Писатель-прозаик. Отчасти даже маринист
– Тащ капитан-лейтенант, вас к телефону! Срочно!
«Лиственница» хрипит, шипит и не проявляет никакого такта к моим сновидениям. Вахтенный этот тоже упырь – нет бы проявить уважение, спуститься, в дверцу ласково постучать. Срочно у него. Ладно, знаю, кто сегодня на отработках вахты в гидрокомбинезоне раздвижной упор ставить будет. Бреду.
– Эдуард! – Это наш командир. – Поднимись наверх. Я сейчас писателя Черкашина привезу. Хочет пофотографироваться на «Акуле».
Писатель Черкашин известен на флоте. Это такой как бы Пикуль, только для подростков. Нормального образования в военно-морском училище получить не смог, окончил какой-то там МГУ, служил замполитом (самая презираемая должность на подводных лодках), пишет книги о военно-морском флоте. В книгах много технических нонсенсов и оксюморонов, которые у моряков вызывают недоумённое поднятие фуражек бровями, но зато там есть много пафоса, прилагательных и деепричастных оборотов. А ещё есть проститутка на подводной лодке, которую отстрелили через торпедный аппарат, и она превратилась в медузу. В общем, детям нравится.
Поднимаюсь. На улице как раз лето сегодня. Солнышко так и шпарит – на резине прямо яйца жарить можно (куриные, я имею в виду). Приезжают. Походили по корпусу, пофотографировались на фоне винтов/рубки/ракетной палубы – всё, в общем, по стандарту. Я деликатно удаляюсь, чтоб не мешать взрослым дяденькам разговаривать.
На рубке сидит комдив-раз Паша и курит, щурясь на солнце. Сажусь рядом – вниз идти неохота, пока лето.
– Чё носишься? – интересуется Паша.
– Да Черкашина с командиром фотографировал.
– Какого Черкашина?
– Николая, какого ещё.
– А Гоголя не было?
– Какого Гоголя?
– Николая, какого ещё?
– Не, не было.
Не спеша докуриваем.
– А в чём прикол-то был с Гоголем? – уточняю у Паши.
– Так он же умер, Гоголь-то.
– Ну?
– И Черкашин!
– Что Черкашин?
– Писатель, Николай Черкашин, он же умер уже!!! Давно уже!!! Ты чё?!!
Снизу деликатно кашляют. Делаем удивлённые лица (по привычке) и свешиваемся вниз. Прямо под нами стоит Черкашин с командиром и смотрят на нас. Черкашину явно неудобно, что он жив, командиру – весело.
– Жив он, Паша, – говорит командир, – я его пощупал – тёпленький.
Вниз Черкашин спускаться не стал почему-то, постеснялся, может того, что поставил Пашу в неудобное положение?