Дейл

Кто-то один непременно улетает из гнезда. Так мне сказала Мими, когда Уилл усадил нас за стол и сообщил, что хочет учиться на Восточном побережье. Его сестра училась на севере, в Риде, который и без того казался нам другим концом света, а его брат на юге – в Университете Пугет-Саунд в Такоме. И туда, и туда можно было без проблем доехать на машине из Моклипса, где мы жили и воспитывали детей. Зря мы тешили себя надеждой, что и Уилл выберет университет поближе. Только поймите правильно: мы всегда мечтали, чтобы они могли учиться где захотят, но последние двадцать лет мы жили только своими детьми и изрядно приросли к ним душой. Любые перемены даются непросто. Мы с Мими оба были единственными детьми в семье, и наши родители умерли молодыми. Поэтому дети – наше всё. А может, мы просто везунчики. Наши дети всегда были чудесными, даже в «трудном» подростковом возрасте, и мы, как правило, предпочитали их компанию кому бы то ни было. Пусть это покажется вам нездоровой зависимостью, но это так. Сестра Уилла, Прю, в девять лет увлеклась садоводством – с ее подачи мы все стали еще зимой выращивать рассаду всевозможных овощей и трав. Она организовала систему мульчирования, которой мы с Мими придерживаемся по сей день. К тому времени, когда Прю уехала учиться, все члены нашей семьи стали настоящими садоводами – впору устраиваться работать на органическую ферму! А Майк, старший брат Уилла, с третьего класса знакомил нас с новой музыкой. Именно благодаря ему мы стали слушать инди-исполнителей вроде Рэя Ламонтейна или Кэт Пауэр. От него мы впервые узнали о Моби, «Финикс» и «Дафт Панк». Он же познакомил нас с музыкой нашего поколения, которая по какой-то причине полностью прошла мимо нас: «Секс Пистолс», Кейт Буш, «Джой Дивижн», «Блонди». В последнее время он зациклился на металле 80-х: «AC/DC», «Деф Леппард». Тут наши вкусы разошлись. Уилл всегда много внимания уделял политическим и социальным аспектам жизни, гораздо больше, чем мы. С юности он заботился о природе, помогал бездомным. Позже заинтересовался историей Рэйчел Корри, активистки из Олимпии, которая выступала против сноса палестинских домов и погибла под бульдозером Армии обороны Израиля. Уилл внимательно следил за развитием истории: после ее смерти цензоры запретили ставить в Нью-Йорке спектакль, основанный на ее записях, а Армия обороны Израиля чинила конгрессу всевозможные препятствия при расследовании обстоятельств ее смерти. Уиллу было четырнадцать, и он писал письма нашему конгрессмену и семье Рэйчел, а нас заставлял принимать участие в митингах и мемориальных встречах. Он был очень сознательный и совестливый парень. И мы пошли за ним. Ни я, ни Мими никогда особо не интересовались политикой, но Уилл открыл нам глаза; его чувство долга и справедливости оказалось заразным. Брат и сестра немного над ним подтрунивали, но и до, и после университета принимали почти все его приглашения на мероприятия. Их даже арестовали вместе с Уиллом, когда они приковали себя цепями к ночлежке в Олимпии, которую власти собирались снести из-за недостаточного финансирования, а на ее месте построить офисный центр. Нам с Мими позвонил Майк; мы тотчас побросали все дела и поехали вносить залог за детей. Нет, мы не рассердились и не расстроились. Ровно наоборот: раз эти трое сковали себя цепями во имя благого дела, значит, мы как родители все сделали правильно.

Словом, вы понимаете, каким ударом стало для нас решение Уилла учиться в Амхерсте. С тем же успехом университет мог находиться на Марсе. Но Уилл поговорил с нами по душам, мы все поплакали и решили вместе сообщить Прю и Майку эту новость. Мы жили в Моклипсе последний год. Когда Уилл уехал учиться, мы продали дом двум университетским преподавателям из Абердина, которые мечтали о большой семье. Мы ведь и сами раньше были учителями, правда, начальных классов. Так что дом попал в хорошие руки. В свое время мы купили его у вдовы – детей у них с мужем никогда не было, но жили они душа в душу, местные их уважали. Мы и потом, после покупки дома, видели ее почти каждый день: она шла от «Лунного камня», где работала горничной, домой, к сестре. Болтать Сисси никогда не любила, нам она сперва даже показалась грубоватой. Мы думали, она втайне завидует нашей семейной жизни, но со временем стало ясно, что она просто молчунья. Она иногда заходила проведать дом – показала, где находятся предохранители, когда у нас отключился свет, и как правильно смывать унитаз. Зимой даже приносила излишки хвороста и дров. Раз я попытался заплатить ей за чистку водосточных желобов – так она просто отвернулась от меня и молча ушла.

В детстве Уилл боготворил Сисси. И ясно почему: шести футов ростом, она носила за спиной огромную черную косу толщиной с анаконду и казалась маленькому мальчику настоящей великаншей. Летом Уилл напросился к ней в помощники – убирать комнаты «Лунного камня». И она не отказала. Сперва, конечно, он спросил разрешения у нас, но мы-то думали, она откажется – поэтому согласились. А он взял и пошел работать. Нам было уже неловко идти на попятную.

Она платила ему доллар в день. Десятилетний мальчик отмывал унитазы, заправлял кровати и таскал мешки с мусором на помойку. Разумеется, очень скоро Уилл научился вести домашнее хозяйство. Помимо прочего, он показал нам, как идеально заправлять постель и красиво вешать полотенца. Однажды мы спросили сына, о чем он говорит с Сисси. «Да ни о чем, – ответил он. – Сисси всегда молчит». Поразительно, как такой активный и беспокойный мальчик не уставал от ее вечного молчания. Он был развит не по годам, постоянно болтал и задавал много вопросов. Честно сказать, я до сих пор не могу представить их совместную работу в «Лунном камне»: он вытряхивал мусорные корзины и менял туалетную бумагу, а Сисси мыла сантехнику и пылесосила. Однако ж они успели крепко подружиться, и до тринадцати лет Уилл регулярно ей помогал. А потом заинтересовался индейским племенем квинолтов, у которых выше по побережью есть крупная действующая резервация. С тех пор он все свои силы положил на то, чтобы познакомиться поближе с жителями резервации. Он выполнял любые их поручения: сдирал старую краску с их гаражей, домов, сараев для каноэ и красил их заново. Был у них старейшина по имени Джо Ченуа, так он очень привязался к Уиллу и сказал, что научит его вырезать из дерева каноэ – за каждую неделю работы будет давать часовой урок резьбы. Именно благодаря Джо Уилл заинтересовался юриспруденцией. В 80-х Джо отсудил у государства несколько тысяч акров земли, по праву принадлежавшей квинолтам. Юристом он никогда не был, зато был прирожденным организатором, активистом, вожаком. Он отлично знал законы коренных американцев и Конституцию США – в том, что касалось племенного суверенитета. Наш сын боготворил Джо, считал его настоящим героем, и, когда тот умер от рака легких – Уилл как раз поступил в университет, – он примчался из Сиэтла на похороны. К тому времени мы уже продали дом, и Уилл впервые остановился в «Лунном камне». Пляж Моклипса и история этого края всегда значили для него больше, чем для всех нас. Он много читал об истреблении квинолтов и незаконном присвоении их земель, а потом со слезами на глазах пересказывал нам эти истории. В резервации его прозвали Юным Кедром – точнее, Джо прозвал, в тот год, когда Уилл вырезал свое первое и единственное каноэ.

Мы очень удивились, узнав, что Уилл выбрал в жены Лолли Рейд. Мы всегда думали, что он женится на девушке под стать себе – активной, спортивной, серьезной, милой и нерафинированной. А Лолли, несмотря на легкомыслие и недисциплинированность, можно было с чистой совестью назвать рафинированной. И конечно, она была красива, по-настоящему красива, а не просто миловидна. Длинные белокурые волосы, модные нью-йоркские наряды. Она много читала, но отнюдь не про истребление индейцев или добычу сланцевого газа в Кэтскилле. Она залпом проглатывала современные семейные саги, романы об интригах и любви. Она в совершенстве владела французским и итальянским, хорошо разбиралась в современном искусстве – благодаря матери, которая заправляла несколькими галереями в Нью-Йорке и Лондоне. После учебы в университете Лолли устроилась на работу в нью-йоркский журнал о моде. Она была на «ты» с культурой, но не с политикой. Мы всегда думали, что Уилл равнодушен к таким девушкам. Они познакомились в Мексике, куда поехали по программе обучения за рубежом. Уилл всегда восхищался государственным подходом мексиканцев к восстановлению наследия майя и к тому же хотел освоить испанский, чтобы стать двуязычным омбудсменом. Лолли же в последний момент рванула туда за своим бывшим парнем, с которым в итоге почти сразу рассталась – как только повстречала Уилла. Она рассказала нам об этом в первый же день знакомства, в небольшом ресторанчике неподалеку от их кампуса в Мехико.

Кто знает, что притягивает людей друг к другу? Лолли нам показалась слишком юной. Незрелой. Да, она была красочна и жизнерадостна, очень болтлива – и при этом почти не задавала вопросов. Она притягивала к себе окружающих, однако окружающим казалось, что она в любой момент может исчезнуть. Лолли порой рассказывала две истории одновременно, да еще глядела тебе куда-то за спину. Она показалась мне человеком, у которого все тылы прикрыты, который жонглирует одновременно несколькими мячами, чтобы в случае чего в руке остался хотя бы один. Она была умна, но неосмотрительна. И она могла причинить боль нашему сыну, мы это сразу поняли. Рядом с Лолли он притихал, только смотрел на нее зачарованно. Мы заметили, как он подбирает за ней крошки со стола, причем не один, а целых три раза за вечер! Она при этом продолжала болтать, оживляя речь выразительными взглядами, пылкими восклицаниями и яростными жестами – ей и дела не было, что от нее во все стороны летят крошки тортильи. Пять месяцев спустя Уилл позвонил нам из «Лунного камня» и сообщил, что сделал Лолли предложение.

Она стала для него новой Сисси, новым Джо Ченуа, новым Амхерстом, новым великим начинанием. Она стояла на высоченном пьедестале, до которого нам с Мими, Майком и Прю было просто не дотянуться. Уилл всегда был неравнодушен к неисследованным территориям, даже если они находились у нас во дворе. Но брак с Лолли был для него чем-то иным, чем-то одновременно рискованным и окончательным.

Им обоим еще предстояло окончить университеты. Мы с Мими, к стыду нашему, надеялись, что расстояние между Амхерстом и Вассаром откроет им глаза, заставит обоих разглядеть в своей любви затянувшийся курортный роман. Да, мы плохо знали Лолли, просто не успели познакомиться с ней поближе. А вот Прю успела: незадолго до свадьбы она провела в их доме целую неделю. Сперва спросила разрешения у Уилла, конечно же. Они с Лолли виделись всего два раза, и она хотела побыть с молодоженами до свадьбы, помочь с праздником, если получится. Каждый день Прю звонила нам и говорила, что начинает понимать Уилла, его связь с Лолли. Дважды мы подключали к этим телефонным разговорам Майка. Нам казалось, мы отправили первопроходца в неизведанный мир и теперь видим новую планету ее глазами, слышим то, что слышит она. Прю описывала старинный каменный дом, где жила Джун со своим любимым, широкие луга за домом и обширные земли Церкви объединения. Она нарисовала подробный портрет каждого члена семьи: Люка, который был очень красив и намного моложе Джун, его мать Лидию, которая никого к себе не подпускала, словно загнанный зверь, и саму хозяйку дома, которая была похожа на Уилла: сильная, умная, собранная, деловая. Как и Уилл, рядом с Лолли она словно бы попадала под ее чары и слегка дурела.

Помню последний звонок Прю. Вечером мы сели на самолет и полетели на свадьбу, а она должна была встретить нас в отеле «Бетси». Отец Лолли приедет утром, сообщила нам дочка, и все немного озабочены тем, где же он будет ночевать. Лолли настаивала, чтобы он ночевал дома, но Джун попросила ее хорошенько об этом подумать. В результате все рассорились, однако победу в споре одержала, разумеется, Лолли. Прю так устала от накала страстей, что пошла на улицу проветриться – и увидела Джун. Та сидела на поваленном дереве и слегка покачивалась из стороны в сторону. Прю не хотела ее беспокоить, но уходить было уже поздно: Джун увидела ее и, вытерев с лица слезы, подозвала. На вопрос, все ли в порядке, Джун ответила другим вопросом, явно имевшим отношение к ее разладу с дочерью: «Понимаешь ли ты, что такое семья?» Прю показалось, она совершенно раздавлена, буквально на грани безумия. Она предложила Джун проводить ее до дома, но та сказала, что хочет еще немного побыть одной.

Тем вечером Прю призналась нам, что никогда еще не чувствовала такой благодарности. На вопрос хозяйки дома она ответила «Да», при этом не разделяя ее обид и разочарований (как могло показаться Джун), а наоборот – радуясь своей удаче и благодаря Бога. Майк сидел у себя в Такоме и прижимал трубку к уху, а мы с Мими включили айфон на громкую связь и смотрели на маленький светящийся экран. И Прю прошептала нам: «Спасибо!»