Глава 9
НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
За ночь ещё несколько стычек было. Всех преступников на месте злодейства застали и никого не пощадили, хотя можно было и повязать. Михаил рассудил – воздух чище будет. Он не судья, тому видаки нужны. Но преступника застали, когда он с купца шубу снимал, а перед тем кошель с пояса срезал. Да и пострадавший есть, в случае чего подтвердить сможет, что грабёж был. А по уложению судебному такое злодейство смертью карается.
За ночь так находились по столице, что к утру ноги гудели. Отправились отдыхать. По Москве опять слухи о массовых убийствах на улицах. Пожарский Михаила вызвал.
– Ты что творишь? Убитые – твоих рук дело?
– Семерых на месте злодейства застали, сопротивлялись, пришлось силу применить.
– В Разбойный приказ сторожа донесли о пятнадцати убитых.
– Стало быть, восьмерых не мы убили, а тати. Мыслю, с каждым днём преступников меньше становиться будет.
– Народ волнуется. Вот что, ты заранее маршруты распиши, где твои люди ходить будут. А я договорюсь с земской управой, ко вторым петухам подводы проедут, трупы соберут. Всё слухов меньше будет. А то до государя разговоры дойдут, нехорошо.
– Дмитрий Михайлович, дай месяц, ну два. Вычистим город!
– Быть посему!
Сторожа были двух видов. Одни наняты на службу, за жалованье владельцами лавок, амбаров, мастерских и трудились на постоянной основе. А были ещё сторожа уличные, дежурившие по очереди, без оплаты, очерёдность назначал выборный квартальный, который подчинялся городскому земству. У этих, кроме трещоток и дубинок, никакого оружия, да и не обучены. Больше пугать поставлены всяких татей. Да больше сами боялись. На ночь на перекрёстках ставили деревянные рогатки, поскольку ночное хождение воспрещалось. Собирались сторожа с четырёх кварталов на перекрёстке, так время коротать лучше и в случае нападения разбойников легче отбиться. По правде сказать, тати сторожей обходили стороной. И не потому, что боялись, просто шуму будет много, а взять со сторожей нечего. Богатый человек выставлял в очерёдность слугу, а бедный очередь нёс сам, а всё равно получалось – нищета в сторожах дежурила. Как князь Пожарский Разбойный приказ возглавил да Михаил со своим воинством по ночам улицы обходить начал, сторожа приободрились, всяко защита есть, на городскую стражу надежды мало. Иной раз сами к патрулям подбегали.
– У Верки, в третьем доме от угла, вино пьют и шумят, похоже, драка.
– Веди.
Выпивать людям не запретишь, нет такого закона, как и веселиться. А ежели мордобой, да с увечьями, – другое дело. Вмешивались, охаживали драчунов плётками или палками, дурь пьяную выбивали. Михаил стоял за жёсткие меры, распустился народ за смутные времена, ни к государю, ни к законам уважения нет. Русский человек только твёрдую руку признаёт. Многих от преступлений удерживают не моральные принципы и не десять библейских заповедей, а только страх наказания. По судебнику кара осуждённому суровая. Например, вору выжигают калёным клеймом на лбу букву «В» от слова «вор» и отрезают нос, чтобы окружающие видели, с кем имеют дело. А убийцу казнят простой казнью – повешением либо утоплением. За государственные преступления – измену или богохульство казнь уже квалифицированная – четвертование или посажение на кол, дабы помучился сутки-двое. Учитывая, что после смутных времён, когда были убиты многие дворяне, владевшие землями и дававшие работу селянам, или погибали купцы, владельцы мануфактур, мастерских, многие простолюдины потеряли работу и с ней средства к существованию. И выход оставался невелик, либо грабить тех, кто побогаче, либо искать работодателя.
Многие ступали на скользкую дорожку. Михаилу их было не жаль, не все же граждане взялись за кистень и разбойничать. Вот о ком печалился, так это о детях. Когда была возможность, всегда одарял медяками, чтобы хлебца купили. Однако всех не обогреешь и не накормишь. Детей, пойманных на кражах съестного, владельцы хлебных лавок били. Михаил, если видел, избиение прекращал, пекаря упрекал:
– Стереги пуще, а то сам рот разинул. Да и Господь велел делиться, милость проявлять.
Новая служба Михаилу по нраву пришлась. Всё же лучше, чем с поляками драться. Ляхов не любил – заносчивы, высокомерны, надменны, а смелы, ежели превосходство в силах имеют значительное. Да и кто врагов любит? А разбойники или тати те же враги, устои государства расшатывают. Если государь не может защитить мирян от злыдней, кто его любить-поклоняться будет? А цари-императоры-короли любви своих подданных хотят, потому Разбойные приказы или их аналоги во всех странах были и есть во все времена.
Забегая вперёд, князь Пожарский был во главе Разбойного приказа семь с лишним лет, причём не самых спокойных, и порядок в столице и окрестностях должный навёл. Конечно, искоренить преступность полностью не удавалось ни в одном государстве, но в Москве и по её периметру в других городах стало намного спокойнее.
Князь для Михаила как учитель был, старший товарищ. Не занудствовал поучительно, а советы дельные давал, а ещё пример подавал своей службой, направленной исключительно пользы для. Кто хотел – учился, как Михаил. Но дистанцию Дмитрий Михайлович соблюдал всегда. Михаилу иногда остро не хватало советов Авраамия Палицына, но он после смутных времён, в 1619 году, перебрался на Соловки, в монастырь, где взялся за писание труда об осаде Троицкого монастыря, а закончив фолиант, умер в 1626 году, оставив о себе добрую память потомков. Михаилу Аверкий Иванович был симпатичен, обладал мудростью, военным опытом, советы всегда давал дельные.
По мере службы уже полгода минуло, как Михаил в Разбойном приказе, опыт приобрёл, которым поделиться никто не мог, дело-то новое. Выводы для себя делал, улучшал порядок службы. Слова «патруль» тогда не было, называлось – дозоры или разъезды, если патруль на конях был. Для окраинных районов лучше конные подходили, для центра, в пределах Земляного города – пешие. На окраинах чаще пьяные потасовки, доходящие до убийств, а в центре грабежи. В центре больше людей зажиточных, не каждый мог купить дом или избу в пределах Белого города, а стало быть, и грабители там, где есть чем поживиться – деньгами, украшениями, шубами, не брезговали и добротной одеждой, а то и едой. Как удержаться от свиного окорока, если нога целиком в поварне подвешена, чай, деликатес, вкусняшка сытная. Правда, в богатых домах прислуга была из дюжих мужиков, а то и специально нанятые охранники.
Свою резиденцию или штаб-квартиру Михаил обустроил с разрешения Пожарского в пустовавшем доме напротив Разбойного приказа. Видимо, хозяева погибли в смутные времена, а голь перекатная заселяться самовольно у Разбойного приказа побоялась. Дом запущен, даже рам в окнах не было. Общими усилиями привели в порядок. На первом этаже караульное помещение, оружейная комната, дежурный, всё по образцу нынешней полиции Михаил сделал. А наверху кабинет для себя любимого и писарей. Без них невозможно, учёт жалованья, выдачи тканей для формы и прочее. Постепенно жители прознали, случись что, бежали сюда. Разбойный приказ и Пожарский занимались серьёзными преступлениями – казнокрадством, хулой на веру, изменой государству. И надо сказать – Разбойный приказ без дела не сидел. Дом приказа аборигены старались обходить стороной, потому как периодически из приказа доносились душераздирающие вопли пытуемых. Пытки были в порядке вещей, не каждый добровольно признавался в своих злодействах. Хотя Михаил считал, что под пытками люди могут не выдержать, оговорить себя, был противником жестоких мер.
В одну из ночей в дежурку ворвался мужик, по одежде – слуга, сразу закричал:
– Ратуйте, убивают!
– Успокойся, здесь тебя не убьют. Коротко и ясно – где и что случилось.
– На Моховой, в дом моего хозяина пробрались тати.
– Сколько числом?
– Не ведаю, четверых точно видел. Яшку, слугу, сразу пришибли, я в конюшне был, сюда побёг.
– Правильно сделал. Караул, подъём! На коней!
Сам на коня вскочил, мужика усадил вместе с ратником, за ним пристроив.
– Давай вперёд, показывай дорогу.
Цокот кованых подков по брусчатке или дубовым плашкам раздавался в ночном городе далеко. Как въехали на Моховую, Михаил руку поднял, давая знак остановиться.
– Спешиться всем. Ты – охранять лошадей. Остальные – за мной. Тебя как звать-то? – обратился он к мужику.
– Онуфрий.
– Веди, только тихо.
Михаил хотел схватить татей, чтобы ни один не ушёл. Первоначально так бывало несколько раз. Подъедут на конях, а разбойники, заслышав конский топот, разбегаются. Через забор перелезут и к соседям, а от них на соседнюю улицу. Обидно бывает. Михаил неудачный опыт учёл, неудачи – лучший учитель.
Калитка во двор открыта, мужик во двор завёл.
– Хозяева дома были? – тихо спросил Михаил.
– Дома. Где им быть ночью.
– Где спальня?
– На втором этаже.
– Ты и ты – на задний двор, а ты охранять калитку. Чтобы ни одна тварь не ускользнула. Не сдадутся – руби! За мной! – отдал распоряжение Михаил.
Сам пистолет в руку взял, курок взвёл. В комнатах почти темно, только скудный свет от лампадок перед иконами в красном углу. На первом этаже тихо, а со второго этажа шум.
– Оставаться здесь, – ткнул пальцем в грудь ратнику Михаил.
А сам с тремя воинами по лестнице подниматься стал. Хозяин из рачительных, ни одна ступенька не скрипнула. Поднялись в коридор. Шум и приглушённые звуки ударов из-за левой двери доносятся. Поторопился он, не узнал от слуги, с какой стороны спальня.
– Прохор, остаёшься здесь, – приказал Михаил шёпотом на ухо ратнику. За мной!
Рванул дверь на себя. На столе свеча в подсвечнике горит, давая скудный свет. На полу хозяин с супружницей лежат, во ртах кляпы. А над ними двое склонились, один хозяина шилом тычет в руку. Ещё один сбоку, у стенки, роется в открытом сундуке. Слуга Онуфрий говорил – видел четверых. Михаил пистолет вскинул, выстрелил в грудь тому, кто с шилом был. Для начала надо шокировать разбойников, чтобы испугать, подавить желание сопротивляться. Грохот выстрела в закрытой комнате оглушил. Один из ратников сразу кинулся с саблей на того, что у сундука, ударил его клинком по голове, но плашмя, дабы оглушить. Тут же на пол повалил, сверху уселся. Тот, в которого Михаил стрелял, упал бездыханный. А другой замер. Слишком неожиданным и громким в прямом смысле слова было появление Михаила и ратников.
– Шевельнёшься – башку прострелю, – пригрозил Михаил.
Разряженный пистолет за пояс сунул, взяв в руку готовый к выстрелу. Ратнику приказал:
– Поставь татя на колени и руки ему свяжи.
А сам шагнул вперёд, вытащил тряпку изо рта хозяина.
– Сколько их, чего хотели? Да можешь встать и супружницу поднять.
– Знамо дело – денег хотели. Пытали – где спрятал. Так я им и сказал!
Хозяин вытащил кляп у женщины, помог подняться. Михаил к татю повернулся:
– Сколько вас было?
Тать молчал. Михаил коротко, без размаха ударил стволом пистолета в глаз разбойнику. Тот завопил, задёргался.
– Или отвечаешь, или рядом с ним ляжешь! – показал стволом пистолета на убитого.
– Пятеро! – выдавил разбойник.
Геройствовать тать не стал, наглядный пример рядом, в аршине лежит мёртвый.
– Где ещё двое?
И сразу как ответ – приглушённый женский крик.
– Дочка! – вскричала супруга хозяина.
И рванулась к двери.
– Стой! – схватил её за руку Михаил. А то убьют или возьмут заложницей, прикрываться тобой будут.
– Напротив нашей её светёлка.
Михаил выскочил в коридор. Дверь напротив распахнута настежь. Снизу, с первого этажа, шум, вскрик. Ладно, там ратник есть, не даст уйти никому. Конечно, выстрел сразу насторожил ещё двоих разбойников. Михаил бросился в комнату. На постели девушка в разодранной ночной рубашке, милое личико в слезах.
– Насильничали?
Девушка кивнула, зарыдала навзрыд. Михаил бросился по лестнице вниз. У подножия её лежит разбойник, второй дерётся дубиной с ратником, причём теснит его к двери, явно собираясь вырваться. Михаил выстрелил ему в спину, под левую лопатку. Тать завалился вперёд.
– Двое сверху сбежали, одного я срубил, а второй по руке дубиной ударил, – морщился ратник.
Левая рука у него висела плетью. Михаил глянул на дубину. В аршин длиной, увесистая, да ещё железными гвоздями утыкана. Такой убить – раз плюнуть. Так, двое убитых внизу, один вверху, ещё один в беспамятстве, и один жив. Все пятеро в доме. Михаил поднялся.
– Хозяин, взять чего-нибудь успели? Ты поищи, они за ворот рубахи добычу прячут.
– Не успели, деньги-то у меня…
И осёкся. Один разбойник жив и уши навострил. Михаил к нему.
– Кто атаман шайки?
– Васька-дубина. Он всегда на дело с дубиной ходит.
– Бери своего подельника, во двор тащи.
– Он же сам идти не может, без чувств.
– Ты хочешь, чтобы я его нёс? Бери за ноги и волочи.
Сопровождал татя ратник с саблей на изготовку.
– Как тебя звать-величать? – обратился к хозяину Михаил.
– Колесниковы мы.
– Одевайся и вели Онуфрию лошадь заложить в телегу. С нами поедешь, писарь все показания запишет для суда.
– Изничтожить их всех надо было.
– Экий ты кровожадный, Колесников! Троих мы убили, а двоих для суда оставили. Но ты не переживай, вздёрнут их. И найми охрану, иначе и деньги, и жизнь потеряешь.
Хозяин одеваться стал, супружница его метнулась в светёлку дочери, а Михаил спустился во двор.
– Шайка ваша вся здесь?
– Вся.
– Брешешь, как пёс! Куда награбленные вещи сносили?
Отвернулся тать, молчит.
– Прохор, попроси у Онуфрия топор, сейчас эту гниду на части рубить будем!
Из предметов острых, пригодных для убийства, топор оказывал наиболее сильное психологическое воздействие. Прохор вернулся, держа в руке плотницкий топор.
– А чурбачок не догадался захватить? – укорил его Михаил. На чём рубить будем? Вроде плахи что-то надо.
– Вмиг обернусь, князь.
Прохор сбегал на задний двор, ногой прикатил кусок бревна, который слуги не успели порубить на поленья.
– Отруби ему кисть, – приказал Михаил Прохору. А ты держи татя.
Это он ратнику, который стоял у бесчувственного тела разбойника. Крови на войне ратники видели много, их не испугать. Макар схватил татя за руку, пригнул к чурбаку. Тать понял – не угрожают, руку отрубят, вскричал:
– Всё скажу!
– Тогда руби пальцы, чтобы сговорчивее был.
Прохор и тяпнул топором, четыре пальца от кисти отлетели, только большой остался. Разбойник заорал, из обрубков кровь брызжет.
– Заткнись и говори, я ждать и уговаривать не буду. Мне тебя не жалко, ты мне противен. Сам бы тебе башку дурную отрубил здесь и сейчас, да не княжеское это дело.
– К Варваре относим, в Косине живёт.
Михаил присвистнул. Деревня далеко, за городом, верстах в восьми-десяти.
– Прохор, перетяни ему запястье, пригодится ещё. И обоих грузите на телегу.
На облучок телеги сел Онуфрий, за ним уселся Колесников, на задке телеги уселся тать без пальцев, на саму телегу забросили трупы, а сверху них, поперёк, бесчувственного разбойника. Сначала добрались до отряда. Бесчувственного и трупы зашвырнули, не церемонясь, в холодный сарай. Писарь стал опрашивать Колесникова, как и что произошло.
К раненому на телегу уселись двое ратников, как конвой. Михаил помедлил. Если скупщицу краденого брать, двоих ратников хватит. А если у неё разбойники? Приказал ещё четверым воинам верхами ехать. Оказалось, не зря. Без телеги нельзя, но телега сдерживала ход, и в Косино прибыли к рассвету, когда на востоке начало сереть. Как въехали, Михаил коня обочь телеги притёр.
– Покажи избу, где скупщица живёт, и нишкни. Если орать начнёт, ты ему голову руби.
Это Михаил уже ратнику. В деревне петухи дружно, как по команде, кукарекать стали. Время вторых петухов, пять утра. В деревне одна улица и избы завалящие, с десяток. У одной избы разбойник замычал, боясь открыть рот, показал рукой на избу.
– Здесь? – уточнил Михаил.
Разбойник головой закивал.
– Прохор, с телегой и татем на дальнюю от нас околицу. Если кто попытается из деревни уйти, задерживай. Будут сопротивляться – руби.
Телега тронулась. Михаил приказал:
– Двое со мной, ты остаёшься с лошадьми, а ты на задний двор.
Михаил легко взбежал на покосившееся и скрипучее крыльцо, потянул дверь, которая оказалась не заперта. Из избы сразу в нос ударил удушливый запах плесени, затхлости.
– Хозяйка!
– Ась?
С печи слезла бабёнка лет сорока в ночной рубахе. Увидев незнакомцев, накинула на плечи платок.
– Чего надать?
– Ты Варвара будешь?
– Ну я.
– Сама награбленные вещи выдашь или обыск учинить?
– Нет у меня ничего! – подбоченилась шустрая бабёнка.
– Парни, обыскать всё, чердак, подвал, сарай.
Ратники за избу принялись, Михаил вышел на свежий воздух. Солнце уже показалось из-за горизонта, стало светлее.
– Вот что, Савелий. Заведи лошадей на задний двор, дабы видны не были. Ни к чему привлекать внимание.
У каждого из нас, когда читает книгу или смотрит кино, что-то запоминается, а в нужный момент мозг сам даёт подсказку. Так и сейчас получилось. Обыск в избе к концу подходил, как скрипнула калитка, во двор вошёл самого разбойничьего вида мужик. Бородой зарос по самые глаза, левое ухо разорвано, одет в одежду явно с чужого плеча. А за спиной узел держит рукой. Без стука ввалился в избу, бросил узел на пол.
– Принимай, Варвара!
И осёкся, увидев чужих. Сразу сообразил – служивые, не свои собратья разбойники или воры. Кинулся в дверь, забыв про узел. А один из ратников саблю успел выхватить и ударить. Клинок только концом острия одежду распорол – широкую рубаху и портки на поясе. Портки сразу вниз свалились, обнажив пятую точку, мужик в штанах запутался и рухнул в сенях. Сверху на него упал ратник, не давая подняться.
– Вяжите его, кляп в рот и за печь, чтобы видно не было.
Михаил узел развязал, достал содержимое. Шубка женская бобровая, сапожки юфтевые красные, сарафан, расшитый жемчугом речным мелким.
– Где взял? Только не говори, что твоё.
Молчит мужик. Ратник ему грязную тряпку в рот затолкал, потащил за печь.
Ратники полезли осматривать чердак, а Михаил уселся за стол, занялся пистолетами. Оба разряжены, а времени перезарядить не было.
На чердаке вещей не оказалось, зато в амбаре обнаружился схрон, под полом. Немного вещей, но все явно не хозяйские, судя по размеру и фасону, отделке. Два больших узла находками набили. А тут и новый гость пожаловал. Не увидев для себя опасности, вошёл смело. И никакого груза при нём, ни мешка, ни узла. Когда он ещё на скрипучем крыльце был, Михаил за притолоку двери встал, а как молодой мужик вошёл, ткнул стволом в спину.
– Руки в гору и замри.
Мужик поворачиваться стал, а Михаил ему рукоятью пистолета по голове. Пришелец покачнулся, на земляной пол осел, руку к голове прижал, из-под ладони кровь сочится.
– Обыскать, кляп в рот, связать и за печь! – приказал Михаил.
Золотишко нашлось у мужика. Свёрток небольшой, но увесистый под рубахой спрятан. В свёртке два кольца золотых, ношеных, височные кольца и серебряная заколка для волос. Уже двое и с добычей. Варвара канючить стала:
– Не моё добро-то. Они принесли на пропой.
– Кляп ей, связать и в амбар.
Похоже, покидать избу нельзя, как говорят рыбаки – жор пошёл. Почти каждый час до полудня приходили с краденым или награбленным воры и разбойники. Каждого вязали, кляпы в рот, чтобы не сговорились, и в амбар. Михаил даже беспокоиться стал, ратников для конвоирования не хватит. А после полудня никто не появился. Всё логично, ночью воровали, утром несли к скупщице, после полудня отсыпались. Специфика криминального промысла! Ратники нашли верёвки, связали всех между собой за шею, как татары обычно делали. Варвару на телегу усадили, рядом с трупами и ранеными. Остальных гнали за телегой. Ехали медленно, на телеге ещё громоздились узлы с украденными вещами. Ездовой Онуфрий головой качал, лошади тяжело влачить перегруженную телегу. По приказу Михаила на подъёмах связанные жулики плечами толкали повозку, помогая лошади. Один из разбойников заартачился было, как же, чёрную работу исполнять. Михаил к разбойнику подошёл.
– Знаешь, кто я такой?
– Много вас, господ! Всех знать ещё!
– Князь Засекин! Слыхал про такого? Я вас, тварей, всех выведу, как клопов. Толкай или…
Михаил пистолет вытащил. Разбойник лицо скривил, сплюнул. Ну, ты сам выбрал свою участь! Михаил поднял оружие и выстрелил татю в плечо. Мог бы и в ногу, но тогда везти на подводе надо, а она перегружена. Тать заорал благим матом. По плечу кровь обильно потекла. Остальные разбойники замерли.
– Чего стоите? Толкать!
Бросились скопом, мешая друг другу. Михаил пистолет за пояс сунул. Желающих пофилонить больше не было. Отребье московское о князе Засекине уже слышало, но мало кто видел. Михаил видаков не боялся. Большая часть тех, кого он захватил, уже казнены, а другие дожидаются суда и своей участи в тюрьме, и судьба их незавидна. И эти, что сейчас телегу толкают, уже трупы ходячие, но об этом не знают.
У дежурки уже люди толкаются, кто ночью пострадал. Не все, понятно, кто жив остался. Двое обидчиков своих узнали среди связанных, бросились на них с кулаками. Михаил руку поднял.
– Тихо! Сейчас писарь всех опросит и запишет. Припомните, что у вас украли или сняли из одежды. Некоторым вещички вернём сразу.
Писарей было двое, и оба принялись писать. Фактически для суда это обвинительное заключение. Пострадавшие перечисляли вещи, суммы денег. Вот денег при арестованных не нашли, видимо, припрятать успели. Но Михаил сегодняшним днём доволен был.
Арестованных поместили в амбар, по очереди допрашивать стали, кто молчал и упорствовал, били деревянными палками. Михаил же отправился спать.
Полтора суток на ногах, да не за столом сидел, устал. Ближе к вечеру проснулся, поехал в отряд, в дежурку. Потерпевшие, кто в деталях описал отобранное при грабеже или воровстве, свои вещи или ценности получили, в чём расписались. Фактически преступное деяние раскрыто. Судебная власть действовала быстро. Если преступник пойман, вина его доказана видаками или вещественными уликами, зачем тратить казённые деньги на кормление, жалованье охраны? В суд его! Невиновен – отпустить, а виноват – на виселицу или в каменоломни, вину искупать тяжёлым трудом на каторге. Михаил считал – очень правильно. В его время многие арестанты месяцами или годами сидят в следственных изоляторах, хотя вина судом не доказана.
По адресам, где проживали разбойники, Михаил направил группы конных ратников – обыскать жильё, вдруг найдётся похищенное из списка или подельники? Их арестовать потребно и допросить. Суетливо, служба круглосуточная, и долгое время, около полугода, справиться с валом преступности не удавалось. Потом число тяжких преступлений, в первую очередь убийств, на убыль пошло. Убить человека не каждый разбойник или вор сможет. Для этого какую-то черту перейти надо, переступить устои.
Большую часть убийц ликвидировали на месте преступления или позже, по приговору суда, но далеко не всех, Михаил не обольщался. Преступников всех мастей большой город манил, они наивно полагали, что здесь скрыться проще. Поистине, простота хуже воровства. Квартальные, избиравшиеся жителями, свои кварталы знали, кто живёт, чем дышит, чем на жизнь зарабатывает. Как появлялись лица подозрительные, сразу сообщали.
Преступники, из тех, кто поумнее, посообразительнее, оседали не в столице, а в слободках поблизости, вроде Марьиной рощи, где власти практически не было.
Сколько воров, разбойников, убийц за полгода службы на новом поприще было поймано – не сосчитать. Но Михаил и ратники втянулись, опыт приобрели, а многим их служба нравиться стала, польза-то видна. Михаил известен стал, жители уважали, а преступники боялись. Но известность в его службе и оборотную сторону имела. Нашлись смелые и отмороженные, решившие расправиться с князем. Михаил почти всегда с ратниками был, редко один появлялся. И не потому, что боялся. Что в городе делать? Друзьями, к которым сходить в гости можно, не обзавёлся. Пожарский – через улицу, в Разбойном приказе и к себе в хоромы, домой не приглашал. Любимой женщины тоже не было. За походами и боями не обзавёлся. Где и с кем знакомиться, если едва не круглые сутки на службе? Но подловили, видимо, следили, а Михаил слежку не просёк, расслабился. Как-то днём сходил на торг, купил новое исподнее, рубаху. Постоял в раздумьях. Скоро осень, ферязь новую покупать надо. Да и о шубе подумать. В тулупе сподручно на коне да с разбойниками воевать. Если выпачкаешь или порвёшь, не жалко, тулуп небольших денег стоит. Но к Пожарскому идти или в Разрядный приказ в тулупе князю негоже, в первую очередь своё лицо потеряешь, а во вторую – осудят за спиной, те же писари или столоначальники.
Купленные вещи в узелок на торгу увязал, к воинской избе не спеша направился. Погода отличная, солнце, по ощущениям температура градусов двадцать, не холодно и не жарко, комфортно. Саблю Михаил в воинской избе оставил, зачем она на торгу нужна? Только под ногами путается. Но и безоружным не был, привычка уже. Слева на поясе боевой кинжал, за поясом оба пистолета заткнуты, прикрыты полами расстёгнутого лёгкого кафтана. Без верхней одежды, в рубахе, только простолюдины ходят, для дворянина – несолидно. С Остоженки в переулок повернул, а навстречу трое. Михаил голову повернул, ибо торопливые шаги за собой услышал. Ещё двое, и рожи у них не самые приятные. Те, что перед Михаилом, сразу свои намерения показали. Один из рукава кистень в ладонь вытряхнул, а двое ножи обнажили. Михаил медлить не стал, до разбойников четыре-пять шагов, бросил узел на землю, выхватил оба пистолета. Бах! Бах! В переулке эхо от заборов и каменных домов. С малого расстояния не промахнулся, двое упали, обливаясь кровью. Третий на секунду от неожиданности замер. Михаил пистолеты наземь бросил из-за жёсткого цейтнота, выхватил кинжал с локоть длиной, как небольшой обоюдоострый меч. Сам к разбойнику кинулся. Тот успел нож вперёд выставить, закричал:
– У, падла! Зарежу!
Действовать надо стремительно, ибо сзади ещё двое. Михаил взмахнул кинжалом, отсёк кисть правой руки с зажатым в ней ножом разбойнику, тот заорал, с ужасом глядя на обрубок руки, из которого хлестала кровь. Добить бы его надо, но Михаил помнил о тех, что сзади. Обернулся резко, а они рядом, в двух шагах, один уже нож занёс для удара сверху. Михаил сделал выпад, кинжал в живот разбойнику вонзил, провернул в ране, чтобы увечья сильнее нанести, дабы внутреннее кровотечение сильнее было. Кинжал выдернул, а второй уже кистенём бьёт. Откачнулся назад, уходя от удара, споткнулся о лежащее тело одного из разбойников, упал. Труп удар смягчил, Михаил с него скатился переворотом, и тут же по трупу удар грузиком кистеня – хрясь! Кости грудной клетки у убитого хрустнули. Михаил из положения лёжа на животе кинжалом полоснул по ноге татя. Штанину вспорол и мышцу на голени. Разбойник шаг назад сделал, скривился от боли. Михаил, как подброшенный пружиной, вскочил с деревянного тротуара. Пока ситуация складывалась неплохо для него. Четверо противников обезврежены, пятый ранен, но несерьёзно. Но ранение в схватке заставляет раненого осторожничать, а ещё кровопотеря скажется, постепенно слабеть начнёт, да и подвижность не та. Тать осклабился:
– Что, боишься?
– Мне-то чего бояться? Твои подельники на небесах уже, скоро и ты с ними встретишься.
Михаил неожиданно сделал выпад, нанёс колющий удар, но тать отскочил.
Михаил закричал, глядя за спину татя.
– Вяжите его!
Разбойник обернулся посмотреть, кто пришёл на подмогу князю. Купился на обманку, как новик. Михаил вперёд прыгнул и с лёта кинжал сзади всадил в печень. Тут же выдернул и резанул по шее. Оба рухнули, на лицо и одежду Михаила капли крови татя попали. Он поднялся. Все враги повержены, только один, с отсечённой кистью, жив, прижался спиной к забору, полусидя. Видимо, страшен князь в тот момент был. Одежда в крови выпачкана, в руке окровавленный кинжал, глаза яростью горят. Шагнул к татю, тот в испуге здоровой рукой попытался прикрыться.
– Кто послал? – грозно спросил Михаил.
В то, что нападение случайное, он не верил. Когда хотят ограбить прохожего, действуют чаще вдвоём, а не целой шайкой. Сейчас лето, дорогой шубы на нём нет, стало быть, добыча невелика будет, коли на пятерых разделить. Вот и получается – убить хотели. Настоящее покушение.
– Я не знаю, старшим он был! – и здоровой рукой показал на одного из убитых.
– Либо вспомнишь имя и где живёт, либо прирежу, как курёнка!
Михаил шагнул вперёд, приставил клинок к груди раненого.
– Богом клянусь – не знаю! – закричал тать.
– Тогда сдохни!
Михаил ударил кинжалом в сердце, потом вытер клинок об одежду убитого, вложил в ножны. Хорошо, что жив остался, а одежду поменять можно, от крови вперемешку с грязью уже ферязь не отстирать. Подобрал с земли пистолеты, обтёр рукавом, сунул за пояс. Подобрал брошенный узелок с покупками, а сзади топот. Обернулся. Неужели ещё одна шайка? А это его ратники из отряда. Видимо, кто-то из прохожих сообщил патрулю.
– Князь! Ты жив?
– И даже ни одной царапины, одежду только испортили, гниды!
– Пятерых уложил? – удивился Прохор.
– Жить захочешь, ужом вертеться будешь. Вызывай подводу, грузите. Нечего добропорядочных людей пугать.
– Князь! Не серчай, совет дам. Не ходи боле один. Мыслю – не простой грабёж был, тебя убить хотели.
– За совет спасибо, сам так подумал.
Михаил добрался до воинской избы, переоделся и снова на торг, уже новую ферязь и рубаху покупать.
А вечером через посыльного Пожарский в Разбойный приказ вызвал.
– Ну-ка, поделись, князь, о сегодняшнем событии.
Михаил коротко и чётко доложил.
– Впредь без двух ратников охраны в городе не появляться, это приказ. Поквитаться с тобой разбойники хотели, слишком сильно досаждаешь.
– Слушаюсь.
– А вообще молодец! Один с пятерыми справился, хвалю!
Дмитрий Михайлович сегодня в хорошем настроении. Михаил решил спросить:
– Князь, вот кто я?
– Как кто? Князь, воин славный, верный слуга царю.
– Да нет. Вот ты дьяк, глава Разбойного приказа, государем поставлен, а я?
Вопрос для Михаила не праздный. Жалованье он исправно получает, отрядом ратников в две сотни человек командует, а должность-то какова?
– Так подьячий, ты что, не знал?
У Пожарского в подчинении в приказе два подьячих уже были. Подьячий – помощник дьяка, на ступень ниже, вроде заместителя. Для Михаила узнать важно. Пожарский по болезни иной раз в приказе не появлялся, старая рана головы давала себя знать периодически. Когда дьяк на службе не был, подьячий Выродов Михаилу распоряжения отдавал. А выходит, ровня они должностями и оба дворяне. И впредь держаться Михаил будет более свободно, независимо. Тут ещё один момент деликатный есть, местничество. У кого род старше, знатнее, тот превосходство имеет при равных должностях или дворянских званиях.
После разговора с Пожарским, дней через несколько Михаил в Разрядный приказ зашёл специально. Поговорил наедине со столоначальником, чиновником старшим над писарями, попросил его сделать списки своего рода и Выродова, чтобы сравнить. Списки – это по современному копии. Удивился столоначальник, рот открыл спросить, а Михаил опередил:
– Отблагодарю.
Столоначальник рот закрыл, кивнул.
– Зайди через три дня, всё в лучшем виде будет.
Были в Разрядном, Поместном и некоторых других приказах специальные книги, где велась запись всех назначений, чинов и званий мужей, проходящих государеву службу. А Михаилу такой список вдвойне нужен. Доселе не заморачивался родословной рода Засекиных, а знать надо, чтобы впросак не попасть, а то на мелочи погореть можно. Пока проносило, но удача способствует осторожным, дальновидным.
Через три дня, уже под конец службы, появился в приказе.
– Добрый вечер! Проголодался я что-то, не разделишь трапезу?
Егор Антуфьевич кивнул. Не брать же при писарях подношение? Прихватив несколько листков, исписанных мелко, накинул кафтан.
– Веди, Егор Антуфьевич, в харчевню, что сердцу любезна.
– Знаю такую недалече.
Михаил понял – не в первый раз в эту харчевню столоначальник идёт. Сели в углу, Егор Антуфьевич сразу половому заказ сделал – пива кувшин да жареную курицу с тушёной капустой, а ещё щей и рыбных расстегаев.
Пока половой на поварню за заказом ушёл, столоначальник Михаилу листки передал.
– Чти, коли любопытно. А сразу скажу, твой род знатнее, князь. Думаешь, ты первый такой, кто сравниться хочет?
Михаил стал сравнивать записи. В самом деле, род Засекиных ещё с четырнадцатого века в услужении великим князьям, сначала московским, а потом и государям всея Руси. Да и должности выше занимали, стало быть, именитее.
Когда половой пиво принёс и еду, с облегчением за трапезу принялся, кружку с пивом за столоначальника поднял.
– Доброго здравия на многие лета! – провозгласил.
Столоначальник не дворянин, для него такое внимание князя лестно. Не спеша, под хорошую закуску кувшин опростали. Михаил спросил:
– Ещё пива али покрепче чего?
– Хватит!
А Михаил ему серебряный рубль через стол передал.
– За труды!
– Ты, князь, если что, завсегда обращайся! Что в наших силах – поможем.
И Михаил доволен. Про всех предков и родню записано, где жили, кем служили. Не настоящий он Засекин, о чём всегда помнил, а приятно. Не зря род жалованье получал или дачи. С настоящим Михаилом бы подружиться, государственник он был, но тогда они врагами были и схватка состоялась. Сейчас Михаил сожалел, что примкнул к Болотникову, участвовал в Смуте, а ничего уже не вернуть. Запятнал себя и вину чувствовал, русский же, а фактически помогал полякам страну разорять. Без малого тогда королевич Владислав на русский трон не сел. Конечно, заслуги тоже были, не одного ляха на тот свет отправил, и перед Пожарским не стыдно, а всё равно периодически чувство гадливое было. Как он, уже учивший историю в школе, вляпался в дерьмо? Рок довёл с его бунтарским духом или нехватка своего ума или жизненного опыта? Впрочем, мудрость – она с годами приходит, с опытом. Сколько лет он уже здесь?
Начал считать и испытал шок. Девятнадцать лет прошло, как один год пролетело время! Подошёл к зеркалу, всмотрелся в отражение. М-да! Средних лет мужчина, на висках уже редкие седые волосы проглядывают, от загорелой на пребывании под солнцем кожи морщинки у глаз да шрам на полщеки.
Долго стоял у зеркала, не столько приметы времени выискивал, сколько думал. Чего он достиг за это время? Уважения среди ратников и начальства? Несомненно! Богатства? Оно стороной его обошло. И ни семьи нет, ни имения, даже дома. Всё по воинским избам проживается. Не дело, ох, не дело!
Сперва полагал – попал в другое время случайно. Судьба или Господь разберутся, вернут назад. А он-то, дурачок, жить торопился, бунтарствовал. Крови сколько пролито! Впрочем – не зря. Помог свою землю отстоять от супостата, иначе уже не в России жил. Ох, запутался и выхода не видит. Если суждено здесь, в семнадцатом веке, остаться, надо дом покупать, невесту подыскивать. Его сверстники женаты давно, детишками обзавелись, а он, как перекати-поле, один как перст.
Назад бы выбраться в своё время. Мать-то, небось, все слёзы выплакала, сын пропал. А он не пропал, руку к истории приложил. Посоветоваться бы с кем? И открыться нельзя, не поверят или сочтут умалишённым, государю донесут.
К Палицыну съездить? Тоже всё рассказать нельзя, но совет получить – вполне. Вроде князь, ратникам «отец родной», сам приказы отдаёт, жизнями людей распоряжается, а свою обустроить не может.
Приняв какое-то решение, Михаил обычно выполнял его решительно, пёр к цели, как танк, ломая преграды. Вот и сейчас посчитал денежки, получилось немало, на каменный дом хватит, правда, не в самом центре Москвы. Во все времена земля в столице дорогая была, и чем ближе к Кремлю, тем дороже. Можно подумать – близость к Кремлю даст привилегии. Сколько владельцев домов в центре попали в опалу и были удалены из столицы в окраинные губернии? Престиж? Это нечто эфемерное.
Уже не торопясь дом присмотрел, но покупать не стал. Поперва решил поговорить с Палицыным. Далековато он сейчас обитает, так в жизни ничего просто не достаётся. Пришёл к Пожарскому.
– Дмитрий Михайлович, устал я что-то от службы, хочу на богомолье съездить.
– Не возражаю. Седмицы хватит?
– Не обернусь, Соловки посетить хочу.
– О! Не к Аверкию Ивановичу собрался?
– К нему.
– Езжай. Вместо себя поставь кого-нибудь толкового. Обязательно пару ратников возьми для охраны. Да и неприлично князю и без свиты, хотя бы малой. Поклон и привет от меня иноку Авраамию передай.
– Не забуду, за честь почту.
Дмитрий Михайлович писать что-то начал, Михаил подумал – окончена аудиенция, князь человек занятой, не стоит время отнимать. Поднялся с лавки, а Пожарский лист протягивает:
– Деньги получи. Это вознаграждение за труды, доволен я как дьяк приказа твоей службой. А деньги – чтобы дорога легче была.
– Благодарю, Дмитрий Михайлович!
– Пустое. Ты же служилый князь и поместий, как я знаю, не имеешь, на жалованье живёшь.
– Верно.
– Удачи тебе, князь!
Получилось даже лучше, чем ожидал Михаил. Вознаграждение получил, почти как годовое жалованье. Дорога предстояла долгая и расходы большие. В отряде вместо себя поставил сотника Андреева. Опытен, службу знает, не пьяница, вот происхождением не вышел, а потому сотник – его потолок. Ещё двух ратников в сопровождение подобрал, Прохора и Антипа. Оба вояки опытные и приказы исполняют в точности. Согласились сопровождать Михаила с радостью, всё развлечение, а ещё и на Соловках побывать задарма, у намоленных святынь. Для любого православного – знаковое место.
Голому собраться – только подпоясаться. Утром и выехали. Следовало поторапливаться, уже осень, скоро задождит. Ночевали на постоялых дворах, за день успевали преодолеть по тридцать вёрст. За Костромой местность начала меняться, рек и речушек полно. Многие вброд преодолевать приходилось. Вроде плёвое дело, привычное, но вода холодная, лошади заходят неохотно. Грунтовая дорога всё уже, и подвод или пеших всё меньше. Больше месяца добирались до Архангельска. На постоялом дворе оставили лошадей. Михаил хозяину за две недели постоя лошадок вперёд заплатил. После долгого перехода в сотни вёрст им отдохнуть надо.
В Архангельске уже холодно, ощущается дыхание близкой зимы. Пришлось покупать на торгу шапки и тулупы, иначе на корабле, поморском коче, окоченеешь. От Архангельска морем до Соловецкого архипелага ещё несколько дней пути. Остров расположен в Онежском заливе Белого моря, рядом с ним более мелкие – большой и малый Муксалма, большой и малый Заячий, на которых скиты монахов-отшельников. А на Соловецком стоит Спасо-Преображенский монастырь, прозываемый монахами Северным Афоном. Кроме монастыря, более похожего на крепость своими мощными и высокими каменными стенами, тоже скиты есть – Вознесенский, Савватьевский, да ещё Филипповская пустынь. Далеко Соловки от столицы, постоянно подвергаются нападениям судовой шведской рати, потому пушки на стенах стоят, и каждый монах не хуже воина оружием владеть умеет.
Коч подошёл к монастырскому причалу. Немногочисленные паломники потянулись к монастырю. Послушник у ворот спросил:
– На богомолье или к игумену Геринарху?
– Пожалуй, на богомолье. А ещё мне бы побеседовать с иноком Авраамием.
– Проходите. Вон корпус для паломников.
Сперва в храм пошли. Скинув шапки, помолились у входа, купив свечки, поставили перед образами. Атмосфера в храме намоленная, всем существом чувствуется. Помолившись, прошли в корпус для паломников. Михаил в комнате пожитки скромные оставил и во двор. Стал монахов расспрашивать, где Авраамия найти можно.
– На службе он сейчас. Вон там жди, где кельи иноков.
Часа полтора-два пришлось ждать. Наконец из храма стали выходить монахи и послушники. Михаил сразу узнал знакомую фигуру Аверкия Ивановича. Давно не виделись, несколько лет. Постарел Аверкий, волосы на голове и борода седые совсем, белые, как снег. А зрение ещё хорошее, Михаила издали узнал.
– Кого я вижу! Князь в гости пожаловал! Или на богомолье?
– А больше к тебе, соскучился.
– Проходи в келью. Прохладновато, и угостить нечем, пост у нас.
– Не разъедаться приехал, совет услышать.
– Совсем в старцы меня записал. Садись.
Келья маленькая, узкая, а прохладная – мягко сказано, холодно. От толстых стен так морозным духом несёт. Войдя, Михаил на иконы помолился, осенил крестным знамением. На крепком дубовом столе стопка бумаг и чернильница с тушью, несколько очинённых гусиных перьев.
– Про великую службу писание? – спросил Михаил.
– Откуда узнал?
Михаил язык прикусил. Ну, кто его просил о серьёзном труде, который не закончен ещё, спрашивать? Счёл за лучшее промолчать. Аверкий напротив Михаила уселся, за столом. Монах пристально глядел на Михаила и молчал. Потом спросил:
– Кто ты?
– Аверкий Иванович, ты же меня сколько лет знаешь! Засекин я, князь Михаил Засекин.
– Лжа! Ну-ка, ответь, кто основателем династии был?
Ой, как вовремя Михаил список у столоначальника Разрядного приказа получил и прочёл несколько раз. Ответил бодро, без запинки:
– Иван Иванович Засекин по прозвищу Бородатый дурак.
– Верно! А как звать твоего двоюродного брата?
– Григорий Петрович из ветви Шаховских.
– Надо же, верно. Родственник твой обоим Лжедмитриям служил ревностно. Кстати, не знаешь, где он обретается?
– Не знаю, поскольку не общаюсь. Он ляхам служил, а я царю. Да что я тебе говорю, если ты сам, будучи келарем Троице-Сергиева монастыря, меня приветил и отряд вооружил.
– Поперва сомневался, способен ли ты с ляхами воевать? А всё потому, что не князь ты, не Михаил.
Михаила холодный пот пробил, растерялся.
– Михаил, и фамилия – моя Засекин, – ответил он.
– Может случиться, что однофамилец. Но меня не проведёшь, я с настоящим Михаилом знаком лично был. Конечно, шрам на щеке и повязка меня смутили. Но голос-то не его! Говори как есть! Дело-то прошлое, что уж теперь?
И Михаил решился, как в ледяную воду прыгнул.
– Я на самом деле Михаил Засекин, но не князь. В шестом году примкнул к Ивану Болотникову, против войск Шуйского воевал. И не я один, туда более высокородные люди примкнули, взять того же Ляпунова или Пашкова. Потом в Туле сдался Болотников, я с сотоварищами на Нижний Новгород пошёл, да не добрался. Встретился мне однофамилец, настоящий князь. Схватка случилась не на жизнь, а на смерть. Я уцелел, а как бумаги убитого просматривать начал, понял – это шанс. С того времени с поляками и «цариками» войну вёл, ни разу не отступившись.
Михаил замолчал.
– Я нечто подобное предполагал. Если бы ты воевал плохо, грабежами занимался, корыстолюбием обуреваем был, я отдал бы тебя в Разбойный приказ с лёгким сердцем. А случилась Смута, и вожаков настоящих, за которыми ратники пойдут, мало оказалось. Для простолюдина ты умён, образован. Хотя, по правде сказать, с нелепыми ошибками пишешь, яти забываешь. Настоящий-то князь грамотно писал. И после изгнания поляков я за тобой приглядывал. Где через преданных мне людей, где с Дмитрием Михайловичем словечком обмолвлюсь. Все о тебе хорошо отзываются, о ратниках заботишься, свою мошну не набиваешь, о службе радеешь. Князь Пожарский отписывал в письме, зело рьяно порядок в столице наводишь, даже убить тебя пытались. А потому молчать о своих догадках стал. Коли на пользу государству, пусть служит.
Михаил ошарашен был. С первого дня своего появления перед Аверкием тот понял, что самозванец перед ним, и наблюдал. А Михаил, не зная, всё время под топором палача ходил. От услышанного мороз по коже прошёл, волосы дыбом, как осознал, что по лезвию бритвы прошёл и не оскользнулся. Некоторое время молчали, потом монах спросил:
– Приехал-то зачем? Покаяться?
– Совета испросить, как дальше жить? Много ошибок в жизни совершил, ноне Пожарскому помогаю. А смысла жизни не нахожу.
– Как философ говоришь. Ты ведь не дворянин?
Михаил мотнул головой отрицательно.
– Живи честно, по правде, по заповедям Христовым. Всё и наладится.
Проницателен Авраамий и чужие секреты хранить умеет, за столько лет не выдал. Открыться ему, что не этого времени он, родился спустя четыре века? Авраамий почувствовал, что не до конца Михаил открылся.
– Ещё что-то сказать хочешь?
– Хочу, но не могу, не пришло ещё время.
– Неволить не буду, да и права не имею. Поздно уже, иди почивать, да храни тебя Господь!
Михаил откланялся, отправился в корпус для паломников. Хотел обдумать за ночь, может, стоит открыться Аверкию? К утру погода резко испортилась, подул ветер, стал волну поднимать, по небу тучи побежали одна чернее другой. Ратники после заутрени к Михаилу подошли.
– Корабельщики готовятся отплывать. Говорят, штормы здесь долгие бывают.
– Собирайте вещи, мы с ними пойдём.
Привет от Пожарского Авраамию передал, поговорил по душам, пора в обратный путь.
