Юродивый по прозвищу Медведь и вправду был похож на медведя. Огромный, как будто поросший шерстью, с маленькими, заплывшими жиром глазками и ртом, полным крепких желтых зубов, он сидел на полу в покоях князя Владимира и тренькал на маленькой балалайке, погруженный в полудрему.

Владимир и Борис, сидя на лавках, пили вино, глядя на огонь в жаровне.

Княжеский сын перебирал пряди волос прижавшейся к нему рыжей девки, а полуодетая прислужница подливала в кувшин вина и следила, чтобы не переводилась закуска.

– Слышал, что в тереме говорят? – спросил Владимир. – Наш-то непогрешимый – с нехристью спутался. На глазах у всего города.

– Ну, ты свечку не держал, – усомнился Борис.

– Зато видел, какими глазами он на нее смотрел! Татарочка-то хороша – глазки, как ягодки, так бы и съел.

– Не, – покачал головой Борис. – Он осторожен, как лис. Не станет он из-за девки позором себя покрывать. Да и ты не вздумай!

– А что? – Владимир уже был изрядно пьян. – Мне тут ключница намекнула, что она сегодня в бане одна. Может, вдвоем прокатимся, а, дядька?

– Нет… Хочешь под образа идти – это без меня.

– Да ладно, кто узнает-то? А если и узнает… – Владимир подло прищурился. – Запамятовал, как он твою жену татарину отдал? Так что с него причитается.

Владимир не успел договорить, как Борис схватил его за горло и начал душить. Рыжая девка, вскрикнув, отбежала подальше.

– Что ты сказал, щенок?!

– Прости… – хрипел юноша. – Прости, сдуру ляпнул… Я тоже собак дразнить не стану, не глупец. Хотя жалко – когда еще случай представится.

Его взгляд упал на юродивого, и глаза загорелись недобрым огнем.

– Эй, медведь. А ты баб любишь?

– Глухонемой он, – пояснила девка. – Ничего не понимает.

– Да все он понял, вон как лыбится, – в свою очередь улыбнулся Владимир.

В его голове созрел недобрый план. Но, к счастью, не только его мысли были заняты Наргиз.

Когда Еремей шел по коридору терема, из угла к нему вдруг шагнула Марфа.

Быстро оглянувшись по сторонам, она тихо сказала:

– Я насчет Наргиз.

– Сказывай! – приободрился Еремей.

– Только ты сначала поклянись мне, что все честь по чести будет. Под венец с ней пойдешь потом.

Еремей с готовностью широко перекрестился, и Марфа что-то зашептала ему на ухо.

Этой ночью Наргиз, распаренная и сонная, сидела в предбаннике, завернувшись в простыню. Прислоняясь затылком к теплой стенке, она вдыхала банный воздух, как вдруг дверь распахнулась. Наргиз вскочила, в ужасе выставляя вперед руку.

– Не надо! Нет! Не подходи ко мне! – прокричала она. Но вошедший ее не слышал.

Через минуту к бане подошел Еремей, помедлил немного, пригладил волосы и осторожно постучал. Никто ему не ответил, хотя изнутри доносились какие-то хрипы и шорохи.

– Не бойся, милая, – начал было Еремей, но, распахнув дверь пошире, на секунду замер и крикнул так громко, как только смог: – Да что ж ты делаешь, ирод!

Картина, открывшаяся глазам Еремея, была поистине ужасна. Юродивый, повалив Наргиз на лавку, пытался задрать на ней сорочку. Девушка отчаянно кричала и царапалась, наконец, изловчившись, укусила его за предплечье. Взвыв, юродивый схватил Наргиз за распущенные мокрые волосы и ударил головой об лавку.

– А ну отпусти ее, ирод! – бросился к нему Еремей.

Он схватил юродивого за ворот рубахи, заставил обернуться и ударил кулаком в лицо. Тот, заревев, кинулся на Еремея. Крепко схватив воеводу за плечи, он стал бить его головой в нос. Удар, еще удар – кровь залила бороду Еремея, и он, пошатнувшись, сделал шаг назад. Юродивый навалился на него, оба они упали на деревянный пол и стали бороться, рыча, как дикие звери.

Наргиз с трудом поднялась, держась за лавку. Сорочка на ней была порвана, голова кружилась. Придя в себя, она с ужасом увидела, что убогому удалось повалить Еремея на спину и сейчас юродивый душил его, стальной хваткой обхватив горло. Еремей корчился, пытаясь дотянуться до стоящей неподалеку кочерги. Наргиз в панике стала озираться, на глаза ей бросилась бочка и висящий на стене ковш. Торопливо зачерпнув кипяток и, подгадав момент, она одним махом вылила полный ковш на голову юродивого. Тот, страшно взвыв, отпустил горло Еремея и в ярости обернулся к Наргиз. Девушка застыла от ужаса, глядя, как боль и ярость искажают и без того уродливое лицо убогого. Но в эту минуту Еремей схватил кочергу и несколько раз изо всех сил ударил его по голове. Тот, ничего не видя от боли, зашатался и, натыкаясь на углы, словно пьяный, выскочил из бани и с воем убежал прочь. Еремей, тяжело дыша, смотрел на Наргиз.

– Душно как… трудно дышать… – проговорила она, едва не теряя сознание.

– Держись, милая… Я сейчас…

Он скинул кафтан, набросил его на Наргиз, помог ей встать на ноги и вывел из бани.

Тем временем прислужница Радмилы с тазиком в руках приближалась к бане. Увидев, что там горит свет, она замерла, но любопытство победило страх. Спрятавшись за угол, служанка увидела, как из распахнутой двери в клубах пара выходят Наргиз и Еремей. Наблюдательница особо отметила, что Наргиз была босая, в накинутом на сорочку кафтане Еремея, а ее волосы были распущены. Девушка шла нетвердо и опиралась на плечо своего спутника.

А Марфа в кухне проверяла заготовки на завтра, прохаживалась по-хозяйски и то и дело посматривала в окно.

– Взяла грех на душу на старости лет, – бормотала она себе под нос. Вдруг дверь открылась, и Еремей ввел Наргиз. Оба выглядели – краше в гроб кладут, вдобавок на лбу девушки кровоточила ссадина.

– Батюшки! – Марфа подхватила Наргиз и усадила ее на лавку. – Ты что с ней сделал, убивец?!

– Да не я это, – воевода тихо кивнул на дверь. – То юродивый, которого Владимир пригрел.

– Юродивый? – ужаснулась Марфа. – Да с чего он решил среди ночи, в баню?! Это правда?!

Наргиз молча кивнула.

– Он тебя… обидел? – дрожащим голосом спросила Марфа.

– Нет… клянусь, нет… – хрипло отозвалась Наргиз.

– Ты это, иди пока, батюшка, – Марфа повернулась к воеводе. – И богом заклинаю – молчи об этом.

– Никому не скажу, – от сердца пообещал Еремей. – Только вот поквитаюсь с этим паскудником.

– Не надо! – Наргиз в испуге схватила его за руку. – Пожалуйста, не надо, а то все узнают… И он узнает… Великий князь…

Еремей мрачно посмотрел на нее, горько усмехнулся и лишь махнул рукой.

Марфа проводила взглядом воеводу и легонько похлопала Наргиз по щеке, заставляя взглянуть на себя.

– А теперь послушай меня. Еремей – твоя единственная защита и опора. И если он от тебя откажется, – при этом она кивнула на дверь, – тебя просто-напросто сожрут.

– Меня он защитит… князь… – Наргиз, казалось, бредила.

– Да не нужна ты ему, как не можешь понять! – рассвирепела Марфа. – Если Радмила решит тебя со свету сжить – он и пальцем не пошевелит!

– Радмила? – горячо возражала Нарги. – Она не посмеет тронуть невесту своего мужа…

– Если князь вдруг приласкал тебя или сказал тебе что-то хорошее, так это он по доброте душевной. Он – пример всем русским людям, образец Веры и Чести. И если кому-то другому, Еремею, например, народ сможет простить жену-татарку, то своему князю любовницу-татарку он не простит никогда, – втолковывала ей Марфа.

Наргиз молча думала о чем-то, пристально глядя на Марфу.

– А зачем Еремей зашел в баню среди ночи? – спросила Наргиз и тут ее осенило. – Это ты меня туда отправила! Только ты знала, что я туда иду!

Марфа молчала, прикусив язык. Ей нечего было сказать девушке – говорить правду не могла, а лгать не хотелось.

А в княжеском тереме Стеша заплетала Радмиле косу на ночь.

– Без Даниила так пусто, – жаловалась княгиня. – И я тут как будто лишняя.

– Даже в мыслях такое не держи! – посоветовала ей ключница. – Ты тут самая главная. Хозяйка!

Стеша заметила в прядях седой волос и резко выдернула его.

– Еще один? – грустно спросила княгиня.

– Надо чаще луковым отваром промывать. Никто не должен видеть, что тебе уже не шестнадцать.

В дверь постучали, это была оробевшая прислужница, которая сразу даже не смогла сказать, что случилось.

– Чего тебе? – рявкнула Стеша.

– Поговорить с княгиней хочу… Дело важное.

– Утром скажешь. Княгиня готовится ко сну.

– Я про эту сказать хотела… Татарочку, что Менгу прислал.

– Впусти ее! – велела Радмила, услышав их разговор.

Стеша с сердитым лицом провела прислужницу в комнату.

– Я слушаю, – обратилась к ней княгиня.

Но прислужница все молчала, не зная, как начать. Наконец женщины выведали у нее, что удалось разглядеть в ночном сумраке возле бани. Поахав и велев держать язык за зубами, Радмила и Стеша отпустили служанку, а потом долго сидели молча, глядя как плавится воск свечи, стекая крупными каплями на подставку.