Воин
Что есть воин? Воин есть существо без сомнений, страха и упрёка, со стальными глазами и такими же яйцами. Главная задача воина – это убивать врагов всеми доступными ему способами, защищая свою Отчизну от всяких там посягательств и не сомневаясь при этом в своей правоте. А если воину не повезло, и войны никакой нет, и Отчизне ничто не угрожает, то, значит, основная задача воина – к войне готовиться. В перманентном режиме за минусом перекуров и адмиральского часа.
И все это должны понимать и не отвлекать воина на пустопорожние дела типа выноса мусора и хождения в магазин за батоном – это вам любой воин скажет. Но не совсем все это понимают. Есть такая категория людей, как жёны, которые, хоть и красивые, и умницы, и хозяйственные, и ложка в борще стоит, но вот отказываются они понимать хрупкой своей нервной системой, что воин – он всегда воин. Ну нелогично ведь предполагать, что с восьми до шести он воин, а в остальное время в халате и тапочках пузо перед телевизором чешет, как какой-нибудь рантье провинции Лимузен? Нелогично. Но кому из прекрасного пола есть дело до логики, я вас спрашиваю?
– Зая! – орала Игорева жена из соседней комнаты, пакуя чемоданы. – Ты обои мне когда в детской поклеишь?
– Ну-у-у За-а-ая, ну я же офицер, а не маляр! Я мозгом работаю, а не руками!
– Зая! Не беси меня! Вот чем вы сейчас там занимаетесь, а?
– К войне готовимся!
– К какой войне, Зая? Ты же трюмный!
Игоря до глубины души возмущало такое уничижительное отношение к выбранной им профессии. От возмущения он даже вышел в коридор и подбоченился. Двумя руками, чтоб вы понимали всю глубину возмущения.
– Я вот не понял сейчас, Зая, что это за чёрная ирония в твоих словах? Ракетами, знаешь ли, и дурак стрелять сможет, а вот сделать так, чтоб канализационная и фановая системы работали – это, знаешь ли, и постараться нужно! Когда моряку покакать негде, какой из него защитник Родины, я тебя спрашиваю?
– Зая. Через неделю вернусь, и чтоб всё было поклеено! И не зли меня лучше!
Жена для придания эмоциональной окраски своим угрозам схватила даже Игоря за волосы на груди.
– Ты! – и она ткнула в мою сторону пальцем. – Проследишь!
Жена Игоря, как и большинство других жён в это время года, увозила на лето детей к родственникам в Одессу, потому что дети-то не виноваты в том, что папаня ихний, нет бы в ларёк пойти торговать или там шаверму крутить, попёрся на Крайний Север сидеть без летних отпусков и денежного довольствия годами.
– Слушай, Игорь, а чего вы друг друга зайцами называете?
– Ну, ласково же.
– Зайцами?
– Ну.
– Ты зайца-то видел когда-нибудь? Он же кривоногий и с косыми глазами, чего тут ласкового-то?
– Не, ну а что делать, не рыбами же друг друга называть?
– Ну да, рыбы-то ещё хуже. А вот планетами или звёздами Солнечной системы не пробовали?
– Ага, она меня называет одной звездой иногда, только приставку «альде-» забывает добавлять.
– Это от любви, я считаю!
– Кто бы спорил!
И как-то незаметно пролетела неделя за этим и похожими на него философскими разговорами. Прямо вот вчера была суббота и завтра – сюрприз – опять она же. В этих закрытых гарнизонах время вообще течёт как-то по-особенному, когда полярный день за окном. Ну поспал, когда пришлось, что днём, что ночью – никакой разницы; ну на вахте постоял; а после посиделок за преферансом – так вообще беда. Только по наличию людей на улице можно определить, день сейчас или ночь. Если людей мало и они в основном шатаются, то, вероятнее всего, ночь. А если много и женщины присутствуют в окружающем ландшафте, то, вероятнее всего, день.
– Слу-у-ушай! Моя же завтра приезжает! – неожиданно встрепенулся Игорь в пятницу к вечеру.
– Это ты сейчас так радуешься с почему-то тревожным лицом?
– Ну, как бы да, но нет! Обои же, мать их!
– Дык давай поклеим. Что мы с двумя высшими образованиями не справимся с четырьмя рулонами обоев?
– А клей? Денег-то на клей нет!
– Давай клейстер сварим!
– А ты умеешь?
– Игорь. Разве может остановить двух целеустремлённых людей в их деле такая мелочь, что они его не умеют делать?
– Тем более когда одному из них завтра, возможно, даже яйца открутят.
– Тем более да!
Мы порылись в тумбочках, шкафах, плите, антресоли, нашли пару стаканов муки и пакет, на котором было написано «Клей», а остальное стёрто. Внутри был сероватый порошок.
– Казеиновый! – резюмировал Игорь, понюхав его.
– С чего взял?
– Просто других названий не помню. Поэтому.
– Сойдёт!
Не знаю, как там положено на самом деле, но мы развели всё это водой и поставили вариться. Варили-варили, варили-варили, варили – варили.
– А когда он готов-то будет?
– Ну… когда сварится, наверное…
– А когда он сварится?
– Ну, когда готов будет.
– А чего он густой такой, как каша? Как мы его намазывать будем?
– Игорь, водой разведём, ну!
– Ну ладно. Воды-то у нас вдоволь!
Сварили мы этого бесформенного серого колобка крайне грустной наружности и поставили его на окно отдохнуть от термической обработки и укрепить молекулярные связи между мукой и предположительно казеиновым клеем. В дверь позвонили.
На пороге стоял Вова с глупой улыбкой и блестящими глазками, пьяный в дым.
– Чо как? Как сами? – Вова, когда был пьяным, вообще одними предлогами умел разговаривать.
– Вован. От жены опять щемишься?
– Чобля? Ябля, воинбля! Буду я бабу какую-то бояться!
– Ага?
– Ну да. От неё. Посижу тут у вас часок?
– Посиди, конечно. Воин.
– Стоять, вахлаки! Попались! – звонким эхом метнулся снизу радостный голос Сей Саныча, нашего старпома и по совместительству соседа Игоря.
Ну, попались-то мы с Игорем вдвоём, потому как Вова, когда был пьян, искусством ниндзюцу владел в совершенстве – за полсекунды шмыгнул за вешалку и прикинулся плащом с усами.
– Я шкаф купил! Побежали, будем его сейчас переносить! Я так и рассчитал, что вас двоих тут застукаю!
– Может, ещё кого позовём? – Игорь посмотрел на плащ с усами.
Плащ сделал страшные глаза.
– Да что там нести, две секции всего! Пошли, всё, быстро-быстро! Арбайтен унд дисциплин!
Носить мебель, утварь и вещи сослуживцам, друзьям и знакомым было таким обыденным и общепринятым делом, что даже спрашивать не считалось нужным согласия реципиентов. Сколько я шкафов, диванов, тумбочек и телевизоров переносил за эти годы – не подлежит подсчёту абсолютно. По лейтенантству, бывало, по три переезда в день проводили общим стадом. Лучше всего это делать было зимой, конечно, – у кого-то обязательно находились классические советские санки, на них грузилось до трёхсот килограммов мебельного веса и без проблем таскалось из конца в конец посёлка. Летом хуже – носить же приходилось.
Тащили мы этот шкаф втроём долго, потому как второе профессиональное заболевание подводников – это люмбаго, а третье – острое желание постоянно экономить силы. Но не так долго, чтоб не удивиться неожиданному запаху в подъезде.
– Чота говном каким-то в подъезде воняет!
– Не, Сей Саныч, говном не так воняет!
– Ну вы-то по говну специалисты, Игорь, спорить не буду!
– А вот сейчас обидно было, Сей Саныч!
– Обидно – плачь!
– Мужики не плачут!
– Ты опять всё перепутал! Учишь вас, учишь! Мужики не танцуют, а плачут они нормальным образом!
Затащили шкаф старпому, установили его, подложили бумажки, чтоб не шатался, хлопнули по стописят, и та-а-ак уже лень было клеить эти обои, что хоть ещё по стописят для храбрости, и ну её, эту Игореву жену.
– Эдик, так реально воняет, аж глаза слезятся!
– Ну, причём как будто горелым чем.
Покурили. Порассуждали, чем же это может вонять. Покурили ещё раз. Поняли, что больше поводов оттягивать расклейку обоев нет, и пошли к Игорю.
– Слушай, а у тебя из квартиры-то воняет!
– Ага. Вова сдох, может, и разлагается?
– Вова давно уже разложился в моральном плане, но вони такой за ним от этого не наблюдалось прежде!
В прихожей нас встретил сизоватый дымок: сначала он, было, радостно кинулся нам навстречу, но, отринутый суровыми взглядами, испуганно шуганулся повдоль стен. С кухни что-то чавкало.
Не понимая, что происходит, мы на всякий случай осторожно выглянули из-за дверного косяка. Чавкал Вова. На столе стояло блюдо с какими-то обгоревшими шайбами, парочка лежала на тарелке перед Вовой.
– Ну, где вы ходите? Замучился вас ждать! И кто так опару делает, не оладьи, а резина какая-то! Я вам тут вон, оладьев нажарил!
– Вова. Какая опара?
– Ну, в кастрюле на окне стояла. Жрать хочу, пипец! А передайте мне сметанку – я там видел в холодильнике!
– Вова. Ты дебил. Это клейстер с казеиновым, предположительно, клеем! Мы обои клеить собирались!
– Блядь, то-то я думаю, что они в зубах вязнут! Так что там со сметанкой? Этот-то доем уже, не пропадать же добру!
– Вова! Клей казеиновый! Плюнь каку, немедленно!
– Ой, я вас умоляю! К чему эта трагедия? Я – воин! Что мне казеиновый клей! Вэриорс, каман ту плэ-эй! – и Вова с радостной улыбкой изобразил, как он звякает стеклянными бутылочками от лекарств, надетыми на пальцы. Любимый фильм его был. – Садитесь жрать, короче!
Насилу отобрали. Чуть не дрались за эти оладьи. Но выбросить-то мы их выбросили, а муки в доме больше не было, и поклейка обоев катастрофически накрывалась медным тазом. За это надругательство повели Вову под белы рученьки сдавать жене и выменяли у неё его на полпакета муки. Хотели ещё и Вову в рабство взять на пару часов, но жена его не отпустила, мотивируя тем, что знает она эти наши поклейки обоев без обоев, но с «шилом». Ни честные глаза, ни кресты на пузах, ни самая страшная клятва подводника «век на лодке не кататься!» не помогли.
До утра опять варили, остужали и думали, сколько же они на одной муке провисят, эти обои весёлой расцветочки. Решили, что уж пару-то дней точно повисят, а потом уже мы-то ни в чём не виноваты будем. Ну, там, сквозняк или, может, влажность повышенная с микробами… Но точно не мы.
– Чо глаза красные? Бухали опять всю ночь? – строго спросила Игорева жена.
– Не поверишь. Оладьи ели.
К чему я это, собственно. Если вы воин, то вы представляете из себя сплав из стали, опасности и непоколебимости. При этом вы абсолютно никого не боитесь. При условии, что у вас нет жены, конечно.
