Воскресное утро. Они прогуливаются по Транмер-роуд, мимо домов с террасами, окна которых выдаются вперед точно щеголеватые брюшки. Рядом припаркованы здоровенные черные «ауди», «БМВ»-универсалы, джипы «фольксваген». Пространство между домами и тротуаром отделено низкими кирпичными заборами, а местами – живой изгородью. Ворота, как правило, металлические, ниже пояса. А дальше – дорожка из плитки к узкой входной двери. Джеймс отмечает, что здесь модно помещать номер дома на стекле окошка над дверью, словно темные прозрачные островки в молочной глазури.

Его дом тоже снабжен чем-то подобным. Хотя и поскромнее – цифры просто нарисованы на стекле по трафарету, а не проступают на глазури негативом. Номер уже был там, когда они въехали в дом. Миранда в то время была беременна. В доме царил беспорядок. Старинный газовый камин в гостиной. Разросшийся сад. Слой пыли на всех поверхностях в доме. Раньше здесь жили чьи-то родители, потом они умерли, и дом продали. Он стоил более чем полмиллиона. Поразительно, как мало тебе доставалось за такие деньги – и так повсюду в этой продуваемой ветрами, низинной части Лондона, совсем незнакомой ему, со всеми ее тюрьмами и спортивными площадками.

И огромным пустым небом.

Они заплатили за дом наличными. Миранда заплатила. Открытые пространства, покрашенные в бледные цвета. По саду проложены дорожки, густой дерн, желтые нарциссы. Повсюду галогенные светильники с отдельными выключателями. Все это, надо признать, довольно миниатюрное. Гостиная – улицу скрывают льняные шторы – лишь два шага от стены до стены. За кухонным столом поместится не больше четырех человек. Детская комната такая маленькая, что окно занимает почти всю стену.

А в саду дрожат нарциссы, облака в небе собираются и расходятся.

И это было пять лет назад.

Время идет.

– Томми! – кричит Джеймс, когда его сын слишком забегает вперед. – Том!

Они в конце Транмер-роуд, где она сходится с Магдален-роуд, там стоит начальная школа, а дальше Уэндсвортское кладбище, протянувшееся вдоль железной дороги на Клэпем.

Том ждет его, Джеймс берет его за руку, и они переходят дорогу.

Они приходят на станцию – это ежеутренний маршрут Джеймса. Названия мест в Суррее, которыми испещрено табло, знакомы ему не хуже собственных снов. Они теперь часть его, эти названия: Нью-Молден, Сурбитон, Эшер…

Вернувшись домой вечером в пятницу, он увидел, что дети спят, а жена смотрит телевизор, какую-то телевикторину. Смех каждые несколько секунд. Он присел рядом с ней на диван, оставив вещи в узком холле. Снял туфли.

Потом они лежат в постели.

В воскресенье, однако, он был не в себе.

На прошлой неделе, когда дул сильный ветер, довольно большой кусок трубы упал с крыши и проломил чей-то новый джип «ниссан», припаркованный неподалеку. Кошмар страховщика. Всю неделю Миранда общалась по телефону со страховой компанией, без особого успеха. Даже просто починить трубу было уже проблематично. Он провел большую часть воскресенья, сгорбившись под склоном крыши, вглядываясь в мелкий шрифт на экране планшета и кипя от бешенства. Том хандрил, портил вещи. Алиса вопила где-то внизу.

Поезд проходит сквозь свет. Мимо земельных участков. Мимо стен, увитых плющом. На секунду мелькает какой-то водоспуск, сияя точно ртуть под темными деревьями. Множество путей идут параллельно друг другу, когда они приближаются к Уимблдону.

Он держит Тома за руку, сходя с ним на платформу. Люди повсюду. Местные поезда стоят в ожидании в полосах света, пока над головой плывут облака.

Сегодня на обед приезжают родители Миранды, из Ньюбери. Миранда на кухне, готовит. Вероятно, какое-нибудь итальянское блюдо из ягненка.

Том говорит:

– Почему деревья такие высокие?

Они в автобусе номер 93, по пути от Уимблдонского стадиона к палате общин, вверх по Уимблдон-Хилл-роуд.

Джеймс раздумывает над вопросом.

Сегодня его очередь гулять с Томом с утра, чтобы Миранда могла приготовить обед, пока Элис будет висеть в своей подвеске, призванной уберечь ее от неприятностей.

Он говорит:

– Полагаю, они пытаются подняться так высоко к солнцу, как только возможно.

– Зачем?

Другие пассажиры – их совсем немного – сдержанно улыбаются им. Они на верхнем ярусе, в передней части.

– Ну, – объясняет Джеймс, – солнечный свет дает им рост. Он нужен им для роста.

Том смотрит с интересом на платаны вдоль дороги, они тяжело нависают над тротуаром. Лондонское воскресенье, людской гомон лишь слегка приглушен. Все целенаправленно шагают вниз по улице. Джеймс видит мужчину и женщину, идущих вверх по холму, туда же, куда едет автобус, – высокая женщина с копной темных волос что-то объясняет на руках.

– Он нужен им для роста, – повторяет Том, в то время как солнечный зайчик играет в листве, на которую он смотрит.

– Именно так, – говорит Джеймс с отцовской гордостью.

Здесь стоят симпатичные дома из красного кирпича.

И новые микрорайоны с многоквартирными домами.

Нойер. Он всегда в его мыслях.

Затем «деревня» Уимблдон. Главная улица с шикарными бутиками – люди энергично что-то покупают – и остатками зеленых зон. Военный мемориал.

Родители Миранды должны быть в пути. Они довольно простые люди, родители Миранды. Ходят на ипподром в Ньюбери. Однажды пошли вчетвером. День «Хеннесси». Черт, кажется, это было так давно. Тот вечер кажется чем-то из другой жизни.

Время идет.

Воздух над пустырем душный и влажный. Кругом люди – сейчас еще лето, к тому же выходные. Папоротники трещат под натиском детей, продирающихся через их зеленые заросли. Деревья простирают ветви, покрытые листвой, над сухими дорожками. Обильный дождь, прошедший ночью, увлажнил сухую почву, а солнце сушит ее с самого рассвета. Солнце печет, пробиваясь сквозь дыры в кучевых облаках. Пруды отсвечивают слепяще-белым.

Джеймс идет за сыном по тихому пустырю, все дальше от людей, играющих в футбол, и собак, носящихся за палками.

Он раздумывает с самой пятницы, в каждую свободную минуту, о Нойере и земельном участке, который тот показывал ему. Нужно составить план, чтобы представить Нойеру что-то, явно превосходящее его собственные планы по сооружению укрупненной версии Les Chalets du Midi, заставленной дерьмовой мебелью. Восемь шале – вот о чем думал Джеймс, – и десять многоквартирных домов.

Они сошли с изъезженной дорожки с ее длинными коричневыми лужами и углубляются в лес с мощными деревьями. Повсюду папоротники, некоторые закручиваются на верхушках. Не отставая от сына, Джеймс пробирается через влажный кустарник, борясь с одышкой.

– Том, – зовет он, – Том! Эй! Подожди меня.

Восемь шале, десять многоквартирных домов.

Пять миллионов на все? Больше? Понадобится прокладывать коммуникации. Дороги. Сейчас это только тропа. Да, вероятно, больше пяти миллионов.

У Нойера столько не будет. Возможно, он вложит один или два миллиона.

Так что придется достать еще четыре-пять миллионов. И оставить Нойеру где-то – плюс землю – сорок процентов. Он будет рад? Получит почти половину дохода. Практически удвоит свои деньги. Должен быть рад: на Chalets du Midi он денег точно не удвоит.

Джеймс Тома из виду потерял.

– Том! – кричит он.

С завтрашнего дня, с понедельника, ему придется серьезно подумать, к кому он может обратиться за деньгами. Он уже об этом думает. У него есть несколько старых знакомых. Для начала. Тристан Элфинстоун, к примеру. (Он еще не сменил номер? Скоро узнаем.) Джеймс прихватил несколько визиток тем вечером в «Геркине» с Дьюти-Фри. Пора отыскать их. Дело в том, что сначала ему, по-видимому, нужно будет уйти от Эшера, если он обратится к людям Дьюти-Фри. Или нет? А то непорядочно выйдет.

Или хуже – судебный иск от Дьюти-Фри его не слишком обрадует.

Уйти от Эшера.

Это будет главный шаг.

Столько лишних расходов в эти дни, вот в чем дело. Ипотека. Школьные взносы. Зарплата Лаймы – няни-литовки.

Он еще не говорил Миранде о Нойере. Ей нравится, что Джеймс работает на Эшера. Ему хорошо платят. Работа надежная. Миранда думает, ему тоже нравятся все эти прогулки в горы. Раз или два, в прежние годы, она ездила с ним. Каталась на лыжах в выходные. До детей, естественно. Эту работу он получил почти одновременно с их знакомством, тем же летом.

Уйти от Эшера. Он борется с этой мыслью. Сначала надо все утрясти с Нойером. Отправить ему план – посмотреть, что он скажет.

И внезапно это кажется ему чем-то чисто умозрительным, иллюзорным. Пустой болтовней.

Он опять потерял Тома.

Тяжело дыша, Джеймс забирается на толстый ствол упавшего дерева, наполовину скрытый кустами. Он видит Тома в кустах, сын на что-то смотрит. Джеймс понимает, что пренебрегает мальчиком, мало общается с ним, он слишком поглощен своими делами. Своими планами.

Это его жизнь – все, что происходит с ним.

– Томми, – говорит он.

Лицо мальчика бледное, когда он смотрит вверх на отца.

У него ясные голубые глаза матери, не отцовские синие.

День безветренный.

Это не шутка.

Жизнь не шутка.