждала мать в их нескончаемой словесной перепалке.
— Ты никогда ничего не изменишь, сидя в хижине со своим жалким копьем! — кричала Бару. — Они сильней тебя, а ты ничего не понимаешь! Отсюда, с Тараноке, с ними невозможно справиться!
— Тогда езжай, — презрительно бросала мать. — Вызнай их секреты — все до единого. Хоть заройся в них. Вернешься со стальной маской вместо лица!
В Ириадской гавани появился новенький корабль — корпус из таранокийского леса, крылья парусов — алого цвета военно-морского флота Империи. Служебное направление предписывало Бару отправляться на север именно на борту этого судна.
Они оба, дети Тараноке, срубленные и обработанные Маскарадом, покидали остров вместе.
Когда Бару шла в гавань с затупленным тренировочным мечом на поясе, она с удивлением обнаружила, что взирает на Тараноке имперским взглядом.
«Обильные леса. Рабочих рук — в достатке. База для флота, контролирующего юго–западный сектор Пепельного моря. Леса скормить судоверфям, расширить плантации, укротить равнинных, а земли использовать под выпас скота».
Похоже, будущее предопределено. Чиновники и корабелы Маскарада перероднятся с изрядно прореженными таранокийскими семьями, и это остановит занесенные из фалькрестских свинарников моровые поветрия, против которых у тараноки нет иммунитета. А цвет и облик будущих детей–тараноки будут определяться инкрастической евгеникой.
Не обойдется, конечно, без семей, цепляющихся за старые брачные и торговые обычаи, но отныне экономика острова принадлежит Маскараду. Торговля где–либо, кроме Ириада, утратила смысл.
Пока она прилежно училась за белыми школьными стенами, ее дом был завоеван. «Солдаты армии вторжения» — бумажные деньги, парусина и зараза из свинарников — одержали победу. А старыми распрями между гаванскими и равнинными победители воспользовались еще до того, как Бару доросла до понимания их сути.
А вдруг она, Бару, тоже завоевана?
Нет. Нет! Она будет играть по их правилам и раскроет их тайны. И мать Пиньон ошибается. Маска не заменит ей лица. Она вернется домой, вооруженная ответами на вопросы о власти, и найдет способ избавиться от гнета.
Она посмотрела на склоны Тараноке — там спал потухший вулкан, на который она лазала в детстве с подзорной трубой. Подняла руку в салюте, обещая: «После Фалькреста. Как только отыщу способ».
* * *
В Ириаде Бару произнесла и подписала присягу на верность Императору и еще одну — на верность Имперской Республике и множеству ее государственных органов. Затем она получила документы о гражданстве, скользкие от воска, защищающего от влаги. На бумагах значилось, что она, «Бару Корморан — социализированный федерат (класс 1)». Ниже стояла звездочка государственной службы и темнела печать технократа с прибавлением знака математика. Право на брак — по рассмотрении наследственности, подлежит повторному пересмотру после первого акта деторождения.
— Теперь можете отправляться в доки, — сказал конторщик.
Он был тараноки, младше Бару, однако его афалон оказался безупречным. Видимо, из сирот, воспитанных в школе службы милосердия. Один из целого поколения, оторванного от своего прошлого.
Сирота.
В горле Бару пересохло.
«Что–то моих не видно, — подумала она. — Слишком уж рассержены на меня. Я ведь им писала. А если я случайно написала им на афалоне, и они не сумели прочесть?»
Но в гавани она обнаружила мать Пиньон и отца Солита, одетых в шелковые юбки и рабочие рубахи — дань новой моде, не одобрявшей наготы. Она различила их в толпе прежде, чем они заметили ее.
Бару хватило времени, чтобы выпрямить спину и проморгаться.
Подлетев к родителям, она окликнула их:
— Мать! Отец!
Мать Пиньон взяла ее за плечи.
— Сильна, — вымолвила она. — Хорошо. Дочь…
— Мать… — предостерегающе перебила ее Бару. Дыхание ее сделалось неровным. В глазах защипало.
— Ответь мне на два вопроса.
В волосах матери не было ни единого седого волоса, взгляд ее был тверд, но щеки — сплошь испятнаны шрамами от моровых язв.
— Зачем ты уезжаешь? Твои двоюродные братья и сестры остаются дома. Они будут работать переводчиками или служить в посольстве. Разве ты забыла, как я учила тебя узнавать птиц и звезды?
Сердце в груди Бару едва не разорвалось на части.
— Мать, — проговорила она (как формально звучал старый урунокийский в сравнении с простым и беглым афалоном!). — Послушай, мать, в тех краях, куда я отправляюсь, гнездятся сотни неведомых птиц, а на чужом небе можно будет увидеть тысячи неведомых звезд.
Немного помолчав в раздумьях, мать кивнула.
— Ответ неплох. Ты все еще наша?
— Ваша?..
Пиньон подняла взгляд к снежной вершине потухшего вулкана.
— Ты провела в школе столько лет. Ты все еще наша? — повторила она.
Сколько раз предавали Пиньон? Сколько ее братьев и сестер продолжают борьбу? А сколько — сменили ремесло и мужей и говорят так же, как ее родная дочь: «Нам не победить»?
— Мать, — запинаясь, заговорила (в который раз!) Бару. — Я ищу другой способ драться с ними. Наберись терпения. Побереги себя. Не… не растрачивай себя понапрасну. Они очень хитроумны. У них есть власть.
— Ты выбрала свою дорогу, дочь, — отвечала Пиньон. — Я выбираю свою тропу.
Бару молча положила руки на плечи матери и расцеловала Пиньон в обе щеки. Затем отец Солит обнял Бару и, в свою очередь, спросил:
— Ты помнишь Сальма?
И Бару обняла его в ответ, поразившись, сколь хрупким он кажется теперь, когда они почти сравнялись в росте.
— Я не забуду отца, — прошептала она ему на ухо. — Я не забуду отцов.
Отец шумно вздохнул — медленно, словно сдерживал этот вздох годами.
Затем он и мать Пиньон отступили от Бару, на лицах их от разилась подобающая случаю суровость.
— Ступай, — сказала мать. И чуть мягче добавила: — Надеюсь, ты вернешься и привезешь с собой все, чего хочешь.
А потом мать Пиньон и отец Солит побрели к дому: с каждым шагом они удалялись от Бару.
Она смотрела им вслед, пытаясь сдержать слезы. Потом ей стало слишком больно, и, повернувшись лицом к морю, Бару пошла к новенькому кораблю.
Спустившись к причальной стенке, она увидела Кердина Фарьера. Он ждал ее у шлюпки с лучезарной улыбкой. Глядя в его глаза, она подала ему руку как равному.
— Значит, ты проводишь меня до Пактимонта и отправишься дальше, в Фалькрест?
— Ты покидаешь дом, — ответил он, — а я возвращаюсь в родные пенаты. Моя работа на Тараноке завершена, и теперь ты можешь начать ту же деятельность в Ордвинне. Изящно, не так ли? Как будто спланировано загодя.
— И какое же это занятие?
— Мое любимое занятие, — изрек он, оттягивая ворот летней куртки. — Я отыскиваю тех, кто заслуживает большего, и возношу их наверх.
Они сели в шлюпку. Окинув взглядом гребцов, определяя их чины и происхождение, Бару наткнулась на встречный взгляд.
— Лейтенант Амината, — произнесла она, хотя живот подвело от злости и нерешительности. — Поздравляю с новым назначением.
— Взаимно, — улыбнулась в ответ Амината. — Поздравляю с поступлением на службу. Насколько я могу судить, ты сдала экзамены замечательно.
Корабль оказался фрегатом под названием «Лаптиар». С его палубы Бару впервые смогла лицезреть весь Тараноке — плодородный, черный, окруженный стаями птиц. Холмистый, с потухшим вулканом, уходящий за горизонт, погружающийся в глубины памяти…
* * *
Повинуясь торговым ветрам, «Лаптиар» повернул к северу и пошел вдоль западного побережья Пепельного моря. Бару почти все время проводила на верхней палубе, практикуясь в навигации. Штурман высматривал береговые ориентиры и прокладывал курс по–каботажному, но Бару предпочитала смотреть на солнце и звезды — такие прекрасные, вечные и неизменные.
Расчет долготы требовал более получаса вычислений на бумаге. Ко времени прибытия в Ордвинн Бару удалось сократить это время до двадцати минут. Что ж, если счетовода из нее не выйдет, на худой конец пойдет в штурманы.
Нос фрегата крошил волны в мелкие брызги. Теплые ветры несли с собой темнокрылых буревестников и суда южных моряков с бесчисленных островов Ориати Мбо. Моряки швыряли птицам соленую рыбу и кричали что–то на своих языках.
— Соль и цитрусы, — произнес Кердин Фарьер, поднимаясь к ней на корму и неся в каждой ладони но половинке лимона. — Главные химикалии Империи.
— Соль сохраняет пищу для долгих путешествий, — процитировала Бару, — а цитрусы защищают путешественников от цинги.
Фарьер превратил ее плавание в продолжение экзамена на чин. Едва поднявшись на борт, он сразу же спросил, знакомо ли ей название корабля. Конечно, Бару знала: Лаптиар — имя персонажа классического революционного романа «Рогатый камень». Раньше она могла бы и обидеться, но сейчас ей не сиделось на месте, и возможность лишний раз поработать над собой только радовала.
В ней пробуждалась гордость.
— На Тараноке добывают странную красную соль, — изрек Фарьер, прислонившись к лееру и швырнув обглоданную кость в кильватерную струю. — По–моему, ее называют железистой. За последние годы я отослал несколько образцов домой, в Фалькрест. Двое моих коллег весьма интересуются экспериментальной химией.
Бару поджала губы.
— Не сомневаюсь, любые работы, проводящиеся в Фалькресте, весьма важны.
— Фалькрест — сердце и разум мира.
— Именно так меня учили в школе.
Фарьер протянул ей половинку лимона. Бару отмахнулась, даже не взглянув на нее. Хмыкнув, Фарьер покачал головой.
— Нс капризничай. Фалькрест для тебя еще не потерян. Экзамен — не единственный путь туда, есть и иные дорожки, Бару Корморан. Но они требуют терпения, преданности и компетентности.
— Интересно, чего именно мне не хватило.
— Ты молода. Наследственный потенциал твоего народа пока не изучен. А его вырожденческие негигиеничные брачные обычаи внушают немалую тревогу. Тебе надо радоваться, что…
— А я-то думала, когда лицо скрыто под маской, значение имеют только личные достоинства.
Фарьер достал матросский нож и принялся чистить лимон. Из–за качки он орудовал клинком излишне осторожно и тихонько посмеивался над своей неловкостью.
— Пожалуй, не теми вопросами ты задаешься, — пробормотал он. — Что, если ты показала настолько высокие результаты, что тебя сочли достойной для дальнейших испытаний? По более строгому счету, в более сложной обстановке? Минуя долгую рутину ученичества и постепенного продвижения по службе? Имперская Республика, как ты справедливо заметила, есть меритократия, где правят лишь самые талантливые и достойные. И в самом скором будущем нам и впрямь потребуется свежая кровь! На севере волки поднимаются из промерзшего логова. На юге буйвол, загнанный в угол, свирепо склоняет рога. Что ж, Маскараду надо сделать решительный ход и выиграть эту игру.
Бару посмотрела на птиц, летящих вдалеке, и попыталась определить направление ветра. Ее мучили тревожные мысли, и она чувствовала себя неуверенно.
Кердин Фарьер оказался не простым купцом — как она и подозревала с первых школьных дней. Бару убедилась в правоте своей догадки после махинаций Кердина с ее экзаменационными результатами.
— Если есть выбор, я бы предпочла знать, кто испытывает меня. И почему вместо ученичества я получила один из высших постов в правительстве имперской провинции.
— Придется тебе поверить, что Имперская Республика лучше осведомлена о том, как и где ты послужишь ей наилучшим образом, — ответил Фарьер, салютуя Бару очищенным лимоном, точно бокалом.
Бару молча отправилась на поиски своего тренировочного клинка и партнера для упражнений.
* * *
Вечером Бару вызвала в каюту своего секретаря.
— Мер Ло?
— Да, ваше превосходительство, — подтвердил он, боком протискиваясь в дверь. — К вашим услугам.
Секретарь оказался тощим узкоплечим мужчиной. Цветом кожи он вполне сошел бы за тараноки, разве что был чуть бледноват, как все, кто проводит много времени взаперти, — например, отец Солит. Бесстрастное лицо секретаря украшал легкий макияж по Фалькрестской моде. Неожиданно Бару подумала, умеет ли он петь, и спустя мгновение поняла, что он очень похож на зяблика — любопытного и резкого в движениях. А доверия к внешним впечатлениям она не любила: внешность зачастую обманчива.
Места в каюте едва хватало для двоих. С тщательно скрываемой нервозностью Бару смахнула со свободного табурета свои пожитки.
— Ты из Ордвинна, — заявила она, жестом веля своему первому подчиненному садиться.
Секретарь почтительно потупился. Однако он явно не выдерживал своего подобострастного образа и каждые несколько секунд поглядывал на Бару. В такие моменты взгляд его становился острым, испытующим, откровенно любопытным.
— Да, ваше превосходительство. Я покинул Ордвинн в тринадцать лет. После Дурацкого Бунта. Был избран службой милосердия.
Не дождавшись от Бару дальнейших расспросов (даже мимолетный разговор о бунтах всегда внушал опасения), он сел на табурет и продолжил:
— Окончил Фалькрестскую школу имперской службы. Два года работал на Тараноке в должности ассистента при бюро учета трудовых и природных ресурсов.
Обучался в Фалькресте… Бару ощутила укол обиды и ревности. Вдобавок он оказался четырьмя годами старше. Ничего, это не важно — и даже к лучшему. В Ордвинне ей как раз предстоит командовать старшими, получившими образование в Фалькресте. Если Мер Ло или кто–нибудь другой усомнится в ее авторитете, она всегда сможет напомнить им чудесное слово «савант».
— Мер Ло — ту майянское имя, не так ли?
Вопрос был задан в качестве приманки. Бару знала, что в древности майя, возникнув на западе, столетиями правили половиной побережья Пепельного моря. Легенды и исследования лингвистов гласили, что давным–давно потомки древних майя заселили и Тараноке.
— Да, ваше превосходительство. Большинство ордвиннских семей происходят от майя или от стахечи. — Последовала пауза, слишком короткая, чтобы быть намеренной. — Если вы желаете ознакомиться с взглядами ордвиннских туземцев, я смею порекомендовать вам краткий обзор, который я подготовил лично для вас. Таким образом, вы будете в курсе обстановки в провинции. На ваше усмотрение, конечно.
Едва заметным — в отличие от облегчения, которое она почувствовала, — жестом Бару велела продолжать. Как удобно иметь знающего подчиненного — все равно что запасной разум! Но держаться с ним следует осторожно — ведь выбирала секретаря не она.
Развернув карту, они принялись заполнять зияющие лакуны в ее географических познаниях. Склонившись над пергаментом, Мер Ло утратил изрядную долю самоуверенности.
— Ордвинн простирается к северу до Зимних Гребней, — затараторил он, обводя границы провинции длинным, перепачканным чернилами пальцем. — На востоке он ограничен рекой Инирейн, через которую можно переправиться только в двух местах. На западе простирается древняя ту майянская цитадель Унане Найу, за которой лежит пустыня. А на юге находится…
— …Пепельное море.
— Совершенно верно, ваше превосходительство.
Воды и скалы стиснули Ордвинн со всех сторон, сделали желанным, неприступным, но и не дающим возможности выбраться. Он напоминал арену, клетку или трибуну. Империи бились за Ордвинн и гибли на его пороге.
Бару понимала: тот, кто завладеет Ордвинном, станет хозяином северной части Пепельного моря, а значит, и удержит морские пути к самому Фалькресту.
Именно Маскарад правил миром из Фалькреста, и власть его — вкрадчивая, гибкая, хитрая — опутала щупальцами уже половину Пепельного моря, словно осьминог. Правда, щупальца эти были слишком мягки и уязвимы. Осьминогу требовался панцирь, способный защитить мягкую плоть от Ориати и прочих соперников. С запада — Тараноке, база военного флота, нацеленная на Ориати. С севера — бастион Ордвинна…
— Ты был совсем мал, когда пришел Маскарад, — вымолвила Бару, скользя пальцем по угодьям княжества Эребог, богатыми глиной, известными на весь Ордвинн горшечным товаром и… старейшей из княгинь.
Мер Ло оторвался от карты. Его темные волосы, смазанные ароматическим маслом, блеснули в свете лампы.
— Ордвинн является федеративной провинцией двадцать лет. Зате Ява — нынешний правоблюститель — убила старого князя Лахту и организовала формальную капитуляцию Ордвинна, когда мне исполнилось два года.
— Но ведь имел место… — Как ни глупо было вспоминать о бунте, замалчивать его было совсем нелепо. — Имел место бунт. Ты пережил его.
— Когда был подавлен Дурацкий Бунт, я достиг двенадцатилетнего возраста. Я был еще мальчишкой. И всегда сохранял лояльность.
«Еще бы, — подумала Бару. — Конечно, те годы не оставили ни песчинки смятения ни в Ордвинне, ни в твоем сердце».
Сомнений в том, что Мер Ло приставлен наблюдать за ней, не было. Каждый — орудие в чьих–то руках. Однако ей придется довериться ему и использовать как надежный инструмент. Она позволит себе частично раскрыться перед Фарьером или его людьми. Прятаться от Фарьера, не оставив ни малейшей иллюзии контроля, гораздо опаснее.
— Они хотят получить контроль над Ордвинном, поскольку он защищает Фалькрест, самое сердце государства, — сказала Бару, указывая на Зимние Гребни. — Ограждает от вторжения стахечи отсюда, с севера и, разумеется, с востока, через Инирейн. А также от любого иного врага в Пепельном море. А чтобы достичь Фалькреста, надо плыть по часовой стрелке с торговыми ветрами и пройти мимо побережья Ордвинна.
— Не «им», а «нам», ваше превосходительство, — вежливо поправил ее Мер Ло.
— Благодарю.
Бару забарабанила кончиками пальцев но карте, размышляя над ней, а заодно и над лояльностью Мер Ло. Ее охватило приятное возбуждение. Похоже, что прямо перед ней лежит не карта, а проблема власти, загадка имперского масштаба! Вот она, возможность проявить себя перед Кердином Фарьером, кто бы он ни был и на какие бы великие планы ни намекал.
— Вот котел… а тут западня…
Альпийский лес, крутая гора, прибрежная равнина, холодные и изобильные рыбные промыслы… Богатейшие залежи минералов, обилие дичи. Мечта для промышленника, кошмар для полководца — страна долин, разделенных опаснейшими природными преградами. Кавалерия станет царицей войны на равнинах, ключом к власти над заливными лугами Зироха и стольным городом Пактимонтом. Но на севере охотники-лесовики, кочующие под сенью сосновых чащоб, могут перекрыть дороги на целое лето. Значит, зимой не будет провианта для армии, способной совладать с ними.
А ведь географические неурядицы — ничто в сравнении с неурядицами политическими.
— Сколько раз в ваши земли пытались вторгнуться? — спросила Бару, листая доклад секретаря.
— Думаю, люди давно сбились со счета.
Пятьсот лет назад Ордвинн захлестывало волнами армий стахечи и ту майя — двух великих империй на пике могущества, соперничавших друг с другом. От рухнувших империй (причины их падения не входили в школьную программу и остались тайной, хотя одну из империй часто упрекали в негигиеничных брачных обычаях) сохранились лишь военные вожди и князья. Они более или менее уживались между собой, хотя в последующие века Ордвинн пытались завоевать не меньше десяти раз. Но князья, объединившись, пресекали мечты очередного претендента на трон.
Надвратный камень Северных ворот Лахты, древнего аванпоста стахечи, ныне называемого всеми «Пактимонт», украшала древняя надпись…
— «Ордвинн не подчинить»… — пробормотала Бару.
— …никому, кроме Маскарада, — добавил Мер Ло, почтительно склонив голову. — Надпись на надвратном камне Северных ворот необходимо дополнить.
Зачем было устраивать так, чтобы экзамен на государственный чин определил ее именно сюда? Зачем Кердину Фарьеру потребовалось швырнуть на съедение волкам своего смышленого саванта?
— Подай «Пакт о федерации», — велела Бару.
Порывшись в папках, Мер Ло подал ей вощеную копию пакта, заключенного Империей с Ордвинном. Поджав губы, Бару пробежалась взглядом по пергаменту и хмыкнула при виде стайки иолинских подписей, сгрудившихся на последней странице. Что ж, все кньязья и княгини, от Отров до Вультъягов, собрались, дабы подписать общую капитуляцию… Но когда она добралась до раздела, внезапно разбередившего душу, ей стало не до смеха.
«Ордвинном управляет назначаемый Императором в Фалькресте губернатор, коему подчинены все законные вооруженные формирования Империи на территории провинции, все гарнизоны Империи…» (Бару мрачно кивнула и пробежала глазами список.) «Губернатор также является сеньором для князей и княгинь Ордвиннских, кои приносят ему присягу».
Чудесно.
«В Ордвинне учреждается должность правоблюстителя, наделенного правом пересмотра законодательства, каковому правоблюстителю подчинены все судебные органы, коему вменяется в обязанность искоренение сектантских лжеучений, насаждение инкрастического мышления и гигиены наследования».
Глаза и ресницы Фалькреста. Популярности на таком посту не сыщешь.
«В Ордвинне учреждается должность имперского счетовода, коему подчинена вся торговля, как внешняя, так и внутренняя. Имперский счетовод наделен правом сбора налогов от лица Империи и правом распределения имперских денежных средств по своему усмотрению».
А это — она, страж имперской мошны. Наверняка пост не важный, если его сочли возможным отдать новоиспеченному технократу — девчонке, только–только вставшей из–за экзаменационного стола.
Наверняка?
Сложив руки домиком, Бару принялась сверлить взглядом потолок тесной каюты.
— Ордвинн — сущий улей, только вместо пчел — князья, — произнесла она. — Мы назначаем губернатора, чтобы он держал князей в узде. Вот задача экстраординарной сложности! Думаю, он должен быть либо деспотом, правящим железной рукой гарнизона, либо ввязаться в хитросплетение их политических интриг. Я права?
— Я слышал, губернатор Каттлсон предоставляет князьям едва ли не полную свободу действий, — ответил Мер Ло. — Однако мне известно, что истинная причина — в их безмерном взаимном уважении. Говорят, он часто совершает конные прогулки с князем Хейнгилем, Охотником на Оленей, и что они надеются совместно подыскать мужа–фалькрестийца для молодой госпожи Хейнгиль Ри.
— Трогательно, — протянула Бару, вновь уставившись на карту с пестрыми княжествами. — Вдобавок в Ордвинне полным-полно династий, держащихся старинных верований и ересей. Поэтому приходится назначать правоблюстителя, который, вероятно, не в состоянии уследить за поверьями и семейной жизнью каждого из местных крестьян. Значит, нынешнему правоблюстителю — а она женщина! — остается лишь махнуть на все рукой или заниматься своим делом весьма и весьма рьяно. Таким образом, либо она неэффективна и ее в грош не ставят, либо эффективна, но презираема народонаселением.
— Не могу сказать, презираема ли ее превосходительство Зате Ява…
— Не мямли, Мер Ло, — прервала его Бару. — Ты — мой секретарь. И я приказываю тебе быть со мной откровенным. Особенно когда я в чем–то ошибаюсь.
Он посмотрел на Бару, и его губы дрогнули в тщательно отработанной улыбке.
— Вы не ошибаетесь, — сказал он.
Откинувшись назад на скрипучем дубовом табурете, Бару таращилась на карту Ордвинна, но видела Тараноке. Две страны, настолько различные между собой, но парадоксально одинаковые…
— У князей нет иноземных торговых партнеров, кроме Маскарада, — заявила она, — и кроме других княжеств и долин. Поскольку нет у них и центрального банка, и общей валюты, они пользуются нашими имперскими фиатными билетами. Стоимость фиатных билетов зависит от внешней торговли и от политики Фиатного банка.
А торговля и Фиатный банк — в ее руках. В силу занимаемой должности имперского счетовода.
— Бесспорно, — подтвердил Мер Ло.
Тон его был столь же почтителен, но сжавшиеся губы и нервозность ясно говорили: он понимает, о чем она думает. В ее руках — не просто завязки кошелька правительства провинции. Управляя Фиатным банком, она контролирует экономическое процветание каждого из ордвиннских князей. И, в отличие от губернатора и правоблюстителя, она может держать князей в узде.
Если она сыграет в эту игру как порядочный гражданин Империи, то покажет себя единственным эффективным чиновником в рядах слабого правительства.
Если она сыграет в нее с умом, в собственных интересах, то станет самым влиятельным человеком в Ордвинне.
Она заставила Мер Ло подождать и опять забарабанила пальцами по дубовой столешнице, размышляя над целями и перспективами.
Бывали на свете царицы и помладше нее. А уж среди героев «Рогатого камня» и «Наставления к вольности» было множество юных (помладше Бару!), но сыгравших ключевые роли в Фалькрестской революции. Может, Кердин Фарьер решил проверить свою таранокийскую находку по высшему разряду? Вдруг он предоставил ей шанс?
Бару погрузилась в изучение карты. А Ордвинн был причудливым краем! Северные земли «лоскутного одеяла» славились лесными чащобами, в центре находилась россыпь вольных городов и поместий, расколовших эту часть Ордвинна, а на юге простирались хлебные поля побережья.
— Мер Ло, — заговорила Бару и провела пальцем по паутине княжеств. — Допустим, меня послали в Ордвинн, чтобы выполнить некую задачу — разрешить весьма серьезную проблему управления. Как по–твоему, в чем могла бы заключаться данная проблема? В убытках от непроизводительной издольщины? В княжеском долговом кризисе? Чем больна твоя родина?
— В Ордвинне есть обычай, постоянный и нерушимый, — можно сказать, краеугольный камень страны, кто бы ни управлял ею… — Мер Ло сделал паузу, и его пальцы замерли, повисли над картой, словно он пытался отвести руку Вару от огня. — Он называется «бунт».
* * *
Для подготовки у Бару оставалось еще целых семь недель. «Лаптиар» лягушкой скакал вдоль побережья, принимая на борт свежие фрукты и копченое мясо, доставляя по назначению пассажиров и почту. В море даже к капитанскому столу подавали на обед соленую рыбу и пиво. Пара врачей, уроженцев южной части Фалькреста, фанатично блюдущих доктрину инкрастической гигиены, регулярно подвергали команду бесцеремонным осмотрам. Дважды в день все, отбросив прочь стыд, мылись морской водой. Матросы с гиканьем и свистом швырялись мочалками, нимало не смущаясь своей или чужой наготы — совсем как тараноки. Какое–либо внимание к Бару проявляли лишь с практической точки зрения. Однажды женщина из морской пехоты поинтересовалась, как она тренируется, позже кто–то из матросов заметил, что с виду она ловка и опасна, как тигровая акула, и, наконец, боцман вызвал ее на состязание в лазании но канату (Бару проиграла, но ей понравилось).
— Прикройся! — шутили порой матросы–мужчины. — Идет охота на содомитов!
— А что делают с пойманными содомитами? — спросила Бару.
Все изумленно уставились на Бару.
— Каленым железом их, конечно, — сказал матрос. — Пш–шшш!
— Да вы, наверное, и дома такого насмотрелись, — проворчал его приятель.
Бару равнодушно пожала плечами. Она не собиралась демонстрировать им свою боль. «Наверное, именно так умер отец Сальм», — подумала она.
Когда «Лаптиар» добирался до очередного порта, Бару и Мер Ло сходили на берег. В такие часы Бару диктовала секретарю подробные заметки обо всем, что попадалось на глаза.
В городишке под названием Шанси, населенном поразительно светлокожими, общительными и приветливыми северянами, они посетили госпиталь, где содержались больные раком.
Кердин Фарьер шагал вдоль ряда кроватей, внимательно осматривая меланомы, и изредка комментировал состояние пациентов. Хотя, по его мнению, их светлая кожа являлась обычной для стахечиоидной расы в этих широтах, Кердин был явно чем–то озабочен.
— Вот что внушает мне опасения, — пробурчал он. — Придется спаривать их друг с другом, а там посмотрим, нельзя ли развить их лучшие характерные черты. Будем надеяться, что их удастся специализировать…
Он покосился на Бару и продолжил с неожиданным энтузиазмом:
— Ордвинцы — смесь подобного стахечиоидного типа с кровью имперских майя и неустойчивого расового типа туземных бельтиков. Кто знает, вдруг тебе представится возможность организовать экспериментальный брак. Мой коллега Исихаст постоянно ищет новые кровные линии для очистки.
Отметив его интерес, Бару забеспокоилась. Его бесцеремонные игры с наследственностью и евгеникой не просто нервировали, они пугали. Когда он заговаривал об инкрастицизме, в ее ушах вновь эхом звучало предостережение Аминаты. Бару вспоминала об ужасной судьбе, ожидавшей содомита или трайбадистку, и думала: «Я тоже участвую в этом, но вовсе не обязана любить доктрину. Я должна играть свою роль. Я обязана выжить и получить власть. Тогда я смогу положить этому конец».
Маскарад преподал ей систематику любых разновидностей порока. Но первыми учителями Бару оказались ее родители.
Ее душа, образ мыслей и восприятие не изменились. Она оставалась сама собой.
Воздух сделался холоднее. Следуя за буревестниками, «Лаптиар» повернул на северо–восток. Бару изучала свои заметки, раскладывая в памяти по полочкам князей, княгинь и их княжества — персоналии, законы, непроизносимые родовые имена.
Каково это будет — встретиться с незнакомыми людьми лицом к лицу, смотреть на них свысока, подчинять своей воле?
Сумеет ли она выстоять против князей Отсфира и Лизаксу — низкорослого, коренастого, как барсук, коротышки и великана ростом едва ли не с сосну — и заявить, что обложит налогом их речную торговлю? Отправятся ли они шептаться со своей старой северной соперницей, Глиняной Бабкой Эребог, замышляя месть? Достанет ли ей смелости написать Наяуру, известной как Строительница Плотин… и заодно Коровьей Царице Игуаке: «Привет тебе, юная и гордая всенародно любимая Наяуру! Приветствую и тебя, Игуаке, повелительница всея молока и шерсти, чья мощь — в рогах и копытах бесчисленных стад. Вижу, вы усердно поработали, чтобы поделить меж собой центральную часть Ордвинна и создать великий союз, подчинив себе трех гордых князей. Но это не важно, благородные дамы. Я назначена сюда как самая достойная и явилась забрать ваше богатство во имя далекого Фалькреста…»
Бару рисковала навлечь на себя гнев рожденных для власти.
Кроме того, в ее заметках имелись странные пробелы. Вот Незримый Князь Лахта, правящий в Пактимонте с помощью своего благородного титула. Любопытно, но он даже не появляется на людях. В чем его сила? Кто он на самом деле?
Отчего ей сообщили имена прежних имперских счетоводов, Су Олонори и его предшественницы, Фаре Танифель, но умолчали о причинах их отставки? Почему ни слова не сказано об ожидающих ее подчиненных? А ведь они есть — бюрократическому механизму Имперской Республики не обойтись без штата чиновников–винтиков!
— Чего Империя Масок боится в Ордвинне больше всего? — спросила она у Кердина Фарьера.
Кердин оживился.
— Парламент, как всегда, страшится, что налоговый период не принесет Маскараду истинного процветания, — заговорил он, заговорщически склонившись к Бару. — Но тот, кто заглянет дальше, вспомнит о некоторых… затруднениях, с которыми сталкивался наш режим. Возможно, с этими затруднениями еще не удалось справиться. Учитывая давность и сложность истории Ордвинна… данную мозаику трудно сложить воедино так, чтобы она не рассыпалась вновь.
— Что случилось с прежними счетоводами? — осведомилась Бару. — Их звали Су Олонори и Фаре Танифель?
Он лишь ехидно улыбнулся:
— Откуда невежественному торговцу шерстью знать такое?
Наконец настало утро прибытия, и «Лаптиар» вошел в гавань Пактимонта. Поднявшись на палубу, Бару увидела суровую каменную кладку и вороненое железо башен на фоне далеких белых гор, подпиравших вершинами брюхо неба. Красота, запертая в клетке…
Порт–Рог ждал их. Руины сторожевых башен, расстрелянных и сожженных военным флотом Маскарада двадцать лет назад, лежали у входа в гавань, подобно мертвецам, которых оставили без погребения в назидание живым. Саму гавань охраняла пара огромных фрегатов–огненосцев под красными парусами Империи. С них донесся звон склянок: они приветствовали «Лаптиар», поздравляли со своевременным прибытием. А еще они отбивали шифрованные сигналы, предназначенные для ушей капитанов и адмиралов, — наверное, «беспорядки на берегу», или «пиратское судно», или просто «все спокойно».
Бару стояла на носу «Лаптиара». Над ней хлопотал Мер Ло:
— Для женщин здесь предпочтительны платья. Полагаю, вы могли бы сойти за туземку — кожа у вас прямо–таки майянская, однако форма носа… Но если хотите сразу заявить о себе — что ж, можно и штаны!
И секретарь застегнул ей обшлага и иолы куртки. Тренировочный клинок Бару оставила в багаже: она решила, что он будет выглядеть несерьезно, хотя символический кошель на цепи, свисающий с пояса, плохо смотрелся рядом с пустыми ножнами.
— Лейтенант Амината! — окликнула она.
С самого отплытия они не обменялись ни словом. Особенно тщательно Бару избегала ее во время буйных и шумных всеобщих помывок. Сейчас Амината подошла к ней покачивающейся матросской походкой — шаг нестроевой, мундир нараспашку, словно вызов пронизывающему ветру.
— Здесь, ваше превосходительство, — отчеканила она без сарказма. — Чем могу служить?
— Мне нужен клинок. Подходящий для таких условий… — Бару указала на узкие улочки раскинувшегося перед ними города. — Здесь, похоже, тесно.
— Офицерская абордажная сабля, ваше превосходительство, — произнесла Амината, снимая с пояса собственное оружие и подав ей с почтительно склоненной головой и опущенным взглядом. — Одна режущая кромка. Фалькрестская работа. Символ могущества Империи. Подойдет?
Бару окинула взглядом Аминату и ее саблю. Лицо Бару сохраняло нейтральное выражение, но ее мысли вскачь понеслись вдоль хитросплетений этикета, стараясь нащупать скрытый смысл подарка. Может, это — традиционный подарок от возлюбленного? Или оскорбление, согласно древним обычаям ее родины, Ориати Мбо? Напоминание о том, кому ей надлежит хранить верность, а может, затаенный вопрос? Говорила ли Амината с Кердином Фарьером после отплытия с Тараноке? Что будет означать ее, Бару, согласие — или отказ — принять оружие?
Амината ждала ответа, привычно балансируя на покачивающейся палубе и держа клинок перед собой на раскрытых ладонях.
— Подойдет, — ответила Бару. — Благодарю вас, лейтенант.
Приняв саблю, она вложила ее в ножны. Коротковата, но это не важно. Ножны легко можно заменить.
— Удачи, ваше превосходительство, — сказала Амината.
Лихо развернувшись кругом, она отправилась обратно на пост.
* * *
Мер Ло покинул корабль первым, чтобы присмотреть за выгрузкой багажа и документов. Бару отправилась на берег во второй шлюпке. Желудок сжимался от качки. Ей всего восемнадцать, она — иноземка, да еще и женщина, а здесь, в Ордвинне, никто даже и бровью не поведет. Видно, все эти характеристики для службы не помеха! Значит, она осталась одна. Бару уже представляла себе, как Кердин Фарьер, узнав о сокрушительном провале свежеиспеченного счетовода, скажет: «Большая семья и ограниченное жизненное пространство — вот подобающее место для тараноки. Что ж, расовые недостатки преодолеваются с трудом».
Она поднялась, прошла на нос шлюпки, игнорируя брызги и качку, и поставила обутую в сапог ногу на форштевень. Если уж вырвет, решила она, то пусть лучше сейчас. Но тошнота отступила, и Бару поверила, что все будет в порядке и дальше.
Шлюпка подплыла к причальной стенке. Бару поймала трап и, подтянувшись, оказалась на суше еще до того, как матросы успели пришвартоваться. Встречающие с удивлением взирали на Бару: она карабкалась наверх, как простой матрос, а кошель и сабля неуклюже болтались за ее спиной.
Бару тотчас почувствовала, что они оценивают ее: того самого саванта, о котором их предупреждали, девчонку–островитянку, стройную, ладно скроенную, со смуглым лицом и темными глазами (внимательными, сказала бы мать Пиньон), ловкую и гибкую.
Однако Амината жаловалась на то, что Бару чересчур нетерпелива.
— Дамы и господа, — изрекла Бару, не давая никому возможности представить ее, — я — ваш имперский счетовод.
Губернатор Ордвинна выглядел в точности как на портрете в книгах: высок, мускулист, светлокож, с подбородком, выдвинутым вперед, точно нос корабля. Именно таких мужчин здесь уважают.
— Ваше превосходительство Бару Корморан, — вымолвил он, подавая ей руку и улыбаясь из–под ужасной (или роскошной — тут Бару не была уверена) шапки с оскаленной волчьей пастью. — Рад знакомству. А энергии вам не занимать.
— Ваше превосходительство губернатор Каттлсон, я польщена.
Почтительное обращение являлось единым для всех государственных служащих Имперской Республики — в духе революционного братства. Выдержав его рукопожатие, Бару весьма непринужденно улыбнулась. Она справится.
— О, наконец–то! — воскликнула женщина, стоявшая между Каттлсоном и колонной имперских солдат в серо–голубых мундирах. — Позвольте…
И правоблюститель Зате Ява поднесла руку Бару к губам и деликатно поцеловала ее. Серебристые волосы ниспадали на дорогое платье с кринолином. Она была уроженкой Ордвинна, в жилах ее смешалась кровь стахечи и ту майя. Именно она двадцать лет назад проделала колоссальную работу, которая многих вводила в трепет. Будучи наемным убийцей из простонародья и прислуживая старому князю Лахтинскому, она внедрилась в сопротивление и организовала капитуляцию Ордвинна перед лицом Империи. Ее наградили постом правоблюстителя. А ее брат, Зате Олаке, получил княжество Лахту, но кто правил от его имени — можно было только гадать. Маскарад закрепился в Лахте столь прочно, что даже местные уроженцы называли ее не иначе, как Пактимонтом.
— Вы же не здешняя, а таким манером в наших краях приветствуют дам, — пояснила Зате Ява, выпрямляясь и улыбаясь Бару. — О молодость, о юность! Взобраться на причал в штанах!.. Помню, я и сама была такою…
— Ваше превосходительство правоблюститель Зате, я польщена, — ответила Бару, мысленно занося женщину в список врагов.
Приветствие Зате было начато с «иностранки», далее последовало «женщина», затем — «молодая» и, наконец, напоминание о свершениях самой Зате. Да, тонко и изящно… Возможно — ничтожный выпад ничтожного разума, но нет. Скорее, проверка бдительности.
Выдержав ее взгляд, Бару внезапно почувствовала озарение, подобное острому уколу.
«В Ордвинне есть обычай, постоянный и нерушимый»…
Глядя в холодные, синие, как у большеклювой вороны, глаза Зате, Бару поняла, что оказалась права. «Иллюзорный» кризис был реальностью. Она–то считала, что Зате Ява слаба и бессильна против назревающего восстания. Но есть ведь и другие варианты, верно? Вероятно, Зате — крепкий орешек…
— Она очень юна, но весьма компетентна! — раздался знакомый мужской голос.
И Бару увидела Кердина Фарьера, который выглядывал из-за волчьей шапки губернатора.
— Я решил отправиться на берег с первой шлюпкой и убедиться, что все готово, — сообщил он. — Ваше превосходительство, губернатор в восхищении! Всем известно, как потрясающе вы сдали государственный экзамен! Вы — дар, настоящая находка! Столь молодых имперских счетоводов не назначали уже несколько десятков лет! Но возраст делу не помеха, главное — талант.
Он хлопнул по хрупкому плечу Зате, ухватил губернатора Каттлсона за запястье, словно сводя их вместе в некоем танце, и окинул обоих взволнованным пронзительным взглядом.
— Она далеко пойдет, если сумеет разрешить местные трудности, — добавил он с воодушевлением. — Пожалуйста, оказывайте ей поддержку.
А Бару на миг потеряла дар речи. Губернатор Каттлсон едва не отвесил Кердину вежливый, почтительный поклон подчиненного перед лицом начальствующим.
