Вскоре после этого произошел ужасный перелом. На Земле могла пройти неделя или меньше — точно сказать не могу. Знаю только, что это потрясение настигло меня слишком быстро.

Я испытывал разочарование из-за того, что придется так долго ждать встречи с Энн. Альберт посоветовал мне думать не об этом ожидании, а о том, что встреча определенно произойдет.

Я старался, правда старался. Я пытался убедить себя в том, что мое беспокойство необоснованно, что оно не имеет отношения к ситуации с Энн.

Я начал заниматься другими вещами.

Прежде всего, наш отец. Роберт, я видел его однажды. Он живет в другой части Страны вечного лета. Меня проводил к нему Альберт; мы поговорили, а потом ушли.

Тебе это не кажется странным? Думаю, покажется, если учесть ваши с ним отношения. Извини, если это прозвучало фальшиво, но здесь кровь не гуще воды. Взаимоотношения определяются мыслями, а не генами. Проще говоря, он умер до того, как у меня появилась возможность его узнать. Они с мамой расстались, когда я был совсем маленьким, так что близости между нами быть не могло. Поэтому, хотя мне было приятно увидеться с ним, а ему со мной, ни один из нас не испытал непреодолимого желания продолжить отношения. Хотя он человек приятный. У него есть свои проблемы, но его чувство собственного достоинства не подлежит сомнению.

«Здесь нас скорее разделяют наши пристрастия, а не расстояния», — сказал Альберт. Ты видел воочию, насколько сильна моя привязанность к Энн и детям. И я уверен, что если маме суждено умереть, пока я «диктую» для тебя этот дневник, наши отношения будут гораздо более близкими, поскольку так было при жизни.

Дядя Эдди и тетя Вера живут отдельно. Он ведет скромную жизнь в очаровательном уголке, где занимается садоводством. Я всегда чувствовал, что в жизни он полностью не раскрылся. Здесь — да.

Тетя Вера нашла «небеса», к которым всегда стремилась, в которые верила. Она очень религиозна и почти постоянно посещает церковь. Я видел это здание. По виду оно в точности такое же, как церковь, которую она посещала на Земле. Церемония такая же, как сказал Альберт. «Видишь, Крис, мы были правы», — сказала мне тетя Вера. И пока она в это верит, ее Страна вечного лета будет находиться в границах этого убеждения. В этом нет ничего плохого. Она счастлива. Именно потому, что ограниченна. Но повторю: есть многое другое.

И последнее. Я узнал, что Йен, никому не сказав, молился за меня. Альберт уверил меня, что, если бы не это, мое состояние после смерти было бы гораздо хуже. «Молитва о помощи всегда облегчает этот опыт», — были его слова.

Теперь возвращаюсь к своему дневнику.

Это началось в доме Альберта: собирались друзья. Я бы сказал, что был вечер, поскольку на небо опустились сумерки — мягкий и умиротворяющий полусвет.

Не буду пытаться передать тебе все, о чем говорили гости. Хотя они старались вовлечь меня в разговор, большая его часть была непонятна мне. Они подробно говорили о сферах, находящихся «выше» этой. Об уровнях, на которых развивающаяся душа становится наравне с Богом — бесформенная, независимая от времени и материи, хотя по-прежнему наделенная личностными особенностями. Их дискуссия казалась интригующей, но недоступной моему пониманию, как и пониманию Кэти.

Мне казалось, я лишь часть декораций этого вечера. Но все же когда я — в ответ на речи гостей — подумал: «А ведь все мы мертвые», Альберт с улыбкой повернулся ко мне.

— Напротив, — сказал он. — Все мы очень даже живые.

Я извинился за свою мысль.

— Не стоит. — Он положил руку мне на плечо и крепко его сжал. — Знаю, что это трудно. И подумай вот о чем. Если ты, находясь здесь, можешь сказать такое, представь себе, насколько сложнее кому-то на Земле поверить в загробную жизнь.

Я спрашивал себя, не пытается ли он уверить меня в неспособности Энн в это поверить.

— Безусловно, достойно всяческого сожаления то, что на Земле практически никто не имеет представления, чего ожидать после смерти, — заметила Леона.

— Если бы только люди воспринимали смерть как сон, прекратились бы все ужасы, — молвил мужчина по имени Уоррен. — Человек спокойно засыпает, уверенный в том, что на следующее утро проснется. Он должен ощущать то же самое по поводу конца жизни.

— Неужели нельзя изобрести что-то такое, что позволило бы человеческому глазу увидеть происходящее в момент смерти? — спросил я, стараясь не думать об Энн.

— Когда-нибудь изобретут, — сказала женщина по имени Дженифер. — Устройство типа камеры, которое будет фиксировать выход души из тела.

— Но существует более настоятельная потребность, — сказал Альберт, — «наука умирать» — физическая и психологическая помощь для ускорения и облегчения разделения тел. — Он взглянул на меня. — Я рассказывал тебе раньше, — напомнил он мне.

— Люди постигнут когда-нибудь такую науку? — спросил я.

— Ее следует развить, — ответил он. — Каждый человек должен быть подготовлен к жизни после смерти. Информация на этот счет накапливается уже в течение столетий.

— Например, — вступил в разговор еще один из его друзей, мужчина по имени Филипп. — «Что касается жизни человека после так называемой смерти, то он видит, как прежде, слышит и разговаривает, как прежде; у него есть обоняние и вкус, и он чувствует прикосновение, как раньше. Также он тоскует, желает, думает, размышляет, любит, как прежде. Одним словом, когда человек переходит из одной жизни в другую, это то же самое, что переехать с одного места на другое, захватив с собой все, чем он обладал, как личность». Эти слова написал в восемнадцатом веке Сведенборг.

— Разве эта проблема не будет немедленно разрешена, если разработают систему прямой связи? — спросил я, взглянув на Альберта. — То «радио», о котором ты говорил раньше.

— Со временем это произойдет, — откликнулся Альберт. — Наши ученые постоянно над этим работают. Правда, проблема необычайно сложная.

— Безусловно, наша работа упростится при наличии такого «радио», — заметил один из друзей Альберта, Артур.

Я с удивлением взглянул на него. Впервые за время пребывания в Стране вечного лета я уловил в чьем-то голосе оттенок горечи.

Альберт положил руку на плечо Артура.

— Понимаю, — сказал он. — Помню свою растерянность, когда приступил к нашей работе.

— Похоже, она постоянно усложняется, — продолжал Артур. — Совсем немногие из тех, что попадают сюда, обладают нужными знаниями. Все, что они приносят с собой, — это никчемные «ценности». Они хотят лишь заниматься тем же, чем и при жизни, невзирая на заблуждения и деградацию. — Он с обиженным выражением посмотрел на Альберта. — Эти люди хоть когда-нибудь смогут усовершенствоваться?

Они продолжали беседу, а меня снова охватило беспокойство. «В чем именно состоит работа Альберта? — недоумевал я. — И в какие мрачные места она его уводит?»

И хуже всего, что я почему-то продолжал связывать эту тревогу с Энн. Это казалось бессмысленным. Она обладала познанием. Ее ценности не были никчемными. У нее не было заблуждений, и уж никак нельзя было назвать ее деградирующей.

Почему же тогда я был не в состоянии отогнать от себя тревожные ассоциации?