Дерзкий
Да. Пожалуй, это и есть то самое слово, которое каждый моряк с готовностью приложит к своей характеристике и будет гордо носить, показывая всем подряд по поводу и без. Не стоит, однако, путать его с таким похожим, но отличным в нюансах словом «наглый», которое, скорее, может быть применено к бойцам сухопутных направлений типа пехоты, танкистов и прочих лётчиков – нюансы здесь есть.
Я думаю, что если бы морякам дали право называть свои корабли так, как они хотят, то «Дерзких» было бы больше всего на флотах – процентов 80, не меньше.
– Вызывали, товарищ Верховный Главнокомандующий?
– Да! Заходите, товарищ Главком ВМФ! Вот, смотрите, построили вам новый корабль! Он лечше, чем старые корабли, в нём нанотехнологии, не дымит солярка и маленький заводик по производству нательных крестиков, чтоб даже пленным врагам хватало! Рояль в кают-компанию из Уссурийска привезли на поезде. Вот картинки: смотрите, красивый какой! Ну? Красивый же? Красивый? Как думаете назвать?
– Ну… раз такой красивый, то думаю назвать его «Дерзкий»!
– «Дерзкий»? Позвольте, Вениамин Аристархович, но у вас на каждом флоту уже есть «Дерзкий»! Может какое-то другое название?
– Можно и другое, отчего же обязательно это. «Очень», например!
– Что «очень»?
– «Очень Дерзкий»!
– Два таких: вот на ТОФе, смотрите, и на ЧФ!
– Тогда «Крайне Дерзкий»!
– Три таких.
– «Чрезвычайно Дерзкий»?
– Восемь.
– Ну-у-у, я не знаю, такие задачи вы ставите, право слово… Я и не готовился. «Вообще Дерзкий»?
– …
– А можно чаю у вас тут заказать? Я, понимаете, волнуюсь прямо! Это же корабль, а не ребёнок – его как попало не назовёшь! Тут думать надо!
Пьёт чай, раздувая щёки. Смотрит на башни Кремля и шевелит губами. Просит разрешения позвонить. Звонит и орёт на кого-то шёпотом, склонившись под стол, в итоге надевает фуражку, оправляет тужурку, густо звякая орденами и, прокашлявшись, докладывает:
– «Невыносимо Дерзкий»! Вот, товарищ Верховный, самое подходящее название для этого чуда инженерной мысли, отлитой в металле и сплавах!
Верховный барабанит ногтями по лакированному столу из византийского тика.
– Послушайте, ну право слово, ну столько вот названий красивых: «Князь Владимир», «Владимир Красно Солнышко», «Владимир Мономах», «Святой Владимир». В конце концов, я не знаю, «Владимирский Централ»… А нет, простите, это ко мне министр культуры заходил сейчас. «Иван Грозный» какой-нибудь… Ну что вы всё вот с этими названиями… расстраиваете меня прямо!
– Ну понимаете, нам же плавать на этом потом… не хочется. Нам же ходить положено, выполнять, так сказать, задачи в бассейнах и всё вот это вот. Как там у классика, помните: «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт»!
– Конечно, помню, изучал классиков, да.
– Ну вот. А кроме того, у нас же договор – вы строите, а мы называем и нагибаем, так что вот. «Невыносимо Дерзкий». Так и запишите.
Нет, ну были бы и другие названия в оставшихся двадцати процентах: «Смелый», «Отважный», «Забияка» и «Баловень Судьбы», а ещё непременно бороздил бы просторы крейсер «Пиздецъ» (именно с «еръ» на конце, потому что без этой буквы он был бы неполным), как минимум один, если бы морякам дали право называть корабли так, как они сами этого пожелают. Но так как права такого морякам никто не даёт, видимо, несколько опасаясь за лицо государства в разрезе международной политики, то что им, бедным, остаётся делать с этим своим любимым словом?
В Северодвинске ранняя осень, и красота от этого факта невыносимая. Ноздри сами собой сосут воздух из жёлтых листьев и посылают в мозг разрозненные сигналы к немедленному бегству на свободу из железной бочки, пришвартованной у плавкрана. Но – нельзя. Категорически запрещён сход на берег с борта подводной лодки – завтра прямо по утреннему холодку выход, а командир знает всех как облупленных и, при всей степени доверия, тем не менее, ну нас всех в жопу – потерпим, не такая уж и необходимость для военного организма эта самая свобода.
Ну да, так и есть. Жаль только первые десять минут, а потом суета и повседневная круговерть всё равно затягивают с головой. Но не всех, не всех.
– Степан Алексеевич? – командир изумлённо обращается к заму.
А зам так неуместен в центральном в наглаженной форме, белой рубашке и при галстуке среди чертей в РБ и ватниках, что вот прямо притягивает к себе любопытные взгляды.
– Александр Сергеевич!
– Что «Александр Сергеевич»?
– А что «Степан Алексеевич»? Я думал, вы так поздоровались со мной, тащ командир!
– Да здоровались уж сегодня. Что за торжественный вид, смею ли спросить? Никак, партсобрание сейчас объявлять будете?
– Никак нет, тащ командир, я же с фуражкой, а кто же на партсобрания с фуражкой ходит? На берег пойду, надо зайти тут к знакомым ребятам поклоны от коллег передать и по делу.
– По делу? Проверять прямоту линии партии будете, никак? По спецзаданию Центра?
– И выпрямлять в случае необходимости!
– Степан Алексеевич. Только из уважения к вашим личным заслугам готов сделать такое исключения в своём распоряжении о запрете покидать корабль! Но попрошу запомнить – завтра утром выход. И простите за банальность, но вынужден попросить не опаздывать.
– Ну о чём вы, Александр Сергеевич! Я и опаздывать – это разные стороны объективной реальности!
– Я с самого ранья! Как штык! – это уже зам кричит с перископной площадки. – Не сомневайтесь даже!
– Да пофиг, – бормочет командир, – уж без этого-то штыка я в бою точно обойдусь.
– О, – с мостика, потирая руки, спускается Антоныч, – дробь на сход отменили?
– С чего бы это? И кто это? И почему я не в курсе? – так и сыплет вопросами командир.
– Ну зам вон ускакал в кровавый закат, да так торопился, что фуражку два раза уронил!
– А, не. Он по заданию партии. Выпрямлять пошёл.
– Кого выпрямлять?
– Курс.
– Чей?
– Партии, чей же ещё.
– А он тут… того… искривился?
– Ну есть такие подозрения, вот партия и послала боевого красного комиссара.
– Всё ясно. Ну ладно, зато кто-то сегодня две котлеты за ужином съест! «Голова повязана, кровь на ру-у-укаве-е-е-е…»
И вахта потекла дальше, привычно поглотив заунывную песню Антоныча, котлеты, Северодвинск и линию партии – монотонность и не то ещё способна поглотить.
Безусловно, матёрый читатель к этому моменту уже раскусил основную интригу произведения – зам на корабль опоздал, а иначе о чём бы был этот рассказ? То ли линия партии была искривлена сильнее, чем предполагалось, то ли ещё какие неотложные дела материализовались из непростой общественно-политической обстановки в городе Северодвинске, но – опоздал.
Получив утром добро от дежурного по базе на выход, командир сыграл тревогу для приготовления к бою и походу, потом «По местам стоять со швартовых сниматься» и начал проведение необходимых мероприятий, среди которых в обязательном порядке и подсчёт личного состава на борту.
Подсчёт личного состава на борту производится на подводных лодках следующим образом:
– старшины команд считают количество людей в командах, докладывают командиру группы;
– командир группы суммирует число людей в командах, прибавляет инженеров групп, себя и докладывает командиру дивизиона;
– командир дивизиона суммирует группы, прибавляет себя и докладывает командиру боевой части;
– командир боевой части суммирует дивизионы, прибавляет к ним прикомандированных из числа гражданских, себя (и «младшего» замполита, если он командир БЧ-5 на 941 проекте) и докладывает старшему помощнику;
– старший помощник суммирует все доклады и сверяет показания командиров боевых частей со штатно-численным списком вышедших в море. Если совпадает – докладывает командиру, что все на борту, если нет – даёт команду пересчитывать заново, и так до тех пор, пока численность не сойдётся или не выяснят, кто отсутствует и по какой причине.
Успели уже задремать? А я вот не зря так подробно описал эту процедуру, а для понимания вами, что потеряться на подводной лодке довольно сложно, – такой подсчёт производится как при отходе от пирса, так и при каждом погружении ПЛ в море. Но это если вы не замполит.
Про замполита на корабле никто не заботится – он, как Орфей у подножия горы Олимп, сам по себе поёт свои песни и путается у всех под ногами – выполняет свои служебные обязанности, как он сам вам об этом скажет. В его обязанности по приготовлению корабля к бою и походу входит принести в центральный пост магнитофон (у нас был красный двухкассетник «Интернешенал» – уловили метафору, да?), включить на нём запись, произнести торжественным голосом: «Товарищи, попрошу меньше материться – я записываю!» и никому не мешать. Ну можно, конечно, постоять на мостике, покурить и потравить анекдоты командиру, чтоб он крепко не засыпал там, но это уже не обязательно.
И так как у нас зам этот был хорош, вообще без всяких нюансов – хорош со всех сторон, то все и привыкли, что он где-то здесь крутится. Ну просто настолько молодец, что даже и не мешает никому, понимаете?
Ну и вот, стоят все, кому положено, на мостике, щурятся от дыма дизелей, делают вид, что смеются над анекдотами, которые травит командир дивизии, и уже в предвкушении: буксиры у борта, швартовые отдаются, винты крутятся – эх, ка-а-ак стартанём сейчас в морской простор!
– Ну что, командир, давай по местам стоять, к проходу узкости и поплыли! – радуется командир дивизии.
По проходу узкости у зама вообще обязанностей никаких нет, в отличие от «комсомольца» (заместителя командира БЧ-5 по воспитательной работе) – тот выполняет чрезвычайно важную функцию и следит за бурунами от винтов и системы активного управления, сидя в специальном лючке-не-скажу-для-чего («голубятня» её называют в народе) в кормовой оконечности рубки. Рубка у «Акулы» длинная и широкая, и командир, стоя на мостике, не может визуально контролировать работу винтов, а должен – вот, через комсомольские глаза он это и делает.
– А ты чего тут? Дорогу на боевой пост забыл? – удивился командир, когда увидел эти самые глаза внизу. Глаза моргали в его сторону и явно хотели, но не решались что-то сказать.
– Тащ командир, Степана Алексеевича ещё нет на борту!
– Как нет?
– Кого нет? – встрепенулся комдив. – Зама? Да и хуй с ним! Поплыли уже, поплыли! Я весь горю в жажде подвигов!
– Тащ командир, – продолжал тянуть преданный старшему товарищу «комсомолец», – давайте подождём, он вот-вот же уже должен быть!
– Что сделаем? Подождём? Я даже не знаю, как оценить степень безумия человека, который предлагает тяжёлому атомному подводному крейсеру стратегического назначения подождать! Ты представляешь вообще, как у нас тут всё организовано? Оперативный дежурный дал нам добро на выход, указал точное время отхода от пирса, на маяках и командных постах связи сидят десятки людей в готовности обеспечивать нашу проводку, два буксира жгут соляру по тонне в минуту, рыбаки и прочие гражданские шаланды разогнаны из узкости и матерят нас за задержку в плавании, а я такой, по-твоему, сейчас должен что делать? Связаться с дежурным и попросить отложить выход минут на семь-восемь, а лучше пятнадцать?
– Ну… я не знаю…
– А я – знаю! Центральный – мостику! По местам стоять! К проходу узкости!
И отвернулся от комсомольца вдаль. Подчёркнуто демонстративно.
Печально вздохнув, «комсомолец» побрёл в свою голубятню, потому как команды на корабле касаются всех, включая представителей партии.
И пока маленькие (на фоне) буксирчики, сопя изо всех сил, разворачивали дремотного левиафана, задиристо пихая его покатые черные бока, на голове этого самого левиафана сидел человек-«комсомолец» – и страдал. С одной стороны, понимаете, ответственность какая – подменить падшего (это не ошибка, ну все же понимали, куда бегал зам) старшего товарища, а с другой – просто головокружительная возможность ускорения карьеры! Это же можно себя проявить! Показать, так сказать, что тоже способен, несмотря на! Но как себя проявить, служа замполитом на подводной лодке? Ну вот как, а? Но с другой стороны, и ответственность не такая уж и ответственная, так что выходит, как ни верти это обстоятельство, всё равно не пан. Хотя и не пропадешь тоже. И кто придумал, что в жизни всё должно быть так неоднозначно? И главное – зачем?
Степан Алексеевич поначалу шёл на родной пароход не спеша, соблюдая необходимую степень солидности, расшаркиваясь с работниками и особенно с работницами завода: по его собственным, невесть как выведенным, расчетам, успевал он легко и, мало того, с запасом минут в тридцать. Как же он удивился, увидев тающий в дымке хвост корабля! И куда только делась давишняя неспешность?
Здесь, для понимания дальнейших мотивов, следует сделать небольшое отступление. Зам был опытным бойцом, знал, что в экипаже его уважают и отставание это от корабля не грозило бы ему ничем, кроме, разве что, тонны-другой насмешек и подколок. Но. Понятие офицерской чести (прикладной её составляющей) не допускало двоякого толкования данной ситуации и путей выхода из неё. Это был косяк, а вернее, даже залет, и исправить офицер его должен был своими силами.
Перемахнув через забор, чтоб не бежать до проходной, зам выскочил прямо на гражданскую дорогу и бросился под колёса первого попавшегося автомобиля.
– Шеф! На косу! Два счётчика!
– Да нет у меня счётчика, я вообще не таксист.
– Брат, выручай, от корабля отстал!
Универсальное заклинание плюс тревога в голосе и мольба в глазах подействовали. Ну и белая рубашка с погонами капитана второго ранга тоже, наверняка.
Но, вообще говоря, решающую роль в следующих событиях и благополучном их разрешении сыграло то, что зам наш, как я уже не раз говорил, был не из племенных сортов замполитов, которых ковали в те времена в училище балалаечников города Киева, а из выращенных прямо на железе, а конкретнее – в боевой части семь, из командиров которой и стал замом Степан Алексеевич, моментально удвоив этим решением свой оклад и переведя свои обязанности из осязаемого реального мира в метафизический мир душ строителей коммунизма.
Прибежав на край косы, зам начал с того, чему его учили в его нормальном военно-морском училище: взял пеленг на крейсер, вычислил его курс и прикинул скорость, потом, на песке пальцем начертив схему, вычислил собственный курс, чтоб столкнуться с кораблем в расчетной точке, двигаясь с определённой скоростью. Раздевшись до трусов, он аккуратным узлом упаковал форму и, подняв её над головой, поплыл расчетным курсом, отчаянно молотя по Белому морю оставшимися свободными конечностями.
Была ли холодной вода? Да уж и не сомневайтесь даже.
– А вода холодная сейчас, Саша? – спросил комдив, буравя биноклем береговой рельеф.
– Ну смотря для чего. Градусов пятнадцать. А что?
– А плывет к нам кто-то по морю. И в руке что-то держит.
– А это зам мой плывет, как пить дать.
– Отсюда не видно, с чего ты так уверен?
– А я бы поплыл, если бы отстал, значит и он поплывет. Можем поспорить, если желаете.
– На коньяк опять?
– Не, коньяк вы мне прошлый ещё не отдали, давайте на что другое, а то совсем в долгах запутаетесь.
– Как это не отдал? А вчера?
– А на стол поставить и отдать это две большие разницы, знаете ли. Ну так как, спорим, что это зам мой плывет?
– Да ну тебя, вдруг вы с ним заранее сговорились?
– Сговорились, чтоб он проплыл два километра в холодной воде за бутылку коньяка? Можно подумать, тащ контр-адмирал, что коньяк у вас лично Наполеон Бонапарт в бутылки разливал. Трехлитровые. Золотые. И то я не поплыл бы.
– Слушай, а правда он ведь! Точно он! Как думаешь, догонит?
– Тащ, может я сейчас перепутаю «во-первых» и «во-вторых», но вы уж сами там расставьте в желаемом порядке. Во-первых, что значит – догонит, если он наперерез идёт, видно же, что курс рассчитал, и, во-вторых, если мы его видим, то, блядь, откуда этот вопрос у вас вообще в голове взялся?
– Да сам не знаю. Узкость же, останавливаться тебе нельзя, курс менять нельзя, вот мне и интересно, как ты выкручиваться будешь.
– Выкручиваются девки у фокусников в ящиках, а я сейчас мало того, что зама подберу, так ещё и два учения на зачёт проведу!
И провёл, а как вы себе думали: сначала задорное и искрометное «Отражение нападения ПДСС» с условной стрельбой по заму из всех видов стрелкового оружия, метанием гранат и засасыванием его винтами, а потом уже не такое разухабистое «Человек за бортом». Причём, что самое удивительное, оба с оценкой «хорошо», что, конечно, классический парадокс.
Как ни старался зам, а одежду он всё равно намочил: плыл долго, да и гранаты со спасательными кругами потом порядочные брызги образовывали. Но это ничего – опытные командиры швартовых команд вышли спасать страдальца с запасными кальсонами, валенками и овчинным полушубком с белой звездой на спине. В таком виде (ещё и с сигаретой в зубах) он и пробрался на мостик.
– Товарищ командир! Прошу разрешения подняться на борт!
– Фу, сколько пафоса, – аж передёрнулся комдив, – я вниз пошёл, разбирайтесь тут… сами.
– Хоть коньяка-то бутылку выиграли у него? – простучал зубами зам.
– Да с него и выиграешь, так хрен получишь. Тот ещё. Ты чего опоздал-то? Сильно кривая оказалась?
– Да не-е-е, вообще не кривая. Ой, а вы про что?
– Про линию партии, про что же ещё. Ты же её выпрямлять ходил?
– А. Ну да. Само собой. Ну так я пойду, оденусь хоть прилично да чаю попью.
– Иди-иди. У всех своя личная жизнь на корабле: чай пьют, костюмы переодевают, один я, как дуб учёный, живу на мостике этом, корни уже пустил.
– Да я сейчас вернусь, тащ командир, чаю даже вам принесу. С баранками.
– С маком хоть?
– И зефир.
– Ну ладно. Прощён, считай.
А Северодвинск уже растаял в мареве, и буксиры, бибикнув на прощание, развернулись и, махая промазученными флагами, торопились назад: может, у них там дела или просто на рыбалку, нам этого уже точно не узнать.
Кто в этой истории дерзкий, возможно, спросите вы, и в чём это более всего проявляется? А все – ну я же именно для этого так подробно всё и расписывал. Особенно буксиры.
