Глава 3. Интриги самозванцев
Гарик вернулся на этот раз с работы пораньше. На его приход ни Настя, ни Бодлер не обратили ровно никакого внимания. Он насторожился. Его гости все больше стали походить на что-то затевающую дружную парочку. Что-то они слишком быстро нашли общий язык.
– У вас вид двух заговорщиков, – констатировал он.
– С чего ты взял? – пожала как ни в чем не бывало плечами Настя, Бодлер же уставился с виноватым видом в пол. «Вот болван, врать не умеет!» – пришла к грустному выводу Настя. Гарик тем временем закипал электрическим чайником, то есть быстро и шумно.
– Вы меня за кого держите, за полного идиота? Выкладывайте, что задумали!
– Ничего особенного мы не задумали, – с невинным видом ответила Настя.
– Бодлер! Я тебя как облупленного знаю, раскалывайся! – обратился к слабому звену Гарик.
Алекс вздохнул:
– Просто собираем информацию о Магнусе.
– Понятно, в детективов играете! Я же просил Настю в это дело не вмешивать!
Обычно покладистая Столетова возмутилась:
– Перестань обращаться со мной как с ребенком, я как-нибудь сама разберусь, куда мне вмешиваться, а куда нет!
Не ожидавший отпора Гарик благоразумно отступил:
– Это может быть опасным.
– Что может быть опасным? Собирать информацию о прошлом Вельтэнов по генеалогическим сайтам? – кипятилась Настя.
– А поподробнее можно? – более мирным тоном попросил Арутюнян.
Настя быстро сменила гнев на милость и ввела Гарика в курс дела. После просмотренной картины похорон Магнуса и чтения завещания Насте и Алексу захотелось узнать побольше о семье погибшего. Надо же было с чего-нибудь начинать. Бодлер отправился на добычу архивной информации. Благо дело, большинство архивов было нумеризировано. Настя же решила побродить по генеалогическим сайтам: чем черт не шутит, может быть, в семье Вельтэнов были любители генеалогии.
Через пару часов напряженного труда стала вырисовываться интересная картина. Во-первых, де Вельтэны оказались самыми заурядными самозванцами. То есть приставку «де» приставил к собственной фамилии пра-пра– и далее прадед Магнуса почти сразу после реставрации старого режима в 1828 году. И буржуа Пьер Вельтэн, занимавшийся строительством доходных домов в Лионе, самолично «обаристократился». Никто возражать не стал, и постепенно прижилось. Но еще раньше произошло следующее: камень для постройки загородного дома де Вельтэны взяли не где-нибудь, а на развалинах монастыря Клюни. Правда, в этот момент развалины еще были не слишком развалившимися, но пра…прадеда эта проблема нисколько не интересовала. Время было революционное. Религия, как и полагается, была опиумом для народа, да еще поддерживала королевскую власть. Плюс ко всему монахов толком в монастыре не было: то ли мода прошла, то ли революционеры руку приложили. Так и превратился знаменитый монастырь в заурядную каменоломню. Этот факт следовало взять на заметку.
То есть конец XVIII и весь XIX век пошел Вельтэнам на пользу. XX оказался менее успешным. После Первой мировой войны семья разорилась: неудачные капиталовложения, биржевой крах, чуть не пошли по миру. Правда, в случае Вельтэнов это звучало несколько иначе: чуть не продали фамильный дом, тот самый, построенный из камней легендарного монастыря. После Второй мировой полегчало. Фаянсовый завод деда Эдуарда разросся, он выиграл несколько государственных заказов на обустройство ванных и туалетов дешевого жилья на окраинах Лиона, Дижона, Марселя и еще нескольких городов юго-западной Франции.
– Спасибо за историю, только какое отношение она может иметь к убийству Магнуса? – задал логичный вопрос Гарик.
– Пока не знаем, – ответила Настя.
– То есть никакого скелета в шкафу или старинной вендетты?
– Скелет, он на то и в шкафу, чтобы его никто не видел, – резонно заметил Бодлер.
– Согласен, хотя лучше бы ты, не теряя времени, вышел на ваших общих знакомых. Может быть, им известно что-то интересное.
Хакеру было явно не по себе. Общение с обычными представителями человеческого рода не входило в разряд его любимых занятий.
– У нас общих знакомых почти нет.
– Вы вместе учились, – напомнил Арутюнян.
– Подумаешь, учились, всего год.
– Мы с тобой тоже всего один год вместе учились, – не отставал Гарик.
– Гарик прав, – вступила в разговор Настя, – чем больше информации, тем лучше.
Бодлер, поняв, что остался в одиночестве, с обреченным выражением на лице потянулся к мобильнику.
– Назвался сыщиком, смирись, – хмыкнул Гарик.
Алекс только глазами сверкнул. Тем более найденный им общий приятель Патрик на сообщение отозвался без промедления. Гибели Магнуса удивился и искренне расстроился. Но общение с ним оказалось малопродуктивным. Эдуард обращался к нему несколько раз, в основном за советами в капиталовложениях. Патрик работал в инвестиционном банке Ротшильдов. Единственный факт привлек внимание троицы. Де Вельтэн однажды попросил приятеля навести справки о Вальтере Дильсе. Патрик просьбу выполнил и лишних вопросов задавать не стал, традиционная сдержанность банковского работника обязывала.
– И что это за птица? – поинтересовался по молчаливому приказу Гарика Бодлер.
– Вальтер Дильс? Интересная личность, владелец компании Дильс & K, основной вид деятельности – консалтинг, но активно вкладывают деньги в новые технологии, кроме того, Дильс – один из членов совета директоров крупнейшего испанского банка «Сантандэр».
– И, как полагается, основной офис компании находится в какой-нибудь офшорной зоне?
– Абсолютно нет, Дильс один из основателей фонда, занимающегося пропагандой морального бизнеса, то есть необходимости смены ценностей, внедрения этических основ, благотворительной деятельности и т. д. Поэтому и офис компании находится в Испании, в Сантандэре, и от налогов компания не укрывается, активно вкладывает деньги в образовательные проекты.
– А какое отношение к этому всему имел Магнус? – продолжил свои расспросы Бодлер. Голос у него был бодрым и заинтересованным, но на лице было написано настоящее страдание, чтобы неугомонный домовладелец со своей подругой поняли, на какие жертвы он вынужден идти ради них. Впрочем, Гарику с Настей до страдания Алекса дела не было ровным счетом никакого. Вернее, наоборот, оба были уверены, что этому социопату полезно пообщаться с себе подобными. Вот такое жестокосердие! Правда, в их защиту следует заметить, что Патрик в отличие от Бодлера разговору искренне радовался и закончить его не торопился.
– У Магнуса с Дильсом был какой-то совместный проект. Что за проект, не знаю, но имел какое-то отношение к новым технологиям или какому-то изобретению. А почему тебя это интересует? – наконец спохватился студенческий приятель Бодлера.
– Да так, он совсем недавно вышел на меня, но толком поговорить мы не успели, а тут эта смерть! У меня все это никак в голове не уложится! – На этот раз Бодлер был даже искренним.
– Ты прав, бедный Магнус, кто бы мог подумать! Думаешь, ограбление?
– Понятия не имею.
Разговор продолжился высказыванием различных гипотез, одна фантастичнее другой. Настя тем временем набрала в компьютере имя Вальтера Дильса, показала Гарику. Личность действительно оказалась неординарная, если не выдающаяся. То есть из толпы явно выделяющаяся. Несмотря на имя, ничего арийского в Вальтере Дильсе и в помине не было. Родом он был из Аргентины. Индейского мальчика из племени аймара усыновили Гертруда и Нильс Дильс. Они работали в посольстве Федеративной Республики Германии в Буэнос-Айресе, детей у них не было. До двенадцати лет Вальтер жил в Аргентине, потом родителей отправили в Австралию, и, в конце концов, в Париж. Там Нильс вышел на пенсию и окончательно поселился в Нормандии. Вальтер с блеском окончил лицей, так же беспроблемно прошел конкурс в Национальную Высшую школу искусств и ремесел, ту же самую, которую двадцатью годами позже окончил Эдуард де Вельтэн. Уже в Высшей школе Вальтер начал заниматься бизнесом. Несмотря на разницу в возрасте, в факте знакомства Вальтера и Эдуарда ничего удивительного не было. Национальная Высшая школа искусств и ремесел была знаменита своей взаимопомощью между разными поколениями студентов. Поступая в это заведение, ты принимался в настоящую семью, которой должен был принадлежать до конца жизни.
– Хорошо было бы найти способ пообщаться с этим Вальтером Дильсом, – задумчиво произнес Гарик.
Друзья стали разбирать возможные варианты знакомства с вышеозначенным персонажем. Правда, ни одного сносного пока не находили. Дильса было решено оставить на потом и сосредоточиться на жизни Эдуарда де Вельтэна.
Ноябрь 1147 года, аббатство Клюни, владения Французской короны
На время после полудня в монастыре сегодня назначили диспут. Это было знаком уважения к учености и сану гостей монастыря. Однако вопреки обычаю основным собеседником в диспуте с Петром Достопочтенным был не выдающийся теолог, а его ученик. Перед началом Ожье смиренно спросил настоятеля, не видит ли тот чего-либо оскорбительного в том, что роль основного протагониста Ожье уступит Руфину. Мол, это вовсе не знак неуважения к аббату, а желание дать возможность талантливому ученику стать вровень со своими учителями. Петр Достопочтенный никакого неудобства в этом предложении не увидел, и диспут начался.
Основной темой стало следующее: можно ли вывести и Творение, и Воплощение, и Спасение из хорошо известных слов из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»? Если тема была доступна, то все последующие рассуждения нагнали такого туману, что Бернар уже решительно ничего не понимал. Сначала, правда, он пытался следить за горячей полемикой ученика теолога и настоятеля, но постепенно свои попытки оставил. Хотя заключение ему понравилось и оказалось как нельзя более ясным и вполне применимым к практической, реальной стороне жизни. Участники пришли к выводу, что как ни крути, а душа человеческая не некая вечная субстанция, застывшая раз и навсегда в подвижничестве или грехе, а подвижная, изменчивая сущность, способная развиваться от состояния грехопадения через заблуждение и гордыню к поиску истины и раскаянию. И именно это движение души приводит ее к искуплению и спасению. Следом участники диспута помолились, благодаря Всевышнего за то, что прояснил их запутавшееся сознание и показал дорогу к истине. На том первая встреча теолога и аббата закончилась. Гийом Ожье казался удовлетворенным, Руфин же сиял от предоставленной ему чести. Аббат поднялся и первым направился к выходу. В этот момент к нему подошел Ансельм и что-то горячо зашептал на ухо. Настоятель помрачнел и заспешил вслед за братом-госпиталием. Теолог с учеником последовали за аббатом. Бернар отправился в госпиталь. По дороге заметил Гийома Ожье, беседующего с хромоногим Иосифом. Вид у Ожье был довольным, явно болтливый брат выдал какую-то важную информацию. Иначе и быть не могло, тем более вид у Иосифа и в самом деле был встревоженный и даже испуганный. «Попадет тебе однажды за твою словесную несдержанность, мой брат!» – вздохнул про себя Бернар и хотел было продолжить свой путь. В этот момент его окликнул теолог, а Иосифа и след простыл. Санитарный брат обернулся. Гийом Ожье не торопясь подошел. Вообще теолог расхаживал по монастырю, как по собственной вотчине, его высокая и мощная фигура выделялась в толпе снующих монахов, как королевский корабль среди мелких лодчонок. Даже грубая коричневая ряса, подпоясанная перекрученной веревкой, не нарушала этого впечатления. Впрочем, при свете дня она не казалась такой уж грубой, а к веревке был подвешен изящный, вышитый золотом кошель, приличествующий больше рыцарю или богатому торговцу, нежели монаху.
– Вас привлек наш диспут, – обратился тем временем Ожье к Бернару, – я наслышан о ваших талантах врачевателя, мой брат, и с искренним восхищением отношусь к вашему нелегкому труду, ибо кто, как не вы, являете миру образ Христа, пришедшего послужить миру с милосердием и терпением.
Бернар был приятно удивлен. Его скромная персона заинтересовала такого ученого мужа.
– Мне интересно было бы посетить ваш лазарет, брат, и, возможно, мои скромные знания смогут помочь страждущим.
Бернар отказать не посмел. По дороге к ним присоединился Руфин Редналь. Как ни странно, но Ожье оказался сведущ в медицине и уходе за больными. Было видно, что он привык к виду ран, страдания и смерти. Его рассуждения о лекарствах, о новых методах кровопускания, его полезности в одних случаях и крайнего вреда в других были более чем интересными.
– Вы хорошо осведомлены, брат! – не сдержал собственного удивления Бернар. – Вам приходилось лечить больных?
– Судьба наша непредсказуема, инфирмариус.
Руфин в отличие от собственного наставника к виду крови и язв был явно непривычен. Когда его учитель открыл повязку одного из пациентов Бернара, серьезно повредившего себе ногу, он побледнел и торопливо отвернулся. Потом, застеснявшись собственной реакции, глубокомысленно произнес:
– Я читал, что затягиванию ран способствует Божественное пение. Например, если больной меланхолического темперамента, то нет ничего лучше псалома 23: «Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?» – процитировал он, закрыв глаза, потом спешно добавил: – А вот если больной холерического темперамента, то ничего лучше псалома 15 нет.
Все это было произнесено с видом самым глубокомысленным, правда, от загноившейся раны Редналь старательно отворачивал взгляд.
– Я бы порекомендовал вам, мой брат, – продолжил он тем же серьезным тоном, – отправить завтра утром молодых послушников спеть ему псалом 23.
– А вы как считаете, инфирмариус? – обратился Гийом Ожье к Бернару, внимательно наблюдая за реакцией последнего.
Тот в ответ произнес нечто неопределенное, чтобы не обидеть ни одного, ни другого ученого.
– Затягиванию ран, мой дорогой Руфин, – спокойно продолжил Ожье, – лучше всего помогает промывание, чтобы они не загноились, и бальзам из пчелиного воска с лечебными травами. А темперамент тут и вовсе ни при чем. Куда важнее молодость и крепость организма.
В его тоне чувствовалась скрытая насмешка. Вообще отношения между учеником и учителем Бернару показались немного необычными. Руфин не высказывал свойственного ученику почтения, а Ожье – традиционного покровительства. Соперничество – именно это слово лучше всего подходило к связи учителя и ученика.
– Итак, дорогой брат, влияет ли музыка на лечение? – вернулся тем временем теолог к Бернару.
Санитарный брат таким вопросом был поставлен в тупик. Музыку он любил, но талантами был обделен. У него был зычный голос, но музыкальный слух отсутствовал начисто. Пел он не просто плохо, а ужасно. Именно поэтому в присутствии почетных гостей настоятель самолично просил его петь как можно тише. Бернар не обижался и довольствовался тем, что во время молитвенных песнопений просто раскрывал рот, чтобы не портить торжественные и благолепные мелодии, выводимые его собратьями.
– Честно говоря, не знаю, – признался он и добавил: – Когда-то в молодости от одного ученого монаха мне приходилось слышать, что болезнь – это нарушение связи тела с универсальной гармонией мира, а выздоровление – восстановление этой связи, когда микрокосм снова связывается воедино с макрокосмом. И молитвенные песнопения, какими бы они ни были, всегда звучат гармонично и могут только способствовать выздоровлению.
– Совершенная истина! – восхитился Ожье, ему все больше и больше нравился инфирмариус, и если бы не двусмысленная ситуация, в которую он был поставлен, то они могли бы стать друзьями, поэтому он добавил, обращаясь к ученику: – Лучше не скажешь, не правда ли, Руфин? Музыка как послание Бога, чтобы в этом низшем и погруженном в греховность мире люди могли услышать отзвук гармонии небесных сфер!
– Поэтому вас и интересуют древние тонарии? – воспользовался Бернар возможностью задать интересовавший его вопрос.
Ожье с еще большим интересом посмотрел на санитарного брата, Руфин же как-то напрягся и даже взглянул на их собеседника с откровенной враждебностью.
– А вам что-то известно об этих тонариях? – встряхнулся Ожье, глаза его сузились, словно прицеливаясь.
– Что мне может быть известно, я – санитарный брат, а не кантор, – осторожно возразил инфирмариус.
– Слышал я, что в вашем монастыре есть один монах, брат Одилон. Его ученость и знание священных песнопений снискали ему славу во всем христианском мире. Если не ошибаюсь, он здесь, в вашем лазарете?
– Вы не ошибаетесь, – подтвердил Бернар, хмыкнув про себя, что он-то, простак, возомнил, что теолога заинтересовал его лазарет, – только он уже почти ни с кем не разговаривает.
– Но мне хотелось бы его увидеть, я его когда-то знал, – продолжил настаивать Ожье.
– Ваша воля, – пожал плечами Бернар, – следуйте за мной.
Они нашли старика в той же позе, в которой Бернар оставил его утром. Брат Одилон лежал вытянувшись, его раскрытые глаза смотрели прямо перед собой, и губы бесслышно двигались.
– Оставьте нас одних, – на этот раз не попросил, а приказал Ожье.
Бернар без слов повиновался. Ситуация эта изрядно его удивила, но противоречить важному гостю он не решился. Развернулся и направился к другим больным, краем глаза наблюдая, как теолог склоняется к умирающему, что-то ему говоря. Но как ни старался Гийом Ожье, Одилон только отворачивал голову и рта не открывал. Старый монах дал обет молчания, и его ничего в этом бренном мире уже давным-давно не интересовало. Ожье покачал головой и прошептал что-то на ухо монаху. Одилон вскинулся и вперился в теолога долгим ненавидящим взглядом. Бессловесный поединок длился несколько мгновений. На этот раз Гийом Ожье первым отвел глаза и, развернувшись, размашистым шагом двинулся к выходу.
* * *
У Бодлера в этот день случилось открытие. Не сказать, что мирового масштаба и даже Нобелевскую за него не получишь. Он испытал не изведанное до этого чувство. Началось с его каждодневного наблюдения за Никой. Та только что закончила разговаривать по скайпу со своими родителями, отошла, но про глазок видеокамеры забыла. В отличие от Магнуса Ника его всегда заклеивала. Поэтому обычно Бодлер довольствовался проверкой ее мейлов и безмолвным участием в разговорах по скайпу. Он даже с непривычки сначала было отвел глаза, но с собой не справился. Тем временем Ника скинула длинную футболку, под которой не было ровным счетом ничего, если не считать тонких трусиков. Она приподнялась на носки, потянулась, раскачиваясь в разные стороны. Потом вытянула руки и наклонилась. Тяжелая с темно-розовыми, задорно вздернутыми сосками грудь оказалась прямо в поле зрения Бодлера, и хакер задохнулся. Сначала возникло неприятное стеснение в груди, сердце забилось, и голова слегка закружилась. Кровь запульсировала, во рту пересохло, и желание незнакомой горячей волной поднялось откуда-то изнутри. Бодлер девственником не был. Эту сторону человеческих отношений он изучил из чисто научного интереса. То есть несколько раз оказался в постели не слишком разборчивых участниц Гариковских вечеринок. Но все, что он испытывал раньше, носило чисто физиологический характер вроде еды, питья и прочего. Сейчас же все было иначе. В голове тысячами падающих звезд взорвался гигантский фейерверк, он уже не был Бодлером, циничным хакером, отвлеченно наблюдающим за потугами собственных современников. Нет, он стал рыцарем без страха и упрека, готовым сразиться с тысячей драконов, ангелом-хранителем, готовым за своей возлюбленной спуститься в ад. В общем, проще говоря, Бодлер готов был на все ради Ники. В холодном и равнодушном сердце Бодлера в этот миг проснулся поэт, мечтатель, романтик, трубадур.
Ощущение было непривычным, даже голова закружилась от неожиданности. И ему первый раз в жизни захотелось поделиться своим открытием мира человеческих чувств. Он вышел из спальни в поисках Насти, но застал последнюю за горячей дискуссией по телефону. Похоже, его новой знакомой было не до случившейся сегодня любви Бодлера. Хакер благоразумно ретировался. Вернулся к своему компьютеру, но связь была прервана. Он сел и задумался. Сейчас он уже не был равнодушным наблюдателем. Ника, сама того не подозревая, нашла настоящего союзника. Только чем он мог помочь ей? Идеи, одна оригинальнее другой, вертелись в его мозгу. Она явно нуждалась в деньгах, хронический отрицательный остаток на ее счету был тому свидетелем. Наследство Магнуса было заблокировано до окончания уголовного расследования. А многочисленные приработки еле позволяли Нике свести концы с концами. Перевести деньги на ее банковский счет? Она сама же первой начнет звонить в банк и выяснять, откуда и что. Да и потом, ее банковский счет был под наблюдением. Неизвестно откуда поступивший перевод только усилит подозрения полиции. Нет, этот вариант отпадал. Внезапно интересная идея озарила хакера. Он улыбнулся и принялся приводить собственный план в исполнение.
Настя же в очередной раз спорила с мамой. Вернее, не спорила, а пыталась выбить из материнской головы прочно засевшую там гениальную идею. Эта идея заключалась в следующем: Насте необходимо во что бы то ни стало серьезно поговорить с Гариком относительно их будущих отношений.
– Мама, мы с Гариком друзья, – пыталась вывести родительницу на истинный путь дочь.
– Аль, ты слышишь, они друзья! Ты со своей дружбой у меня уже в печенках сидишь! Он что, к себе всех друзей вот так приглашает!
Нужно сказать, что с того самого момента, как Антонина Викторовна узнала о существовании гранта и Настином в нем участии, одна мысль прочно засела в ее голове. И ничем не выбьешь. Гарика она запомнила хорошо, и от ее внимательного взгляда взаимная симпатия молодых людей во время пребывания Арутюняна в Петербурге не укрылась. Решение дочери посетить Париж и остановиться у Гарика Антонина встретила «на ура» и начала действовать. Первым делом лихорадочно подсчитала, дадут ли ей еще один потребительский кредит на дочкину поездку. По всему получалось, что проскочит. Тем более кредит на новую кухню должен был вот-вот кончиться, а кредиты на некстати сломавшиеся стиральную машину и телевизор были маленькими. Но Настя от маминой помощи категорически отказалась.
– Но хоть гардероб обнови, чем черт не шутит, – боялась сглазить мать, – Гарику точно все эти французские вертихвостки поднадоели, поэтому и приглашает тебя.
– Мама, он меня не приглашает, я сама в гости напросилась, раз все равно во Францию еду, – напоминала Настя.
– Но он же не отказался, – поддерживала в себе маленький огонек надежды Антонина Викторовна.
Настя отмалчивалась, но мать не отставала, призвав на этот раз на помощь верную сестру Алевтину.
– Неплохо бы тебе в фитнес-клуб записаться, – тонко намекала на толстые, в виде пяти явно лишних килограммов, обстоятельства тетя Аля.
– У меня со временем напряг.
– У тебя с возрастом, а не со временем напряг! – выходила из себя наконец Антонина.
На этом обычно все и заканчивалось. Настя с радостью ухватывалась за возможность обидеться, а мать с теткой мучились угрызениями совести. Хотя Антонине Викторовне все-таки удавалось заронить зерна сомнения в дочерину голову. И как бы ни храбрилась дочь, но неприятным мыслям прорваться все-таки удалось. Хотя до этого Насте вполне успешно удавалось не тратить время на беспокойство и стоны о вещах, находившихся за пределами ее контроля. К этому разряду она и относила устройство личной жизни. По ее твердой уверенности, все должно было сложиться само собой. Вообще Анастасия Столетова обладала счастливым характером. По жизни она шла с легкостью, особенно ни о чем не задумываясь. Например, категорически отказывалась думать о завтрашнем дне и еще того хуже: откладывать на черный день. Это занятие ей представлялось совершенно пустой тратой времени. Идти навстречу неизвестности для нее было комфортно и, самое главное, интересно. Да и какой смысл подстилать соломку, когда все равно не знаешь ни когда, ни где. Мать частенько скрипела, что дочь живет одним днем. А Настя искренне не понимала, что в этом плохого. День, который начинался, был единственным. Вчера со своими сожалениями и радостями растворилось в прошлом. Многообещающее будущее вполне могло оказаться обманкой да плюс ко всему и вообще могло не настать. Поэтому жить одним днем представлялось для нее очень даже мудрым решением. Правда, сегодня собственная жизненная позиция почему-то перестала казаться разумной. Раздраженная материнским наскоком и собственными колебаниями, Настя вернулась в салон. Бодлер что-то лихорадочно набирал на своем ноутбуке. Вид у него был какой-то необычный, вдохновенный, что ли. Настя напряглась, спор с матерью мигом вылетел из головы. Она явно что-то пропустила.
– Бодлер, произошло что-то новенькое? – спросила она осторожно.
– Нет, я играю, – отмахнулся тот, явно чем-то увлеченный.
Происходящее на экране на игру не походило.
– Ты опять в чей-то компьютер залез?
– Настя, мне некогда! – захныкал хакер.
Недолго думая, она подошла и возмущенно захлопнула ноутбук.
– Насилие над личностью запрещено законом! – возмутился хакер.
– Это смотря над какой, по твоей этот самый закон плачет горькими слезами, – повела плечами Столетова.
После спора с матерью ей было море не то что по колено, а скорее по щиколотку.
– Мы договорились делиться информацией!
Бодлер такого договора не помнил, но, взглянув на покрасневшую от гнева девушку, благоразумно ответил:
– Это личное, я не могу.
– Ну раз личное, – спохватилась Настя, – кстати, мне в голову одна мысль пришла.
– Какая?
– Сначала ты можешь восстановить все увиденное тобой в вечер убийства Магнуса?
– Сложный вопрос.
– У тебя же фотографическая память! – сделала комплимент Настя.
– Льстишь, – констатировал хакер, – все женщины льстят, когда хотят добиться чего-то.
– Какое тонкое знание женской психологии! – усмехнулась Настя и попросила: – Вспоминай, не тяни.
Бодлер еще раз шумно вздохнул и начал:
– Наблюдать я начал часов в шесть вечера, работу срочную выполнил и подумал, дай взломаю защиту Магнуса. Он новую установил совсем недавно, продвинутую. Решил проверить, с чего это он так рассекретничался, из любопытства. Неплохая защита, повозился минут десять. Потом стал наблюдать: Магнус вернулся, переоделся, он всегда своему внешнему виду особое значение придавал, шопоголик.
– Тебя раздражают элегантные люди? – не сдержала иронии Настя, рассматривая невероятное сочетание оранжевых, зеленых и фиолетовых тонов в сегодняшнем одеянии хакера.
– Нет, просто у Магнуса собственный вид был возведен в ранг божества, кстати, в тот день девиз на его футболке был классный: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра».
Насте девиз тоже понравился и запомнился.
– Ну а о чем писал Эдуард де Вельтэн в тот момент, когда его убили, ты помнишь?
– О ночном горшке, – заявил тот и с сознанием выполненного долга возобновил прерванную партию.
– Подробнее можно? – спокойно попросила она.
Бодлер вздохнул и вновь отвел глаза от экрана:
– О каких-то черепках или о чем-то в этом роде.
– Поднапрягись, о каких черепках? – терпеливо продолжала настаивать она.
Хакер послушно задумался и сокрушенно добавил:
– Точно не помню. У меня просто возникла ассоциация с ночным горшком.
– Почему она возникла, постарайся вспомнить.
Бодлер стал восстанавливать в памяти все свои действия. Перед глазами встало вдохновенное лицо Магнуса. О чем же он писал? Невероятные мыслительные усилия отразились на бледном лице хакера.
– Ночной горшок, – медленно произнес он, и вдруг его осенило: – Это что-то имело отношение к Древней Греции!
У Насти опустились руки.
– Ну у тебя и ассоциации! – только и сказала она.
– Просто Древняя Греция, и всегда эти сосуды глиняные, как же их называют…
– Амфоры?
– Вот-вот, во всех учебниках, когда про Грецию говорят, повсюду эти амфоры, глиняные горшки – ночные горшки, какая разница? – удивился Бодлер непонятливости своей собеседницы.
– Ладно, допустим, – решила соглашаться Настя, чтобы не прерывать начавший давать хоть какие-то плоды мыслительный процесс, – ну а были какие-то названия в том, что он писал, какие-то собственные имена?
Бодлер послушно задумался, всем своим видом показывая, что у него другого выхода нет. Наконец лицо его просветлело:
– Вернулось, только имя забыл.
Настя помрачнела.
– Но не расстраивайся, ты сама его вспомнишь, ну певец, который за своей возлюбленной в ад спустился.
– Орфей?
– Точно.
С видом человека, совершившего подвиг, Бодлер вернулся к своим делам. Но Настя вовсе не собиралась оставлять его в покое.
– Почему его интересовал Орфей? – удивлялась Настя.
– А кто его знает, – махнул рукой хакер.
– Должна же быть какая-то логика?
– Логика у Магнуса? У нее всегда с ней был напряг!
Настя совершенно ничего не понимала. Магнус был талантливым инженером, ученым, а никак не историком. При чем здесь Орфей? Тем временем Бодлер добавил:
– Только сегодня вспомнил: еще с месяц назад скачал с компа Магнуса несколько материалов, так, для прикола, первое, что под руку попалось. Посмотри, может быть, это нас куда-нибудь выведет, для меня так это китайская грамота! Магнус и мистика! Подумать только!
Настя заинтересованно стала открывать файлы один за другим, но, взглянув на череду уравнений, быстро пала духом. Попыталась призвать в качестве эксперта Бодлера. Тот с энтузиазмом откликнулся и стал комментировать. Все эти формулы он, конечно, знал, но каким макаром использовал их Магнус, понятия не имел. Потом вскипел:
– Вот идиот, эту последовательность переврал, а в волновом уравнении Шредингера – ошибка. Ну а эффект Комптона тут совсем неуместен!..
Произнося эту галиматью, Алекс был серьезен и искренне возмущен. Послушав этот совершенно неудобоваримый поток минут этак десять, Настя Бодлера прервала. Она сообщила ему, что все равно ничего из сказанного не понимает, поэтому он вполне может успокоиться и вернуться к прерванным занятиям. Что тот и сделал, не ожидая повторного приглашения. Она терпеливо продолжила открывать документы один за другим, пока наконец нашла нечто гораздо более интересное, нежели поток формул. Документ назывался интригующе: «Правильные вопросы».
«Вот адский вопрос: волшебная сила искусства – это выдумка или реальность? Все об этом говорят, но я себе впервые поставил вопрос: а почему, собственно, волшебная? Значит, загадка, над которой я бьюсь столько времени, вполне может реально существовать. От одной мысли хочется прыгать от радости. Представляю себе Архимеда, голым несущимся по Сиракузам и вопящим «Эврика»! Как я его понимаю!..»
«Ночь была светлая от невидимой луны, люблю работать ночью и думать ночью. Ника уже давно заснула. К моим поискам она относится с легким недоумением человека, излишне рационального. Она – взрослая, а я – ребенок, которому в детстве не дочитали сказок. Именно так она и говорит. И как известно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Она спит, а до меня наконец дошло, в чем же я ошибался, и я смотрю на нее, спящую, с ощущением явного превосходства: «Ты, моя дорогая, проспала открытие мирового значения!»
«Вернулся к последователям Орфея, орфикам. Как интересно! Мне о них говорил Игорь! Занимательный человек, но мне с ним неспокойно. В. – другое дело, мне кажется, что ему можно доверять. Мы с ним сделаны из одного теста, есть вещи проверяемые и разумные, есть фантазия. Для Игоря границы между ними не существует. Вот и орфики, для них наше тело – гробница и темница души, жизнь – страдание, цель жизни – освобождение души от тела. Но душа проклята и, как в древнеиндийской сансаре, после смерти тела обречена переселяться в другое тело. Всегда думал, что это более приятный способ видения смерти, когда умираешь не полностью и есть возможность возрождения. Получается, с одной стороны, вроде как, с их точки зрения, умирать не так страшно, начинается новая авантюра, только очень не хочется быть крысой или пауком. С другой стороны, отсутствие гарантий. В христианстве к этой точке зрения больше интереса, если в рай – так навечно, правда, существует вполне реальная опасность ада, которая тоже навечно».
Настя отвлеклась на минутку. В истории Магнуса появился новый персонаж – Игорь. В. скорее всего был Вальтером Дильсом. Но проверить все равно надо. Бросила взгляд на Алекса, но на этот раз решила его не отвлекать. Завтра поговорят. Но если поразмыслить, то картина получалась следующая. Во-первых, возможных мотивов, на ее взгляд, было пока четыре, обозначались они словами: завещание, научные поиски Магнуса, любовь и месть и, наконец, нечто, обозначенное емким словом «всякое». В «завещание» входило все, что было связано с наследством, и соответственно в круг подозреваемых входили родители, брат и Ника. Научные поиски крутились вокруг фигуры Орфея, подозреваемых было вагон и маленькая тележка. Любовь и месть выводили на Нику и на неизвестное Насте сентиментальное прошлое. «Всякое» же было сверхобъемным и детальному изучению на данный момент не поддавалось. Фактов явно не хватало. Вернулась к «Правильным вопросам» Магнуса:
«Сегодня читал Платона, какая глубина мысли и отвлеченность. Иногда мне кажется, что нам абсолютно не хватает воображения. Современному человеку настолько забили мозг, что начисто отбили способность к фантазии. Кто бы еще мог так легко обойтись с геометрией и из правильных многогранников вывести строение вселенной! Подумать только, земля – куб, потому что твердая и рассыпается в руках, огонь – тетраэдр, потому что его жар колет, как острые грани этого многоугольника; воздух состоит из октаэдров, а вода выливается маленькими шариками икосаэдрами! И, наконец, загадочный двенадцатиугольник – додекаэдр! Тот самый Пятый Элемент, материя первоначала, астральный свет, Душа Мира! Рассказал бы я это моему учителю математики, он бы только пальцем у виска покрутил. Но не это главное, Платон упоминает Пифагора с его небесной музыкой сфер. Ведь все просто, Пятый Элемент – это все, материя, звук, время. Вернулся к Пифагору и снова нашел, вообще-то это было гениально – сравнить музыку и астрономию. У наших нынешних профессоров от этого инфаркт бы случился, а Пифагору было все нипочем. А как звучит: музыка – лучшее подтверждение изначально существовавшей в мире гармонии. Именно музыкальные интервалы способны привести нас к пониманию расположения звезд и, самое главное, к Первоначальному Расположению! Семь небесных сфер нам даны в семи струнах лиры и порождают гармонию октавы. Весь мир построен на этой гармонии, где Луна – это нота «ми», Меркурий – «фа», Венера – «фа диез», и Солнце, наше согревающее, оживляющее и уничтожающее, центральное, королевское – «ля». И Золотой век вернется, когда мы сможем найти эту первоначальную гармонию. Все абсолютно правильно: магическая музыка и есть первая ступень нахождения этой первоначальной гармонии!»
Первоначальная гармония – она уже слышала об этой идее. Вернуть Золотой век! Проникнуть в тайну сотворения мира, душу природы, познать сущность Бога! Ну и замахнулся же Магнус! Настя была человеком скромным и всегда полагала, что человеку вовсе не обязательно постигать все тайны мироздания. Некоторые знания могли быть преждевременными или просто опасными. Эдуард де Вельтэн же ставил перед собой такие задачи, от которых просто кружилась голова. Она отвела глаза от компьютера, Гарик еще не вернулся. Было хорошо за полночь. Только сейчас почувствовала, как устала. Завтрашнее утро будет явно мудрее сегодняшней ночи, с этими мыслями и с сознанием выполненного на сегодня долга Анастасия Столетова отправилась спать.
