6. Третья. Перо
Небо было серым, и мелкий дождик сеялся на крыши и мостовые Кардифра.
Эрвин шел по улице, и внутри у него было еще сумрачнее, чем снаружи, хотелось развернуться и двинуться обратно, к дому гостеприимного лекаря, чтобы снова увидеть Корделию.
Выскочив за дверь, он сначала побежал куда глаза глядят, и опомнился только, обнаружив себя на рынке. Спросив дорогу к Торговым воротам, направился в их сторону, и едва не заблудился на кривых и узких улочках Кузнечной четверти, промочил ноги, чуть не угодил под телегу, и был обруган возницей.
Но всего этого юноша почти не заметил.
Ворота лежали впереди, еще полсотни шагов, и он выйдет за пределы города, покинет Кардифр. Может быть, сумеет еще сюда вернуться, но тогда он ни в коем случае не зайдет в Кожевенную четверть… или зайдет, но не скромным послушником, а… а… кем-то другим, богатым и знаменитым, чтобы она пожалела, что прогнала его!
Лицо Эрвина горело, он не осознавал холода и сырости, и того, что бормочет и сжимает кулаки.
– Эй, серый, ты не пьян, а? – этот вопрос достиг ушей, потом рассудка, и юноша встрепенулся.
Здесь тоже имелись стражники, было их трое, и прятались они под навесом у одной из башен.
– Нет, помилуй Ве… – Эрвин вовремя остановил себя. – Я задумался.
– Задумался, вишь ты, – старший из стражников, дородный и круглолицый, заулыбался. – От большого ли ума ты, серый, в дорогу пустился, а то погода такая, что хозяин пса на улицу не выгонит.
– Я должен исполнить свой долг, – сказал юноша.
– От оно как, надо же, – дородный стражник неодобрительно скривился, а его низкорослый соратник покрутил пальцем у виска, показывая, что думает о таком «долге».
Эрвин прошел через ворота, и, оказавшись за пределами Кардифра, остановился.
Впереди лежала дорога, уходившая на восток, туда, где мокли под дождем поля и перелески, сзади высилась стена с башнями. За ней прятались дома, и в одном из них оставалась рыжая девушка с синими глазами и веснушками на лице… интересно, вспоминает ли она сейчас о нем?
Нет, нет, он обещал не думать о Корделии!
Если верить проповедям и священным текстам, все выходило просто – делай добро, и Вечный не оставит тебя своими милостями. То же, что случалось с юношей в последние дни, вовсе не укладывалось в подобную схему.
Он попытался говорить об истинной вере… и едва не получил по шее.
Он дал денег нищему, откликнулся на его просьбу… и был ограблен!
Он полюбил девушку, признался… и услышал в ответ лишь насмешки!!
Или Вечный искушает слугу своего, посылает ему испытания, дабы проверить крепость его веры? Да, похоже, так и есть, и только искренние молитвы вкупе с покаянием будут надежным посохом в странствии.
– Истинно рек ты, от малого к великому одно возвращение, и поиск длится не больше чем миг, – забормотал Эрвин, вспоминая стихи Книги Испытания, и зашагал прочь от Кардифра.
Дождь моросил, хлюпали под ногами лужи, шуршала мокрая трава, а он шел и шел, читая священные тексты один за другим: Книгу Истины, Книгу Первого Грехопадения, Книгу Второго Грехопадения и Часослов Вечности. Прерывался лишь для того, чтобы помолиться, и для этого вставал на колени, не обращая внимания на грязь и сырость.
Лишь бы только не вспоминать лица дочери лекаря, не думать о боли, что продолжает терзать сердце.
«Это все пройдет, – убеждал он себя, – надо только укрепляться духом, и просить Вечного о милости. Он обязательно услышит, и поможет, ведь он не может не помочь тому, кто истинно верует».
На обед Эрвин расположился под большим дубом, под которым было немного посуше. И едва успел достать из сумы кусок хлеба и копченую рыбину, как его догнал большой обоз.
Мимо проехали несколько мрачных воинов, причем юноше достался подозрительный взгляд, и потянулись телеги: большие и маленькие, запряженные быками и лошадьми, но все хорошо нагруженные. Заскрипели колеса, закачались на облучках возницы в плащах и шляпах, хоть как-то укрывавшими от дождя.
– Эй, молодец, ты чего сидишь? – окликнули юношу с очередной телеги и, подняв глаза, он обнаружил румяного старичка, что улыбался во весь беззубый рот и яростно махал. – Давай сюда!
– Зачем? – спросил Эрвин.
– Вот недотепа, – старик усмехнулся. – Если в ту же сторону, то и нам, то подвезу! Чего ноги бить?
Был он морщинист, на вид бодр, а в шляпе у него торчало перо синей сойки, мокрое, но не потерявшее цвет. На мешках рядом с возницей лежала оплетенная бутыль, и плескалась в ней мутная жидкость, мало похожая на воду.
– Да, спасибо, – Эрвин поспешно вскочил. – Да вознаградит вас Вечный за вашу доброту!
Нет, он не будет скрывать своей веры, пусть даже старик прогонит его прочь, и дальше придется, как и ранее, идти пешком.
– Вечный? – усмехнулся обладатель пера на шляпе. – Слышал я о таком. Садись.
И он подвинулся, давая юноше место.
– Меня зовут Аксинь, – назвался старик. – А ты кто будешь? Из тех молодцев, что в горах живут?
– Да, воистину так, – Эрвин представился.
– Выходит, ты человек духовный, хоть и молодой, – Аксинь заулыбался с ехидцей. – А мы вот, не поверишь, на войну собрались.
– Куда? – юноша недоуменно оглянулся.
Война – это место для рыцарей в сверкающих доспехах, могучих наемников с большими мечами или боевых чародеев, но что там делать старому вознице на телеге, которую тащат две клячи?
– Так ты не знаешь? Так ведь король Тегары, чтобы его змея в елду укусила, давно на нашего старого герцога зуб заимел. Еще пять лет назад пытался нам ярмо на шею нацепить, и вот опять нагнал своих жирнозадых вояк. Надеется, что мы перед ним на колени падем и хвалу вознесем, да только не бывать такому!
Эрвин жевал копченую рыбину, и слушал, а Аксинь разливался соловьем.
Обоз катил из Кардифра в направлении столицы, чтобы влиться в войско герцога Фавильского, а тот собирался двинуться навстречу захватчикам и дать им бой. Юноше было нужно примерно в ту же сторону, и по всему выходило, что доброго старика послал сам Вечный, дабы гонец из монастыря вовремя поспел к Обители Света и провел нужный обряд.
– Э, я тут болтаю, а ты носом клюешь? – спросил вдруг Аксинь. – Давай, подремли.
– Спасибо, я и вправду спать хочу, – сказал юноша и откинулся на мешки.
Телегу трясло, она подскакивала на ухабах и проваливалась в канавы и рытвины, но все равно это было лучше, чем месить грязь собственными ногами. Эрвин лежал на мешках, и про себя молился, вспоминал Святые Каноны, Священную Историю, храмовые церемонии, праздничные, большие и малые, чтобы не дать мыслям перескочить на Корделию.
А потом он сам не заметил, как уснул.
* * *
Когда проснулся, дождя уже не было, и солнце по мере сил пыталось высушить землю. Аксинь скинул плащ, но со шляпой расстаться не пожелал, и стал напоминать трухлявый гриб.
– А, с добрым утром, – сказал он, покосившись на юношу. – На-ка хлебни.
И протянул бутыль в оплетке, из которой шибануло густым спиртовым духом.
– А что это? – спросил Эрвин.
– Настойка. Для здоровья полезно, – седые брови сдвинулись к переносице. – Промокли, продрогли, надо погреться как следует. Вечный не будет против, поверь мне.
– Почему? – юноша взял бутылку, и осторожно отхлебнул.
По гортани потекло нечто похожее на жидкий огонь, так что на мгновение он даже задохнулся. Торопливо проглотил, и замер, боясь даже пошевелиться, чувствуя, как со лба градом катится пот.
– А потому, что он тоже был не дурак выпить, – сообщил Аксинь.
Только воздействием настойки можно было оправдать то, что Эрвин не отреагировал на откровенное богохульство. А старик принялся рассказывать историю про то, как в давние-предавние времена все самые могучие маги собрались вместе, и начали решать, кому править миром…
– Драку затеять – все в клочья разлетится, моря вскипят, леса сгорят, горы в небо улетят, – вещал он, посверкивая хитрыми глазами. – Если умом меряться, так затянется не на один месяц, да и непонятно, кто победит, ведь сам себя дураком никогда не признаешь, и решили они – кто кого перепьет, тот и молодец, тому и почет, и власть… Сотворили вина покрепче, пива позабористее, и начали – один тост говорит, все пьют, затем второй тост говорит – все пьют!
Дальше Эрвин узнал, что чародей, в будущем получивший прозвание Вечный, в этом состязании одержал верх, и сохранил здравый рассудок, когда его соперники на карачках ползали и спрашивали «Ты меня уважаешь?». Их он то ли прикончил, то ли в жаб и муравьев превратил, после чего и стал править миром.
– Так вы считаете, что он был простым человеком? – спросил юноша.
Он понимал, что должен спорить, отстаивать честь истинной веры, но на это не оставалось ни сил, ни желания. Да и подленькая мыслишка, что достоинство и святость Вечного не поколебать никакими речами, время от времени всплывала в голове.
– Не простым, магом сильнейшим и правителем могучим! – Аксинь наставительно поднял палец.
– Тогда что такое, по-вашему, Второе Грехопадение? – сказал Эрвин и, увидев недоумение на лице возницы, пояснил. – Ну, что произошло девяносто восемь лет назад, когда могущество Властителя нашего умалилось?
– Вот чего я тебе скажу – любых правителей свергают, даже самых могучих, – убежденно заявил Аксинь. – Нашелся тот, кто ему отравленный нож в задницу воткнул или чарами извел, только и сам при этом погиб.
– Почему?
– Иначе бы сам на месте Вечного сидел, и Вечным Вторым прозывался, – старик отхлебнул из бутылки, и довольно причмокнул. – А первый-то память о себе оставил, горгулий говорят, он сотворил, пауков в леса по Эйделу огромных запустил, морских тварей огромных, что корабли топят, и всяких других чудовищ, что по темным углам сидят и честному люду продыху не дают.
– Нет, это невозмо… – Эрвин замолчал сам, подумал, что если Вечный сотворил весь мир, то не только люди, эльфы, цветочки и барашки – его рук дело, но и те же гарпии с гор, мерзкие и отвратные твари, хищные мантикоры… и морские чудища, и пауки, и прочие монстры.
Хотя тут мог вмешаться Хаос, который сам по себе, как известно, творить не может, но в состоянии искажать уже созданное. Замысел Властителя, возжелавшего населить мир лишь прекрасными созданиями, оказался исковеркан, и так возникли опасные и уродливые существа.
– А говорят еще вот такое, – сказал Аксинь. – Когда Сияющий Орел создавал мир, было у него множество подмастерьев, оно и понятно, сложно за всем в одиночку уследить… И один из помощников, самый шустрый да сноровистый, носил прозвище Вечный.
Эрвин, открыв рот, слушал, как Хаос стал нашептывать этому самому подмастерью всякие гадости, наконец, соблазнил обещанием силы и власти, и сумел проникнуть ему в душу.
– Стал тот Вечный могуч, и объявил мир своим, а Сияющего Орла к нему перестал допускать! – тут старик вновь протянулся к бутылке, но видимо решил, что «лечиться» хватит, и только закрыл ее пробкой. – Правил он, правил, непотребства всякие творил, людишек и прочих угнетал, и не гляди на меня волком, угнетал как есть, рядом с нашей столицей с тех пор кладбище есть, так там трупы в могилы сваливали кучами… Сияющий Орел того не выдержал, взял огненное копье, и началась у них новая битва!
– И Хаос не помог союзнику, и тот потерпел поражение, и пал, и мир освободился, – закончил Эрвин, а про себя поспешно начал читать молитву «Об Искоренении Помыслов Еретических».
Избави, избави Вечный своего слугу от столь тяжких искушений!
Понятно теперь, зачем послан на его пути этот старик, на вид добрый, с речами завлекательными, но опасными.
– Так оно все и было, – подтвердил Аксинь, словно лично участвовал в битве. – Только пал вроде бы не до конца, говорят, что Вечный жив, и кроется где-то, готовит новое восстание. А вот слушай, рассказывают еще другое, что не был он ни человеком, ни помощником Сияющего Орла, а творением Хаоса, дьяволом, обретшим плоть, дабы нести в мир горе и боль.
Эрвин приоткрыл рот, чтобы опровергнуть такую явную ересь, но – слаб человек – промолчал, ведь начнешь спорить, возница непременно ссадит с телеги, и придется топать, как утром, пешком.
Лучше терпеть, и про себя молиться, прося у Вечного стойкости и мудрости.
И не вспоминать, не вспоминать о Корделии!
Баек и разных историй Аксинь знал неимоверное количество, и рта он не закрывал ни на мгновение. Лошади шлепали копытами, телега покачивалась и скрипела, позади оставалась миля за милей. Эрвин слушал, и старался не думать о том, что сейчас делается в доме лекаря, как там рыжая синеглазая девушка, не вспоминает ли о юноше в одежде послушника?
И иногда ему это даже удавалось.
День сменился вечером, и обоз остановился прямо в поле неподалеку от большого озера.
– Ужинай с нами, не обеднеем, – сказал Аксинь, и Эрвин лишь поблагодарил, хотя должен был как огня бежать общества столь закоренелого и изощренного богохульника.
Запылали костры, вокруг них расположились возчики, и по рукам пошли бурдюки с пивом, а затем и бутыль с настойкой. Сделав несколько глотков, юноша неожиданно для себя рассказал старику о дочери Корнелия Фуска, о том, как он попытался объясниться, и что из этого вышло.
Аксинь сочувственно причмокнул, поправил шляпу с пером и заявил:
– Девки, они все такие, им только дай над нашим братом поиздеваться, так что не бери в голову. Ты молодой, еще дурь из башки выйдет, и будут новые девицы, еще краше и глаже…
– Нет, не будут! – истово выдохнул Эрвин, но старик уже рассказывал очередную байку.
Юноша слушал, сонно кивая, затем вспомнил, что пропустил время вечернего молебна, а значит нужно отойти в сторону и самому прочитать все, что положено – Вечный простит невольное прегрешение, но никогда не извинит пренебрежения обрядом. Но чуть ли не впервые в жизни обязанности монаха показались ему тягостными.
Поэтому он встал, ушел к самому берегу, и, встав на колени, молился в два раза дольше положенного, до тех пор, пока не замерз.
