Возвращение в батальон
Просёлок оказался недостаточно ровным, чтоб по нему можно было мчаться как по шоссе. Поэтому Павел не разгонялся. Вёл мотоцикл не спеша, но, взглянув на спидометр, сразу заметил, что сейчас они движутся раз в пять-шесть быстрее, чем сутки назад. Если до станицы они добирались с утра до полудня, то обратно доедут за час-полтора.
Потом пошли мелкие рощицы с перелесками, и пришлось тормозить до скорости пешехода. Кто его знает, кто ждёт тебя в ближайших кустах. Вдруг там затаилась засада? Хорошо, если наши, а если фашисты уже прорвались сюда? Расставили везде патрули и следят за каждой дорогой?
Ведь, несмотря на многозарядные «шмайссеры», висящие на груди у обоих бойцов, они были совершенно беспомощны. Один держит две руки на руле. Второй сидит за спиной у водителя и не сможет стрелять в таком положении.
Павел предложил командиру привязать груз к тем кронштейнам, что висят на мотоцикле с разных сторон. Сержанту забраться в коляску и держать автомат перед собой. Тогда ему удастся дать очередь по противнику.
Олег подумал о том, как сам стрелял по немецким разведчикам, и отказался:
– Если в нас начнут бить из засады, как мы в той станице, то вряд ли это поможет. А сидя в седле, я хоть спрыгну на землю и откачусь в ближайший кювет.
Парень вспомнил, как убили фашиста, сидевшего за спиной водителя, и понял, что всё бесполезно. Слишком они уязвимы для пехотинцев с винтовками.
Так и катили вперёд, трясясь как осиновый лист. Старались расслышать хоть что-то сквозь треск мотоцикла и напряжённо смотрели вперёд, не качнётся ли где какая-то веточка?
Минут через сорок сержант наклонился к уху водителя. Сказал ему: «Стоп!» – и ткнул рукой куда-то в кусты. Парень резко затормозил. Посмотрел туда, куда показал командир, и увидел трупы двух лошадей, которых пришлось пристрелить после обстрела фашистов.
Прошедшие сутки на небе не было даже лёгкого облачка. Солнце светило в полную силу, и стояла жара, словно в Африке. Процесс разложения шёл очень бурно, и непотрошёные туши раздуло, словно шары. Ноги погибших животных торчали в разные стороны, а огромные животы грозили взорваться с треском и грохотом.
«Не повезёт тем, кто окажется рядом, в тот момент когда лопнет конская шкура, – невольно подумал боец. – Забрызгает вонючим дерьмом так, что нескоро отмоешься».
– Столько мяса пропало, – тяжело вздохнул сзади сержант.
Водитель почувствовал голод, но ничего не сказал. Красноармейцы направились дальше. Проехали ещё метров двести, и парень увидел следы от телеги, ведущие в лес. Именно здесь пушкари выскочили на лесную дорогу, удирая от фрицев. Павел свернул вправо и медленно двинулся по примятой траве. Раз телега проскочила между деревьев, то машина с коляской точно пролезет.
Они добрались до густого подлеска, стоявшего стеной на опушке, и заглушили рокочущий двигатель. Олег быстро спрыгнул с сиденья. Чутко прислушался, но не заметил ничего подозрительного и тихо сказал:
– Стой здесь, а я гляну, что там творится? – Взял автомат на изготовку и, крадучись, словно охотник, учуявший дичь, шагнул к зелёным кустам. Пригнулся к самой земле, нырнул в низкие заросли и мгновенно исчез.
Через минуту он вернулся обратно и сообщил:
– Вроде бы дорога пустая. Никого не видать, ничего не слыхать. На лугу трое наших ребят. Судя по внешнему виду, никто их не трогал. Как упали, так и лежат, но кто его знает? Вдруг фашисты подложили гранату со снятой чекой? Тронешь кого, и нате, пожалуйста, взрыв. Так что нужно быть осторожным. Дай мне ремень.
Не понимая, в чём дело, Павел снял брезентовый поясок и протянул командиру. Тот связал его со своим. Сделал петлю на одном из концов и скрылся в кустах. Спустя какое-то время послышался шорох. Ветви раздвинулись в стороны, и появился сержант. Он шёл, немного нагнувшись вперёд. Держал в руке конец обоих ремней и тащил за собой недвижное тело.
Отдуваясь, шагнул к мотоциклу. Устало присел на коляску и запыхавшимся голосом сообщил:
– Товарищ мой старый, Петро. Вместе целый год воевали. – Он нагнулся к земле и снял петлю, надетую на сапоги мертвеца.
Заметив удивление Павла, он коротко пояснил:
– Зацепил, лёг и стащил его с места. Если бы граната лежала под грудью, то она сработала бы сразу. Но я устроился метрах в трёх от неё. Находился в ногах у приятеля, и он меня собой прикрывал. Поэтому вряд ли бы меня достали осколки.
Слегка отдохнув, Олег приказал:
– Ты копай могилу с востока на запад. – Он глянул на небо и сориентировался по солнцу. Показал рукой, откуда и куда нужно рыть, и добавил: – А я сбегаю за остальными. Негоже одного схоронить, а других оставить лежать на поверхности. Не по-людски как-то получится.
– Там, возле воронки, должен быть ещё и пушкарь, – вспомнил вдруг Павел. – Зотов Сергей.
– Хорошо, и его принесу, – ответил сержант и скрылся в кустах.
Минут через десять все трое погибших лежали рядочком. Павел рыл землю, пронизанную корнями, словно бетон арматурой. Рубил твёрдые коричневые отростки и медленно углублялся в неподатливый грунт.
Скоро сержант отдышался. Снова сходил к дороге и приволок пушкаря, с которого взрывною волной сорвало всю форму, кроме сапог. Затем Олег принёс сразу три «сидора» и три «трёхлинейки».
Собрал у убитых солдатские книжки. Достал огрызок карандаша и написал на одной из обложек: «Пушкарь. Зотов Сергей. Погиб 22 августа 42 года. Левобережье Дона», – сунул документы в карман гимнастёрки. Стал развязывать «сидоры», искать провиант и патроны с гранатами. Сложил все припасы в чей-то опустошённый мешок. Подошёл к мотоциклу и бросил в коляску.
Вытер пот пропылённой пилоткой. Расправил её и положил на сиденье. Мол, пусть немного просохнет. Взял лопатку, висевшую на поясе одного из трёх мёртвых товарищей. Шагнул к неглубокой канавке, которую успел прорыть Павел, и подменил уставшего парня. Так, сменяя друг друга, они возились более часа.
Наконец, вырыли яму глубиною около метра. Взяли погибших за руки за ноги и одного за другим опустили в могилу, головою на запад. Закрыли бледные лица павших солдат их же пилотками. Рядом положили оружие без патронов. Тащить «винтари» с собой тяжело, а оставить фашистам не хочется. Вдруг соберут, да и пустят против нас же самих?
Чуток отдохнули. Перевели сорванное работой дыхание и вновь взялись за лопатки. Минут за пятнадцать насыпали холмик взрыхлённой земли и устало повалились в траву, зеленевшую рядом с лесным погребеньем.
Пока парень валялся без сил, сержант снова поднялся на ноги. Отсёк от чьего-то пустого мешка узкую полоску брезента. Срезал карманным ножом пару веток и ловко связал их крестом. Воткнул символ веры в ногах у покойников. Застыл возле него и начал что-то тихо шептать.
Павел стоял рядом и просто молчал. Церковных слов он сроду не знал, а говорить обычный набор пустых фраз ему совсем не хотелось.
Закончив молитву, Олег набожно перекрестился. Поклонился в пояс могиле и вернулся к насущным делам. Надел пилотку, подпоясался ремешком и взял автомат на изготовку. Павел тоже привёл себя в надлежащий порядок.
Сержант снова вышел к дороге. Убедился, что там никого нет. Повернулся к опушке и махнул пушкарю левой рукой. Парень бросился к мотоциклу и с ходу вскочил в седло. Нажал ногой на кикстартер. Переключил передачу и тронулся в путь.
Осторожно, стараясь не наехать на острый сучок, выбрался на лесную опушку. Немного прибавил газу и направился прямо к дороге. Увидел воронку, возле которой лежали погибшие лошади. Невольно скривился и едва удержался от рвоты.
При взрыве снаряда осколки посекли шкуры животных, и мёртвые туши выглядели просто ужасно. Лохмотья оторванной кожи топорщились в разные стороны. Тучи мух вились над ними, а вонь гниющего мяса разносилась на десять метров вокруг.
Мотоцикл выбрался на узкий пыльный просёлок. Повернул на восток и, тарахтя на пониженных оборотах, замер на месте. Сержант привычно устроился сзади. Устало вздохнул и сказал:
– Поехали дальше.
Павел тронул «BMW» и, по-прежнему не торопясь, повёл её вдоль кромки леса. С другой стороны лежала глубокая балка. За ней стояли купы деревьев, из-за которых сутки назад их обстреляли фашисты.
К востоку тянулась огромная луговина. Она просматривалась на несколько километров вперёд. Парень не видел на ней ни людей, ни машин. Решил, что не стоит ничего опасаться, и немного прибавил газу.
Встречный воздушный поток сильно ударил в лицо. Зашумел в обоих ушах и слегка охладил разгорячённое тело. Он был по-летнему настолько горячим, что парень не боялся простыть на ветру.
Минут через двадцать спокойной езды показалась очередная развилка. Хорошо накатанный путь стрелой шёл вперёд, а влево нырял едва заметный просёлок, заросший густым подорожником.
– Нам нужно на север! – крикнул Олег.
Услышав команду, парень притормозил. Свернул на колею, по которой ездили достаточно редко, и мотоцикл двинулся к редкой опушке, стоящей в сотне метров от них. Медленно въехал под полог ветвей и покатился вперёд на самой маленькой скорости.
После яркого солнца, сиявшего на открытом пространстве, под сенью листвы оказалось очень тревожно и сумрачно, и мерещились какие-то смутные тени, мелькавшие справа и слева.
Павел пригляделся к дороге. Заметил лишь следы коней и телег и слегка успокоился. Судя по отпечаткам, вдавленным во влажную почву, за прошедшие сутки здесь никто, кроме них, больше не ездил. К сожалению, это не значило, что впереди нет фашистов. Так что нужно быть начеку.
По обе стороны от просёлка стояли редкие заросли, но даже в них, в шести-семи метрах от узкой дорожки, уже ничего не было видно. Только стволы деревьев да высокий кустарник.
Выросший среди настоящего леса, Павел знал, что даже среди этой небогатой растительности можно спрятать не только патруль из пяти человек, но и целый полк пехотинцев.
Насколько помнилось парню, этот зелёный массив был не очень большим. Скорее не лес, а так, обширная роща. Не более пяти километров от края до края. Вчера впереди шли десять солдат и сержант. Артиллерийский возок и телеги катились за ними. Поэтому короткий обоз пересекал это пространство около часа.
Сейчас они пролетят этот путь минут за пятнадцать. Доберутся до расположения батальона, откуда выехали сутки назад, и доложат начальству о бое возле станицы. Если их, конечно, кто-то не встретит.
Наконец, впереди замаячил просвет. Олег хлопнул водителя по плечу. Павел затормозил и остановил мотоцикл. Выключил двигатель и вслед за сержантом спрыгнул с сиденья. Повторяя движения своего командира, передёрнул затвор автомата. Пригнулся к земле. Подбежал к ближайшему дереву и встал за не очень толстым стволом.
Оказавшись в относительной безопасности, Павел почувствовал себя немного уверенней. Перевёл ускорившееся дыхание и напряжённо прислушался. Окружающий воздух заполнял только шелест листвы, скрип тоненьких веточек, трущихся друг о друга, и слабый шорох травы, качаемой ветром. Слегка пахло какой-то гарью, но этот запах стал настолько привычным, что солдат не обратил на него никакого внимания.
«Конец августа, – не к месту вспомнил вдруг Павел. – Птицы давно не поют. Учат птенцов находить себе пищу, а кукушки, так те уже улетели на юг». Парень остановил рассуждения о местной природе. Отбросил ненужные мысли и удивлённо подумал: «А куда исчезла батарея орудий? Ведь они стояли на самой опушке».
Он повертел головой, но не заметил ни пушек, ни даже окопов, в которых они находились. Лишь кое-где на древесных стволах виднелись свежие срезы коры от кусочков железа, но это мало что значило.
Большие снаряды несут в себе много тротила. Взрываются с огромною силой. Разлетаются на тучу осколков, а те уносятся вдаль на десятки, а то и сотни саженей. Так что мало ли где мог упасть «чемодан» весом в полста килограммов. Может быть, далеко впереди и к тому же неделю назад. Просто вчера он их не заметил.
Озадаченный переменой, произошедшей за прошедшие сутки, Павел невольно подумал: «Если весь батальон сменил дислокацию, то должны были остаться следы пребывания человека: деревья, срубленные для костров, кусты, обломанные для маскировки орудий, отхожие ямы, смердящие так, что хоть нос затыкай. Где это всё? Куда это делось? Или мы свернули на другом повороте и приехали совсем не туда?»
Сержант снова пригнулся и устремился к дереву, стоящему ближе к опушке. Парень прекратил размышления и помчался за ним. Они сделали ещё три-четыре рывка и оказались в кустах, растущих на окраине леса.
Только тут парень вспомнил, что, когда пушкари уезжали к станице, они пересекали открытое место. Значит, сейчас он оказался перед этой огромной проталиной. А следом за ней будет тот перелесок, в котором стоит батальон.
Павел выглянул из-за кустов и сначала даже не понял, что перед ним. Потом пригляделся и ошеломлённо затих. Впереди лежала большая поляна, переходящая в огромное чёрное поле, усеянное множеством огромных воронок.
Тут и там из земли торчали чёрные обугленные пеньки. Кое-где громоздились немецкие танки и транспортёры с крестами, намалёванными на угловатой броне. Корпуса машин потемнели от жара и копоти, а в десяти-пятнадцати метрах от них стояли какие-то железяки.
Парень напряг глаза, но и после этого не смог ничего рассмотреть. Он вспомнил о бинокле, подаренном лейтенантом. Поднял его к правому глазу. Навёл резкость и с трудом разглядел обломки четырёх «полковушек», разрушенных мощными взрывами. Видно, это было всё, что осталось от артиллерии, приданной батальону советских бойцов.
Били друг в друга, почти что в упор, понял парень и вдруг вспомнил слова артиллеристов, служивших у 76-миллиметровых орудий образца 1927 года. В мирное время они кликали пушку «бобиком», словно собаку, а во время войны стали вдруг называть «Смерть врагу, п…здец расчету!» или ещё короче: «Прощай, Родина!»
Теперь Павел отчётливо осознал, почему к ним прилипло такое странное прозвище. Снаряд, вылетевший из куцего ствола «полковушки», мог поджечь средний танк только с близкого расстояния. К сожалению, фашисты тоже не сидели без дела и лупили в противника из всего, что было у них на борту.
Даже если у фрицев имелся лишь пулемёт или 20-миллиметровая пушка, этого было достаточно. Броневой щит у орудия такой маленький, что за ним не мог укрыться расчёт. Поэтому артиллеристы стояли на открытом пространстве, и их срезало пулями и осколками, словно траву острой косой. Лишь когда «бобики» стояли в засаде, пушкари успевали сделать несколько выстрелов до того, как их всех перебьют.
Справа и слева от парня наблюдалась та же картина. Только вместо уничтоженных пушек из обгоревшей земли торчали стволы станковых пулемётов и противотанковых ружей.
Особенно поразил одинокий «максим», стоявший на невысоком пригорке. Павел с изумлением видел, что в броневом щите этой «машинки» зияют дыры размером со сливу. Их оказалось не меньше десятка, и стальной лист толщиной в семь миллиметров походил на плоский дуршлаг. Несколько рваных пробоин виднелись на кожухе, закрывавшем ствол пулемёта.
«Не иначе как фрицы стреляли бронебойными пулями, – подумал вдруг Павел. – А может быть, били из противотанковых ружей? Мужики говорили, что фашисты их собирают и направляют на нас».
Затем он подумал совсем о другом: «Похоже, бойцы сменяли погибших товарищей, но как умудрялись стрелять из пулемёта, после того как из кожуха испарилась вода? Ведь пули могли в нём заклинить». Парень на секунду запнулся и лишь потом догадался, как это было: «Наверное, били очередями по три-четыре патрона и делали небольшой перерыв, чтобы ствол успел немного остыть».
Ни наших бойцов, ни фашистов нигде не было видно. Очевидно, пламя от сгоревших машин потухло давно. Чёрный удушливый дым не тянулся к небу, а над выжженным полем висела мёртвая тишина.
– Судя по всему, – задумчиво сказал сержант, – бой случился вскоре после того, как мы отсюда ушли. Комбат опасался удара с тыла, а фашисты врезали в лоб. Да так, что уничтожили батальон и двинули дальше, прямиком к Сталинграду.
Он ненадолго умолк и чуть погодя хмуро продолжил:
– Делать нам здесь больше нечего. Нужно двигаться на восток, пока фрицы не обустроили сплошную линию фронта. Иначе потом хрен её перейдёшь. Да и на той стороне хрен докажешь, что ты не предатель.
– А если там остался кто-то из раненых? – сказал Павел и понял, что сморозил явную глупость. Наверняка после такого разгрома фрицы увели к себе в тыл всех живых, а тех, кто не мог идти сам, тут же добили. Заодно собрали все документы и другие бумаги. Вдруг попадётся что-нибудь ценное? Например, план расположения советских частей или приказы командования.
– В любую минуту здесь появятся команды фашистских трофейщиков и похоронщиков. Патронов с гранатами мы собрали достаточно. Оружием обеспечены, а собирать книжки бойцов всего батальона мы будем до самого вечера. Так что нужно рвать когти отсюда как можно скорее, – завершил разговор командир. – Идём к мотоциклу.
Они вернулись к трёхколёсной машине. Сели в жесткие сёдла, и Павел задал вопрос:
– Куда теперь ехать?
Сержант немного подумал и вспомнил, что чуть правее этого места есть просёлок, ведущий к востоку. По нему батальон прибыл на эту позицию и, как слышал Олег от знакомого писаря, в крайнем случае собирался уйти тем же путём.
Павел завёл «BMW» и тронулся в путь. Вырулил на большую поляну, лежавшую перед полем сражения. Свернул, куда показал командир, и медленно двинулся вдоль опушки. Они проехали около двух километров. Увидели колею, нырявшую в лес, и покатили по ней к Сталинграду.
Багровое солнце медленно клонилось к закату. Грунтовка шла по небольшим перелескам. Выскакивала на обширные луговины и ныряла в крохотные прозрачные рощицы. По мере удаления от Дона местность вокруг становилась всё суше, растительность всё беднее. Открытые пространства между лесочками всё серей и желтей, а почва всё каменистей и твёрже.
«Скоро окажемся в безводной степи, – забеспокоился Павел. – Что мы станем там пить и что будем делать, когда горючка закончится?» Воды во фляжках осталось мало. Поэтому пару ржаных сухарей, которые каждый съел на полном ходу, бойцам пришлось грызть всухомятку.
С бензином дела тоже обстояли неважно. Когда мотоцикл попал в руки советских солдат, бак был почти пуст, а в двух канистрах, что висели на передних бортах коляски, оставалось более половины их содержимого.
Насколько помнил Павел, трёхколесный «зверь» жрал более десяти литров на сто километров. А судя по спидометру, они уже отмахали больше пятидесяти. Тридцать километров от станицы до батальона, а остальное по пути на восток. Так что вот-вот придётся встать в укромном местечке и перелить горючее из запаски в машину.
Ближе к вечеру они подкатили к очередному зелёному острову. Павлу показалось, как что-то мелькнуло среди тонких стволов. Он сильно насторожился. Повернулся на полоборота назад и сказал командиру о своих подозрениях. Услышал приказ: «Притормози!» и сбросил газ до такой степени, что мотоцикл стал двигаться не быстрей пешехода.
«Можно, конечно, объехать скромную рощицу по длинной дуге, – думал парень, – но если начнут стрелять из кустов, то вряд ли удастся уйти по степи. Это с виду она ровная, словно столешница, а на самом деле там полно разных ям и бугров. Поэтому на мотоцикле по ней не сильно разгонишься.
Это тебе не конь, который сам выбирает, куда ему наступить. Да и он может попасть ногой в нору на полном скаку и переломать себе кости, а то и шею. Пока будешь ковылять по ухабам, в тебя успеют прицелиться, пальнуть пару раз из винтовки, и этим всё дело закончится. Уж коли попали в подобную ситуацию, то лучше встретить смерть с открытым забралом».
Командир размышлял так же, как парень. Дождавшись, когда мотоцикл сбавит ход, он спрыгнул на землю. Снял оружие с шеи и быстро откинул стальной приклад. Передёрнул затвор и взял автомат на изготовку. Обогнал «BMW», ползущий, как черепаха, и пошёл впереди, напряжённо глядя в редкие пожухлые заросли.
Приблизился к краю реденькой рощицы. Посмотрел на просёлок, ныряющий под полог ветвей, и замер как изваяние. В десяти метрах от него на дороге лежал сухой ствол упавшего дерева.
Идти дальше Олегу вдруг расхотелось. «Ведь там может быть всё, что угодно, – мелькнуло у него в голове. – Наши, фашисты, а то и те мародёры, которым всё равно кого убивать. Скорее всего там или мины зарыты под этой преградой, или в кустах сидит пара солдат, что держат нас на прицеле.
Если их было бы больше, то они уже давно открыли стрельбу. А сейчас они боятся промазать и упустить такую добычу, как мы. Но как бы то ни было, один лишний шаг – и конец. Лучше всего вернуться назад и поехать по другому пути». Он осторожно попятился. Сделал один шаг, второй и услышал:
– Олег, это ты?
К радости командира, крик прозвучал на русском, а голос показался знакомым. Вместо того чтоб удрать со всех ног и петлять, словно заяц, сержант снова замер на месте. Немного помешкал и громко ответил:
– Я, Олег Комаров. – И тотчас спросил: – Кто со мной говорит? Ты, что ли, Семён? Ковалёв из третьего взвода?
В кустах кто-то облегчённо вздохнул и весело заявил:
– Конечно, Семён, а кто же ещё?
Послышался шорох ветвей, и на дорогу вышел боец с одной жёлтой лычкой в петлицах. Ефрейтор пехоты закинул винтовку за спину. Обернулся и сказал тем, что сидели в кустах:
– Я же вам говорил, что это свои. Я вместе с этим сержантом уже полгода воюю.
Он подошёл к командиру. Красноармейцы обняли друг друга и легонько похлопали по плечам. От каждого прикосновения рук от грязных гимнастёрок поднимались маленькие пыльные облачка.
Павел понял, что опасности нет. Перевёл дух, вытер мокрый лоб рукавом и переключил передачу. Прибавил немного газу. Въехал в рощу и встал в тени редких ветвей.
«Не стоит торчать у всех на виду. Вдруг пролетит фашистский разведчик и бросит вниз бомбу или даст очередь из двух пулемётов?» Парень подумал об этом и вдруг понял, что сегодня почти не видел самолётов врага.
«Куда они все подевались?» – мелькнуло в его голове, но тут из кустов появились ещё пятеро солдат, и мысли пошли в другом направлении. Парень заметил, что у четверых были повязки из несвежих бинтов. Кому-то попало в руки, кому-то в плечи, одному даже в голову.
Судя по бодрому состоянию всех рядовых, их зацепило легко, но всё же рана есть рана. Болит, кровоточит, а может и загноиться. Тогда дела совсем будут плохи. Медсанбат далеко, и медицинской помощи никто не окажет.
Винтовки оказались лишь у троих, да ещё у ефрейтора. Видно, двое бойцов потеряли оружие при отступлении. Ни вещмешков, ни скаток шинелей ни у кого не видать.
«За такие большие потери с них могут очень строго спросить», – невольно подумал пушкарь, но снова отвлёкся.
– Ты где мотоцикл надыбал? – спросил повеселевший Семён. Глядя на сослуживца своего командира, Павел вдруг понял, что ефрейтор очень рад тому, что встретил кого-то ещё, кто выше по званию. Теперь вся ответственность лежит на сержанте, он тут вроде уже ни при чём. Мол, пусть теперь болит голова у начальства.
Все остальные тоже немного расслабились. Всё-таки, как ни крути, а два автомата и дюжина магазинов в подсумках – это немалая сила для их небольшого отряда. Теперь легче будет отбиться от фрицев. Да и мотоцикл всегда пригодится. Можно сгонять в разведку на большее расстояние и быстрее найти советские военные части.
– Вчера на рассвете нас послали в станицу, лежащую в тридцати километрах от батальона, – ответил Олег. – Добрались до места, там наткнулись на фрицев. Началась перестрелка, а всё кончилось тем, что ты сейчас видишь. Из моего отделения уцелел только я, да вот остался ещё один паренёк из девяти пушкарей.
Олег не хотел хвастать тем, что небольшой группе солдат и одной «дивизионке» с расчётом пришлось сражаться против колонны немецких танков и транспортёров. Чем больше он думал о том, что случилось возле реки, тем отчётливей понимал, им просто невероятно, фантастически повезло. Выбрались живыми из такой передряги.
Не будь место настолько удачным для устройства засады, они не смогли бы там простоять больше десяти минут. Ну подожгли пушкари парочку танков. Ну убили бы пехотинцы десяток фашистских солдат. Вот, пожалуй и всё, что смогли бы сделать они при других обстоятельствах. Фрицы прошли бы сквозь хлипкий заслон, словно трактор по придорожным кустам. Уничтожили горстку противников и двинулись дальше без особых потерь.
По здравом размышлении сержант не стал вдаваться в детали прошедшего боя у переправы. Ведь всё, что случилось возле станицы, казалось настолько чудесным, что ему могли не поверить. Поэтому он прервал короткий рассказ и задал встречный вопрос:
– А вы как здесь оказались?
– Вчера после завтрака, – начал ефрейтор, – над батальоном появилась немецкая «рама». Покрутилась немного над нашей позицией. Разглядела наши окопы и улетела обратно. Минут через сорок всё завертелось по обычной схеме фашистов. Сначала ударили из дальнобойных орудий. Потом появились «лаптёжники» и обработали нас по полной программе. Да так здорово, что от лесочка, где стояла пехота, остались только пеньки и мелкие щепки.
Не успели мы прийти в себя после обстрела, слышим рокот моторов. Смотрим, прямо на нас катятся танки и транспортёры. Пушкари подпустили их метров на сто. Врезали прямой наводкой и сожгли несколько бронемашин. Что было дальше, я уже не смотрел. Фрицы пёрли дуром, мы стреляли по ним, они били по нам. В общем, сам знаешь, как это бывает.
Смотрю, а в окопе никого из живых не осталось. Все уже мёртвые. Патроны закончились, гранат и бутылок с зажигательной смесью нет, что делать, не знаю. Я взял свою «трёхлинейку». Отполз к ближней промоине. Скатился в овраг, а по нему добрался до леса. Там взял руки в ноги и рванул на восток. По пути наткнулся на этих ребят. Оказалось, что они тоже из нашей воинской части.
Мы слегка отдышались и двинулись пешком к Сталинграду. Шли осторожно и не маячили на открытом пространстве. Мало ли что может случиться. Или заметят фрицы с земли или с воздуха. Это сегодня удивительно пусто, а вчера их здесь шастало много. В небе вились истребители, а по степи шли колонны автомобилей и бронемашин. И все как одна на восток.
Двигались мы в основном по перелескам и балкам. Кое-как добрались досюда. Присели в кустах, хотели чуть-чуть отдохнуть, слышим, тарахтит мотоцикл. Смотрим, машина немецкая, а за рулём вроде наши. Вот и решили вас тормознуть и расспросить, кто такие, откуда, куда. Нашли сухое упавшее дерево. Перегородили дорогу и спрятались в зарослях, ну а дальше ты знаешь.
– Понятно, – сказал командир. Придирчиво глянул на молодых безоружных солдат, но не стал их пытать, куда делись винтовки. Судя по внешнему виду, пацанам едва исполнилось восемнадцать. Ребят недавно призвали, и вчера был их первый бой с проклятыми фрицами. Так что ничего удивительного, что пацаны оробели. Поэтому он спросил о другом: – Как, Семён, у вас дело с патронами?
– Говорю же, закончились. Даже не стрельнули в вас для острастки. Мол, вы ребята на мушке, поскорее сдавайтесь, – хмуро ответил ефрейтор. – А у вас не найдётся, случайно, две-три обоймы?
– Есть немного в коляске, – бросил Олег. Повернулся к водителю, так и сидевшему на мотоцикле и приказал: – Павел, отдай им обе винтовки и немного припасов.
Парень спрыгнул с сиденья. Подошёл к люльке и вынул из неё две «трёхлинейки». Одну вручил длинному пареньку, похожему на студента из советских комических фильмов, которые крутили в клубе в мирное время. Вторую протянул крепышу средней комплекции, видать, только что успел отучиться в каком-нибудь ФЗУ.
Оба благодарно кивнули. Схватили оружие и прижали к груди так крепко, словно боялись опять его потерять. Так делают очень голодные люди, получившие кусок свежего хлеба. Мол, теперь это моё, никому не отдам.
Оно и понятно, ведь за утерю оружия пацанам грозил трибунал. К тому же в любую секунду могли показаться фашисты и нужно было чем-то отстреливаться.
Павел взял «сидор», лежащий в коляске на самом верху, и раздал всем бойцам патроны, гранаты и часть продовольствия, что лежало внутри. Настроение у людей сразу улучшилось. Они тотчас зарядили оружие. Взяли по сухарю и торопливо сжевали их всухомятку. Брикеты с пищевым концентратом решили оставить на ужин.
Олег построил солдат в одну линию и провёл перекличку. Выяснил, кого как зовут, и задумался, что делать дальше. Отправиться на мотоцикле вперёд – значит бросить людей из соседнего подразделения. Ехать рядом с ними – зря тратить бензин, а его и так слишком мало.
Из тягостных размышлений его вырвал крик одного из солдат:
– Товарищ сержант, посмотрите туда, что это там, на востоке?
Пушкарь повернул голову в указанном направлении и меж стволов крохотной рощи увидел плотные клубы пыли, поднимавшиеся к высокому жаркому небу. Столб мельчайших частиц медленно двигался к западу, но что их поднимало с земли, парень, как ни старался, разобрать не сумел.
Он поднёс разбитый бинокль к лицу. Посмотрел в уцелевший тубус оптического прибора и разглядел «Т-34», мчавшийся по просёлку со скоростью курьерского поезда. На броне были нарисованы красные звёзды, а за приземистой башней сидело пять-шесть бойцов, одетых непонятно в чью форму. Белесый налёт пыли плотно покрывал ткань гимнастёрки и галифе. Так что понять, какой оттенок имеет одежда, Павел не мог. То ли наша, защитного цвета, то ли серо-зелёная, как у фашистов.
С другой стороны, если фрицы взяли танк как трофей, то уж с советской формой у них вообще не должно быть проблем. По рассказам бывалых солдат, передаваемых шёпотом друг другу, за один прошлый год в плен попало столько людей, что в их обмундирование можно легко нарядить пять-шесть дивизий, а то и корпусов. Мало того, в оккупированных областях остались полные склады с мобилизационным резервом страны, созданным на случай войны. А это горы одежды, оружия и различного продовольствия.
Вот только зачем нужен фрицам такой маскарад? Кого нужно дурачить на безводных пространствах, расположенных между Волгой и Доном? К тому же эта машина идёт не на восток, как вся фашистская армия, а прямо на запад. Значит, ею управляют наши ребята.
Пока Павел думал о том, кто, куда и зачем летит по степи, танк приблизился к роще на полкилометра. Резко затормозил и навёл ствол орудия на узкий просёлок, петлявший между деревьев.
Сидевшие сверху солдаты дружно спрыгнули вниз. Горохом рассыпались по степи. Упали в сухую траву и пропали из вида, словно птенцы перепёлки в минуту опасности.
Олег быстро оценил ситуацию. Дал команду «Ложись!» и первым рухнул в траву. Прижал приклад автомата к плечу. Передёрнул затвор и навёл оружие на «Т-34». Он хорошо понимал, что в этом движении нет ни толики смысла, но не стоять же столбом перед жерлом орудия? Особенно если сзади находится пол-отделения советских бойцов.
Павел упал рядом с сержантом. Прицелился так же, как он и сказал:
– Вряд ли мы их одолеем с винтовками и автоматами. Один выстрел шрапнелью из 76-миллиметровой пушки – и от нас вместе с рощей не останется почти ничего.
– Семён, – прошипел командир.
– Да, – послышался голос откуда-то справа.
– Встань и медленно выйди на открытое место.
– Почему именно я? – удивился ефрейтор.
– Потому что так приказал старший по званию, – отрезал сержант. – К тому же у тебя лицо очень честного человека. – Он слегка подсластил пилюлю своему подчинённому и тут же сурово добавил: – Встанешь у них на виду. Положишь винтовку на землю и пойдёшь к танку с поднятыми руками. Пока ты будешь объяснять всё танкистам, мы тебя отсюда прикроем.
Ковалёв шумно вздохнул. Медленно, словно обречённый на смерть, поднялся с земли. Сразу вскинул руки над головой и вышел из рощи на открытое место. Сделал десяток шагов и громко крикнул:
– Не стреляйте ребята. Мы здесь все свои.
– Сколько вас в роще? – спросил кто-то из тех солдат, что спрыгнули с танка.
– Всего восемь бойцов, – ответил Семён. – Наш батальон разбили сутки назад. Мы едва уцелели и теперь идём на восток.
– Проверьте, нет ли пушки в кустах, – послышался крик из командирского люка «тридцатьчетвёрки».
Трое солдат, что ехали на броне, встали с травы и, пригибаясь, как во время атаки, рванули к опушке.
Павел увидел бегущих красноармейцев с винтовками наперевес и успокоился. Все очень хмурые, страшно худые, плохо побриты и в грязной донельзя одежде. То есть эти бойцы ничем не отличались от тех, что затаились в маленькой роще.
Сразу видно, все они принадлежат той армии, что отступает под мощным напором врага. Не то что весёлые сытые фрицы. Правда, фашисты не бессмертные бестии, как Гитлер пытался внушить всей Европе. Стоит им как следует врезать, как они теряют свой бравый вид и превращаются в неподвижные трупы так же, как и все остальные солдаты.
Олег тоже заметил внешний вид вновь прибывших бойцов. Медленно, стараясь не спровоцировать выстрелы, поднялся во весь рост. Встал в стойку «вольно», но не закинул автомат за плечо. Держал «шмайссер» на животе и был готов открыть огонь в любую секунду.
Осмотрев убогую рощицу, солдаты поняли, что их никто ни в чём не обманывал. Взглянули на людей из небольшого отряда и убедились, что они не похожи на диверсантов. Все слишком измотаны и плохо одеты. К тому же от них не пахнет ни чужим табаком, ни кофе, ни мясными консервами. Да и оружие в основном «трёхлинейки» и наши гранаты. Мотоцикл и два автомата явно не в счёт. Сразу видно, что их как ценный трофей взяли в ходе боёв.
Старший из группы солдат вышел к крайним деревьям и помахал рукой остальным. Танк громко взревел мощным мотором. Выбросил к небу клуб чёрного вонючего дыма и рванулся вперёд. Трое бойцов, лежавших в траве, немедленно поднялись. Закинули винтовки на спину и двинулись следом.
Минут через пять все собрались под навесом из редких ветвей и стали знакомиться. Когда все друг другу представились, выяснилось, что среди прибывших танкистов находится один лейтенант, он же командир «Т-34», и двое сержантов: механик-водитель и заряжающий. Все остальные оказались сплошь рядовыми.
После того как разобрались с чинами, Олегу пришлось взять руководство над дюжиной пехотинцев и одним пушкарём, отставших от своих подразделений.
Окинув взглядом подошёдшее подкрепление, офицер спросил, что они слышали об обстановке на фронте. Все дружно переглянулись и в недоумении пожали плечами. Как командир сборного отделения, Олег сказал, что по этому вопросу все они находятся в полном неведении.
Услышав об этом, лейтенант передал им то, что знал сам. Из рассказа танкиста пехотинцы узнали, что пулемётчик «Т-34», он же радист, погиб день назад от взрыва снаряда вражеской пушки, попавшего в танк. После этого случая их рация тоже перестала работать.
– Пока имелась хоть какая-то связь, – говорил офицер, – нам сообщили из штаба полка, что фашисты разбили почти все заслоны, охранявшие переправы. Перебрались через реку во многих местах и теперь на всех парах летят к Сталинграду.
Железная дорога, идущая к Дону, разрушена авиацией фрицев. Подвоз войск осуществляется плохо. Боеспособных советских частей в этом районе до обидного мало. Их ставят на те направления, по которым рвётся вперёд 6-я армия немцев под управлением Фридриха Паульса.
К огромному сожалению, пехота не может сдержать удар большого числа бронетехники, собранной фрицами в огромный кулак. Она окапывается на какой-то удобной позиции. Даёт встречный бой. Несёт большие потери и отходит назад. И так раз за разом.
Чтобы нанести врагу хоть какой-то урон, руководство Сталинградского фронта решило использовать малые группы. Так поступили и с нами. Взяли взвод «тридцатьчетвёрок» из батальона, прибывшего из города Горького. Придали ему взвод стрелков и послали в поход в тыл противника.
За два дня рейда случились две крупные стычки. Сначала всё шло просто блестяще. Три наших танка разбили колонну грузовиков и транспортёров, идущих по направлению к Волге. Сожгли четыре десятка немецких машин и почти без потерь в людях и технике двинулись дальше.
Потом ворвались в деревню, взятую фрицами, и вот там начались неприятности. «Тридцатьчетвёрки» наткнулись на батарею крупнокалиберных противотанковых пушек. Из трёх машин уцелела только одна, а из взвода солдат осталось лишь шестеро.
Все прочие либо погибли, либо получили ранения и отстали от нас в том ужасном бою. К сожалению, мне неизвестно, смогли ли они дойти до своих. Скорее всего их поймали и добили фашисты.
На сегодняшний день наша группа находится в бедственном положении. Связи со штабом нет. Еды и карт этой местности тоже нет. Есть ли деревни поблизости, нам неизвестно. Да и вряд ли там можно чем-то разжиться. Наверняка всё выгребли уже подчистую. Не наши, так фрицы.
Горючее и снаряды почти на исходе. Запасов не хватит даже на то, чтобы вернуться назад. Если нарвёмся на танки фашистов, то нам всем конец. А если солярка закончится раньше и мы остановимся где-нибудь в поле, то придётся взорвать «тридцатьчетвёрку», чтоб не досталась врагу.
Выслушав политинформацию о сегодняшнем дне, Олег доложил:
– У нас есть патроны для пехотинцев и толика сухарей. Бензин в мотоцикле тоже кончается. Так что скоро останемся пешими.
– Насколько я помню схему, которую видел у взводного, – сказал командир танка, – где-то рядом, чуть дальше на запад, есть крохотный хуторок. Он стоит в глубине небольшого лесочка. Может, там ещё никто не бывал и мы сможем хоть что-то найти из еды?
– Когда мы ехали в эту рощу, то видели просёлок, уходящий налево, – вспомнил Олег и указал куда-то за спину, на север.
– Далеко?
– Да вон в том зелёном массиве, – указал сержант на купу деревьев, стоящих приблизительно в двух километрах от рощи.
Лейтенант глянул на небо, что-то прикинул и сказал:
– Скоро уже станет темно. Давайте поспим, а на рассвете решим, что дальше нам делать.
На этом дискуссия кончилась. По команде Олега Павел развязал второй вещмешок, который собрал на позиции пушкарей. Раздал прибывшим бойцам патроны с гранатами. Достал из «сидора» сухари и початые пачки пищевых концентратов, привезённые из станицы. Внимательно пересчитал и разделил между всеми в равных долях.
На каждого танкиста и пехотинца пришлось по пять ржаных сухарей и по половине брикета прессованной пшёнки или такой же кирпичик сушёной гороховой каши. Тут уж как кому повезло. Кому-то досталось зерно, а кому-то бобы с громкой музыкой. Но на это никто из бойцов не обратил никакого внимания. Главное, чтобы совпало количество пищи.
Те, кто получил свою долю чуточку раньше, стояли в сторонке и с тоскою смотрели на то, как всё это богатство уходит в соседские руки. На их лицах читалось нечто похожее на сильную жадность. Мол, принесла нелёгкая толпу едоков. Без них нам бы на дольше хватило. Самое малое, на два, а то и три дня.
После того как разобрались с припасами, Олег дал команду всем отдыхать, но разводить огонь запретил. Во-первых, не стоит показывать кому бы то ни было, что здесь спряталась группа советских солдат.
Во-вторых, сейчас очень тепло и без костра не замёрзнешь. А в-третьих, воды рядом нет и сварить горячий «кулеш» из того, что у них осталось в наличии, никак не получится. Если кто-то очень уж голоден, то концентраты можно и так пожевать, словно старый сухарь.
Командир пехотинцев взял двух рядовых, по одному из каждой группы солдат. Поставил часовых в разных концах рощицы и велел смотреть в обе стороны степного просёлка. Вдруг кто-то появится? Хорошо, если наши, а если фашисты, то придётся опять воевать.
Затем выбрал ещё четырёх человек из тех, кто покрепче. Назначил первой двойке смену на после полуночи, а второй – с четырёх до утра. Всем остальным приказал отдыхать.
Красноармейцы проглотили по три ржаных сухаря, ставших от несусветной жары твёрдыми, словно прочный гранит. Сделали по паре глотков воды из своих полупустых фляжек. Повалились на тёплую землю и мгновенно уснули.
Среди ночи Павел услышал какой-то подозрительный шорох. С испугом очнулся от тяжёлого забытья и схватил свой автомат. Хорошо, что луна сверкала на небе во всём своём блеске. Парень увидел, что это Олег, а не кто-то другой.
Двигаясь совершенно бесшумно, сержант прошёлся по роще и сменил часовых. Вернулся к своей шинели, лёг и мгновенно уснул. Павел облегчённо вздохнул. Повернулся на левый бок и опять провалился в беспросветную тьму.
