Когда за час до завтрака стражники отперли дверь в камеру, Мэси уже проснулась и заканчивала второй подход упражнений на пресс. Она не стала выяснять у двух женщин, ожидавших за дверью, куда ее забирают, просто надела комбинезон и тапочки. После шести недель в заключении девушка привыкла к тому, что в любой час дня и ночи ее могли поднять и отвести в небольшое пустое помещение для допроса. Затяжные сессии всегда проводили разные люди. На нее надевали тугую МРТ-шапочку, чтобы отслеживать, когда она лжет, и задавали бесконечную череду вопросов.

Мэси всегда старалась максимально придерживаться правды. Какой смысл врать, если скрывать ей нечего? Еще в разговоре с Авернус она подробно изложила историю своей жизни на Земле и того, как она оказалась в изгнании во Внешней системе, но на допросах к этому возвращались снова и снова. Мэси рассказывала о своем детстве, о том, как сбежала из Церкви Божественной Регрессии и попала в Питтсбург, о том, как вступила в ряды Службы реконструкции и рекламации. Она поведала о том, как ее отобрали в строительную бригаду, о подготовке и работе над проектом биома в Радужном Мосту. Вновь они прошлись по печальной истории с убийством Урсулы Фрей, ее дезертирству, жизни в Восточном Эдеме, побеге оттуда и, наконец, времени, проведенном в клане Джонс–Трукс–Бакалейникофф…

Единственные вопросы, на которые девушка отказывались отвечать, касались Ньютона Джонса и остальных членов ее большой суррогатной семьи. Поддерживали они мирную инициативу или же Марису Басси и всех тех праведных дальних, что жаждали выдворить корабли землян из систем Сатурна и Юпитера? На эту тему Мэси говорить не собиралась. Если уж допрашивающие так хотели знать, чем живут члены клана, им, черт подери, стоит обратиться к ним лично.

Задавались вопросы и про Лока Ифрахима. Девушка старалась отвечать на них бесстрастно, насколько это вообще было возможно — придерживаться фактов, ничего не приукрашивать и не искажать, какую бы антипатию этот человек у нее ни вызывал. Она столько раз пересказывала все события, что под конец даже ей они перестали казаться реальными — все выглядело далеким, словно история из виртуальной реальности. Ей никогда не угрожали физической расправой, кормили неплохо. Мэси тренировалась прямо в камере, читала книги на небольшом планшете, который ей выдали, и старалась не терять бдительности. Однако апатия тюремного заключения постепенно брала верх.

Сразу после ареста Мэси думала, что над ней устроят показательный процесс, но теперь это казалось маловероятным. Она подозревала, что Ньют и остальные в клане Джонс–Трукс–Бакалейникофф ходатайствуют о ее освобождении или хотя бы проведении суда. Только вот вряд ли им улыбнется удача. Из разговоров стражников Мэси поняла, что Мариса Басси и городской совет Парижа заняты подготовкой к войне и решением проблем с фермами и сетью после диверсии. Ее, равно как и Лока Ифрахима, держали в чистилище, но козыри они были мелкие, так что, вполне возможно, их в ход не пустят.

Последние пара сессий отличались от предыдущих, отчего у Мэси зародились нехорошие подозрения. Сегодня ее допрашивали мужчина и женщина. Они были, как всегда, вежливы, но вместо того, чтобы в очередной раз пройтись по привычному списку вопросов, они пожелали узнать, что ей известно о различных техниках диверсий. Затем Мэси показали фотографии двухсот или трехсот человек, среди которых временами встречались знакомые лица, и каждый раз спрашивали одно и то же о каждом. Наконец девушку отпустили — ее сопроводили в ярко освещенную комнату, где, к немалому удивлению, Мэси обнаружила Саду, вальяжно откинувшуюся в шезлонге. Девочка улыбнулась и взмахом руки указала на второй шезлонг, приглашая Мэси сесть.

Мэси так и поступила. На столе, посередине между ней и Садой, лежал короткий нож белого, словно кость, цвета. Лезвие и рукоятка сделаны из цельного куска керамики. Вероятно, его оставили здесь, чтобы подтолкнуть Мэси на какую–нибудь глупость. А может, это намек на то, что произойдет с ней, если она откажется сотрудничать. Девушка постаралась проигнорировать оружие.

— Ты выглядишь лучше, чем я предполагала, — сказала Сада, закончив изучать арестантку.

— И как же это, по–твоему?

— Ну, ты в хорошей форме, здоровая и даже отдохнувшая. Отлично.

— А вот ты словно проехала сотню километров по разбитой дороге. Может, нам стоит поменяться местами? Тебе бы не помешало немного побездельничать, а здесь для этого полно возможностей.

Сада потянулась, словно кошка.

— Отдых — неплохая идея. Я только что вернулась из долгого и тяжелого путешествия.

— Тебе тут понравится. Я сидела в тюрьмах похуже. А эту–то и тюрьмой назвать сложно. Скорее уж отель, в котором не выдают ключи от комнат.

— Да уж, путь был долгим и трудным, — повторилась Сада. — Теперь всё получится как надо. Мы постарались. Можно сказать, работали на будущее.

На девушке были белый корсет со шнуровкой, которая заканчивалась на верхней границе ее маленьких грудей, и белые легинсы; волосы коротко стрижены. Вдоль левой брови тянулся ряд небольших металлических колец. На щеке расползлась татуировка с созвездием Гидры. Сада действительно выглядела измученной — белая как мел кожа, темные круги под покрасневшими глазами. А еще она казалась до абсурдного юной — этакий странно одетый ребенок сейчас улыбался и, без сомнения, ждал и надеялся, что Мэси примется расспрашивать о поездке. Арестантка тянула паузу: она вовсе не собиралась играть в эту игру.

— Не могу тебе рассказать, чем именно мы занимались, но ты и сама всё скоро увидишь, — не оставляла тему девочка. — Все увидят. Знаешь, я совершенно не жалею, что всё сложилось именно так. Это было предначертано. Мэси, мы лишь фрагменты гораздо более масштабной истории — огромной, странной и прекрасной.

— Если ты пришла сюда, чтобы оправдывать свои поступки и вещать про всеобщее благо, то я, пожалуй, откажусь от десерта и вернусь в свою камеру, — сказала Мэси с нажимом, но без ненависти.

Да она и не злилась на Саду: она испытывала искреннюю жалость к сбившейся с пути девочке — ребенку, которого втянули в чужую темную и опасную фантазию.

Сада взяла со стола ножик и принялась им вертеть. Лезвие было изогнуто наподобие когтя велоцираптора. По режущей кромке, заточенной до размеров атома, плясали радужные блики.

— Для чего я здесь? — продекламировала девочка. — Мариса Басси хочет попросить об услуге.

— Теперь ты работаешь на мэра?

— Мы всегда с ним сотрудничали. Он эффективный инструмент.

— Сада, множество людей приходили сюда с той же целью. Теперь прислали тебя. Но мой ответ останется прежним. Я непричастна к смерти твоей подруги и полковника Гарсии. У вас нет никаких доказательств моей вины. Так что судите меня или же отпустите на свободу.

— Дело больше не в бедняжке Джейнджин. Говорят, ты — тайный агент. Тебя подозревают в шпионаже, в том, что ты действуешь против города.

— Сказать можно что угодно. Совсем не обязательно это окажется правдой.

Мэси изо всех сил старалась не дернуться, когда Сада наклонилась к ней. Уперев острие ножа в столешницу, девочка вращала его то в одну, то в другую сторону.

— Тебя обвиняют в шпионаже. Действие хабеас корпус приостановлено, так что они могут держать тебя здесь ровно столько, сколько захотят. Хоть вечность, не предъявляя никаких обвинений. Но я могу тебе помочь, если ты позволишь.

— Мариса Басси уже когда–то обращался ко мне за помощью, — ответила Мэси. — Он просил меня поведать дальним правду о жизни в Великой Бразилии. Я так и поступила. Возможно, он ожидал услышать другие истории — про эксплуатацию, рабство и ужасы. Мой рассказ оказался совершенно бесполезным в плане пропаганды. Но я была откровенна.

— Говоришь, видала места похуже, чем это, — сменила тему Сада.

— Раз или два.

— Расскажи мне о них, Мэси. О жизни на Земле. Только на этот раз пусть будет чистая правда, — пропела Сада, в конце каждого предложения втыкая нож в стол. — Опиши, каково это — жить под гнетом самопровозглашенной элиты. Поведай правду о репрессиях и жестокостях. О том, как с обычными людьми обращаются словно со скотом, как безжалостно подавляют свободу слова и мысли.

— Я уже рассказала всю правду, — не отступалась Мэси. — Можешь найти в сети, если, конечно, видео не удалили.

— Ты ведь хочешь, чтобы мы выиграли войну, разве нет? Так помоги нам хоть немного — напомни людям о том, каков их враг. Укрепи их решимость.

— Распространяя пропаганду?

— Только враг увидит в этом пропаганду.

— Ты хочешь, чтобы я солгала, — сказала Мэси. — Скажу, что ты жаждешь услышать — что Мариса Басси жаждет услышать, — и вы меня отпустите. Таков уговор?

— Мэр просил тебе передать, что он любит свой город и сделает всё, чтобы его спасти. Если он сочтет, что показательный процесс над тобой повысит боевой дух горожан, он его проведет. Если понадобится, он публично казнит тебя как шпионку. Но пока что он дает тебе последний шанс помочь Парижу, помочь себе.

— Поинтересуйся у господина Басси вот о чем, — начала Мэси. — Он готов лгать, нарушать законы, упекать за решетку и убивать тех, кто с ним не согласен… Что же именно он пытается спасти?

— Мое мнение? Будущее человеческой расы, — заявила Сада. — Маленькие прелести вроде свободы, перемен, разнообразия. Все то, чем ты наслаждалась в компании Ньютона Джонса и его клана. Пожалуйста, Мэси. Подумай хорошенько и начни сотрудничать. Это действительно твой последний шанс.

— Ответ требуется прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Что–то стряслось, не так ли? Сперва эти вопросы про диверсии, теперь ты… Началась война?

— Пока нет. Но ждать осталось недолго. Когда же все случится, до твоих признаний никому не будет дела. Поразмысли над этим. Не торопись. Я оставлю тебя на некоторое время, если хочешь. Но ответ я должна получить до отъезда. Больше такого предложения тебе никто не сделает.

— Нет, — произнесла Мэси.

— Нет?

— Передай мэру: я уже сказала правду — если ему она не по вкусу, тем хуже. Скажи: врать ради всеобщего блага я не собираюсь. Благо не может основываться на лжи.

— Таков твой ответ?

— Для меня иного ответа не существует.

— Мне жаль, что все должно быть именно так. — Сада подбросила ножик и, поймав на лету, убрала в ножны на поясе, затем поднялась со стула легким грациозным движением.

Двое стражников позади Мэси подняли арестантку на ноги.

— И мне жаль, что ты во все это впуталась. Мне не стоило допускать подобного, — сказала она.

— Всё именно так, как и должно быть, — повторила Сада. — Пока ты не понимаешь, но очень скоро всё осознаешь.

Мэси и Лока Ифрахима вместе с другими важными персонами держали в бывшей исследовательской лаборатории в двенадцати километрах к северо–востоку от Парижа. Одноэтажное здание под небольшим куполом располагалось среди полей вакуумных организмов, разбросанных посреди пыльной равнины внутри кратера Ромул. Все время, за исключением допросов, Мэси держали в камере, но сейчас арестантку вывели наружу. Среди грядок с бобовыми и плодовых кустарников отстроили огромную клетку из колючей проволоки на фуллереновых опорах. Внутри уже сидели около пятидесяти человек. Все они, как и Мэси, носили ярко–оранжевые комбинезоны. Одни присели на невысокие столики, другие собирались в группки, третьи лежали в гамаках или прямо на земле, закрыв лицо руками, чтобы защититься от потоков слепящего света. Перед клеткой на разных уровнях зависли два беспилотника — на их дельтовидных крыльях вращались турбины, на брюхе крепились тазеры и пистолеты, стреляющие дротиками, красные глаза камер, словно пятна крови, ярко мерцали.

Заявив, что ее камеру отдали другому заключенному, стражники бесцеремонно затолкали девушку в клетку и заперли двери. Пока Мэси осматривалась, какая–то женщина со спутанными седыми волосами выступила вперед и ударила ее по лицу. Незнакомка пихнула Мэси и, навалившись всем телом, прижала к туалетному блоку. «Это все твоя вина, твоя вина», — кричала она в лицо Мэси, повышая голос до пронзительного вопля и брызжа слюной, которая попадала девушке на щеки. Мэси отшатнулась и с силой ударила лбом в переносицу обидчицы. Женщина взвизгнула и отпустила жертву, Мэси же, опершись о стену, пнула ее прямо в живот. Нападавшая отшатнулась и рухнула на землю. Руки ее бессильно упали, голова склонилась вперед, а из разбитого носа крупными каплями медленно потекла густая кровь, пачкая оранжевый комбинезон. Кто–то призывал Мэси остановиться — всё кончено. Другой человек положил руку ей на плечо. Но девушка проигнорировала этот жест и сделала шаг вперед. Щека Мэси распухла и горела, девушка тяжело дышала, пытаясь успокоиться. Все в клетке обернулись, чтобы посмотреть на нее. Женщина сверлила Мэси ненавидящим взглядом сквозь свисающие на лицо седые пряди.

— Можешь меня ненавидеть, — обратилась Мэси к поверженному врагу. — Но мы заперты в этой клетке. Так что будет лучше, если мы постараемся жить дружно.

— Они забрали меня у детей, — сказала женщина, а в глазах ее заблестели непролитые слезы. Под носом пузырились кровь и слизь. — Они забрали меня прямо на их глазах…

Ей помогли подняться и отвели в другую часть клетки. Никто даже не поинтересовался, в порядке ли Мэси. Среди толпы девушка заметила Уолта Ходдера — строительного инженера, с которым она была немного знакома: спокойный человек шестидесяти с лишним лет, компетентный сотрудник, надежный и уважаемый гражданин, председатель городского комитета по транспорту. На общественном форуме Ходдер красноречиво призывал людей к осторожности. А еще они с Мэси несколько раз связывались по сети после ее интервью с Авернус. Когда девушка подошла к инженеру, мужчина объяснил ей, что в клетке находятся все те, кто так или иначе поддерживал движение за мир, и что арестовали людей примерно в одно и то же время. Стоило отдать должное Марисе Басси: он знал, как организовать переворот. Совет Парижа ввел чрезвычайное положение. Полицейские перекрыли все шлюзы и остановили железнодорожное сообщение. Город оказался полностью отрезанным от внешнего мира. Бежать было некуда. Авернус, ее дочь Юли и всю команду поместили под стражу, как и двух членов городского совета, которые являлись значимыми фигурами в движении за примирение. По словам Марисы Басси, все делалось ради их же собственного блага. Отряды волонтеров производили аресты горожан, причем порой с применением насилия, рассказывал Уолт Ходдер. Закрывая «Постоянные дебаты в поддержку мира», полицейские и надзиратели прогоняли всех сквозь строй, а тех, кто сопротивлялся, избивали. У некоторых заключенных в клетке были сломаны руки, ребра, челюсти, носы, наблюдалось сотрясение мозга… Никто не знал, что случится дальше.

— Похоже, правые проиграли, — заметила Мэси.

Один из дронов за колючей проволокой спланировал ниже и нацелил камеру прямо в лицо Мэси. Девушка отвернулась. Теперь она жалела, что не поинтересовалась у Сады, чем же та занималась. Не иначе как подготовкой очередного глупого трюка. Только вот какого?

— Если Басси добьется своего, проиграем мы все, — сказал Уолт Ходдер.