А Борис в своих хоромах предавался блуду. Он регулярно таскал к себе девок после того, как отдал в Орду жену Устинью. Этот поступок, с какой бы стороны его не рассматривать и не оценивать, все равно тяжелым камнем висел у него на сердце. Не было ни дня, чтобы он не думал о тех временах и не спрашивал себя, правильно ли он поступил и можно ли было сделать по-другому.

Но время шло, Борис привыкал к собственной подлости и пришедшему вместе с ней одиночеству, пил и блудил, пытаясь даже извлекать выгоду из своего униженного положения.

Вот и сейчас, когда на княжеской кровати спала пьяная голая девка весьма неопрятного вида, Борис в длинной ночной рубахе, взлохмаченный, с неизменного похмелья, диктовал письмо рябому мальчишке-послушнику. Тот водил пером, то и дело с ужасом и интересом косясь на девку.

– Здравствуй, милая моя Устинья! – диктовал Борис. – Не проходит и дня с той минуты, как мой брат отдал тебя проклятому татарину, чтобы я не подумал о тебе. Ежедневно, ежечасно думаю о твоих мучениях на чужбине и страдаю вместе с тобой. Но верю: ты с твоим умом и душевной силою не пропала, не сгинула. И возможно даже, имеешь некое влияние на хана Берке или кого-то из его людей. Коли так – замолви за меня словечко, когда будут решать, кому дальше княжить. Знаю, как мечтала ты стать великою княгиней, так вот наконец получишь награду за все свои страдания. А уж как домой тебя вернуть, я позабочусь.

Борис закончил диктовку, подумал, не надо ли еще чего добавить, и велел мальцу-монашку:

– Подпись мою поставь и дай, я запечатаю.

Монашек дрожащей рукой подписал письмо и протянул его с поклоном князю.

– Нравится? – кивнул Борис на спящую девку. От него не укрылись взгляды, которые бросал на нее паренек в рясе.

– Дык… это… – тот с трудом сглотнул и решился сказать правду: – Ага…

– Так бери! – усмехнулся Борис.

Монашек секунду недоуменно смотрел на него, потом бросился к девке, поднимая на ходу полы одежды.

– А коли проболтаешься кому о письме – я велю тебя запороть до смерти, – сказал Борис, запечатывая письмо.

– А ежели гонец проболтается? – монашек замер на полдороге к княжескому ложу.

– Гонец читать не умеет, – покачал головой князь Борис и вышел из покоев, шутливо благословляя парнишку на блудное дело.

Когда Борис вошел в зал, там под присмотром прислужника топтался молодой дружинник. При виде князя оба склонили головы.

– Что, друг, отправляешься нынче в долгий путь? – спросил Борис, жестом отпустив прислужника.

– Да, князь… Отпустили вот в Суздаль с родными попрощаться, а теперь пора догонять посольство великого князя.

– Это письмо отдашь княгине Устинье, – Борис достал из-за пазухи бумагу и подал гонцу. – Сделай все, чтобы добраться до нее лично…

– Так ведь это… Жива ли еще княгиня наша? – опешил гонец.

– Зная ее, думаю, что живет и здравствует… Так вот, пусть при тебе прочтет и письмо сожжет. И скажет только одно слово: «да» или «нет».

– Понял вроде, – долго соображал дружинник, повторяя про себя последовательность действий, и взял у князя письмо.

– Если скажет «да», то и ладно, а вот если «нет» – тогда придет черед другого письма.

Задача показалась гонцу еще более сложной, и он изо всех сил пытался запомнить все сказанное. Борис достал еще одно письмо.

– Отдашь его хану либо его ближайшему слуге… Понял приказ своего князя?

– Понял, кажись, – кивнул тот, взмокший от волнения.

– Ну, с богом, поезжай, – велел ему Борис.

Дружинник, выходя, столкнулся в двери с постельничим.

– Там тебя воевода спрашивает, – сказал слуга князю. – Говорит, из Новгорода, срочно.

Борис, сделав важное дело – написав письма и передав их гонцу, – позволил себе выпить еще немного вина, и теперь хмель клонил его в сон. Он сидел, пьяно скосившись и пытаясь собраться с мыслями.

– Зови…

Постельничий удалился, и через несколько секунд вошел новый воевода новгородцев. Мокрый и запыленный, он низко кланялся князю, с трудом дыша.

– Здравствуй, князь! Приказ от князя Владимира – немедленно выезжать с тобою вместе ему навстречу.

– И какого лешего ему дома не сидится? – нахмурился Борис.

– В город Ярослава едем… – сказал воевода, быстро оглянувшись по сторонам. – Великий князь несправедливость учинил… Посадил вместо себя Даньку-сопляка в обход старшего брата… Вот князюшка наш и хочет восстановить себя в своем праве.

– Это что же… бунт?! – поднял Борис глаза на воеводу после паузы.

– А как хошь назови… – пожал тот плечами. – Только ведь не против великого князя идем, против незаконного наместника.

– И зачем же я ему понадобился? – уточнил Борис.

– Так Ярослав в городе большое войско оставил, – объяснял воевода. – А нашу-то дружину сильно пощипали: татары, половцы да и сам великий князь кое-кого к себе забрал.

– То есть он думает, я вроде собаки: пнул – отойду, спрячусь под лавку, свистнет – прибегу по первому зову… – сказал Борис, едва сдерживая бешеное желание что-нибудь разбить или вмазать кому-нибудь по морде.

Воевода почтительно молчал.

– Скажи, что встретимся под стенами Владимира, – велел Борис, отпуская посланника.

Новгородский воевода с поклоном вышел, а Борис подошел к столу и дал волю чувствам, одним движением сбросив на пол все, что на нем стояло.

– Щ-щенок! – процедил он сквозь зубы, а потом заорал в бешенстве: – Просыпайтесь, сволочи! Живо! Седлайте коней!!! Во Владимир едем.