Джун

В сумке Лолли почти нет одежды: один купальник, один сарафан, трусики, шлепки, балетки, две футболки и мужская пижама, которую она год назад стащила у Адама. Больше пузырьков с витаминами и блокнотов, чем вещей.

Мужчина, вновь представившийся Броди, довел Джун до машины и отвез в мотель «Супер эйт», что находился меньше чем в миле от заправки. Когда она призналась, что у нее нет документов, он зарегистрировал ее под своим именем и расплатился своей кредиткой. Затем он принес в комнату сумку Лолли, написал на клочке бумаги телефонный номер и сказал, что отгонит «Субару» в автомастерскую друга, который поставит новую шину и проверит, все ли в порядке. Утром машина будет ждать ее у мотеля.

Джун сразу рухнула в постель, закуталась в одеяло (сколько недель она не спала в нормальной кровати?) и проспала до утра. К тому времени, когда Броди принес ей ключи от машины, она уже встала, сходила в вестибюль к банкомату и сняла деньги, чтобы расплатиться с ним за шину и мотель – жалкие двести долларов, больше снять было нельзя. Конечно, он отказался от денег, и тогда она свернула их в трубочку и сунула ему в карман. «Вы не знали, во что ввязываетесь, когда согласились мне помочь», – сказала она. Столько слов подряд она не произносила уже очень давно.

«Я рад, что вы попросили о помощи именно меня», – ответил Броди, и впервые в его голосе прозвучал намек на флирт.

Но вот Броди ушел. Джун садится на кровать и ставит рядом с собой сумку Лолли, снова полную – только на сей раз каждая вещь аккуратно сложена и лежит на своем месте. Все блокноты остались на кровати. Джун кладет один на колени. Всего их три, оранжевого цвета – Лолли со школы отдавала ему предпочтение. Как и прежде, эти блокноты набиты сложенными бумажками, вырезками из «Нью-Йоркера», нечитаемыми записками от бильд-редактора модного журнала, куда она устроилась еще практиканткой, мятыми чеками, карточками, рекламными буклетами ресторанов, страницами из галерейных каталогов, счетами… Лолли всегда использовала эти потрепанные блокноты в качестве портативной картотеки своей жизни, только никакого порядка или системы в них не было. Тот, что сейчас взяла Джун, лежал сверху, под светло-голубым полотенцем с витаминами. На обложке никаких надписей. Джун открывает его и бережно гладит страницы кончиками пальцев, вспоминая, как однажды каталогизировала незавершенные работы художника, который покончил жизнь самоубийством. Его родные попросили Джун осмотреть квартиру и студию покойного, занеся в каталог все, что покажется ей важным. Там она наткнулась на старый бой-скаутский блокнот, полный кропотливых карандашных набросков животных – в основном медведей, спокойных коал и гималайских медвежат, свирепых гризли с оскаленными зубами и выпущенными когтями. Вряд ли кто-то видел эти рисунки. Джун на миг захотелось присвоить блокнот, никому о нем не рассказывать. Было в этих работах что-то личное и прекрасное, полное надежд – даже учитывая обстоятельства, в которых они были найдены. Конечно, Джун не украла блокнот, а рисунки медведей включила в экспозицию посмертной выставки и потом продала одному коллекционеру, давно собиравшему работы художника. Это была одна из последних ее выставок в Нью-Йорке перед отъездом в Лондон.

На первых трех страницах Лолли изобразила варианты планировки будущего дома. В каждом была спальня, несколько просторных общих пространств и комнаты, обозначенные как «Студия Лолли» и «Кабинет Уилла». Студия? Для чего? В начале старших классов Лолли пробовала рисовать пастелью и акварелью, но без особых успехов, и с тех пор Джун ничего не слышала о ее увлечении рисованием. После планировок идут странички с недописанными стихами, незаконченными списками дел, планами рассадки гостей на свадьбе, образцами меню из «Пира разума», которыми Лолли осталась недовольна (она все просила Рика их переосмыслить). Попадаются журнальные фотографии тортов и цветочных композиций, неоплаченные счета от газовой компании с их прежней квартиры в Нью-Йорке.

Неоплаченный счет за свет, за кейтеринговые услуги на свадьбе. Джун впервые осознала, что осталась должна людям. Ее вновь пронзает паника, чувство неисполненного долга. Знакомое чувство – из прошлой жизни. Единственный телефонный звонок, который Джун сделала перед отъездом, был адвокату из Нью-Йорка. Она спросила его, как написать доверенность на ведение всех ее дел – оплату счетов, переговоры со страховой компанией, управление банковскими счетами. Также она попросила объединить все свои банковские счета, ликвидировать накопительный пенсионный счет, оплатить все пени и штрафы, продать, если это возможно, землю, на которой стоял дом, а все денежные средства перевести на текущий счет в банке, чтобы их можно было снимать с помощью карты. Пол приехал в Коннектикут с необходимыми бумагами и даже привез с собой нотариуса. Джун еще по телефону сказала ему, что не нуждается в советах и рекомендациях. Пусть просто сделает то, о чем она просит, а плату за услуги возьмет с банковского счета, которым он теперь управляет.

Возможно, Рик и все остальные, кому она осталась должна, уже связались с Полом и получили свои деньги. Джун составляет в уме список этих людей: Рик, хозяин квартиры, которую Лолли и Уилл снимали в Нью-Йорке, цветочница Эдит Тобин, налоговый инспектор. Имена жужжат в голове, как пчелы. Она закрывает первый блокнот и достает из сумки второй. Поперек обложки написано имя хозяйки, а под именем – дата. «Лето 2012» – два года назад, когда Лолли вернулась из Мехико, познакомила Уилла с Адамом, а потом и с Джун. Встреча была короткой – ужин в Нью-Йорке. Лолли тогда еще отказывалась знакомиться с Люком, и Джун пришла в ресторан одна, а вечером сразу уехала обратно. Уилл ей как-то не запомнился. Лолли приводила домой немало парней, и никто не ждал, что с этим все будет серьезно. К тому же Джун с Рождества не видела дочь – та попросила ее и Адама не приезжать в Мехико. Дать ей отдохнуть, пояснила она, от необходимости быть их дочерью.

Джун листает блокнот и видит карандашные портреты Уилла. Страница за страницей: его профиль, отдельные черты лица, нос, глаза, ключица. Видно, что рисунки выполнены любителем, но Джун потрясает другое: как они подробны, внимательны. Лолли всегда была немного гиперактивна и бесшабашна, о чем ясно свидетельствуют ее битком набитые блокноты, но Уиллу она уделяла много внимания. Взгляд, который требовался для создания этих рисунков, явно был терпеливым, нежным, глубоким, интимным – Джун даже невольно отворачивается. И чувствует укол ревности, глядя на подробное изображение курчавого мужского затылка – пока это самая тщательная, подробно прорисованная работа. Джун листает дальше и натыкается на листок, плотно закрашенный синей ручкой. Поначалу кажется, что это просто каракули – ничего не значащие фигуры и линии. Однако, повернув лист на бок, Джун вдруг видит океан. По двухдюймовой полоске между зазубренной линией горизонта и краем страницы разлетаются наспех набросанные чайки. А под чайками видны тщательно прорисованные волны, в которых Джун различает очертания лиц, рук, городских зданий, машин, самолета, глаз, деревьев, двери. Рисунок зачаровывает и гипнотизирует. Джун бережно закрывает блокнот и кладет его на кровать. Из него торчат всевозможные бумажки и вырезки. Теперь у нее появился новый повод для сожалений. В портретах Уилла и особенно в изображении океана Джун увидела человека, который пытался разобраться в мире, создавая его заново, целенаправленно искажая и усложняя его фрагменты, дабы выявить смысл. Она увидела, что Лолли была – кто бы мог подумать? – художником. Пусть не великим творцом (если величие вообще можно констатировать и измерить), но человеком с артистической душой. Дабы найти ответы, она чувствовала необходимость абстрагировать непонятное. И Джун упустила это из виду. Притом что всю жизнь профессионально занималась поиском именно этого инстинкта в потенциальных клиентах. Чего стоит ее успешная карьера галериста, если она не заметила художественных задатков в родной дочери?! Джун даже не знала, что хуже: ее собственная невнимательность или то, что Лолли не поделилась с матерью столь важной частью своей жизни.

Голова идет кругом еще сильней, и Джун упирается обеими руками в кровать, чтобы удержать равновесие. Она сидит неподвижно, закрыв глаза и твердо поставив обе ноги на пол. Постепенно головокружение утихает. Наконец она усилием воли заставляет себя достать из сумки последний блокнот. Он совершенно пуст: никаких надписей и рисунков на страницах, никаких бумажек внутри. Блокнот новенький, без заломов на корешке. А на обложке коричневым маркером выведено: «Греция».

Джун кладет его поверх остальных и ложится. Руки и ноги кажутся свинцовыми, онемевшими. В голове пусто. Она проспала больше двенадцати часов – и вдруг снова устала. Очень медленно она подтягивает колени к груди и закрывает глаза.

Раздается громкий стук в дверь. Она понятия не имеет, сколько времени прошло. Во сне она скинула с кровати блокноты, и львиная доля мятых и сложенных бумажек разлетелась по ковролину. «Эй! Есть кто живой?! Вы должны были сдать номер два часа назад!» Джун часто моргает, спохватываясь. «Ладно! Я поняла!» – отвечает она, не зная кому и зачем. Один из блокнотов раскрыт на рисунке, который она не видела: синей ручкой Лолли быстро набросала одноэтажный мотель на пляже, с вывеской «Лунный камень». На переднем плане офис и ряды машин, на заднем – сильно утрированная волна, разбивающаяся о берег. Пена и капли морской воды летят до самого верха страницы. Джун поднимает блокнот с пола, кладет себе на колени и переворачивает страницу. Той же синей ручкой Лолли написала письмо, датированное 7 июня 2012 года. Первое слово – «Мама».