Автомобиль мерно покачивался по изгибам грунтовой дороги, натужно подвывая двигателем. Он был сильно перегружен. Но оно и не удивительно. В этот фаэтон вместо четырех человек, влезло пять. Плюс багажное отделение забили до упора, да еще небольшой прицеп, сделанный из зарядной двуколки, сзади болтался. Следом полз второй Mercedes Simplex , напрягая свой бензиновый мотор в удивительные для этих дней сорок лошадей. Полз, разумеется, по меркам Куропаткина. Для него эти двадцать-тридцать километров в час выглядели сущим кошмаром. Местные же наслаждались скоростью. Без шуток.

С автомобилями вообще отдельная песня связана.

Когда Алексей Николаевич узнал, что может добраться до этих пусть и не самых надежных и удобных, но авто – все бросил и потянул свои потные лапки с упорством нализавшегося валерьянки кота. В какой-то мере это превратилось в своего рода одержимость. Так что, при штабе Маньчжурской армии к середине апреля оказалось уже пять различных автомобилей с водителями, которые самым активным образом использовались. Сначала самим Куропаткиным, а потом, с его подачи и остальными подчиненными.

Но не суть, мы отвлеклись.

Вот авто скрипнул и остановился, продолжая тарахтеть мотором. Куропаткин с трудом вылез с переднего сиденья и принялся разминать текшее тело. Отвык он на таком кошмаре кататься. Крайне неудобно по сравнению с автомобилями конца XX и уж тем более начала XXI века. Его спутники тоже приводили себя в порядок, но, судя по выражению лиц, не так чтобы и недовольные. Все познается в сравнении. И этот «пепелац» выглядел, безусловно, выигрышнее на фоне разнообразных повозок. А главное – существенно быстрее.

Немного придя в себя, генерал осмотрелся и улыбнулся. Дела в этом месте шли куда нужно.

- Итак, господа, - начал Куропаткин, - мы оторвались от войск на два суточных марша, чтобы ознакомиться с позицией под Ляояном. Здесь нам предстоит остановить японцев. Отдавать им железную дорогу нельзя ни в коем случае. А вот, - он скосился на мужчину, что скачками «хромой кобылы» приближался к ним, - и наш виновник торжества - капитан Антон Иванович Деникин.

История этого человека была удивительна и интересна. Отец Деникина происходил из крепостных крестьян - отданный в рекруты, он смог выслужиться в офицеры, сделал военную карьеру и ушел в отставку целым майором.

Сын отца не посрамил. Реальное училище. Служба в пехотном полку вольноопределяющимся. Киевское юнкерское училище, откуда он был зачислен в артиллерийскую бригаду. Академия Генерального штаба, по завершению которой был произведен в капитаны. А с 1902 года, несмотря на неприятное недоразумение с генералом Сухотиным в 1898 году, был зачислен офицером Генерального штаба. И так далее, и тому подобное.

183-ий Пултусский полк, в котором служил Деникин, не выдвигался на войну, поэтому Антон Иванович добился 14 февраля личного разрешения быть откомандированным в действующую армию. И это – несмотря на травму, которую он получил в январе того же года . Уже 5 марта он сошел в Харбине, будучи до прибытия назначен начальником штаба 3-ей бригады Заамурского округа Отдельного корпуса пограничной стражи, стоявшей глубоко в тылу и вступавшей только в стычки с китайскими разбойниками – хунхузами.

Но Алексей Николаевич ведал много больше о Деникине, чем было всем известно в те дни. В свое время он сталкивался с биографией этого человека и прекрасно знал, что Деникин не усидит в тылу и уже осенью прорвется на фронт, где проявит себя самым лучшим образом. Энергичный, умный, решительный и распорядительный. Он отличится в делах генералов Мищенко и Ренненкампфа. Поэтому, как только Куропаткин вспомнил о нем, так и подтянул к себе. Для окружающих и легенды придумывать не требовалось – Куропаткин сам вел родословную из крепостных, так что приглашение Деникина на должность офицера штаба армии по особым поручениям мало кого удивило. Да, не совсем капитанская должность. Но Куропаткин был в своем праве.

- Очень приятно, - кивнул генерал-лейтенант Засулич. – И удивительно. Отчего пехотный офицер занимается саперными делами?

- Так в этих укрепления не саперы сядут, а пехотинцы. Так что это вполне разумно, - улыбнувшись, возразил командующий. – Антон Иванович очень деятелен и инициативен, а дело важное, новое, непривычное. Тут только с огоньком и молодым запалом трудиться. Кроме того, я дал ему в подчинение офицеров-саперов и отряды китайцев-землекопов. И, надо заметить, капитан прекрасно справляется. Я, признаться, ожидал увидеть меньшую готовность укреплений.

- Укреплений? Я вижу только странные траншеи. А где же редуты с люнетами? Или их будут возводить позже? – Вновь удивился Засулич. Там, на Ялу, он уже попытался возражать, когда командующий приказал копать траншеи вместо возведение редутов, но его осадили, сославшись на то, что не место и не время. Дескать, выполняйте приказ, поговорим потом. Он подчинился. Сейчас же, ситуация располагала.

- Для этого я вас сюда и привез Михаил Иванович, - с хитрой улыбкой ответил Куропаткин.

Первая Мировая война еще не произвела революцию в полевых фортификациях. Не успела. Поэтому в сущности то, что как русские, так и японские войска возводили время от времени в поле, не далеко ушло от формаций времен Наполеоновских войн или более древних конструкций. В ходу были все те же редуты, люнеты и прочие возвышающиеся над землей укрепления. Прекрасные мишени для нарезной артиллерии легко ей разрушались. А главное – не давали никакой защиты от шрапнели, ставшей «царицей полей» в эти годы. Конечно, ближе к концу этой войны разнообразные редуты стали уходить в прошлое, уступая место цепочкам траншей. Но до этого было еще далеко. Да и уход этот оказался весьма скромный - до того уровня полевой фортификации, какой имелся на Западном фронте к концу Первой мировой войны, у нас не приближались никогда.

Вот Куропаткин и решил исправить эту «историческую несправедливость» хоть в какой-то мере.

Ничего особенного он под Ляояном не возводил. Для этого не было ни времени, ни возможностей, ни строительных материалов. Однако три линии просторных траншей полного профиля, идущие изломанными линиями – возводились. А вместе с ними – деревянные подкрепления стенок, фланкирующие дзоты , гнезда для пулеметов и легкой артиллерии, наблюдательные пункты, пути отступления, блиндажи и землянки для размещения личного состава и так далее, и тому подобное. Алексей Николаевич водил эту компанию командиров и объяснял принцип работы такой обороны.

- А вон там, - показывал он рукой, - будет проход между рядами колючей проволоки. Видите, куда направлена амбразура этого дзота? Правильно. С фронта его уничтожить можно будет только прямым попаданием шестидюймового снаряда, да и то – не факт. Так что пулеметчик сможет работать в относительно комфортных условиях.

- А откуда колючая проволока?

- Наместник адмирал Алексеев уже телеграфировал мне, что сумел закупить в Североамериканских штатах большую партию этого товара. Никто ведь ее за военные товары не считает. А зря. Преодоление пехотой таких заграждений – штука непростая. Особенно под плотным стрелковым огнем. Но о том болтать не стоит – сделаем Микадо сюрприз. Да и вообще – болтун – находка для шпиона! Так что думайте, господа, с кем и о чем разговариваете.

- А артиллерия? – Не унимался Засулич. – Вы нам показывали только позиции для легких орудий, непонятно для чего нужных. Как их там? Пушек Барановского . А где вы планируете поставить нормальные?

- Так в тылу. Или вы хотите, чтобы японцы нам орудия повыбили в начале боя? Помните, как мы сделали на Ялу? Повторим. Только вместо сигнальщиков с флажками на наблюдательные пункты поставим связистов, а к ним проведем обычные телефоны.

- Телефоны? – Удивились все.

- Конечно. А что вас смущает? Я уже заказал из Санкт-Петербурга партию аппаратов, три коммутатора для них, ну и проводов в достатке. Очень удобное средство связи. Или вы хотите, чтобы вестовые под огнем противника бегали оглашенными? Господа, ну что же вы? Мы – цивилизованные люди и нам такая дикость должна претить. – Куропаткин немного утрировал, он знал, что в Порт-Артуре уже внедряется в крепостном хозяйстве телефонная связь. В том числе и удаленных укрепленных позициях, вроде тех, что руководство обороны уже разворачивает у Тафашинских высот . Но это знал он как командующий. А вот его подчиненные подобными сведениями обладали далеко не все. Мало того, там развертывается несколько линий траншей для стрелков в сочетание с проволочным заграждением. Хотя, конечно, отличий хватало с избытком. Там и траншеи были жиже, то есть, совсем не полного профиля - этакие канавки в земле, и проволочное заграждение более примитивное. ДЗОТов не планировалось. Пулеметы размещались в редутах и люнетах, то есть, открыто, как, впрочем, и батареи. Таким образом, его оборона под Ляояном волей-неволей получалась существенно более продвинутой, но, все же, столь и уникальной.

- Но… - попытался возразить Засуличь, но осекся. Ведь действительно удобная штука получалась. – А если сломается?

- Вот тогда и пустим вестового. А заодно и сапера – пусть пробежит по проводам, проверит их целостность. Нормальных связистов-то у нас пока еще нет, а саперы с проводами недурно должны разбираться. Как-никак минное дело изучали…

Так они ходили и беседовали до самого вечера.

Куропаткин не стеснялся – рассказывал, показывал, объяснял. Этим офицерам командовать обороной на этих позициях. И недопонимания здесь быть не должно. Конечно, работ предстояло еще довольно много. Многие километры даже таких укреплений не могли возникнуть внезапно. Но уже сейчас, благодаря тесному взаимодействию с частью местных китайских и маньчжурских элит Ляояна, а также с Николаем Ивановичем Тифонтаем  дела шли очень хорошо и быстро. Деникин лишь курировал данное дело, чтобы все делалось сообразно с общим планом, имея за спиной массу неплохо организованных и мотивированных рабочих рук. Хорошо мотивированных, потому что до каждого китайского землекопа Куропаткин постарался довести общую идею плана «Желтая хризантема». Поясняя, что здесь, с лопатой в руках, тот сражается за жизнь и будущее как свою, так и своих близких.

А потом, когда полевое совещание подошло к концу и все разошлись кто куда, Куропаткин поехал в Ляоян на почтовую станцию. Ему предстояло сделать еще один большой шаг – он собирался слать письма. Много писем разным людям. Императору, в газеты, меценатам и прочим. Предлагая каждому адресату только то, что тому приятно было бы почитать. Тот ругал пулемет Максим? Алексей Николаевич посылал ему развернутую критику этого оружия, основанную «на опыте боевого применения» и просил посодействовать в том или ином посильном деле. Того прибыть на Дальний Восток. Этого - закупить полсотни пистолетов Маузер С-96. Иного – приобрести парочку автомобилей Mercedes Simplex и, наняв водителей, выслать все это в Ляоян по железной дороге.

Кураторам своим он тоже слал послание, ожидаемое ими.

Кроме подробного, с акцентами в нужных местах, описания сражения, он выступал с любопытным предложением. Им требовалось много «черных» денег для организации беспорядков в стране? Зачем же тогда играть так грубо? Ведь всплывет же – проблем не оберешься. Поэтому он предлагал организовать обширную материальную помощь фронту из частных сил, искусственно создавая завышенную значимость войны. И даже предлагал варианты агитационных заготовок для этого, дескать, там решается будущее России. А он уж тут развернется. Китай большой и товаров за полцены он проглотит очень много. И автомобилей, и пулеметов, и патронов со снарядами. Что он, дескать, уже и контакты нашел…

Прямо писарем генерал заделался. Подчиненным же такие послания не поручишь.

Над одним письмом он думал дольше всего, никак не решаясь. Алексей Николаевич испытывал прямо-таки трепет какой-то от одной мысли, что прикоснется к этому пласту истории.

Речь шла о Иосифе Джугашвили.

Казалось бы, какая связь? Зачем вообще этот человек был нужен на Дальнем Востоке? Но гостя из будущего просто жгло от желания с ним познакомиться. Ульянов, Бронштейн, Скрябин и прочие его мало интересовали. Проходимцы как проходимцы, талантливые, не без этого, но жгучий интерес вызывал только этот осетин грузинского разлива. Впрочем, про историю с Пржевальским и его переводами на имя матери Сталина он тоже слышал, но считал байкой.

Как его вытащить? Какая может быть связь между генералом царской армии и революционером, что в те дни чинил беспорядки по Закавказью? Но Алексей Николаевич рискнул. Точного адреса проживания этого деятеля он не знал, поэтому послал знакомому в Тбилиси пакет с просьбой разыскать и вручить послание адресату.

«Здравствуйте Иосиф Виссарионович!

Извините, что отвлекаю вас от «борьбы за Светлое будущее», но, я надеюсь, мое предложение вас заинтересует.

Вы хотите чего-то большего, чем просто кричать о несбыточных иллюзиях, срывая работу заводов и фабрик? Вы хотите взяться за конкретное и действительно полезное людям дело? Тогда подбирайте двух-трех надежных и толковых товарищей и приезжайте в Ляоян. Деньги на проезд я приложил. Если не поедете, то отдайте их на ваше усмотрение той семье рабочего, что больше всего в них нуждается.

Сразу хочу предупредить – займетесь агитацией или подрывной деятельностью в войсках – расстреляю. Я позволить себе гуманизма не могу. Не имею права.

Работа будет простая и сложная одновременно. Мне нужен сторонний уполномоченный инспектор в войсках, который бы следил за бытом простых солдат и не допускал воровства на местах. Во всяком случае, такого, что вредило бы людям. Чина не дам, не могу пока, но полномочия наблюдателя от штаба армии обеспечу.

Почему вы? Потому что деятельный, а не болтун, в отличие от ваших коллег.

С наилучшими пожеланиями, генерал Куропаткин»

Написал. Отправил. И с легкой душой поехал к себе в штабной вагончик, чтобы отдохнуть. Почему-то думалось, что адресат не рискнет приехать в Ляоян. Кто же добровольно так рисковать станет? Тем более, ведясь на столь странные обещания. Да и что о нем после этого подумают его коллеги по цеху? Экая дискредитация! Считай – публичное сотрудничество с режимом сатрапа. Но попытку Алексей Николаевич сделал. В конце концов, свое чувство любопытство требовалось хоть как-то удовлетворить, хотя бы вот такой сублимацией.