Глава 8
МОСКВА
Князь Пожарский принёс ещё много пользы стране. Его активно задействовали на дипломатической стезе, используя авторитет полководца. Именно он вёл переговоры с англичанином Джоном Мерином, который выступал посредником в переговорах между Россией и Швецией, участвовал в составлении мирного договора. Столбовский мир со Швецией был подписан в начале 1617 года, по нему шведы вернули Великий Новгород, Старую Руссу, Ладогу и другие города, но устье Невы и Карелия были потеряны для России на век и возвращены Петром Великим.
Михаил с отрядом возвратился в Москву. Отоспались, помылись, привели в порядок оружие и лошадей. Авраамий посоветовал Москву не покидать – видимо, что-то знал.
Осенью 1617 года королевич Владислав снова пошёл с ратью на Россию, трон огромной страны не давал покоя. Русские воеводы сняли осаду Смоленска и отступили. Войско пана Ходкевича захватило Вязьму. Другое польское войско шло к Калуге. Жители потребовали от царя дать им воеводой Пожарского, для этого послали в столицу «выборных от всех чинов».
В октябре 1617 года князь выехал из Москвы с двумя десятками московских дворян, тремя сотнями стрельцов, а ещё с отрядом Михаила. Палицын посоветовал, князь был не против.
Калуга к обороне подготовлена плохо, вместе с дворянами и ратниками 800 человек. Пожарский стал искать ратников. За рекой Угрой стояли таборы казачьих атаманов. Князь предложил казакам «государево жалованье» за службу, равное «детям боярским». Деньги и авторитет полководца вопрос решили, в Калугу пришли две тысячи конных казаков с «огненным боем». В самом городе сформировалось ополчение из горожан, около тысячи человек.
В первом же бою пан Опалинский разбил небольшой калужский отряд и, более того, взял в плен племянника Дмитрия Пожарского. Вдохновлённый победой под стенами города, Опалинский предпринял ночной штурм, захватил посады, но был с потерями выбит. Потери сбили спесь с пана Опалинского, он отвёл войско за 15 вёрст, в село Товарково, где решил зимовать. Стычки всадников с обеих сторон продолжались всю зиму, но Калугу поляки не взяли.
Зимой иностранцы в России воевать не могут, мёрзнут, не приспособлены. А для русских и татар – самое времечко. Михаил с разрешения Пожарского свой отряд к Товаркову повёл, да напросились казаки-пищальники. Ночью к селу подобрались. Думали скрытно, а не получилось, снег предательским хрустом выдал, дозор всполошился, навстречу десятка два гусар вынеслись. А пищальники из отряда Михаила и казаки уже наготове. Когда гусары приблизились, дали нестройный залп из сотни пищалей. В общей сложности залп из сотни пищалей шансов выжить гусарам не давал. Но грохот «огнестрелов» всполошил весь польский лагерь. Поляки теснились в деревенских избах, выгнав хозяев в хозпостройки – овины, конюшни, амбары. Начали выбегать из тёплого жилья полуодетые, в тревоге, с оружием в руках. Некоторые уже успели на коней сесть. Михаил понял – надо уходить. Ещё пяток минут – и на его отряд навалятся всем скопом ляхи. Ускакали. Поляки преследовать в ночи побоялись. И не столько отряда Михаила, как в ночи заблудиться и замёрзнуть. Ночью хорошо подмораживало, по ощущениям – градусов двадцать пять, да с ветерком, с позёмкой. Даже русскому заблудиться – раз плюнуть, указателей не было, а собственно, в глубинке и сейчас так, ничего не изменилось.
Маленько замёрзли, в валенках несподручно, в стремена не лезут, а в сапогах холодно, ноги мёрзнут. А ещё боевое железо холодит, в первую очередь кольчуги, у кого они есть. Казаки ни бронёй, ни шлемами не пользовались, да полушубки справные, шапки меховые, из овчины.
Хоть невелик урон полякам нанесли, а Михаил доволен, ведь ни одного своего ратника не потерял, что не часто бывает. Вернувшись в Калугу, выпили горячего вина, кровь разогнать. Утром об итогах вылазки Пожарскому доложил, получил одобрение.
– Курочка по зёрнышку клюёт, а сыта бывает, – изрёк князь. – Без пополнения силы у ляхов убывать будут.
А ещё казаки по дорогам вокруг Товаркова патрулировали, нещадно громили фуражирские обозы. И добычу, что в санях была, себе забирали на прокорм.
Опалинский уже не мог предпринять активных действий и ушёл под Можайск. Сигизмунд решил захватить Москву. Весной двинул войско под руководством Ходкевича, у Можайска оба гетмана соединились. Королевская рать осадила Можайск. Город стоял на главной дороге на запад, и, не возьми поляки его, снабжение войск было бы затруднительным. Царь послал на помощь Можайску войско князя Черкасского. Попытка не удалась, поляков было больше, и рать потерпела поражение, сам князь был ранен ядром и вывезен в Москву для лечения. Надежды царя и боярской думы обратились к Пожарскому.
Почти все наличные силы, бывшие в распоряжении князя, выступили из Калуги. Дать открытый бой всей королевской рати было убийственно, опытный воевода ситуацию понимал, но положение защитников облегчить можно. Войско Дмитрия Михайловича дошло до Боровско-Пафнутьева монастыря, у стен его соорудили острог и закрепились в нём. Конные сотни Пожарского стали делать налёты на лагерь Ходкевича. Налетят, порубят – и назад. Посланные вдогон гусары противника не обнаруживали, как будто растворились. Постепенно войско князя усиливалось. Прибыли астраханские стрельцы, конница служилых татар, затем московские, ярославские и костромские дворяне. Теперь Пожарский двинулся к Можайску. Разбить армию короля, превосходившую по численности его войско, Пожарский не надеялся. Он полагал вывести из Можайска войско князя Лыкова, оставив лишь гарнизон, способный отражать атаки за каменными стенами. Всё упиралось в продовольствие, запасы его были невелики.
Михаил с отрядом шёл вместе с князем. Пока предпринимались вылазки из острога при Боровском монастыре, Михаил обдумывал, как бы нанести урон полякам? Схватки дозоров – дело рискованное, ещё неизвестно, кто больше потеряет. Для начала взял тактику ордынцев. Конную сотню ставил в засаду в лесу или овражке с пологим выездом, высылал десяток на резвых конях, подразнить поляков. Ляхи почти всегда пускались на малые дозоры, причём числом превосходящим – три десятка, а то и полусотня. Сам наблюдал из укрытия. Вот дозор русский заметили, из польского лагеря вынеслась полусотня. Кони у поляков ухоженные, сытые. Дозор русский уходит. А когда становище поляков уже не видно, а мимо засады уже проскакали наши и преследующие их ляхи, из засады по сигналу Михаила выбиралась конная сотня. Михаилу, как князю и малому воеводе, подводили коня, и сотня пускалась на рысях за гусарами. Поляков сначала обстреливали из пищалей, догнав, потом окружали. Бились ожесточённо, и редко кому из противников удавалось вырваться и уйти в лагерь. Дважды такая приманка сработала, на третий раз произошла осечка. Дозор настырно маячил на виду у ляхов, но за ними никто не поскакал. Поляки дали залп из нескольких пушек, под одним всадником ядром убили коня. Михаил понял – ляхи хитрость раскусили, и надо придумывать новую. Идея родилась, но очень рискованная для исполнителя, и Михаил не решился отправить кого-либо из подчинённых. Лучше самому. Если замысел сорвётся, значит, сам виноват, не всё продумал. Князю Пожарскому не говорил – запретит. Подобрал старую телегу из обоза, у селян купил несколько четвертей хлебного вина, как называли самогон. На постоялом дворе приобрёл пустые четверти, стеклянные бутылки квадратного вида. В них воду налили, а сверху уложили четверти с самогоном в подводу. А на самый низ, укрыв сеном, бочонок пороха и фитиль, одолженный у пушкарей. Лошадёнку запрягли самую никудышную, чтобы у поляков не было соблазна отобрать, да и лошади суждено было погибнуть. Когда всё готово было, Михаил утром выехал. Русский дозор проводил его удивлёнными взглядами. В лагере Михаила знали, князь, малый воевода и вдруг на кляче старой с провисшей спиной и одежонка – почти отрепья.
Ох как медленно лошадка тянула воз, как будто предчувствуя свою участь. Михаил стегнул её кнутом, но кляча скорости не прибавила.
Часа через два показался польский дозор. Увидев повозку и возничего, подскакали. Один на чистом русском, наверняка литовец, спросил:
– Кто таков? Куда едешь?
– Панам товар продать хочу.
Литовец наклонился с лошади, приоткрыл рогожку, укрывающую груз.
– О! Бимбер!
– Ага, хлебное вино, как есть бимбер!
Гусар выхватил четверть, вытащил пробку, приложился к горлышку. Остальные смотрели жадно, как крупными глотками глотает их товарищ. Осилив изрядно, крякнул, обтёр рукавом подбородок, передал четверть другому. Так и пошла самогонка по кругу.
– Господин гусар, а деньги? – спросил Михаил.
Решил показаться жадным и глуповатым.
– Езжай и скажи спасибо, что воз твой не перевернули!
– Благодарствую, – поклонился Михаил.
Уселся на облучок, дёрнул вожжи.
– Но! Пошла, милая.
Первый дальний дозор миновал благополучно. Грунтовка вилась среди леса, потом вышла на открытую местность. Его заметили, несколько человек понеслись навстречу. Михаил взял в руки опорожнённую гусарами четверть, горестно зачмокал губами, состроил обиженную физиономию. Это были поляки, старший спросил на ломаном русском:
– Что едешь?
– Бимбером торговать, да господа гусары выпили и не заплатили.
Михаил поднял для убедительности пустую четверть. У поляков блеснули жадно глаза. И повторился прежний сценарий. Один соскочил с коня, отбросил рогожу. Поляки залопотали между собой, причём быстро. Михаил слов не разобрал. Поляк взял четверть, приложился. Передал по кругу. Михаил смотрел жалостливо. Снова товар уничтожают и наверняка задарма.
– Езжай! – дозволил старший.
– А деньги?
Один из дозорных перетянул его по спине плёткой. Под драным армяком не больно, но Михаил вскрикнул. Поляки радостно заржали. Михаил тронул лошадку. Смейтесь, смейтесь, скоро потеха будет!
Лагерь уже близко, пора. Соскочил с подводы, лошадка сразу встала. Михаил подобрался снизу к днищу подводы, куда он вывел небольшой, чтобы со стороны видно не было, конец фитиля. Ударил кресалом о трут, высек искру, фитиль зашипел, пошёл едва видимый дымок.
– Но, милая! Пошла, пошла!
Для убедительности стегнул кнутом. Лошадь потянула подводу в лагерь, а Михаил побежал от лагеря к лесу. Лишь бы успеть добраться до деревьев. На бегу пару раз оборачивался. Лошадь с повозкой не спеша уже въехала в лагерь, мелькала между шатров. Поляки не обращали на неё никакого внимания. Михаил всё же добежал до опушки, встал и обернулся. Лошади не видно, и взрыва нет. Фитиль погас или поляки успели заметить неладное и досмотрели повозку? И вдруг сверкнула вспышка, через две-три секунды докатился звук взрыва. В лагере крики, видны суетящиеся ляхи. Сразу вспыхнули несколько шатров, видимо, на них попал горящий самогон. Хотелось надеяться, что уже несколько противников погибли. Михаил нырнул в лес, стал пробираться между деревьями. Через полчаса хода повернул направо, замер на опушке. Надо оглядеться. Послышался стук копыт, на дороге показались давешние гусары, они торопились к лагерю. Михаил подождал, пока уляжется пыль, перебежал дорогу. Дальше тянулась чахлая рощица, где укрыться трудно. Деревья молодые, растут редко. Рощу пересёк, держа на восток, ориентируясь по солнцу, оно светило справа. Впереди участок открытый, луг. Оружия при себе нет, и, если встретится хоть один лях, оборониться нечем. До темноты ждать долго. Михаил прислушался. Стука копыт не слышно, не мечутся птицы, проявляя тревогу. Побежал. До леса оставалась сотня метров, как на дороге, что вилась вдоль опушки, показались всадники, десяток. Видны копья, у некоторых за плечами пищали. Михаил остановился. Бежать глупо, на лошадях догонят моментально. Если поляки, стоит прикинуться селянином. Вот только какое село поблизости? Один из ратников махнул рукой, подзывая. Что оставалось делать? Пошёл обречённо. А приблизился, русские! Лиц ещё не видно, но вооружение явно не польское, как и сёдла. У поляков сзади лука седла высокая. Ба! Так это же десяток из его отряда! Как они сюда попали? Обрадовался, поспешил. А десятник Феликс спрыгнул с лошади.
– Ох, и попало нам от Дмитрия Михайловича! Бает: зачем князя одного отпустили на верную погибель? Езжайте и без Засекина не возвращайтесь.
У Михаила потеплело в груди. Всадники привели с собой осёдланную лошадь Михаила. Обратно к монастырю добрались быстро. Пришлось Михаилу идти к Пожарскому, виниться. Не зря говорят – повинную голову меч не сечёт. Отругал его Дмитрий Михайлович за ненужный риск, за самовольное оставление позиций.
– А вдруг наступление, а отряд без воеводы? Это как тело без головы! Чтобы впредь не было!
– Прости великодушно, Дмитрий Михайлович!
– Ладно! Садись, перекуси, чем бог послал, и расскажи, что натворил.
Пожарский слушал внимательно, в иных местах повествования хмурил брови, а где-то смеялся.
Через несколько дней, оставив у монастыря небольшой отряд, Пожарский главными силами ударил по полякам, осаждавшим Можайск, как раз напротив городских ворот. Удалось пробиться к городу и несколько часов удерживать проход, пока выходило войско Лыкова. Отвод полков из Можайска оборону города не ослабил, зато рать Лыкова заняла переправы через Оку. И очень своевременно. По сговору с Сигизмундом на Москву пошёл походом Пётр Сагайдачный, гетман казаков. Его конники уже сожгли Елец и Ливны.
Пожарский снова заболел, старая рана головы не давала покоя, для лечения уехал в Москву. Оставшийся вместо Дмитрия Михайловича князь Григорий Волконский казаков остановить не смог. «Запорожцы» объявились у русской столицы. К Москве, обойдя Можайск стороной, подошла королевская армия, с которой прибыл и королевич Владислав. Положение сложилось тяжёлое.
Срочно собрался Земский собор. Русских войск поблизости не было. Постановили призвать москвичей оборонять столицу, расписали торговых и посадских людей по стенам и башням. Гарнизон города был невелик, и ополчение пришлось кстати. Царь Михаил Романов был не на шутку испуган новым нашествием поляков вкупе с запорожскими казаками. Князя Пожарского пригласили в Кремль. Усадили за стол с государем, который не скупился на похвалы воеводе. Не иначе – по совету бояр. Пожарского жаловали золочёным кубком и собольей шубой с царского плеча. Пришлось князю руководить защитой Москвы. Поляки заняли посады, и ночью 30 сентября 1618 года ратники гетмана Ходкевича взорвали ворота Земляного города и ворвались на улицы. Первым к месту прорыва подошёл Пожарский из своего владения на Арбате. Вместе с ним был отряд Михаила. Улицы перегородили телегами и возами, за которыми засели пищальники. Таковые были в отряде Михаила, а ещё москвичи из охочих людей. Всего москвичей с пищалями набиралось по столице две тысячи, но распределены они были по многим улицам южной части города. Вот пушек подтащить не успели, поскольку не ожидали от поляков подкопа ворот и взрыва. Поляки прорывались пешими, улицы столицы в то время узкие, извилистые. Из-за телег ударил по неприятелю залп. Целей пищальникам в темноте отчётливо не видно, но поляки бежали на приступ скученно, и почти все пули нашли свои жертвы. Дым, грохот, крики раненых. Зазвонили колокола на церквях, поднимая народ.
До завала из телег и бочек добежали не все поляки. Завязалась ожесточённая схватка. Михаил дрался саблей рядом со своими людьми. Первого поляка убил из пистолета, что держал в левой руке, а правой рукой с саблей наносил удары. Ещё один лях ударил его саблей и тут же пал замертво, пронзённый копьём. Михаил успел под удар подставить свой клинок. В темноте плохо видно, где свой, где чужой. Поляки, потеряв несколько десятков пехоты, стали пятиться.
– Вперёд! – закричал Михаил.
Ополченцы и москвичи усилили напор, поляки побежали. Гнали их три квартала. Нападение было внезапным, но отбиться удалось. И не только здесь, но и в других местах. Ляхам не удалось дойти даже до стен Белого города. А за ним ещё укрепления Китай-города, затем ещё и высокие стены Кремля.
Гетман Ходкевич не стал испытывать судьбу, ушёл к Троице-Сергиевому монастырю. С польским войском шёл королевич Владислав. Под стенами монастыря поляки разбили лагерь на безопасном удалении. Королевич выслал к монастырю переговорщиков, требуя, чтобы монастырь открыл ворота, а монахи приняли присягу на верность королевичу. Монахи в ответ дали залп из крепостных пушек. Гетман с войском и королевичем ушёл на запад. Монастырь и раньше не сдался полякам, устоял и сейчас.
Гетман Сагайдачный, лишившись союзников польских, осознал, что в одиночку столицу русскую не взять, и тоже убрался на украинские земли. Начались переговоры о мире, подписанные первого декабря 1618 года. Россия утратила Смоленск, так трудно завоёванный.
В любые невзгоды всегда активизируется криминал. Со всех щелей повылазили грабители, воры, убийцы. Царь поставил Пожарского дьяком Разбойного приказа с наказом очистить Москву от отребья. Князь привлёк ратников, ведь сам приказ был малочислен, боевым опытом не обладал. А разбойничьи шайки были иной раз велики, в несколько десятков человек, и вооружены хорошо. Преступники обнаглели, останавливали и грабили купеческие обозы даже в пригороде столицы. Отряд Михаила тоже принимал участие в зачистке города. Особенно «славился» район Марьиной рощи. Опытные люди из приказа подкупили владельцев постоялых дворов, трактиров. Надо было узнать, где скрываются разбойники. Однако сведений не поступало. Скорее всего, знали, но боялись. Узнают разбойники о предательстве – отрежут язык, а то и вовсе найдут болтуна убитым. В Марьиной роще, которая с севера примыкала к столице, было два кладбища. На Сущёвском хоронили массово, трупы умерших в эпидемии, той же моровой язвы, а на Лазаревом – неопознанные тела убитых, замёрзших в морозы, зачастую не отпетых из-за неустановленного вероисповедания. По преданиям, неупокоенные души их бродили среди живых, пугая обитателей Марьиной рощи. Поселение возникло как деревенька, переходившая от одного владельца к другому. А потом в деревне, где процветала пьянка, скучковалась ватажка лихих разбойников, атаманшей которых была Марья. Деревня со временем разрослась лачугами, почти соединилась с Останкином. Заходить или проезжать через деревню побаивались даже днём, если только большими группами. Со временем в деревне обосновался цыганский табор.
По мнению Михаила, стоило окружить деревню войсками да обыскать тщательно каждую избу. Обязательно найдутся схроны с награбленным добром. Но для такого действа потребно много ратников, малым отрядом не досмотреть. К тому же разбойникам терять нечего, по многим верёвка или плаха соскучилась, а и оружия полно, большей частью холодного – ножи, кинжалы, сабли, сулицы. А любимое оружие – дробящего действия, как кистени, шестопёры, булавы, дубины. Потому сопротивление будет ожесточённым, а счёт потерям на десятки с обеих сторон.
Выход на ватажку разбойников получился случайным и скорым. Со стороны Ярославля шёл в Москву обоз с солёной рыбой, причём купцы не поскупились на крепкую охрану. Дело близилось к вечеру, купцы решили не ночевать на постоялом дворе, столица-то рядом, пару часов хода. Мелкая шайка на обоз напала, да получила отпор. Главаря, иначе – атамана, некоего Николу Хрущя, охранники смогли захватить живым, слегка раненным, а ватажку его побили насмерть. Купцы до Москвы добрались, сдали Николу в Разбойный приказ. Мастера заплечных дел в приказе дело своё знали, атамана попытали умело, чтобы не умер под пытками, но язык развязался. Многое поведал атаман и ватажку большую, главного своего конкурента, сдал с потрохами. Назвал улицы и дома, где разбойники проживали, где награбленное добро прятали. Николу с дыбы сняли, бросили в камеру тюремного замка, отлежаться. А ещё на всякий случай – вдруг не всё сказал и что-нибудь вспомнит.
Пожарский, как дьяк приказа, Михаила призвал, стал совет держать.
– Ватажку сразу, целиком, на грабеже, захватывать не стоит, – рассуждал князь. – Взять утром, да по отдельности, навалиться скопом. Тогда и ратников сохраним. Как считаешь, князь?
Михаил мнение дьяка и воеводы разделял. Получив адреса, сам отправился днём посмотреть, как да что. Проехал на телеге, в цивильное одетый, на мастерового похож. И глаза не таращил, взглянул несколько раз. Память зрительная хорошая, а ещё как воин оценил преграды и неудобства. За одним из владений на задах овраг. Там обязательно заслон поставить надо, иначе тати сбегут. Овраг неглубокий, но длинный, кустами порос. Поди, ночью отыщи там беглого, целый отряд нужен да факелы. Отряд свой Михаил решил разделить перед разгромом на три части. Одну, небольшую да с верёвками для охраны пойманных. Большую часть отряда для окружения деревни, чтобы не сбёг никто. Сам же во главе группы самых толковых и опытных брать разбойников будет. Штурма не предвидится, не крепость осаждать. Видел своими глазами избы. Только две крепкие да с псами во дворе. Остальные – как избушки на курьих ножках, покосившиеся, с провисшими крышами, оторванными ставнями. Сразу видно, опустившиеся люди живут, отребье. А начать надо с крепких изб, там наверняка атаман живёт и кто-то из его приближённых. Главное – уничтожить главаря, если уйдёт, вновь через время соберёт вокруг себя отребье. Атаман – это мозг ватажки, самый главный злодей. И ещё одно обстоятельство было. Только атаман знал тайный схрон, где хранится добыча. Конечно, людишкам своим он долю из награбленного давал, иначе за ним никто бы не шёл. Но рядовым разбойникам в качестве добычи вполне сойдут носильные вещи, обувь, еда, даже медяки для выпивки. У атамана добыча серьёзнее. Потому атамана желательно захватить живым, пусть раненным, помятым, но живым. Остальных, если окажут сопротивление, можно убить на месте, потеря невелика. Кроме того, после суда их наверняка отправят на виселицу или на плаху, по винам каждого.
Михаил собрал десятников, каждому подробно расписал, что должно делать, причём с вариантами развития событий. Всех предупредил – стрелять в крайнем случае, иначе всполошится вся Марьина роща, попрячутся, как тараканы, во все щели. Особо наставлял группу захвата. Про пленение атамана дважды задачу повторил – брать живым.
– Тогда Ермишку вперёд пустить надо, – подумавши, сказал десятник. – У него удар кулаком такой, что быку череп с одного раза проламывает. Сам видел. Как вдарил, бык и завалился.
– Бери, – кивнул Михаил.
– Он в другом десятке.
– Бери, – повысил голос Михаил. – Атамана надо взять живым. У нас одна общая задача, не осилим – Дмитрия Михайловича подведём, он перед государем отвечает.
Перед Пожарским ратники благоговели, уважали очень.
– Готовьтесь, выходим после первых петухов конно и оружно. Верёвки брать всем, разбойников вязать.
– А сколь их будет? – спросил один из десятников, Антип.
– Сам бы хотел знать. Всех не знает даже Никола. Полагаю, три десятка.
На самом деле, как оказалось по итогам, уже поздним утром завтрашнего дня, полусотня. И если бы не оцепление Марьиной рощи, некоторым удалось бы уйти.
– Да, вот ещё что. Проследите, чтобы никто из ратников из расположения отряда не выходил. И сами языки не распускайте – куда идём, какое задание получили.
Десятники переглянулись. Ратники в отряде проверены, болтунов нет. Но коли князь Засекин приказал, так тому и быть. Князю верили, многие с ним ещё с Нижнего шли, не один бой пережили. Удачлив князь, что в воинской службе немало ценилось, ратников попусту не подставлял на гибель, заботился – кормёжка, одежонка, обувка, оружие. Жалованье всегда выбивал – с Палицына или казны, всё едино. Сравнение с другими воеводами было в пользу Михаила.
Сон был краток. После первых петухов поднялись, быстро оседлали коней и выехали. Тиха ночная Москва, прохожих нет, лишь сторожа на заставах стучат колотушкой. Отряд пронёсся по улицам и не одну семью разбудил грохотом копыт по мостовой. Вот и Марьина роща. Десятники знали, что им делать, сразу разъехались по местам. По самой слободе ехали медленно, дабы не вспугнуть. Улица не замощена, копыта мягко ступают по пыли. За Михаилом три десятка ратников. Половина остановилась недалеко от первой избы, там десятник Антип действовать будет. Михаил с оставшимися к другой избе, неподалёку. За заборами псы залаяли, отрабатывая похлёбку.
– Вы двое – через забор, псов рубите, мешают.
Двое ратников, оставив при сёдлах пищали, перелезли через забор. Свирепое рычание, визг, и всё стихло. Щёлкнул запор, калитка отворилась. Ратники ринулись во двор. Ермишка сразу на крыльцо, в дверь кулаком постучал. Пяток ратников на задний двор кинулись. Вдруг запасной выход есть и хозяин попытается уйти задами, через огороды и к оврагу. Через щель в закрытых ставнях показался неяркий свет, хозяин запалил свечу или лучину. Потом из-за двери спросили:
– Кого надать?
Голос мужской, грубый.
– Лучше по добру открой, не то дверь сломаем, – пригрозил Михаил.
– Не дождётесь!
– Ломайте двери, ставни на окнах! – приказал Михаил. Ратники стали сбивать прикладами пищалей ставни с окон, выбивали слюдяные пластинки из переплётов. Ермишка припасённым топором начал крушить дверь. Мелкая щепа летела, а крепкая дубовая дверь не поддавалась. Михаил досадовал. Начало захвата не совсем удачное. И вдруг с заднего двора шум, крики, потом грохнул выстрел. Михаил крикнул:
– Троим остаться здесь, остальные за мной!
Ночь, видимость плохая, какая-то борьба на огороде идёт.
– Кто факел взял? Запаливай!
Чиркнуло кресало, вспыхнул факел. Один из ратников убит, ещё четверо пытаются заломать двоих мужчин.
– Взять их!
Накинулись скопом. Одного разбойника прикладом по голове утихомирили, а другого Ермишка ударом кулака вырубил. Сразу тишина, только тяжёлое дыхание воинов слышно.
– Кто стрелял? – грозно спросил Михаил.
– Вот этот гад!
Один из ратников пнул мужика без чувств. На земле и в самом деле валялся пистолет.
– Вяжите их.
Связали руки и ноги.
– Обыскать!
У одного в рукаве кистень спрятан. Оружие незамысловатое, навыка требует, но вполне убойное. И зайца на охоте свалить можно, догнав на лошади, и волка, а уж человека, ежели без брони, – запросто.
– Этих тащить к конвойной команде. Двоим – тебе и тебе – остаться здесь. Остальным осмотреть избу да все постройки. Не забудьте чердак. Не прячется ли кто?
Михаил не исключал, что атаман остался в избе, а сам послал двоих сподручных отвлечь внимание. И ещё был вопрос: как эта парочка злодеев выбралась из избы. Через чердак? Сам в избу вошёл. Добротно, не хуже, чем в городской избе. И богато, на полу ковры.
– Ковры снять, полы осмотреть!
В полах ляды искать надо, не исключено – подвал под домом. Ратники после досмотра докладывать стали. Из одной комнаты в дальнем углу есть ход наверх, на чердак. А ещё обнаружили ход подземный, как раз на огороды вёл. То есть – скрыться тайно можно двумя путями. В избе, в сундуке, две шубы собольи, а денег мало, как и украшений. Стало быть – схрон есть где-то. Как очухаются задержанные, допросить надо.
Михаил в сопровождении Ермишки пошёл к другой избе, которую штурмовал Антип с ратниками. Здесь захвачены мужчина и женщина, оба целы, в сознании и связаны. Зато на крыльце убитый в исподнем.
– Сопротивлялся, – сказал Антип. – С ножом кинулся, пришлось убить.
– Собаке – собачья смерть.
Михаил сразу начал допрос, пока задержанные не пришли в себя, не сговорились. Начал с женщины. Её завели в избу. Михаил за стол уселся, на табуретке.
– Назовись!
– Настасья я, – вскинула голову женщина.
– Кем будешь хозяину?
– Полюбовницей, а тебе-то что?
Один из ратников перетянул её по спине плетью, женщина взвизгнула.
– Окороти язык, баба, с князем говоришь!
– Как полюбовника звать?
– Никифор.
– Кто атаман ватажки? Он?
– Не знаю я никакой ватажки.
– Либо сама скажешь, либо пытать начнём. Прохор, неси бадью с водой.
Михаил не был жесток, но ради дела не пожалел бы женщину. Разбойники были безжалостны, убивали и купцов, и простолюдинов, не щадили ни стариков, ни детей. И снисхождения не заслуживали. Уговаривать Настасью он не собирался, сломает по-любому. Прохор принёс в комнату бадью с водой.
– Топи!
Прохор подтащил к бадье сопротивлявшуюся женщину, силой нагнул, опустив её голову в воду. Пузыри пошли, задёргалось тело бабы.
– Доставай!
Женщина хватала ртом воздух, волосы слиплись. А главное – гонору сразу убавилось.
– Так кто атаман, Настасья?
Молчит, в героя играет.
– Прохор, факел!
Вот теперь испугалась Настасья, поняла – шутить никто не будет и не пожалеет.
– Сожги ей волосы для начала!
Прохор факел к голове Настасьи поднёс. Закричала женщина:
– Всё скажу, не троньте!
– Сразу бы так. Говори.
– Атаман через три избы живёт, а Никифор, полюбовник мой, в товарищах у него.
– Как атамана звать и каков из себя?
– Рыжий, телом крепок, мочка на правом ухе надорвана.
Ага, был такой, стрелял из пистолета в ратника, а ныне без сознания под охраной.
– А с ним в избе кто живёт?
– Васька немой, подручный его.
– Где атаман схрон прячет?
– Да ты, князь, никак шуткуешь? Кто же бабе такой секрет откроет?
Это верно.
– Уведи её пока. Тащи Никифора.
Настасью увели, её место в комнате Никифор занял.
– Что сказать имеешь?
– Не знаю ничего.
– Ну-ну. И соседушку не знаешь, атамана своего?
– Как соседа не знать? Пафнутием звать.
– Я про рыжего.
Молчит Никифор.
– Зажми ему пальцы дверью!
Задёргался мужик, когда к двери подтащили, а как загнали пальцы, заорал громко, аж у всех мурашки по телу пробежали.
– Давай его сюда! Молчать будешь или поговорим?
Сломанные пальцы на левой кисти Никифора распухли на глазах. Но молчит. Михаил ему:
– В героя поиграть решил? Атаман у нас, без чувств валяется с подручным. А как в себя придёт, горько пожалеет, что на свет народился. Ратника моего убил, а я такое не прощаю. И до тюрьмы или суда рыжий не доживёт. Хочешь его участь повторить? Где схрон с награбленным?
– Откуда мне знать? Я в ватажке не был.
– А чем на жизнь зарабатываешь?
Михаил из-за стола вышел, схватил правую кисть Никифора, осмотрел ладонь.
– Что-то я трудовых мозолей не вижу. Стало быть, за плугом не стоишь и в кузне молотом не машешь. Может, купец? Так где твоя лавка? Стало быть, вор, душегуб, тать. И дорога тебе одна – на плаху. А до плахи тебя кормить-поить надо, охрану приставить. А зачем? Я тебя на куски порублю, а баба твоя посмотрит, как ты орать будешь и пощады просить! И душонка твоя маяться будет, в рай не попадёт, много грехов на тебе. Убитые по ночам не снятся?
Михаил выхватил боевой нож, резким движением отсёк Никифору ухо. Больно, кровь течёт, но несмертельно. Зато пугает и на психику давит. Никифор вскрикнул, здоровой рукой за ухо схватился, вернее, за его остатки. Голову опустил, а ухо на полу валяется. Побледнел Никифор. Хоть и душегуб, иначе бы в товарищах атамана не ходил, а себя ему жалко, умирать не хочется. Михаил не пугал, в самом деле пытал. Когда его ратники в боях с поляками да прочим врагом жизни свои молодые отдавали, этот кровопийца жрал, пил, с бабой своей спал в безопасности. Никифор понял, что, если молчать будет, князь свои угрозы исполнит.
– Атамана, Ваньку-Каина, знаю и в товарищах у него был, каюсь! Но крови на мне нет.
– Врёшь! Но об этом позже. Сколько душегубов в ватажке, где живут, имена? И где схрон? Прохор, поищи бумагу и чернила да запали ещё свечу, темновато тут.
Никифора как прорвало. Называл имена и прозвища, адреса, как давно и чем отметился в ватажке. Михаил едва успевал записывать. Дважды очинивал перья ножом, но несколько клякс поставил. Да и немудрено, саблю или пистолет чаще держал, чем перо. Отлично получалось! Никифор если и не всё сказал, то основное, для суда вполне хватит, чтобы «раздать каждой сестре по серьгам», то есть определить меру вины и наказания. А уже Разбойный приказ все подробности вытрясет, коли начал говорить, утаивать уже не будет. В конце, уже изрядно утомившись, Михаил снова спросил про схрон. Не может быть, чтобы ватажка бесчинствовала несколько лет и у атамана лишь медную мелочь нашли. Да нищие на паперти больше за день собирают. Никифор сказал, что тайник у атамана есть, но, где он, не знает. Атаман своим людям не доверял, женщин опасался из-за болтливости, потому даже постоянную подругу не имел, пользовался услугами продажных гулящих девок.
На улице уже день, надо бы арестованных в Разбойный приказ вести. Ратники Михаила задерживали всех, желающих выйти из оцепленной Марьиной рощи. Коли селянин на подводе овощи в город везёт или мастеровой свою продукцию – деревянные ложки, глиняные горшки, воз его досматривали и пропускали. А мужиков зверовато-разбойничьего вида, кто не мог сказать, каким промыслом кормится, вязали и в общую толпу задержанных определяли. В Разбойном приказе разберутся.
Михаилу же хотелось ещё казну атамана доставить, чтобы с триумфом вернуться.
– Антип, узнай, очухался ли атаман? Ежели пришёл в себя и подручный его, обоих в избу.
– А с арестованными что? Их уже сотни полторы.
– Отправляй под сильным конвоем в Разбойный приказ. Пока дойдут, мы на конях догоним.
– Верёвок не хватает, князь. Надо бы их всех связать между собой.
– Учить надо? Забери в избах, пошарь по амбарам. Да не у простых селян, а в избах арестованных. Им теперь ни к чему.
Десятник ушёл. Михаил прошёлся по избе, стал размышлять. Какие-то деньги, запас на непредвиденные нужды у атамана в избе припрятан или в хозпостройках. Но атаман хитёр, жесток, а может, и умён, иначе бы не был атаманом. Держать разбойников в узде не каждый сможет. Стало быть, схронов должно быть два, и основной, главный, наверняка не в Марьиной роще, в окрестностях её. Чтобы в случае опасности добраться быстро и без свидетелей достать.
Михаил впервые столкнулся с тёмной стороной жизни, с преступным миром. Сражался с врагом, убивал, но это враги его страны были. Впрочем, чем разбойники и убийцы из своих лучше? Фактически делали то, что и ляхи. Убивали, отбирали нажитое нелёгким трудом, а хуже того, самим своим подлым существованием в течение долгого времени вселяли в граждан страх, неуверенность в возможности власти защитить их, а стало быть, и в прочности власти. Потому и действовал Михаил по-военному, даже жёстче. Будь перед ним противник, который сдался, бросил оружие и поднял руки, он проявит милосердие, не будет измываться, унижать, пытать или морить голодом. А захваченным разбойникам жалость и сочувствие являть не будет. Они предали свой народ, сами поставили себя в стороне.
Несколько ратников привели атамана и едва держащегося на ногах его подручного. После удара Ермишки в голову подручный атамана явно получил травму. На ногах не держался, глаза в кучку, икал и пускал слюни. Тьфу, глазам противно смотреть! И «это» держало в страхе народ?
Атаман старался держаться бодрячком, гордо голову вскинул.
– Назовись!
– Какая разница, под каким именем вздёрнут?
– Вздёрнут? Ты моего ратника убил, который не одну сечу с поляками прошёл. А потому в Разбойный приказ я тебя не поведу. Умирать будешь здесь, и обещаю тебе смерть долгую и мучительную, жуткую.
– Неуж руки марать будешь, князь?
– А ты хуже ляха, не побрезгую. Хотя в отряде моём желающие поквитаться найдутся.
– Убивать привёл?
– Допрежь покажешь схрон, мне в казну сдать надо. Тебе деньги уже не понадобятся.
Атаман торговаться решил.
– А если покажу, что взамен?
– Умрёшь быстро.
– Невелик выбор.
Уговаривать Михаил не стал, приказал ратнику, что поблизости стоял:
– Найди молоток, а лучше кувалду, и принеси.
Ратник выбежал из избы, а Михаил ратникам:
– Сорвите с него рубаху.
Ратники рады стараться, рванули за ворот, с треском ткань разорвали, обнажив разбойника по пояс. На шее у него цепочка, а на ней ключ.
– Снимите!
Один из ратников цепочку с ключом снял, положил на стол. Не крест носил атаман, а ключ. Стало быть, ценнее креста был, наверняка от замка, за которым награбленное. Ещё бы узнать, где этот замок. Ну, ничего, способы развязать язык есть, не всякий человек пытки выдержит. По опыту Михаил знал, что люди жестокие сами боль терпеть не могли.
– От какой дверцы ключик? – ласково осведомился Михаил.
Ванька-Каин молчал, но глаза забегали, и в них страх появился. Шумно вошёл в избу ратник Григорий, держа в руках кувалду на длинной ручке, такие использовали кузнецы.
– Развяжите ему руки.
Верёвку на запястьях атамана развязали. Ванька кисти рук сжимать-разжимать стал, разгоняя кровь.
– Бросайте его на пол.
Двое ратников атамана свалили.
– Бейте кувалдой по пальцам.
Атаман задёргался, один из ратников наступил ему на спину ногой, прижал к полу. Григорий размахнулся, ударил кувалдой по пальцам. Дико закричал атаман. Когда крик перешёл в стенания, Михаил поинтересовался:
– Не надумал говорить? Гриша, повтори.
– Не надо! – взмолился атаман. – Всё скажу.
– И скажешь и покажешь! – жёстко сказал Михаил. – Поднимите татя!
Ратники подняли Ваньку. Был он бледен и выглядел уже не так независимо.
– Веди! – приказал Михаил. – Гриша, не сочти за труд, прихвати кувалду!
Так и повели, под сильным конвоем, дабы ни у кого не возникло желание отбить, освободить татя. Народ смотрел из окон, из-за заборов. Осознавали – пал атаман и навряд ли вернётся. Атаман подвёл к своей избе.
– На чердаке схрон, рядом с печной трубой.
Двое ратников по приказу Михаила полезли на чердак, вскоре спустились. Один в руке держал небольшой сундучок.
Михаил попробовал открыть его ключом, что на цепочке, на шее атамана раньше висел, да не получилось, не подходил ключ. Собственно, так и предполагал Михаил. Малый запас в избе или хозяйственных постройках, а большой припрятан. Михаил сунул клинок ножа под крышку сундучка, поднажал. Раздался треск, крышка приподнялась. Михаил откинул, взгляды всех сосредоточились на содержимом. Сундучок почти полон серебряными и золотыми деньгами. Среди ратников вздох, то ли восхищения, то ли зависти. Богатство большое, за такие деньги в Москве можно каменные хоромы купить да слуг нанять.
– Ты за сундучок лично отвечаешь! – ткнул пальцем в грудь ратника Михаил. – А ты и ты – его охранять. Сидите в избе, ждите нас.
Атаман проводил тоскливым взглядом сундучок с монетами. Нажитое неправедным трудом, на крови людской богатство уплыло из рук. Михаил повернулся к Ваньке:
– А теперь веди к главному схрону, от которого ключ.
– Нет никакого схрона, я всё отдал!
– Гриша, кувалда ещё при тебе? Ударь татю по другой руке.
Атаман здоровой рукой отбиваться стал от ратников, да ноги связаны, упал. Ратник ему на спину уселся, другой руку атамана вытянул, Гришка размахнулся кувалдой, Ванька закричал:
– Не бей! Всё покажу!
– Так бы сразу! А то и ноги раздробим! А ещё поджарим. Не веришь?
Атамана подняли.
– Шустрый больно! Гриша, возьми верёвку, привяжи его за пояс к себе, а ноги ему освободи. Полагаю, прогуляться нам предстоит.
Всей процессией, человек пятнадцать, двинулись по улице. Любопытствующих полно. Кто смотрит с жалостью, кто с ненавистью на Ваньку.
Атаман повернул к Сущёвскому кладбищу, направился к часовенке, где отпевали усопших. Входные двери прикрыты, но замка нет. Каждый может войти, помолиться, поставить свечку к образам. Атаман подошёл к дальнему углу, повернулся к Михаилу:
– Князь, давай ключ.
– Я сам.
Атаман мог отпереть дверцу, юркнуть за неё и закрыться. Михаил вставил ключ в скважину, повернул, потянул дверь на себя. Запахло затхлым, сыростью.
– Дайте факел, – протянул руку Михаил.
Факел чадил, свет от него неверный, колеблющийся. От двери вниз крутые ступеньки. Михаил сошёл по лестнице. Небольшой подвал, четыре на четыре аршина, в нём сундуки. Михаил открыл один. Тускло блеснуло золото, причём не в монетах, в изделиях – кольца, броши, браслеты. И в другом сундуке так же, а в третьем, последнем, золотые монеты. Михаил зачерпнул рукой, присмотрелся. Монета польская, новая, без царапин и потёртостей. И таких много. Никак Ванька со товарищи обоз ляхов захватил, на котором жалованье везли? Михаил попробовал приподнять один сундук за ручку. Куда там! Даже от земляного пола не оторвал. Это же сколько ценностей в трёх сундуках? Сколько человек ограблено, а то и убито? Михаил выбрался из подвала, запер дверь на ключ. Одного из ратников послал за подводами.
– Три подводы приведи и десяток ратников да пошевеливайся.
Одна лошадь может тянуть на подводе пятнадцать-двадцать пудов, а каждый сундук столько и весит. Коли сдать в казну, весомая добавка будет. Вышли из часовни. Михаил посмотрел на Григория, показал на атамана, тот спиной стоял, не видел. И сделал жест ладонью поперёк шеи. Жест, одинаковый для воинов всех армий и понятный. Григорий кивнул, подошёл к атаману, внезапно выхватил саблю и снёс Ваньке голову.
– Оттащите его от часовни, дабы не смердел, пёс шелудивый.
Приказание было исполнено. Атаман умер без мучений, как и обещал Михаил. Княжеское слово держать надо. Понятно, его следовало доставить в Разбойный приказ, где допросить с пристрастием. Но люди его задержаны, схрон с ценностями найден. Зло обезврежено.
Приехали подводы в сопровождении ратников. Общими усилиями, с большим трудом, с перерывами отдышаться, погрузили сундуки на подводы. Лица у ратников от натуги красные, почти бордовые, пальцы дрожат. Поехали в слободу, подобрали ратников с сундучком.
В конце слободки два десятка ратников ждали, коней стерегли. Отпусти без пригляда травку пощипать, цыгане угонят. Мужчины-цыгане конокрадством живут, женщины-цыганки ворожбою, гаданием, обманом.
За хлопотами день к вечеру шёл, солнце к горизонту опускалось. Уже в городе догнали колонну задержанных, вокруг неё ратники в конвое, обнажённые сабли в руках держат. Горожане на тротуарах к домам жмутся.
– Ой, рожи-то разбойничьи!
После размышлений, пока ехал, Михаил приказал Алексею Перфильеву, который сундучок малый, атаманский, в руках держал, ехать в воинскую избу, да с двумя ратниками для охраны.
– Головой отвечаешь! – наказал князь.
Михаил рассудил – сколько в казну ни сдай, всё равно мало и особой благодарности не заслужишь. А сундучок с монетами пригодится для нужд отряда. Не о себе Михаил радел, о деле. Две сотни человек за ним, на одну провизию сколько уходит. Сейчас заботы об отряде на Пожарском, а случись – переведут воеводу? Очень бы не хотелось, сработались Михаил и Дмитрий Михайлович, оба служаки.
Михаил на коне обогнал колонну. Разбойный приказ прямо в центре, у Кремлёвских стен. По-хорошему, не место ему здесь. Взбежал по ступенькам, мимо стражи, да к кабинету Пожарского. Несмотря на позднее время, дьяк ещё здесь. Дьяк – не только церковный чин, а и гражданский, начальник приказа.
– Ты чего такой довольный? По лицу вижу – удалось всё.
– Удалось! Товарища атамана зарубили, сопротивляться начал, ратника моего застрелил. Раненого атамана допросить успели.
Тут Михаил приврал, но для пользы дела.
– Арестовали полторы сотни злодеев. Кто в ватажке Ваньки-Каина был, а кто и в других.
– Мои люди разберутся, – кивнул Пожарский.
– А главное – тайный схрон нашли, в нём три сундука золота награбленного. Сейчас подвезут.
– Славно! Будет чем государя порадовать. А ещё Марьину рощу от татей очистили, простому люду и купцам легче жить.
Вот в этом Михаил не уверен был. При всех царях Романовых Марьина роща была гнездом разбоя и воровства, эдаким гнойником. При Сталине НКВД кого пострелял, кого посадил в лагеря, но после хрущёвской оттепели в районе объявились банды, перекупщики-барыги. Видимо, место злачное.
– Вот что, князь. Поместить столько арестованных в приказе я не могу, места нет. Отконвоируй их в тюремный замок, я бумагу дам, и можешь отдыхать.
Ё-моё! Тюремный замок далековато. Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Пожарский написал распоряжение, вручил Михаилу. У ратников выбора нет, довели, сдали. Вернулись в воинскую избу, как называли казарму.
– Всем отдыхать два дня, – распорядился Михаил.
Всё же люди почти сутки на ногах, без еды, да ещё и сабельками пришлось помахать.
Следующим днём по столице слухи поползли, дескать, вывели разбойников из Марьиной рощи, можно смело ездить обозам и возкам. Михаилу, как и ратникам, слушать сие приятно. Но Пожарский взялся за порученное дело всерьёз.
– Князь, в столице по ночам шайки орудуют, отдельные тати. Как утро, докладывают мне – то труп обнаружен с ножевым ранением либо с пробитой головой, зачастую совсем раздетый, то купца ограбят или лавку купеческую обнесут начисто. Займись!
– Исполню!
– Только аккуратно, чтобы реки крови не текли, – усмехнулся князь.
Сначала продумать надо. Ночная стража в городе есть. Да серьёзной угрозы для разбойников не представляют, у сторожей трещотка или колотушка да деревянная дубина. На ночь на перекрёстках ставят деревянные рогатки, чтобы ни пройти ни проехать. Сторожа не ратники, боевой подготовки и навыков владения оружием нет, набираются квартальными чинами либо земским, посадским головой. Есть ещё многочисленная городская стража, эти уже государевы люди. Но их главная задача – на ночь закрыть и охранять городские ворота да на стенах бдеть, известить о подходе неприятеля. Сторожей и рогатки знающий человек обойдёт, злачных мест в городе хватало. Видаков, по-другому – свидетелей, преступления ночью нет, добрые люди после трудов почивают в постелях. Потому потерпевший нужен, либо преступника на месте злодейства поймать. После размышления Михаил решил – скрытные патрули лучше всего, причём пешие. Одеться в цивильное, оружие спрятать. Если ратники при шлемах, кольчугах и саблях будут, кто же при них грабить будет?
В первый поход надумал сам идти, сразу недостатки или недоработки видны будут. С собой десятника взял, ещё двое десятников поодаль следуют. Из оружия боевые кинжалы, с локоть длиной, прозываемые боярскими, их можно за пояс заткнуть, и под полами ферязи не видно. А ещё десятники шестопёры взяли, а Михаил пистолет. Негоже князю с шестопёром, как рядовому ратнику.
Вышли в сумерках. Город постепенно ко сну отходил, гасли окна, прохожих на улицах всё меньше. Парные патрули сначала бесцельно бродили, Михаил маршрут не продумывал заранее. По Татарской прошли, добрались до Моховой, потом по Неглинке. Михаил подумал – к торговым рядам идти надо, для преступников всех мастей это лакомая приманка. Туда и направились. Лавки по ночному времени закрыты, на дверях замки увесистые, новгородской и шведской работы, считавшиеся лучшими. Странно. Сторожа быть должны, а не видно. Зато звук услышали подозрительный – хрясь!
– Бегом! – скомандовал Михаил.
На улице темно, хоть глаз выколи, бежали на источник звука, поскольку он повторился. У одной из лавок двое мужиков фомкой замок свернули, над вторым пыхтят.
– А ну стой! – закричал Михаил.
А грабители не испугались, на патруль бросились. Да не на тех нарвались. Михаил пистолет из-за пояса вырвал и нападавшему в грудь выстрелил, почти в упор, грабитель уже в двух-трёх шагах был. Второго ударил шестопёром десятник Антип. После такого удара по шлему стальному он вминается, ломая кости черепа. А у татя шлема не было, голова раскололась, как арбуз. К Михаилу уже бегут десятники второго патруля.
– Целы?
– А что нам будет? Вы сторожей пошукайте.
Два сторожа нашлись за лавками. Один ножом убит, а второй связан и с кляпом во рту. Освободили его. Мужик аж слезу пустил.
– Думал, конец мне пришёл, Господа молил о спасении.
– Видимо, он нас и послал. Ратники мы, из Разбойного приказа, отныне еженощно город обходить будем.
