Хайди

– Почему эта женщина все время отвечает по твоему мобильному? – рычу в трубку, едва услышав вялое «алло» Криса. Голос звучит настороженно, однако муж безуспешно пытается изображать наигранную бодрость. Одним словом, тон виноватый. Выхожу из гостиной. Уиллоу сидит на краю дивана, положив на плечо полотенце и прислонив к нему ребенка. Руби должна скоро срыгнуть. Уиллоу тихонько похлопывает ее по спинке, как я учила. И все же младенца она держит неловко, неправильно – девочке же неудобно! И потом, как Руби будет дышать? Только бы Уиллоу ее не уронила!

– Привет, Хайди! – произносит Крис, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость. – Как вы там?

Представляю эту женщину в его безликом, похожем на коробку кабинете. Должно быть, сейчас слушает наш разговор. Должно быть, Крис сейчас украдкой поглядывает на часы и жестами показывает Кэссиди Надсен, что зануда жена опять привязалась с дурацкими вопросами. «Почему на твои звонки отвечает она? Почему не предупредил, что она тоже придет? Кто еще сейчас в офисе? Том? Генри?» Чувствую, как кровь приливает к голове и краснеют щеки. Даже уши пылают. Ощущаю приближение головной боли. Прижимаю два пальца к вискам и с силой нажимаю.

Прерываю звонок. Жаль, что, когда говоришь по мобильному, нельзя швырнуть трубку. Трудно выпустить весь пар, всего лишь нажав на кнопку. Стою на кухне, тяжело дыша, и перебираю в уме все причины, по которым ненавижу Кэссиди Надсен. Она сногсшибательная женщина. Вдобавок умна и проницательна. А до чего стильная! Ей бы для модного журнала сниматься, а не корпеть над нудными таблицами в офисе у Криса.

Но самая главная причина, почему я ее не выношу, проста и выражается одной фразой. С Кэссиди Надсен Крис проводит больше времени, чем со мной. Вместе разъезжают по всей стране, ночуют в дорогих роскошных отелях. Мы ведь с Крисом когда-то мечтали, что будем путешествовать вместе. Вдобавок с Кэссиди Надсен он постоянно ходит в шикарные рестораны, где мы ужинаем только по большим праздникам: дни рождения, годовщины и так далее.

В ушах так и звенит ее бойкий, чересчур оживленный голосок: «Привет, Хайди. Крис только что вышел, скоро вернется. Хочешь, передам, чтобы перезвонил?» Но я ответила, что подожду. Так я и сделала. Стояла и смотрела на электронные часы на микроволновке. Крис вернулся ровно через четыре минуты. Все это время слушала, как Кэссиди Надсен переставляет вещи на столе моего мужа. Потом что-то стукнуло и рассыпалось – должно быть, уронила ручки и карандаши. Крис ставит их в раскрашенную кружку, которую Зои сделала ему в подарок на уроке труда давным-давно.

– Ой! – Кэссиди Надсен хихикает, точно подросток.

Должно быть, в старших классах была в команде поддержки.

Представляю ее в костюме чирлидерши – коротенькая, почти ничего не прикрывающая полиэстеровая юбочка и топик, обнажающий живот. Вероятно, такие же фокусы проворачивала в школе, на уроках математики. Тоже «роняла карандаш», потом принималась его эротично поднимать, а потом в случае конфликта с учителем громко жаловалась, что он на нее совершенно не по-учительски смотрит.

Прежде чем вернуться к Уиллоу и Руби, стараюсь взять себя в руки. Тут слышу, как скрипнула дверь комнаты Зои. Дочка наконец вышла из своего убежища в гостиную. Некоторое время стоит тишина. Наконец Зои смущенным, напряженным тоном спрашивает:

– Тебе было страшно?

Затаившись на кухне, гадаю, о чем это она.

– В смысле? – уточняет Уиллоу.

Она по-прежнему одета в вещи Зои, теперь ставшие липкими от сиропа и мятыми после сна. Тут Руби громко рыгает, будто пьяница. Девочки хихикают. Да, дети удивительным образом умеют разряжать обстановку.

– В смысле, на улице, – поясняет Зои. Представляю, как она указывает на окно, за которым шумит дорога. Такси проносятся взад-вперед, машины сигналят, воют сирены, на углу играет на саксофоне уличный музыкант.

– Да. Наверное, было, – смущенно признается Уиллоу. – Я грозы боюсь.

Снова осознаю, до какой степени эта отрастившая мощную броню девушка-мать сама еще ребенок. Ранимый, беззащитный ребенок, обожающий взбитые сливки и блинчики и боящийся такого безобидного природного явления, как гром. Профили – ваза. Профили – ваза.

Представляю, каково остаться на бурлящих энергией улицах Чикаго, когда город наконец засыпает. Когда садится солнце, Луп начинает искриться огнями. Очень красивое зрелище. Но в нашем районе, в миле или двух от пригорода, с наступлением ночи становится совсем темно. Только кое-где расставлены фонари, многие из которых не горят. В ночное время на охоту выходят «чудовища» местного разлива – хулиганы и мелкие преступники. Собираются в городских парках и дверных проемах вдоль Кларк и Фуллертон-стрит. Наш район считается благополучным, однако преступность процветает и здесь. В утренних новостях часто рассказывают об инцидентах, произошедших в Лэйквью или Линкольн-Парк. Ночные ограбления, драки, всплеск насилия… Постоянно показывают сюжеты о женщинах, на которых напали по пути от автобусной остановки до дома или в подъезде, когда руки у них были заняты сумками с покупками. Ночью в районе становится зловеще темно и тихо. А если тебе, как Уиллоу, некуда идти, тут любой испугается.

Захожу в гостиную. Девочки со смущенным видом поглядывают друг на друга. При виде меня Зои вздрагивает и спрашивает:

– Тебе чего?

Можно подумать, я не имею права находится в собственном доме. Зои не хотелось, чтобы я застигла ее за разговором с Уиллоу, который дочка вдобавок начала по собственной инициативе. Зои считает нужным скрывать, что уделила гостье хоть какое-то внимание.

– Хочу кое-что показать, – объявляю я. – Вам обеим.

И выхожу в коридор. Тайленол подействовал только больше чем через час, однако температура у Руби наконец-то спала. Когда у девочки был жар, она сердито плакала, не успокаиваясь ни на секунду, даже когда мы с Уиллоу брали ее на руки. Пробовали кормить, укачивали, давали соску, но результата никакого. А потом, по совету Криса, набрали в ванну воды комнатной температуры и опустили туда Руби. Прием подействовал, Руби немного утихла, и мы для верности еще раз обтерли мазью ее попку, поменяли подгузник, а заодно и переодели малышку. Крис вчера купил только одни голубые ползунки, поэтому достаю из кладовки коробку с одеждой для младенцев. Ту самую, на которой написано «Хайди. Работа». Несу в гостиную. Пусть девочки всласть пороются в крохотных одежках с оборочками и мультяшными зверятами. Чего тут только нет – и крошечные тюлевые юбочки, и флисовые пижамки, и атласные балетки на маленькие ножки.

Снимая с коробки синюю крышку, предупреждаю Зои:

– Только папе не говори.

Уголком глаза замечаю, что Уиллоу опускает руку в коробку и дотрагивается до ткани, но тут же отдергивает пальцы, будто боится что-то запачкать или испортить. Сразу представляю, как неизвестный мне злой, деспотичный взрослый человек бьет Уиллоу по руке, когда девочка точно так же тянется к какой-то желанной вещи. Бедняжка шарахается и с расстроенным, обиженным видом опускает глаза.

– Бери все что хочешь, не стесняйся, – говорю я, достаю самую дорогую вещицу и кладу на ладонь Уиллоу.

Та проводит пальцами по вертикальным рубчикам, будто в первый раз дотрагивается до вельвета. Потом осторожно подносит бордовый комбинезончик с цветочками на груди к лицу и трется о него щекой.

– Откуда у нас это все? – спрашивает Зои, вынимая бархатное платьице с юбочкой из тафты, рассчитанное на возраст полтора-два года. Когда дочка замечает сумму на ценнике, у нее отвисает челюсть. – Девяносто четыре доллара? – восклицает она, глядя на неношеное синее платьице с бантом на поясе. Где-то в коробке лежат прилагавшиеся к нему колготочки, которые стоят не намного меньше.

– Давно купила, – отвечаю я. – Больше десяти лет назад.

Тогда в обеденный перерыв я отправлялась по магазинам.

Брала то одну вещицу, то другую. Разумеется, тайком, Крису ничего не рассказывала. А если муж интересовался, откуда у нас такие долги по кредитке, отвечала, что купила подарок беременной коллеге или бывшей однокурснице.

– Значит, это мое? – спрашивает Зои, потянувшись за панталончиками в цветочек, идущими в комплекте с летним платьицем.

Думаю, как бы выкрутиться. Можно, конечно, ответить «да» и на этом закрыть тему. С другой стороны, Зои может удивиться, почему на всех вещах не срезаны ценники.

– Это у меня что-то вроде хобби, – наконец признаюсь я. – Коллекция. Одни собирают пробки от бутылок, другие карточки со спортсменами, а я – детскую одежду.

Девочки уставились на меня, точно на пришелицу с Марса.

– Вижу симпатичную вещичку и не могу удержаться, – прибавляю я. – Они ведь такие милые…

В качестве доказательства показываю им малюсенькие меховые сапожки.

– Но… – начинает Зои. Здравым смыслом дочка явно пошла в Криса. – Если эта одежда не для меня, – продолжает она, – то для кого?

Похоже, дочка не успокоится, пока не услышит ответ. Посматриваю то на Зои, то на Уиллоу. Обе вопросительно смотрят на меня. Ни дать ни взять хороший и плохой полицейский. В большие карие глаза Зои стараюсь не смотреть – взгляд одновременно и язвительный, и требовательный. Не могу же признаться, что накупила все это для Джулиэт уже после того, как врач объявил, что у меня больше не может быть детей. По-прежнему продолжала мечтать о большой семье, представляла, как Зои и Джулиэт вместе возятся с игрушками на ковре в гостиной, а я наблюдаю, стоя в дверях с заметно округлившимся животом. Не могу же я признаться Зои, в какое уныние повергает мысль, что у меня будет всего один-единственный ребенок. Хотя я не бездетна, но без желанной огромной семьи чувствую себя одиноко. Даже когда и Зои, и Крис дома. Семья из троих человек кажется слишком маленькой, ее мне недостаточно. После операции осталась пустота, которую я заполняла фантазиями и детскими одежками, сложенными в коробку. Я даже смогла убедить себя, что когда-нибудь у меня появится маленькая девочка, непременно появится.

Решаю сменить тему и предлагаю:

– Давайте подберем что-нибудь для Руби.

Втроем принимаемся с энтузиазмом рыться в коробке. И все же исходящий от этих вещиц запах новизны в очередной раз напоминает о моей несостоятельности.

В конце концов останавливаемся на бордовом комбинезончике для прогулок и белом с волнистым узором для дома. Наблюдаю, как Уиллоу раздевает девочку и пытается натянуть на нее распашонку. Малышка разражается протестующим криком и принимается брыкать ножками. Движения Уиллоу нерешительны и полны опаски. Она глядит на комбинезончик, на воротник, слишком узкий для круглой головки Руби, потом пробует еще раз. Она же все делает не так – надо придержать ворот, чтобы оставить зазор для носика, и надевать быстрее, чтобы ткань не закрывала ротик.

– Давай я.

Произношу эти слова резче, чем хотела. Чувствую на себе пристальный взгляд Зои, но обернуться не решаюсь. Сажусь на место Уиллоу и принимаюсь осторожно надевать на девочку распашонку, потом аккуратно защелкиваю пуговички.

– Готово, – объявляю я.

Вдруг оживившись, Руби хватается за золотую цепочку у меня на шее.

– Нравится? – спрашиваю я. Судя по блеску в глазах и широкой беззубой улыбке, очень. Вкладываю папино обручальное кольцо Руби в ладошку. Пухленькие пальчики сжимаются в кулачок.

– Это кольцо моего папы, – произношу я и продолжаю одевать малышку – комбинезончик, белые носочки с кружевами… Руби весело взвизгивает. Прижимаюсь носом к ее животику и произношу «ути-ути» или еще что-то в том же роде – маленькие дети такие присказки обожают. Совершенно забываю про Уиллоу и Зои, а те наблюдают, как я целую ручки и шейку Руби. Когда принимаюсь сюсюкать, замечаю на лице Зои почти испуг. Да, навык ворковать над малышами с годами никуда не девается.

Внезапно дочка вскакивает и восклицает:

– Хватит уже сюсюкать! Слушать противно!

Голос звучит резко и пронзительно – такой высокой ноты может достичь только девочка-подросток. Зои выбегает из гостиной и снова скрывается у себя в комнате, с грохотом хлопнув дверью.