Глава 13. Диверсия
Одно дело идти сквозь эфемерный туман, освещая путь фонарями, другое – бежать. Операторы нейрозвеньев Альянса наверняка проходили целый подготовительный курс, где их обучали простому перемещению в пространстве. В том числе и бегу в экзотелах, что оказалось не такой уж простой задачей.
За первые две минуты разведчики минимум по три раза немалым весом экзотел взрывали фонтаны белоснежного песка; Нечаев однажды сходу врезался в могучий ствол, благо по касательной. Павлов то и дело падал, кувыркался, но быстро вскакивал и нагонял соратников. Сильно мешало осточертелое слюновыделение, хоть уже и шедшее на спад. Однажды ему хватило ловкости – или случилось чудо – перепрыгнуть апатично ползущего куда-то клеща.
А вот тот самый пустотелый клещ из «гипса» стал для него непреодолимой преградой. Видимо, запас везения иссяк. Как нёсся Павлов, неуклюже размахивая крупнокалиберной винтовкой словно большой эстафетной палочкой, так и налетел на лежащее на песке нечто. Хруст и треск, казалось, разнеслись по всему лесу.
Барахтаясь, Роберт случайно отшвырнул в сторону винтовку. Прошла целая вечность, прежде чем он поднялся сам, поднял оружие, стоявшее у основания ствола точно его туда кто аккуратно прислонил, и, глотая слюну, вновь пустился вдогонку за двумя майорами. В зоне видимости их уже и след простыл.
Первым делом он сообщил коллегам: я, мол, в порядке, возвращаться за мной нет смысла. Нечаев коротко ответил: «принял». Навигация экзотела вряд ли позволила бы Роберту заплутать: обратный маршрут был выстроен с точностью до полуметра.
Вскоре Павлов увидел лучи фонарей. Внутреннее устройство шлема «Осы» позволяло прекрасно слышать окружающую среду даже на бегу, звук дыхания оператора качественно глушился.
Только потому Роберт и распознал визгливый смех за спиной.
Что надоумило его одновременно выключить все фонари, он не знал. Роберт сделал это ещё на бегу, машинально, повинуясь какому-то неведомому порыву. А когда остановился и обернулся, тыча винтовкой во влажный полумрак, что-то вдруг бесшумно скользнуло выше него, правее метрах в пяти. Лианы только колыхнулись и снова замерли.
Роберт, отдыхиваясь, упёрся спиной в дерево. Сердце его чуть не остановилось, когда прямо над ним что-то вдруг громко клацнуло. Куда подевалась вся неуклюжесть – Павлов ловко прыгнул вперёд, умудрившись извернуться и упасть почти на спину, да ещё и выставив перед собой оружие. Экзотело выдало серо-белую картинку ночного видения, и только поэтому Роберт не изрешетил апатичного клеща, вытаскивавшего отростки из дерева чуть выше места, где он только что стоял.
Павлов ощутил необычайную ясность мыслей и прилив сил: по спинному мозгу пронёсся остаточный ток только что случившегося вмешательства Ординатора.
Возникший самовольно режим зрения был бесполезен в этих условиях: резкость сохранялась только вблизи, уже в пяти метрах в сторону белой непроглядной стеной вставал туман.
Внезапно раздался крик. Павлов вскочил, сбрасывая бесполезную пелену ночного режима; мгновенно сориентировался и побежал. Но преодолел всего какую-то сотню метров прежде чем ясно ощутил: Ординатор их соединяет. Без психосервера?! На таком расстоянии друг от друга?!
Впереди мерцала пляска фонарных лучей, разбавляемая нечастыми вспышками и глухими хлопками одиночных выстрелов.
Что-то выкрикивал Подопригора; повторял одну фразу Роман, добиваясь реакции от командира – Павлов бежал не вникая. Он весь превратился в бег. Ещё никогда Роберт не хотел так успеть. Смутное предчувствие откуда-то из глубины его самого твердило: если не успеть, будет смерть.
Роберт выскочил из-за дерева и увидел прижавшихся спиной к спине соратников. Лучи их фонарей неистово носились по чешуйчатой поверхности леса и хитросплетению лиан.
Свет скользнул по одному из стволов и тут же метнулся дальше, а в следующую секунду на том месте возникло неясное движение. Павлов не знал, но чувствовал: Ординатор не может настолько соединить их – психосервер была слишком далеко. Но Нечаев и Подопригора всё же ощутили то, что он увидел. И тут же бросились в разные стороны.
Туда, где миг назад стояли космопроходцы, рухнуло нечто длинное, подвижное.
Лес заполнил повторяющийся, визгливый смех и уханье тяжёлого калибра. Разведчики как упали на спины, так и открыли перекрёстный огонь. Зацикленный смех захлебнулся, превратившись в пронзительный, дребезжащий визг; луч фонаря Павлова выхватил остаточный росчерк подвижной тени, устремившейся вверх. Роберт побежал к остальным, на всякий случай неумело стреляя в ту сторону, куда рванулось нечто.
– Я проиграл! Я проиграл спор! – орал из динамиков Нечаев, подскакивая и вздымая белый песок. – Корстнев-младший, сука, выиграл!! Есть тут мясоеды: один-один!
Подопригора отчего-то всё ещё лежал.
– Саныч, ты чего? – Роману ничего не оставалось, разве что стукнуть по броне. Александр Александрович не отвечал. Нечаев уже вздумал каким-то образом грузить его на себя, как командир вдруг встрепенулся.
– В плечо…
– Что – в плечо?
– Ты мне. В плечо. Попал, Рома, – подбирая слова, пояснил Подопригора.
Павлов был настороже – луч его фонаря рыскал по паутине лиан.
Нечаев осмотрел место, на которое тот указывал. Надо же было такому случиться! Калибр четырнадцать с половиной на то и существовал, чтобы прошибать даже качественную углепластиковую броню при определённых условиях. А тут ещё и попадание прямо в слабозащищённое сочленение в районе примыкания руки к торсу.
– Больно? – виновато спросил Роман, помогая Санычу подняться.
– А вам что, не досталось?..
– До челнока ещё два километра. Я вообще не очень понимаю, как Якут нас предупредил тем, что увидел – Рената-то хрен пойми где! Орешек нас вообще не должен был соединять! – разойдясь, Нечаев сыпал прозвищами.
В условиях боя солдаты Союза получали от Ординатора не поочерёдную персональную помощь, что грозило фатальным и, главное, очень быстрым истощением психосервера. Ординатор действовал иначе: выравнивал все чувства, эмоции и ощущения, соединяя подопечных в одну нервную квазисистему. Боль, страх, отчаяние; гнев, жажда мести, злость – всё делилось поровну.
Александр Александрович поднялся, но винтовку взять уже не смог. Видимо, серьёзные повреждения получили некоторые сервоприводы экзотела.
Павлов бегло оглядел место приземления атаковавшего их существа, попутно не забывая следить за периметром.
– Таракан какой-то… – Нечаев подсветил его фонарём.
– Лишь бы не сколопендра… – надломившимся голосом произнёс командир. Прозвучавшая фраза уж очень походила на мольбу, но никто не придал этому значения.
Песок в подсвеченном месте почти не выдавал тайн набросившейся на людей твари. Чётких следов не осталось, за исключением нескольких тёмных пятен размером с ладонь «Осы». Это, очевидно, была её кровь.
– Живучая, – хмыкнул Роман. – Выстрела три-то я чётко в неё положил.
– Ты видел… её? – спросил странным тоном Подопригора. Складывалось впечатление, что он чем-то чрезвычайно обеспокоен.
– Длинная. Змея какая-то что ли…
– Змея так не перемещается… Тв-в-вою мать… – он неровно дышал. – Я, похоже, с ума схожу!
Оставаться на месте не имело смысла. Изготовившись, космопроходцы двинулись дальше, к челноку. Теперь уже и речи не могло быть о беге. Спешить на полученный от Ренаты сигнал они могли теперь разве что быстрым, но очень осторожным шагом, вслушиваясь в каждый шорох.
Впрочем, последнее-то как раз и не принесло бы никаких результатов. Звучало весьма нелогично, бредово даже, но факт оттого не переставал быть фактом: «смех», который тварь издавала будучи вне поля зрения, слышался только когда его не пытались расслышать.
Каждый про себя отметил эту особенность. И молчал. Пуще всех, так сказать, молчал Подопригора. Потому что он изо всех сил гнал от себя некоторые ещё более бредовые мысли, рождённые конкретными, прямыми, как рельса, аналогиями…
Вскоре до окончания леса вообще оставалось рукой подать – впереди то и дело проскальзывали ярко-белые вертикали света. Но они не успели до них дойти.
Гигантская масса в молниеносном броске сбила всех троих разом; кто-то от неожиданности выстрелил куда пришлось. Павлов прокатился кубарем, попытался подняться, но его швырнуло в сторону. Он врезался плечом в дерево и, резко перевернувшись, рухнул в песок.
Что-то орал Нечаев. Истошно вопил Подопригора.
Экзотело каким-то образом помогло восстановить сбитое ударом дыхание; нашарив рукой винтовку, Роберт встал. Он почти уже нажал на спусковой крючок, но оцепенел, не в силах даже пошевелиться.
– Стреля-а-ай!!! – кричал Нечаев, рыская вокруг в поисках оружия, выбитого внезапным броском.
Командир был прижат грудью к песку. Его целиком накрывало нечто членистое, змееподобное, с десятками подвижных крючковатых лап, колотивших по поверхности. Бесконечные и бесценные мгновенья Роберт пребывал в ступоре.
Укол в мозг, ток по спине…
Тварь впилась Подопригоре в ногу, Павлов чуть не оглох от его крика. Он вскинул винтовку, но гадина уже, частью гигантского тела стоя на спине командира, потянула вверх его ноги, будто желая отломить одну половину добычи от другой. Вопль Подопригоры резко оборвался.
Ординатор во второй раз пробился сквозь скорлупу оцепенения, и палец нажал на спусковой крючок. Крупнокалиберная винтовка изрыгнула несколько пуль, чудовище, вереща и визгливо посмеиваясь, с невероятной ловкостью бросилось в сторону. Спустя мгновение, Нечаев надрывно кричал и тоже поливал влажный полумрак беспорядочным огнём, разыскав отброшенную ударом винтовку.
Он ещё орал, сыпля в туманную глотку леса проклятья, а Роберт уже тащил командира к свету. Якут не смотрел наверх, не оглядывался по сторонам, хоть и слышал перемещение многоногого чудовища где-то очень близко. То и дело тварь визжала и, с хрустом обдирая деревья, уносилась прочь. Но всякий раз возвращалась, чтобы тут же нарваться на прицельный одиночный огонь.
Звуки перемешались, но Роберт готов был поклясться, что Роман что-то бойко, надрывно поёт. Каждый его выстрел попадал в цель, попеременно порождая визг и уже не смех даже, а клокочущий зацикленный крик.
Неясно сколько прошло времени, прежде чем на песке показались полосы света. Правая нога командира волочилась, словно приделанная на шаровый шарнир ниже колена – иной раз стопа смотрела и вовсе в неестественном направлении. А ещё лилась кровь. Тонкой, но непрерывной струйкой она отмеряла проделанный путь.
Выстрелы прекратились только когда разведчики целиком вышли на свет. Будто на прощанье лес послушным эхом разнёс удаляющийся смех.
Уже в отсеке стабилизации Павлов вновь провалился в ступор. Кровь на полу перемешивалась с маслом из торсовых сервоприводов в мутно-бурую жижу. Нечаев уже в который раз колотил в переборку, но отчего-то никто не спешил их впускать, а местная панель никак не реагировала.
Вскоре они получили импульс от Ренаты. Она отчего-то прощупывала их, точно опасалась, что они могут оказаться кем-то ещё. Только после этого переборка прошуршала в сторону, впуская разведчиков.
В них сходу уставились сразу два протоволновых излучателя.
– Маски! – потребовал лейтенант Иванов. Его «валенок» тонко попевал на грани слуха, приведённый в боевую готовность. Рядом стоял не менее решительно настроенный Бёрд, а уже за спинами чересчур бдительных стражей куталась в собственные руки бледная Рената. Её тихого «это они» оказалось недостаточно.
Только когда забрала разъехались на три стороны, являя лица живых людей, излучатели опустились. Не говоря лишних слов, Нечаев отшвырнул винтовку и принялся раскрывать экзотело Подопригоры.
– Бурова сюда! – выкрикнул он.
Но вместо инженера, способного быстро и грамотно вызволить друга из плена углепластиковой брони, напротив вдруг возникла Виктория.
– Отставить! – вскрикнула она, будто из них двоих Роман ходил в старлеях; резкая, всклокоченная, Вика напоминала уличную кошку. – В медблок! Живо! Вынимать только у реаниматора! Павлов – помоги! Schneller!!!
Нечаев взял командира за ноги. Но тут же перехватился выше колен, побоявшись что правая голень попросту останется у него в руке. Бороздя головами низкие в этой части челнока потолки, они занесли Подопригору в медблок. Там же обнаружился и Буров. Краем глаза Роман увидел его, лежащего на нарах, где не так давно выдумывал название газу Трипольский. Голова Истукана была почти полностью перемотана пропитанными кровью низолиновыми бинтами, а на руку наложен временный фиксатор.
Экзотело раскрыли быстро. Только район повреждения никак не хотел поддаваться. Чтобы вытащить изувеченную ногу, Нечаеву пришлось действовать в качестве гидроножниц спасателей, с той лишь разницей, что требовалось не резать зажавший плоть материал, а аккуратно его разжимать, стараясь при этом не навредить ещё больше. Александр Александрович всё время оставался без сознания. Цвет лица красноречиво характеризовал его состояние.
Когда Подопригору уложили на реаниматор, и аппарат, повинуясь быстрым женским пальцам, начал первичный анализ состояния, Нечаев выдохнул.
– На выход! – коротко скомандовала Виктория, зубами разрывая упаковку низолиновых тампонов. – И это уберите!
Пострадавший коленный сустав выглядел жутко. Немного ниже исходил тёмной кровью двойной прокус по обеим сторонам голени: мандибулы твари расходились в стороны четырьмя клыками. Рана на плече тоже кровоточила, но оказалась в сущности пустяковой – оружие Саныч не смог поднять скорее из-за повреждения экзотела.
Как выволокли они раскуроченную «Осу», так и стояли бы в коридоре, буравя пересохшими глазами серые стены челнока, не призови их Иван с Бёрдом самих наконец вылезти из экзотел.
В арсенале дожидались Ганич и Трипольский. Они не моргая смотрели на покорёженную броню, волоком втащенную в отсек. Глубокие множественные рытвины были весьма красноречивы. Ганич бледнел. Трипольский никак не мог проглотить что-то.
Оставив «Осу» на растяжках, Нечаев не ожидал, что не устоит и упадёт обессиленно на пол. Все его мышцы тряслись, будто он только что на спор переплыл Ла-Манш. Но то была не усталость даже. Вернее, усталость не физическая.
Роман встретился взглядом с Павловым, тоже рухнувшим на четвереньки. Раскосые глаза на посеревшем, взмокшем лице взирали опасливо, виновато, загнанно.
Геолога вырвало.
Нечаев слишком часто пел свою боевую песенку, чтобы кого-то обвинять в трусости или ещё в чём-то подобном. Не единожды видел он в людских глазах ужас: корнями из подсознания, первобытный, парализующий, с которым Ординатор не мог совладать с первого раза. Однажды он сам испытал неодолимый ступор, забыв не то что как стрелять, а как дышать даже. Вот поэтому он молчал. И жалел. Жалел, что в этот раз вынужденно запел свою песенку слишком поздно.
– Зачем подали сигнал? – усаживаясь прямо на полу, разбито спросил Нечаев. Его почти физически душила мысль: там, на реаниматоре, лежит тяжело раненый Саныч.
– Я видел синтетика, товарищ майор, – пояснил Иванов. – У внешней переборки. Не выстрелил, потому что не сразу понял. Он что-то держал в руках. В руке. И у меня на глазах покинул челнок. Я же нашёл Бурова.
– Что с ним?
– Вика сказала – черепно-мозговая. Сотрясение, трещина лобовой кости. Вывих ключицы и плечевого. Досталось, короче. Но жив.
– Нихрена не понимаю! Где ты его нашёл?
– В генераторной.
– Он сам говорил что-нибудь?
– Нет. Ещё не приходил в сознание. Вика говорит, что с ним всё хорошо. Что лоб у Бурова крепче, чем у нас всех, вместе взятых…
– Синтетик что-то унёс, так? – Нечаева трясло. То ли от холода, то ли от горечи глупого, случайного поражения.
– Я не разглядел что именно. Думаю, капитан Буров скажет, когда очнётся, – Иванов говорил об инженере почти восхищённо.
– Как он попал внутрь?.. Вы что, не закрыли механический затвор?..
В голове Нечаева творилось черт-те что. Он изо всех сил сдерживался, чтобы как минимум не наговорить грубостей Бёрду, наверняка отлично знавшему о попытках Альянса самостоятельно освоить технологию «прыжка». Неудачных попытках. И этот синтетик – явление Христа народу! – который напал на Бурова. Как злой мальчишка, когда понимает, что кто-то умней его – бьёт, но опасливо, так и этот механизм отчего-то просто ограничился тумаками и кражей чего-то, вероятней всего из генераторной.
Простой синтетик точно совершил бы убийство. И не одно. Складывая оба эти факта, он начинал сомневаться в нерушимой уверенности Майкла касательно «человека Макленнора». Никто ведь не спрашивал американца – на кой он тут? Налаживать связи? Да не бередите мою печень, их и без космопроходцев налаживают!
Нечаев в итоге смолчал. Не время устраивать разбор полётов. Не сейчас.
Когда они смогли-таки подняться, Роман подошёл к Павлову и в двух словах, сухо, но искренне дал понять, что тот не виноват. В конце концов, он первым дал маху, случайно ранив командира. Возможно, не случись этого, тварь не сумела бы его достать…
Спустя два часа нервного ожидания Вика позвала в медблок его и Ренату – оставшихся в строю старших офицеров.
– Итак, – начала сосредоточено она. – Раны серьёзные. Пулевое в плечо – касательное, с ним всё быстро и просто. Теперь далее. На снимках видны повреждения позвоночника в районе таза. Будто его… его хотели сломать?
Голос Грау дрогнул. Роман сморщился, давая понять, чтобы она просто продолжала говорить – все объяснения позже.
– С ногой дела хуже. Я остановила кровотечение, ввела систему синтезатора крови. Сустав, если провести операцию, сохранится, но…
– Что – «но»?
Медик убрала с пострадавшей ноги Александра Александровича простынь. Рената охнула, прикрыв рукой рот. Роман сглотнул. Кожа ноги стала почти белой. Сухой и твёрдой. Как гипс.
– Я не знаю наверняка, что это. Очень похоже на окукливание. Реаниматор сообщает о необратимых деструктивных изменениях структуры мышечной ткани. Процесс удалось остановить неостероном в растворе эмины. И ещё. Кровь не распространяет катализатор этих изменений. Это очень необычно, но изменения тканей сугубо локальны…
– Ты сказала, что изменения, – Роман покосился на кое-где потрескавшуюся, шершавую поверхность, – необратимы… Хочешь сказать, что…
– То есть предстоит ампутация. Операцию следует провести как можно быстрее. Я ничего не знаю о причинах вот этого, – Грау указала ладонью на ногу. – Но совершенно точно, что двигательных функций икроножная мышца уже не сохранит. Да какие там функции, господи! Если бы не действие неостеронной инъекции, там вообще уже была бы белковая мешанина!
– Значит, его нужно возвращать, – волей-неволей Нечаев начинал принимать решения в качестве командира.
– Согласна. Только в Новосибирске смогут помочь. Но до ампутации этого делать нельзя. Слишком велик риск.
– Значит, следует провести операцию как можно скорей, – высказалась Рената.
Внезапно пошевелился и застонал Буров, Виктория с Романом тут же подошли к нему. Выглядел он более чем скверно.
– Ге… не… ратор.
– Что? – одновременно переспросили Нечаев и Грау, как вдруг освещение в медблоке просело. Реаниматор завыл, мобилизуя аккумуляторы на поддержание пациента. Люди даже толком отреагировать не успели, как всё вернулось в норму.
– Ге… нератор, – подстреленным тигром рокотал Буров, норовя подняться. Он производил впечатление одержимого, из последних сил пытающегося донести до неразумных свою истину. – Он скоро… остановится. Он... остановил его! Генератор останавливается!..
