Дыра в штурманских штанах
Однажды штурман порвал себе штаны. Событие это малозначительное и ничем не примечательное само по себе, но мы можем зацепиться за него, чтоб выделить отдельный рассказ про двух героев, о которых я упомянул только однажды и вскользь, но вклад их в сохранение флота и облегчение жизни подводников сложно переоценить. Поэтому давайте возьмёмся за порванные штурманские штаны и поговорим о скотче и корректоре.
Подводники часто рвут себе штаны, куртки и прочие предметы гардероба на подводной лодке. Этот факт мало удивителен – подводная лодка железная, и если снаружи конструкторы позаботились сделать её ровной, гладкой и красивой, как женское бедро, то внутри позаботились тоже, но не очень сильно. И да, это я сейчас говорю про «Акулы», на других проектах, особенно на первом и втором поколениях – вообще мрак что происходит.
Удивительнее здесь то, что сделал это штурман, весь цикл перемещения которого по подводной лодке укладывается в маршрут «каюта – кают-компания – штурманская – мостик» и проходит строго по проходным палубам, широким и свободным, как Исторический бульвар в Севастополе. Никого не удивляет вид трюмного всего в заплатках, потому что если, например, показать штурману пальцем, куда лазят трюмные, то штурман скажет вам: «Не-е-ет, ребята, вы всё врёти! В тех условиях, куда вы мне показываете пальцем, невозможно существование разумной жизни!» А ребята только что оттуда вылезли, демонтировав там насос весом под сто килограммов и вытащив его наверх, причём сделали это вдвоём, и из подручных механизмов у них были только лом, верёвки и знание учения древнегреческого учёного Архимеда. Или, когда электрики вылезают из аккумуляторных ям после замера плотности электролита в банках и их одежда вся в смешных разнокалиберных точках, прожжённых насквозь кислотой, ну кого это удивит? А тут, понимаете, белая кость энд голубая кровь и с дыркой на штанах… Да ещё в тот момент, когда строгий старший на борту собирает в центральном командиров боевых частей поучить их, как надо правильно служить. А старший на борту на флоте – как жена в семье: он всегда точно знает, как надо делать правильно, всегда расскажет вам, почему вы делаете всё неправильно, и удивится, как вы посмели попасть на флот, заняв место более достойного человека, когда в народном хозяйстве так остро не хватает дояров, пастухов и трактористов.
А этот старший был особенным: он очень любил Сан Сеича, и мы за это любили его в ответ. Хотя не только за это. Когда он первый раз появился у нас в дивизии, то мы подумали, что это форменный псих какой-то. Он абсолютно не умел спокойно разговаривать, особенно во время боевой подготовки – после двух-трёх слов начинал орать, махать руками и обзывать всех вокруг идиотами. Но первое наше впечатление о нём было ошибочным, что не удивительно, так как строилось оно на поверхностных суждениях. Натурой он оказался честной, справедливой и доброй, что ярко диссонировало с его внешностью (худой, чёрный и с бешеными глазами) и проявлениями крайне эмоционального характера.
Первый раз я увидел его, когда случился пожар на ЗКП Северного флота. У нас как раз закончился развод на вахту, и я, отправив смену на борт принимать дежурство, курил, греясь на солнышке и любуясь на суету вокруг сарайчика, которым был замаскирован вход в скалу. А суета, в которой ты не принимаешь участия, завораживает похлеще текущей воды, доложу я вам. Со стороны дивизии на всех парах мчалась красная «копейка» возмутительно гражданской наружности. «Фигасе, – подумал я, – что за гусь такой дерзкий в закрытую зону на своей машине мчит. Чёрный Плащ, не иначе». «Копейка» с визгом развернулась возле меня и, присев на все колёса, замерла, обдав меня пылью.
– Тащ офицер, – подозвал меня капитан первого ранга из машины, – что там происходит?
– Штольня горит, тащ капитан первого ранга.
– А ты тут такой стоишь и куришь?
– Я дежурный по подводной лодке, а не по штольне. Смысл мне тут бегать и увеличивать энтропию, – мой корабль вне опасности.
– Логично, и хуй с тобой поспоришь. А по какой лодке ты дежурный?
– Дико извиняюсь, тащ капитан первого ранга, но я вас первый раз вижу и не знаком с формой допуска, которая у вас имеется.
– А то, что я на машине в зону приехал?
– А может, вы на КПП расстреляли всех, откуда я знаю?
– Тебя, сука, точно уже пристрелить хочу! Я ваш новый заместитель командира дивизии!
Упс, наверняка запела бы Бритни Спирс в этот момент, но так как её рядом не оказалось, то я просто ответил:
– Очень приятно познакомиться, тащ капитан первого ранга. Очень.
– Ага. Посмотрим, как тебе приятно будет, когда я возьмусь за ваше болото! Совсем тут! – и уехал, так и оставив меня в недоумении, что же у нас тут совсем.
А потом взялся, да, было дело. Нам, механикам, как-то было недосуг вникать в их лаперузские дела, но крики, стоны и брызги крови из люксовских рубок периодически долетали и до нас. Что удивляло в нём, так это то, как он подходил к системе наказаний.
– Доложите мне, товарищи офицеры, какое наказание для офицера флота является самым суровым?
Все начинали перечислять сразу же всю глубину своих знаний дисциплинарного устава, а он только морщился.
– Самым суровым наказанием для офицера флота должно являться устное замечание начальника! Если начальник, особенно такой высокий, как я, прервал свои мысли о повышении эффективности использования сил и средств флота для того, чтоб сделать вам замечание, то вы должны немедленно бледнеть лицом и, сбив дыхание, требовать у помощника выдать вам пистолет с одним патроном, хватаясь за сердце обеими руками! Эх, наберут детей на флот, а молока не завозят! Вот как с вами победишь мировой империализм?
– С подавляющим превосходством! – отвечал ему на это командир.
Потом к нам в экипаж пришёл служить лейтенантом его сын.
– Старпом! Если узнаю, что хоть один зачёт ему поставили незаслуженно, лишу допуска к самостоятельному управлению лично вас! Никакой кумовщины мне тут! Чтоб и не пахло даже!
Да никто и не собирался кумовщину разводить, как-то не принято было. Но что дойдёт до того, что он сына домой пускать не будет без зачётного листа, мы и не предполагали.
– Где зачётный лист? – кричал он сыну через дверь.
– Па-а-ап, ну на корабле оставил!
– Пиздуй на корабль и без зачётного листа домой не являйся больше! – Та-ак! – орал он в следующий раз, когда разглядывал зачётный лист в глазок. – Ниже опусти! Левее! Чё у тебя руки-то трясутся? Ровно держи! Где зачёты новые?
– Па-ап, ну некогда сегодня было, учения целый день и отработки!
– Пиздуй на корабль и без зачётов новых домой не приходи! Позорище!
– Ма-а-а-ам, ма-а-ам!
– Не скули под дверью, тряпка! Не мешай мне котлеты доедать! Кру-гом! На корабль шаго-о-ом марш!
И вот именно этот человек и был тогда старшим на борту. Выход в море был не героический, а обычный, что даже несколько хуже. При героическом что? Совершил очередной подвиг, и дело с концом, а тут: «А давайте вот и эту задачу пусть они отработают, раз уж в море вышли! И вот эту вот – смотрите, какая важная задача! А ещё вот эту, вон ту и, раз уж всё равно им там спать времени не будет, то вон и те две!». А старший на борту всё недоволен, как-то всё ему кажется, что мы недостаточно напряжены и не очень глубоко прониклись всей ответственностью момента.
– А не будет ли так любезен старпом и не соберёт ли он мне командиров боевых частей? Я испытываю острое желание научить их Родину любить во всех позах, включая противоестественные! Нет, нет, Сан Сеич, вы спите, спите в своём кресле, я сам справлюсь, а трупы старпомы будут относить!
Это, кстати, риторический вопрос, несмотря на кажущуюся вариативность ответов на него.
Командиры боевых частей и дивизионов вяло стекаются в центральный пост со стопками документации, которую сейчас будут проверять потому, что она явно ведётся с грубыми нарушениями всего, что только можно нарушить.
– Все? – интересуется старший.
– Штурман! – кричит старпом по направлению штурманской рубки, так как штурман находится прямо здесь, то он, само собой, последний. Штурман выходит, цепляется за непонятно что, и его штаны с радостным треском рвутся прямо над буквами «Р» и «Б». Штурман пытается укрыться за планшетом БИП.
– Все, тащ капитан первого ранга!
– А что это такое? – тащ капитан первого ранга с любопытством откидывается влево и любуется на штурманскую дыру. – Штурман! У вас дыра на штанах!
– Тащ капитан первого ранга, да я только что же вот зацепился!
– А зачем вы мне это сейчас рассказываете, как будто мне интересно, когда и где вы зацепились? Вид вашего нижнего белья я ещё смогу выдержать, но боюсь, что у вас там от возбуждения выскочит что-нибудь, а нервы у меня ни в пизду. Опять же, штурман, ну старшие офицеры здесь собрались, в конце концов! Ступайте немедленно и зашейте! Мы подождём, да товарищи офицеры?
– Не-е-ет! Нет, блядь! Пошёл он на хуй, этот штурман, пусть хоть без трусов стоит! Мы спать хотим, а не ждать, пока он дыру штопать будет! – заорали в ответ товарищи офицеры, но так как орали они молча, глазами, то старший сделал вид, что не услышал.
– Видите? Все согласны. Ступайте.
Штурман зашёл в штурманскую и вышел из неё через две минуты. Дыры не было, а место, где она только что была, блестело свежим скотчем.
– Штурман, эт-т-т-то что такое? – прям вскочил от возмущения заместитель командира дивизии и ткнул пальцем в штурманские ноги.
– Ноги мои.
– Я вижу, что не столпы общества! Вы что, дыру скотчем заклеили?
– Так точно! Быстро, надёжно, гигиенично!
– Хуично! Штурман, да как не стыдно! Вы же офицер флота! Белая, блядь, кость! И дыру на штанах скотчем заклеиваете! Не, ну вы посмотрите на него!
Все тут же посмотрели на штурмана. Никто не понял, что такого предосудительного в заклеивании дыры скотчем.
– А что такого-то? – озвучил за всех штурман.
– Что такого? И вы ещё спрашиваете «что такого?»! Я немедленно покину корабль, чтоб не позорить свою славную карьеру нахождением на одном борту с таким типом, как вы!
– Мы под водой, тащ капитан первого ранга, – пробурчал командир, – немедленно никак не сможете, только если через час, когда на сеанс связи всплывём!
– Я не смогу? Саша! Ты плохо меня знаешь ещё! Штурман! Пять минут и убрать этот позор с моих глаз! Дыру – заштопать как нормальному моряку!
Спорить со старшими на борту, в теории, можно, но дело это абсолютно бесперспективное, как и в нашем примере с женой, поэтому штурман молча удаляется и возвращается обратно через четыре с половиной минуты. Скотча нет, дыры – тоже.
– Вот! Видите, штурман! Можете же, когда захотите! Начнём проверку документации!
Ну что-то там сидит, листает, бурчит себе под нос, потом не выдерживает:
– Старпом! Ну что у вас тут во всех журналах все даты штрихом позамазаны?
– Ну чтоб журналы новые не заводить каждый год. Темы не меняются, время не удлиняется, задачи те же, люди те же…
– Не, ну что, вот когда замазывают, то я, как будто, не должен этого заметить?
– Раньше вообще бумажками заклеивали, все как будто и не замечали.
– Да, а вот это что? – и старший машет перед старпомовским лицом журналом боевой подготовки минёра. – Некоторые хоть стараются, аккуратненько, а тут же кистью прямо палубной всё замазано!
– А, так это минёрский же документ.
– Минёр!
Минёр занят: прикусив язык, он рисует в своём блокноте голую бабу и уже наверняка мысленно пакует чемоданы, чтоб улететь с нею в Адлер на недельку.
– Я!
– Что я?
– Виноват!
– В чём?
– В этом!
– Вопросов больше не имею! Старпом, строже надо с этим атавизмом, строже! Тогда от него и пользы больше будет!
– От него и так польза. Он в семнадцатом приборку делает, на швартовках, на погрузках, – старпом загибает пальцы, считая полезность минёра.
– Достаточно! Я имею острое желание заставить вас переделать всю документацию! Но! Мой печальный опыт подсказывает, что делать вы этого всё равно не будете, сначала будете тянуть кота за яйца до последнего, а потом в лучшем случае замажете этот корректор другим корректором и скажете, что всё переделали! Так?
– Никак нет! – делает честные глаза старпом.
– Не надо пытаться ввести меня в заблуждение, старпом! Я тоже не ботфортом консоме хлебаю! И моя без пяти минут адмиральская гордость не выдержит такого над собой надругательства! И мне вас заранее жалко – я ведь стану мстить, а ребята-то вы хорошие, особенно когда спите зубами к переборке!
Гудят сервомоторчики, жужжат лампы, и потрескивают конденсаторы в микросхемах – это всё слышно, потому что в центральном тишина и никто не орёт. Заместитель командира дивизии подпёр голову и думает.
– Саша! – пихает он локтем командира. – Что скажешь, Саша?
– Котлетку бы сейчас по-киевски да с пюрешечкой.
– А, ну его! Пошли за котлетками!
Они выходят из центрального, но старший напоследок засовывает голову в переборочный люк и кричит:
– Я крайне недоволен вами, товарищи офицеры! Крайне!
Кремальера щёлкает, и все расслабляются.
– Слышь, штурман, – спрашивает старпом, – а как ты штаны так быстро заштопал?
– А никак. Я скотч отлепил и изнутри его приклеил. И дыры нет, и скотча не видно.
– А остальные три минуты что делал?
– Держал паузу, Сей Саныч, для получения достоверного эффекта заштопывания штанов!
– Хитёр, медуза. А где мы сейчас находимся? – и старпом разворачивает свой планшет с заданием. – Предположительно в Баренцевом море!
В штурмана летит дырокол, но штурман хитрый, ловкий и быстрый, дырокол ударяется в дверь штурманской, падает на пол и рассыпается на части от обиды за такое к себе отношение. Штурман докладывает координаты места по громкоговорящей связи, старпом орёт в ответ, что тот ему должен дырокол теперь и заодно орёт на меня, чтоб я перестал трещать уже этим скотчем и обматывать им дифферентовочный журнал, потому что у него сейчас уже взорвётся мозг, а это плохо, так как мозга у него много, и мы замучаемся потом всё отмывать в центральном, и видим ли мы, какой он заботливый и всегда беспокоится.
– Сей Саныч, – говорит ему Антоныч, – Борисыч там проверял, котлет мало, думаю, тянуть время нет смысла.
– Ладно, – машет рукой старпом, – боевая подготовка никуда не денется, а котлеты – вполне себе. Объявляй обед первой смене!
И опять наступает то, что мы называем тишиной: жужжат сервомоторы, гудят лампы, шуршит электрический ток, и гудит вода, толщу которой мы пронизываем прямо сейчас грациозной тушей нашего исполина на скорости в десять узлов. Скотч надёжно держит всё, на что его намотали и что им привязали, корректор аккуратно скрывает всё, что должен скрыть и позволяет даже написать на себе сверху то, что должно быть написано.
