Глава 13
Уже рассвело, когда подуставшие солдаты и офицеры выбрались из леса и спустились в лощину, где их дожидались машины. Осень прочно вступала в свои права. Дул промозглый ветер, плыли низкие тучи. Бойцы разбивались на кучки, закуривали. Водитель отправился прогревать мотор.
Оперативники попадали в траву, с наслаждением вытянули ноги. Попович задумчиво созерцал ученых пленников. Они замкнулись, сидели рядышком, обняв колени, безучастно таращились в пространство.
Связанного штурмбаннфюрера красноармейцы загружали в кузов. Герр Остерман тоже не отличался говорливостью.
Приказ Мосина был недвусмысленным – в случае успеха доставить всю компанию в штаб дивизии.
«Доставить-то нетрудно, но что делать с неким парнем по кличке Вальтер? – раздумывал Никита. – Позволить ему безнаказанно покинуть расположение части? Его не выявить, если не направить ситуацию в нужное русло».
– Товарищ майор, что-то не так? – спросил Тетерин. – Вы просто всемирная задумчивость.
– Крота не взяли, – сообразил Дорофеев. – Вот и в думах наш товарищ майор.
«Немецкого агента теперь можно выловить только на живца. С другой стороны, он не может ослушаться приказа. Штеллера надо немедленно под усиленным конвоем доставить в безопасное место», – решил майор.
Он пристально разглядывал пленников. Обоим за сорок, похожей комплекции. Одеты по-разному. У одного пиджак в косую клетку, брюки такие же. Другой весь в полосочку, джемпер, жуткие ботинки.
Шевельнулось что-то в мозгу, осталось лишь схватить за хвост и развить ускользающую мысль.
– Ну, все, – убитым голосом подметил Тетерин. – Наш командир твердо решил одним зайцем убить две пули.
– Лейтенант Родимов, постройте людей! И вы, бездельники, вставайте. – Майор покосился на своих подчиненных.
Он курил, смотрел, как неспешно, с чувством собственного достоинства, выстраиваются разведчики.
– Парни, вы молодцы, – проговорил Попович. – Действовали грамотно, четко, слаженно. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении всех участников операции. Остался последний аккорд, не самый сложный – режим тишины. Не болтать в части, не говорить никому! Не секрет, что в наших рядах подчас прописываются вражеские агенты. В крайнем случае так. Вы выполняли задание фронтовой контрразведки, уничтожили вражеский десант. В перестрелке погиб один из штатских по фамилии Эрдман. Второго оперативники Смерш доставили в Злотов и поместили в камеру, охраняемую НКВД. Нужно повторять?
– Да все понятно, товарищ майор, мы же не тупые, – лениво пробурчал скуластый сержант. – Будем молчать. Приказ есть приказ.
– Товарищ майор, вы что задумали? – испуганно зашептал Тетерин. – Нас же взгреют за отсебятину. Это четкий трибунал! Штеллера надо немедленно доставить по адресу. Это не обсуждается. Мы-то понимаем, что вы на живца хотите Вальтера поймать, но это вас не оправдывает. Значит, по-другому надо агента брать.
– Борька, заткнись и слушай сюда, – прошипел майор. – И ты, Василий, тоже, а то будешь потом ныть, что не в курсе. Эти двое прямо здесь меняются одежкой. Не забываем, что Вальтер мог видеть Штеллера на губе. Вы берете Остермана, Штеллера и с людьми Родимова доставляете их в штаб армии, минуя дивизию. Там надежно прячете, объясняете ситуацию. Это ненадолго. Крот со штабом дивизии, надеюсь, не связан, но кто его знает. Получит информацию, что вы кого-то привезли, тогда прощай Вальтер. Я еду в город, Эрдмана беру с собой, выдаю за Штеллера. Как – мои проблемы. Вам в Злотов не возвращаться, спугнем фигуранта. А если вернетесь, держитесь в тени. И не смотрите с таким укором. Другого шанса не будет. – Он резко повернулся к немцам, которые съежились под его насмешливым взглядом. – Господа Штеллер и Эрдман, поменяйтесь, пожалуйста, одеждой. Я неясно выразился на немецком языке, господа? Живо, эскулапы хреновы! – Он как-то незаметно перешел с языка Шиллера на язык родных осин. – Лейтенант Родимов! Поступаете в распоряжение моих помощников. Для меня прошу выделить двух толковых бойцов.
– Понял, товарищ майор, – среагировал Родимов. – Мухин, Ковтун, выйти из строя!
К одиннадцати утра, в разгар рабочего дня, «газик», облепленный грязью, повернул с Троицкой улицы и въехал во двор, где было сравнительно многолюдно. Бойцы лейтенанта Орешкина под его неусыпным надзором сколачивали помост из досок. Планировалась, очевидно, сцена с трибуной, но изначально все это напоминало виселицу.
Орешкин перестал ругаться и с открытым ртом уставился на «газик», который встал посреди двора.
Никита вылез с водительского места, свысока оглядел присутствующих.
Из-за угла высунулся перекуривающий капитан Гуревич. Застыли на крыльце капитан Квашнин и подполковник Юдин. Из окна первого этажа, где находился актовый зал, выглянули усы главного городского партийца Микульчика.
Никита подал знак, выгружай, мол. Зашевелились Ковтун с Мухиным, стали вытаскивать арестанта, на голове которого красовался картофельный мешок. Арестованный не проявлял должной резвости. Мухин схватил его за шиворот, Ковтун пихнул в задницу.
Руки арестанта были связаны за спиной, чтобы не показывать публике здоровый мизинец. Он пыхтел, но помалкивал. Еще бы он что-то сказал! В его рот был забит кляп.
Разведчики Родимова схватили его под мышки, взгромоздили на крыльцо. Офицеры подвинулись.
– В подвал его! – распорядился Никита. – За вестибюлем направо по коридору! Сейчас подойду! – Он сунул папиросу в зубы, закурил.
Разведчики втащили арестанта в здание, погнали через вестибюль. Дежурный на входе проглотил язык.
– Вы с уловом, товарищ майор? – осведомился Юдин. – Что там у вас произошло? Взяли своего злодея?
– Взяли, товарищ подполковник, – ответил Попович. – Блестяще провели операцию, выманили диверсантов из леса, всех уничтожили. Один из немецких умников, к сожалению, погиб в перестрелке, но он фигура незначительная. Главную рыбу взяли.
Квашнин присвистнул, сделал большие глаза.
– Поздравляем, товарищ майор, это крупная удача.
– Но вы не обращались вчера к полковому руководству с просьбой о поддержке, – проговорил Юдин, покосившись на открытую дверь. – Собственными силами справились?
– Спустились с неба ангелы, подсобили малость, – пошутил Попович. – Теперь уж точно хана доктору Штеллеру, – самодовольно заявил он и тоже покосился на дверь. – Пока сюда приказали доставить. Рано утром под конвоем отвезут в штаб дивизии.
– Не боитесь, что опять похитят? – спросил Квашнин.
– Будем охранять. Сам не посплю ночку.
– А своих-то подчиненных где забыли? – Юдин повертел головой.
– Взяли живым целого штурмбаннфюрера СС, – похвастался Никита. – Некто Карл фон Остерман, не слышали про такого? Фигура куда более ценная, чем этот докторишка, который, если вдуматься, нам не больно-то интересен.
– Не интересен? – удивился Квашнин. – Но вы такую активность развели, товарищ майор, по его поимке.
– Ладно, не лезь не в свое дело, Павел Юрьевич, – заявил начштаба. – Даже мы, некомпетентные люди, понимаем, что он больше немцам полезен, чем нам.
Майор догнал солдат, когда они волокли фальшивого Штеллера по коридору. Того, что подмену вскроют, Никита почти не опасался. Рост, вес, комплекция, одежда, жирный слой грязи на обуви и руках. Логично задаться вопросом: зачем мешок на голове? Но можно и не спрашивать. Всему миру известно циничное отношение сотрудников Смерша к врагам.
Грузный майор Гапонов выбрался из своего кабинета, изумленно уставился на процессию.
– Мама дорогая, кого это вы прибрали, товарищ майор?
– Кого надо, того и прибрали, Алексей Романович, – с довольным видом сообщил Попович. – Тот самый, вы понимаете. Следуйте за нами, товарищ майор.
Они спустились по лестнице в подвал. Здесь работало освещение.
«Выключатель на входе», – машинально подметил Никита.
Все камеры были заперты, даже пустующие. Майор прошелся почти до конца коридора, искоса глянул на дверь, за которой сидела Даша Меркушина.
Потом он ткнул пальцем в камеру под номером одиннадцать и приказал:
– Открыть!
Охранник забренчал ключами. Со скрипом отворилась ржавая дверь. Никита отстранил его плечом, вошел внутрь. Обычная камера. Нары, подобие столика, лампа над дверью, зарешеченное окошко в створке.
Майор вышел и сказал разведчикам:
– Тащите сюда этого поганца.
Он лично втолкнул господина Эрдмана в камеру, перерезал путы на руках, потом захлопнул дверь и повернул ключ. Немец сам от мешка и кляпа избавится, нянек нет.
– Охранять! – бросил он Мухину. – Никого не подпускать!
– Есть, товарищ майор!
Штатные охранники переглянулись, пожали плечами.
– Что это значит, товарищ майор? – насупившись, пробормотал Гапонов.
– Я всего лишь выполняю приказ своего начальства, Алексей Романович. Эти площади поступают в распоряжение сотрудников ГУКР Смерш. Немедленно освободить их! Всех заключенных, включая Меркушину, временно переместить на полковую гауптвахту. Вашим людям, включая вас, сюда не заходить. Тут будут работать мои сотрудники. Выдать все ключи. Примите меры, чтобы к двадцати трем часам в здании не осталось посторонних. Только дежурные и охрана. Завтра на рассвете важного заключенного заберут, и все станет как было. А сейчас вы обязаны оказывать нам содействие. Есть вопросы?
– Нет, – неуверенно пробормотал Гапонов.
– Тогда выполняйте.
Он угрюмо смотрел, как уводят Дашу вместе со всеми остальными арестантами. Она озиралась, в глазах ее застыл немой вопрос.
Когда коридор опустел, майор облегченно вздохнул и бросил своим солдатам:
– Не в службу, а в дружбу, парни. Это важно. Дело того стоит. Мухин, будь у камеры. Ковтун – смотришь дверь. Как уйду, запрись на засов. Открываешь только мне, больше никому. Последняя фраза понятна?
– Как дважды два, товарищ майор. Да вы не переживайте, мы с Мухой понятливые.
Прежде чем уйти, он осмотрел остальные камеры, оставил открытой ту, где недавно томилась Даша, велел Мухину смазать петли. Потом Никита заглянул в окошко к Эрдману. Немец уже избавился от мешка и кляпа, сидел на нарах, сложив руки на коленях. Лампа над дверью светила тускло, озаряла только туловище и ноги арестанта. Все, что было выше груди, съедал полумрак.
Поигрывая ключами, он прошел в конец коридора, сунулся в отхожее место. Запашок там стоял – газовая камера отдыхает.
На отхожем месте коридор не обрывался, поворачивал влево и упирался в очередную железную дверь. Попович перебрал связку. Один из ключей подошел. Дверь открылась. Из темноты пахнуло сыростью. Видимо, это был запасный выход из подвала.
Майор закрыл глаза, включил зрительную память. Дверь на южном торце здания. Там заброшенный скверик. Нужно проверить, открыта ли она.
Он выразительно глянул на бойцов. Те кивнули. Мол, все ясно.
Никита был уверен в том, что до ночи можно спать спокойно. Публика заинтригована и озадачена. Информация и слухи летят во все концы. Пусть по-дилетантски, непродуманно, топорно, но для Вальтера это последняя возможность. Плевать, что его терзают какие-то там подозрения.
– Ты уверен, что поступаешь правильно, майор? – выслушав план, поинтересовался Мосин.
– Нет, товарищ полковник.
– И все же стоишь на своем?
– Да, товарищ полковник. Мы, собственно, ничего не теряем. Не выгорит, пойдем другим путем. Главное, что Штеллер у нас.
– Хорошо, работай. И это самое, майор, осторожнее там будь.
В середине дня он на подгибающихся ногах добрел до хаты в Лебяжьем переулке, прошел через калитку.
– Ты кто, милок? – огорошила его добрая хозяйка.
– Вот так номер! – удивился Попович. – Живем мы здесь, Вера Родионовна, забыли? Вон и вещи наши в хате.
– Ох, сынок, как же давно это было. Ты вроде и не приходил больше. А я-то, старая, все думаю, не привиделось ли мне это. Ты проходи, милок, не стесняйся.
Он спал мертвецки. В восемь поднялся, умылся, отправился в столовую, где ел с такой жадностью, словно в последний раз.
Потом Никита спустился в подвал. Разведчики не спали. Майор еще раз провел инструктаж.
Эрдман лежал на нарах, отвернувшись к стене. Никита вошел внутрь, выкрутил лампочку. Арестант напрягся, задрожал.
До половины одиннадцатого Попович сидел у себя наверху и безжалостно курил. Он открыл окно. В заднем дворе было тихо.
Майор вышел из комнаты и двинулся по коридору, ступая мягко, неслышно. В здании стояла звенящая тишина, все разошлись. Он расстегнул кобуру, положил на нее руку, бесшумно спустился по лестнице, помялся у ее подножия, высунулся в вестибюль.
За загородкой дежурного мерцал огонек. Больше никого. Но здание, конечно, охранялось, внешние посты никто не снимал.
Майор шагнул за лестницу, погрузился в полумрак. Дверь черного хода за грудами досок оставалась на месте. Он перешагнул строительный мусор, потянул ручку. Петли скрипнули, дверь поддалась. Возможно, именно отсюда стоило ожидать вторжения.
Никита вернулся к лестнице, направился по коридору в южное крыло. Плотные половицы скрадывали звуки.
Из-под двери майора Гапонова просачивался свет. Трудился майор, гнал план по отлову врагов советской власти. Ладно, пусть работает.
Попович кошачьей поступью спустился в подвал, поскребся в дверь. Отворилось окошко.
– Свои.
Заскрипела дверь, которую специально не смазывали. Мухин посторонился. Он вроде не спал, но состояние какое-то не самое бодрое.
– Все в порядке? – тихо спросил Никита.
– Так точно, товарищ майор! Эрдман спит, а мы – нет.
– А хотелось бы наоборот. – Он ухмыльнулся, просочился внутрь. – Все, парни, вы знаете что делать.
– Вы в этом точно уверены, товарищ майор? – спросил Ковтун. – Опасно все же. Может, нам подстраховать вас?
– Только не здесь. Не стоит, мужики, это моя война.
Разведчики покинули подвал.
Он сидел на нарах в камере Даши Меркушиной, в полной темноте, при закрытой двери. В камере было душно.
«Как тут люди сидят? Почему ничего не происходит. А разве должно?» – подумал Никита.
Он лег, вытянул ноги, повернулся на бок. Старый, наполовину сгнивший матрас впитал в себя запахи Дарьи Меркушиной. Он вдыхал их, воображал какую-то несусветную чушь и снова злился на себя.
«Так нельзя! Она предательница! В Советском Союзе миллионы хороших девушек и женщин, всей душой преданных делу Ленина и построению коммунизма в отдельно взятой, самой счастливой в мире стране! А сам-то я считаю себя беззаветно преданным делу Ленина?»
Он злился еще больше. Потом застыл, повернулся на спину и уставился в потолок, вернее, в ту черную неизведанность, в которой тот находился. Никита не знал, сколько так лежал. Время причудливо изгибалось. Спать ему не хотелось, выспался уже.
Заскрипела дверь на краю коридора. Он подлетел, бросил руку на кобуру, застыл на полусогнутых.
Пришел этот поганец! Не дурак, соображал, что что-то нечисто, но не стал упускать возможность. Имел причины? Свои взгреют, допусти он неудачу со Штеллером?
Попович бесшумно извлек пистолет. Патрон был уже в стволе. Снова заскрипела дверь, теперь уже сильнее.
Он ставил себя на место крота. Что тот должен делать? Спуститься в подвал, постучать. Откроется окошко – выстрелить в «привратника» из пистолета с глушителем. Если повезет, то можно попасть и во второго, стоящего дальше по коридору. Затем открыть своим ключом, который у агента наверняка есть, войти и забрать отсюда Штеллера. Отчаянный малый, если решился действовать в одиночку.
Майор почти не дышал. Он слышал вкрадчивые шаги. Кто-то шел по пустому коридору и наверняка удивлялся отсутствию охраны. Самое время сделать ноги, но этот тип идет. Значит, на что-то надеется. Или на кого-то?
Звуки шагов приближались. Никита на цыпочках отступил за дверь. Человек остановился, видно, колебался. Знал, что здесь сидит его связная? Но ведь он должен быть в курсе, что всех отсюда увели.
После паузы крот отправился дальше. Миновал еще одну дверь, вошел в камеру к Эрдману.
У Никиты велик был соблазн броситься на него. Но ведь поймет, прикроется Эрдманом, и тогда все в тумане.
Крот вошел в камеру, потряс спящего Эрдмана, схватил его за шиворот, вытащил в коридор. Никита слышал, как оба ахнули. Агент свирепо выругался по-немецки. Не этого парня он хотел увидеть!
Но делать нечего. Крот погнал арестанта по коридору к сортиру, словно чувствовал, что та дверь тоже открыта. Поступок понятен. Будет кем прикрыться!
Через мгновение они убрались из коридора. Сейчас крот наверняка стоял за углом и ждал, чтобы пальнуть из пистолета.
Дверь камеры отворилась без скрипа. Никита выскользнул в коридор, бесшумно побежал в противоположную сторону. Входная дверь была открыта. Он взлетел по ступеням, пронесся по коридору мимо кабинета Гапонова, в котором под дверью продолжал блистать огонек. Направо, под лестницу, дверь черного хода.
Майор вылетел в ночь, сориентировался в пространстве и заскользил направо, к углу здания. Они не должны еще уйти. Не так уж много времени он потратил.
Попович высунулся за угол. Так и есть! «Виллис» стоял на этой стороне, между сквером и торцом дома. Часовые здесь ходят редко.
«А ведь есть еще один выезд на Троицкую – через сквер!» – мелькнула мысль.
Мужчина в советской офицерской форме пытался затащить Эрдмана в машину. Тот суетился, вроде и рад был, но совершал какие-то глупые бестолковые движения. Вся сцена освещалась лишь луной, решившей выглянуть из-за облака.
– Ольховский, ни с места, вы окружены! – Левая рука Никиты скользнула в боковой карман и выхватила компактный «браунинг», любимую палочку-выручалочку.
В правой он сжимал табельный «ТТ».
Заместитель начальника штаба злобно зашипел, открыл огонь из пистолета с глушителем. Свободной рукой он схватил за шиворот Эрдмана, прижал к себе. Немец испуганно визжал, вырывался и вдруг задергался, захаркал кровью. Крот выстрелил ему в спину.
Теперь плевать! Никита выпрыгнул из-за угла, понесся вперед. Он что-то кричал, стрелял по-македонски, с вытянутых рук, из двух пистолетов одновременно. Споткнулся, извел обе обоймы, но так и не попал.
Ольховский отшвырнул от себя мертвого Эрдмана, бил по майору из второго пистолета, теперь без глушителя. Никита покатился в кусты, испытывая ослепительную боль. В том месте был только кустарник, до деревьев далеко. Он оказался под низко стелющимися ветками, провалился в ямку.
У Ольховского кончились патроны, он выхватил из кармана запасную обойму для «ТТ», но вставить не успел. За углом уже топали люди. Луна пока не скрылась. Она оказалась неважной лампочкой, но все же.
Из-за угла вылетели два красноармейца с карабинами. Это были часовые. С ними всклокоченный лейтенант Орешкин, командир взвода, охраняющего местные органы власти. Бойцы дергали затворы карабинов, ошалело вертели головами.
– Орешкин, огонь по Ольховскому, это враг! – заорал Попович, насилу выпутываясь из объятий кустарника.
– Да неужели? – звонко выкрикнул молодой лейтенант и засмеялся.
Майор похолодел. Никто опомниться не успел, как загремели выстрелы. Орешкин бил из табельного пистолета, но отнюдь не в Ольховского. Оба солдата караульного взвода со стонами осели на землю. Так вот почему не побоялся прийти сюда Ольховский. Прикрывали его!
Тот приободрился, поднял карабин, выпавший из рук солдата.
Снова раздался шум, из-за угла со стороны парадного входа вылетели как ошпаренные рядовые Мухин и Ковтун. Эти и подавно не разобрались в ситуации, когда по ним открыли огонь люди в офицерских погонах. Но проворства ребятам было не занимать. Они увернулись от пуль и покатились обратно за угол. При этом Ковтун обронил автомат.
Орешкин с Ольховским снова долбили по кустарнику. Но майора контрразведки там уже не было. Он вырвался, порвал мундир, откатился к деревьям. «ТТ» остался в руке. Майор лежал на спине и пытался вытащить из брюк запасную обойму.
Распахнулась подвальная дверь в торцевой части здания, раздался бычий рык майора Гапонова. А ведь Никита на него грешным делом думал. Прогремела очередь.
– А ну, прекратить! – проорал Гапонов. – Какого хрена тут происходит?!
Эти двое были неплохие танцоры – плясали, увертывались от пуль, одновременно били в упор. Гапонов повалился обратно, возился под дверью. Кажется, живой, даже не задетый.
Ольховский с Орешкиным уже влетали в машину. Хрустнул рычаг, автомобиль рванулся с места, дал крутой вираж, убрался влево, на аллею.
Никита уже поднялся на ноги, вбил обойму в рукоятку. Впереди было метров сорок прямого пространства между деревьями до поворота на Троицкую улицу. Он несся за уходящей машиной, стрелял по колесам, силуэтам и, кажется, попал.
Машина как-то странно завиляла, сворачивая на Троицкую. Вместо того чтобы выехать на проезжую часть, она помчалась прямо на противоположную обочину, пробила стену бурьяна и врезалась в заброшенное здание, которое когда-то славно разворотил снаряд. От удара подпрыгнула, накренилась.
Ноги у Поповича заплелись. Он споткнулся о какой-то придорожный столбик, насилу поднялся, припустил, прихрамывая, к машине. Третью обойму в рукоятку, патрон в ствол.
Перед глазами Никиты плясали радужные круги. У машины лежало мертвое тело. Он перевернул его ногой. Хана лейтенанту Орешкину, или как его там на самом деле? У молодого офицера был вдребезги разбит затылок, глаза широко раскрыты, а распахнутый рот еще что-то орал.
Подох, ну и ладно! Эх, обманчива молодость в наши времена.
Никита вертелся как юла. Где Ольховский? Дебри бурьяна вдоль стены разрушенного здания. За угол юркнула тень. Явно не кошка. Вот тварь, сбежал!
Майор понесся вдоль фундамента, высоко подбрасывая ноги. Здесь хватало мусора, не заметного в траве. Никита не рискнул выпрямиться во весь рост, сжался в пружину, перекатился.
Рельеф местности шел на понижение. За кустами поблескивала река в загадочном лунном свете. Там был обрыв, хаотично торчал кустарник. Белела тропа в полумраке, огибала вытянутое приземистое строение, тянулась между ним и обрывом.
Никите показалось, будто там что-то мелькнуло. Он кубарем скатился вниз, подпрыгнул, побежал, услышал топот за спиной, тяжелое дыхание.
– Товарищ майор, не стреляйте! Это я, Мухин!
– А это я, Ковтун!
Эх, горе-разведчики.
– Мужики, чешите по тропе вдоль обрыва. А я проверю здание.
Бойцы умчались за угол.
Майор свернул правее, снова погрузился в море травы, брел по ней как по болоту.
В этом здании, напоминающем ферму, когда-то находилось что-то административно-промышленное – конторы и производственный участок. У стены стояли остовы ржавой техники, валялись обломки тары.
Никита влез в цех через окно, перебежал, включил фонарь, пригнулся, петлял между грудами какого-то хлама, кирпичей, никчемного железа. Глазницы окон темнели на противоположной стороне.
Что заставило его сюда залезть? Интуиция решила подшутить?
Тут прогремел выстрел. Никита повалился под какой-то помост, сгруппировался. Бухнули еще три выстрела, завыла стальная арматура.
Попович высунул руку, тоже произвел два выстрела, хотя и не мог целиться. Летела грязь, цементная пыль, щепки от каких-то досок.
А потом настала тишина. Майор продолжал сжимать рукоятку пистолета, схватился за штырь арматуры, подтянулся, всматривался до боли в глазах. У окна, выходящего на реку, высилась груда мусора. За ней и притаился Ольховский.
– Не подвела вас интуиция, Никита Андреевич, – язвительно проговорил агент. – Я думал, что мимо пробежите. Но нет, своих архаровцев по тропе отправили.
«Далеко они убежали, – прикинул Попович. – Выстрелы услышат, но быстро не вернутся».
Он приподнялся, готовый падать. Но Ольховский не стрелял.
– Патроны кончились, Игорь Николаевич?
– Кто вам такое сказал? Плохо считали. Один еще есть.
Он мог и блефовать. Никита не считал выстрелы, сделанные врагом. Лично у него остались два патрона.
– Может, имя свое назовешь? – спросил он.
– С какой стати? Я еще рассчитываю пожить и потрудиться на благо рейха. Думаю, сейчас мы с тобой расстанемся, Никита Андреевич. Не бежишь в атаку? Правильно, вот там и сиди.
Скрипнул камень под ногой, похоже, Ольховский куда-то собрался. Эх, пару минут бы протянуть.
– Что случилось с настоящим Ольховским? – спросил Никита.
– Хороший был парень, – с деланой жалостью сообщил крот. – На вокзале в Колбино познакомились, он как раз ехал из Смоленска с новым назначением. Все документы при себе были. Поезд опаздывал, мы разговорились, пивка попили. Общительный был малый, словоохотливый. Историю свою печальную рассказал. Представь, майор, его физиономия в документах даже чем-то на мою походила. Я, собственно, поэтому к нему и подмазался. В общем, проехали мы с ним пару перегонов. Потом вышли подышать, когда поезд перед станцией притормозил. Думаю, ему сейчас неплохо под гнилой травой в овраге.
– Это ты организовал нападение на меня с Меркушиной?
– Не понравился ты мне, майор. А Меркушина все равно провалилась. Имелся у меня адресок. Там семья жила, отец и два сына. Явным сотрудничеством с нами они себя не очернили, но верными остались, ненавидели вашу гнилую большевистскую власть… Постой-ка, Никита Андреевич, – встрепенулся Ольховский. – Да ты никак мне зубы заговариваешь? Нет, так не пойдет.
Не оставалось у этого демона никаких патронов. Он перевалился через подоконник и был таков. Только ноги мелькнули.
Попович ахнул, запоздало выстрелил, бросился вперед. Он лез на груду какого-то дерьма, ранил кожу о гвозди, торчащие из досок. Агент катился вниз по склону, на тропу.
Впрочем, этот подлец не ушел. Кто-то навалился на него, заломил руки, остервенело бил по наглой фашистской роже. Никита добрался до окна, свалился с подоконника и тоже прокатился по бурьяну.
– Товарищ майор, это мы, – зазвенел в ушах знакомый голос. – Тетерин моя фамилия, помните еще? А это Дорофеев.
Упомянутый товарищ завершил экзекуцию и начал процесс упаковки. Крот извивался, мычал, но Василий оседлал его, держал крепко.
– Вы откуда, черти? – выдохнул Никита. – Почему так поздно?
– Так за вами не угонишься, товарищ майор, – объяснил Борис. – Вы как Фигаро, летаете туда-сюда. Да и не стали мы комкать вашу приятную беседу с товарищем капитаном, ждали, пока вы закончите.
По тропе в обратном направлении снова кто-то бежал. Бряцало оружие, разлеталась грязь.
– Не стреляйте, товарищи, мы свои! – прокричал боец, возглавляющий кросс. – Я Мухин!
– А я Ковтун!
Никита схватился за живот, повалился в траву. Ему было нестерпимо больно, еще и крапива жалила как злой осиный рой. Но не смеяться было невозможно.
Он сполз со стульев, придвинутых друг к дружке, добрел, держась за отбитые ребра, до стола, рухнул на третий стул. Телефон дребезжал и чуть не подпрыгивал.
– Алло, – проговорил Никита ужасным хриплым голосом.
– Тебя что, убили? – спросил полковник.
– Пока нет, Виктор Ефремович, но я всю ночь репетировал.
– Наслышан, – заявил непосредственный начальник. – Твой Тетерин уже давно доложил.
– Сейчас утро, товарищ полковник? – спросил Попович.
Мосин хмыкнул и ответил:
– Не совсем.
– Вот черт!
– Ладно, не бери в голову, герой. Будем считать, что с заданием ты справился, едва не ухитрившись при этом пару раз загреметь под трибунал, – не преминул вставить шпильку полковник. – Дело закончено, после отдыха можете возвращаться в штаб дивизии. Меркушину не забудь прихватить. Хотя я уверен, что ты и так это сделаешь. Работы непочатый край. Дорого, майор, достается нам каждая победа, – посетовал полковник. – Очень даже.
– Что с арестованными, товарищ полковник?
– Ты еще помнишь, что собрал богатый урожай? Целый профессор, обожающий опыты над людьми. Бравый диверсант, штурмбаннфюрер СС; матерый разведчик абвера. Поют соловьи так, что заслушаешься. У них другого выхода нет, все равно клещами всю информацию вытянем. Что с Кольским?
– Живой и злой, товарищ полковник.
– Это хорошо, что живой и злой. Согласись, не с чего нам быть добрыми. Ладно, майор, досыпай.
Через полчаса Никита, посвежевший, сравнительно чистый и опрятный, спустился в подвал. Он стоял с невозмутимым видом, пока охранник гремел ключами. Потом вошел в камеру, пригнулся, покосившись на мятый матрас. Неудобный жутко. На себе вчера испытал.
Женщина поднялась, обняла себя за плечи. Она искусно занималась самоуничтожением. На ее лице остались только мутные глаза.
– Собирайтесь, Дарья Алексеевна, – строго сказал Попович. – Вы переезжаете в другое место.
– Господи, а чего же мне собираться, Никита Андреевич? – Она занервничала. – Даже подпоясываться не надо. Куда вы меня, товарищ майор? Вчера на гауптвахту отвезли, потом обратно доставили, теперь опять.
– Ваши личные вещи собраны и лежат в машине. – Он словно не слышал ее бормотания. – Мы направляемся в штаб стрелковой дивизии. Выходите, гражданка, в коридор. У вас есть реальный шанс искупить свою вину перед Родиной. Будете работать под моим началом. – Никита скупо улыбнулся. – Готов Почтальон выйти на связь, сообщить начальству о неудаче Вальтера, заверить его в своей искренности и преданности? Скоро наступление, Дарья Алексеевна. У нас очень много работы.
Она улыбнулась одними губами, переступила порог. Он отвернулся и начал думать о других вещах, чтобы снова не дать ей повода себя возненавидеть.
